Лиловые сны
Мне было шестнадцать, когда мы с родителями отдыхали в Тайланде, в Пхукете. У полковника Лосева, моего отца, впервые за десять лет выдался долгожданный отпуск. Наша семья отправилась в Тайланд. Дома зима, а здесь настоящее лето, жаркое, солнечное.
Яркое небо, сочная зелень, и разноцветные краски тайского рынка. Шум и гомон вокруг. Тайцы на «мотиках» ездят, дети снуют туда-сюда. На рынке в Пхукете продавались необычные плоды – жёлтая амла, похожая на крыжовник, ананасы и арбузы с оранжевой мякотью. Джекфрукт – экзотическая штука размером с огромную вытянутую тыкву и плотной кожурой с шипами. Особенно меня впечатлил драконий фрукт с розовой кожурой и белой мякотью с миллионами маленьких семечек. Карамбола, кокосы и лангсат. Всего и не перечесть. Красивые изделия из бамбука, стекла, камня порадовали маму. Она разглядывала всякую всячину для туристов – магнитики, соломенные картинки, закладки. Мороженое очень впечатлило меня. Его делали прямо на холодильнике в виде металлического листа. Руки тайца-кондитера двигались быстро. Помню, как смотрел на волшебство мастера и глаз оторвать не мог. Сливки и фрукты превращались в мороженное, а мастер лопаткой работал живо, умело. Мама ещё потянула меня за собой, папу потеряла. Он заглянул в торговую палатку и всё разглядывал ножи с красивыми ручками, потом трубки курительные.
Моё внимание привлёк мужчина. Метаморфозы, которые я заметил больше, словно никто и не замечал. Таец средних лет стоял около магазинчика, делал покупки.
Лиловые нити, лёгкие, невесомые. Они выползли у него из плеч, тянулись вверх, как будто живые. Щупальца, как у медузы колыхались в воздухе, раскачивались у него над головой. Таец расплатился и направился в нашу сторону. Лиловые черви плыли следом за мужчиной. Зрелище притягивало и в то же время пугало. Мама смотрела в его сторону, и я понял, что она ничего не заметила.
Наши взгляды встретились. Незнакомец криво улыбнулся, будто догадывался, что я раскрыл его секрет. Знал и то, что никто кроме меня не обнаружил его тайну. Обладатель лилового шлейфа двинулся навстречу, осклабился, как хищный зверь. Я замер, мурашки пробежали по спине, на шее поднялись волоски, а пот стекал по вискам. «Что, если он угроза мне и родителям»? – пронеслось в голове. Я отвёл взгляд и, когда таец прошёл мимо, то ощутил запах моря или водорослей. С опаской глянул вслед тайцу, он точно парил над тротуаром. Я помотал головой из стороны в сторону, отбрасывая от себя видение. Наваждение не исчезало – странный человек шёл по тротуару, останавливался у прилавков, а лиловые щупальца вытянулись на метра полтора над его головой. Выглядели они жутко, я покачнулся и чуть не упал, теряя почву под ногами.
– Саш, ты чего? – мама окликнула меня и в её глазах вспыхнули вопрос и беспокойство. Я обернулся, искал незнакомца. – Бледный какой, – её голос дрогнул. – Ты себя плохо чувствуешь?
– Что у вас там за телячьи нежности? – рассмеялся отец. Я глянул на него, смахнул пот со лба, зачесал длинные волосы за уши и вдруг закашлялся. – Что случилось, сын?
– Пап, давайте домой пойдём.
– Что это ты мокрый, как мышь? – отец свёл брови и коснулся тыльной стороной ладони моего лба. – Да, ты ледяной, как будто из холодильника вылез.
– Пап, мам, – никогда я не чувствовал ещё себя таким беззащитным. Точно мне было не шестнадцать лет, а – пять, и в чужом городе я потерялся, будто иголка в огромном стоге сена. – Я должен вам рассказать одну вещь.
Тайца я уже не видел, но лиловые нити до сих пор колыхались в воздухе, они виднелись вдали, никуда не исчезали, а следовали за своим хозяином.
Родителей переполошил тогда. Сейчас понимаю, что не стоило портить отдых. Отец на следующий день поменял билеты, и мы вернулись домой.
Вопросов после моего рассказа родители не задавали. Казалось, отец что-то знал о происшествии в Тайланде, поверил мне, но тема эта больше не обсуждалась. Моё признание не просто расстроило его, а заставило задуматься. Он точно замкнулся в себе и несколько дней ходил сам не свой. Я был уверен, что увидел что-то не просто странное, а запретное, о чём рассказывать никому было нельзя.
Сначала настойчиво расспрашивал его, в чём причина перемены в настроении, в поведении, но всякий раз отец отмахивался и переводил разговор на другую тему.
После колледжа, когда мне исполнилось девятнадцать, я отправился служить в армию.
Помню, как после проводов, когда разошлись родня и друзья, мы остались с отцом одни. Он курил и что-то писал в блокноте. Мама помыла посуду, поцеловала меня и вышла в гостиную.
– Завтра в семь утра к военкомату уже, – вздохнул я.
– Ага, – кивнул он. – Ну, ничего, год быстро пролетит. Не переживай.
– Да всё нормально, бать.
– Я тоже из них.
– В смысле? – я не понял, что отец имел в виду.
– Из тех, кто видит. – Он серьёзно смотрел на меня, а потом потушил сигарету и вышел с кухни.
Я непонимающе смотрел в закрытую дверь, удивлялся: «вот сказал, так сказал, или выпил лишнего? Наверное, так и есть», - решил и отправился спать.
Служба начиналась. Я даже не ожидал, что сразу товарища найду себе. Его Лёхой звали. Такой высокий, тощий, на голову выше меня. Сразу завязался разговор, новый приятель любил, как и я играть на гитаре, и музыка нам одна и та же нравилась. У нас в автобусе все ребята хорошие были, шутили, всякие приколы рассказывали. На обед автобус остановился возле посадки, командир приказал всем выйти, накрыли «поляну», припасы всем родители собрали. У кого-то богаче, у кого проще, но никому не было ничего жалко. Несколько ребят были, у которых кроме воды и пачки дешёвого печенья ничего не было. Один парень не стеснялся, налетал на харчи, а двое, уныло мялись в сторонке. Прапор велел не зевать и сказал, что армейское братство не даст никому помереть с голоду. После сытного обеда разговоры начались, перезнакомились. К концу поездки вообще, как родные стали.
Нас привезли в другой город. Помню, жара стояла, солнце палило. Казарма здоровенная, двух-ярусные кровати в ряд. Это был распределительный пункт. Офицеры гоняли нас за любую провинность. На плацу солнце палит, как на сковородке. Футболки в умывальнике мочили, натягивали на себя и блаженно вздыхали. Правда, позже с соплями две недели ходили, а ротный дал нам прозвище – «шмыгари».
Пробыли там два дня, пока нас не приписали к воинской части. Выдали форму, попросил сфотографировать Лёху, отправил маме. Уж она обрадовалась, смсками завалила. Я только здесь понял, как родителей не хватало, два дня прошло, а уже соскучился.
Приехал прапорщик с двумя сержантами. Прапорщик коренастый такой мужик, с круглым животом и усиками. «Виктор Иванович Гуляев», - представился он. Я почему-то Гитлера вспомнил, да, и сержанты за глаза называли его Адольф, что было смешно. Мы с Лёхой и несколькими ребятами из нашей команды отправились в стареньком «Пазике» на железнодорожный вокзал. Полтора суток слушали стук колёс в душном «плацкарте». Закупились едой ещё в Краснодаре, прапорщик отправил с нами пару сержантов в «Пятёрочку». Пили чай с печеньем, Лёха под вечер бутерброды нарезал, я вспоминал мамины пироги, что мы доели на «девятке», так краснодарский распред. пункт называли.
Сержанты пили весь день. Некоторые из новобранцев решили, что им тоже пиво в радость будет, но зоркий глаз Адольфа «перекрыл кислород».
– Духи, вы чё совсем нюх потеряли?! – рявкнул на них один из сержантов. Пацаны вздохнули, отдали три бутылки пива. Лёха назвал это рэкетом, а я махнул рукой и добавил, что парни виноваты сами. Нам и без алкоголя было весело.
На Казанском вокзале сыро, только что дождь прошёл. После южного солнца было свежо и хорошо. Ребята сгрудились около вагона, нас пересчитали, а потом мы потащились к автобусу. Глазели по сторонам. Вроде в Москве, а ничего толком и не видно. Бомжи какие-то, похлеще наших местных. Цыгане зазывали на гадания, от нашей группы, правда, резво отскочили в сторону. Девушки проходили мимо, послали нам с Лёхой воздушные поцелуи, а мы в ответ растягивались в улыбке, пока я не получили подзатыльники от сержанта. Он хохотнул, а мне что-то обидно стало.
До части добрались за два часа. Как говорил прапор, нам ещё повезло – большинство отправились покорять сибирскую тайгу, мурманские льды и Северный Кавказ.
Мы же, как партизаны осели в лесах подмосковья. Адольф пару раз намекнул, что мы «блатные» поэтому и попали в закрытую часть. Мне не нравились эти разговоры, я шёл в армию с желанием. Всегда хотелось научиться стрелять, да и дома сидеть, как некоторые «косившие» одноклассники, не хотелось.
Месяц «учебки» закончился. Сержанты уже не казались злыми: научили прятать телефоны в носки, правильно постели заправлять, бриться, чтобы избежать бритья полотенцем. Устав учили, командир роты капитан Пинько многозначительно качал головой и спрашивал:
– Чем устав написан? – оглядывал нас, кивал и сам же отвечал, – правильно, кровью.
Разбирали «калаши», собирали снова, торопились, поглядывали друг на друга, сопели. Я за Лёхой еле поспевал, и вечно забывал что-нибудь. Тихо матерился, тут это вообще нормальная человеческая речь. Как бывало старший лейтенант Доронин загнёт, хоть записывай. Лёха говорил:
– По его матерному языку поэмы писать можно, что не слово – поэзия!
Мы смеялись, передразнивали старших по званию. От сержантов получали подзатыльники и наряды в не очереди, но старались не ударить в грязь лицом.
Прошло полгода. Мы уже себя «дедами» называли, молодых уму разуму учили, командовали. С Лёхой отличились на стрельбищах и нам ефрейторов дали. Лёха, правда, плевался, говорил, что ефрейтор звание говнистое, вот сержантом младшим на дембель уйти было бы круто.
Кошка в столовой завелась, толстая такая, пятнистая, назвали её Бурёнка. Расцветкой – чисто маленькая коровка, рогов только не хватало и вымени. Мы её котлетами кормили, повариха сказала, что Бурёнка крыс ловит, поэтому и оставили её в столовке. Всякий раз приходили и гладили её, косточками куриными угощали.
Один раз в часть должен был приехать проверяющий с группой. Пинько сообщил нам, что это какой-то важный генерал «фсбешник». Бойцы надраили казарму, территорию вылизали, покрасили и побелили всё, что можно.
Даже нас с Лёхой на лопату поставили, как и других «старичков». И ни тебе перекура, ни тебе водички попить. Напахались мы, я ещё шнурок на берцах порвал, злой был как собака.
– Прямо не могут они без показухи, – ворчал я и жаловался Лёхе.
– За то в столовке сегодня хавка на уровне, – улыбался товарищ. – Лось, а в «чепке» чего только нет. Эх, затарюсь сегодня «чоко-пайками».
Я махнул рукой, глянул на часы, потом высунулся из-за угла и окинул взглядом территорию. Трава выбрита, деревья побелены. Сигарета зашипела и потухла во влажном водостоке. Я мотнул головой Лёхе, товарищ выскользнул между кустов и выбросил окурок:
– Идём, Саня. Проверим, как там духи работают, а то не хочется от сержанта получать чухалей.
– Сегодня кто, Жуков?
Я кивнул. Контрактник, которого мы называли Жук, сволочь ещё та был. На короткой ноге с начальником части Хиляевым, родственник его что ли или просто любитель закладывать пацанов.
Брезгливо сплюнул сквозь зубы.
– Этот с лупой будет по плацу ползать, лишь бы нам нагадить.
– Это точно. Давай ты к духам, а я пойду, бокс проверю, как там пацаны прибрались.
Иду, значит, мимо корпуса, где начальник части сидел, а со ступенек спускается незнакомый вояка. Правда, в штатском, но видно, что из военных. Высокий, плечистый, башка квадратная, словно приколоченная к короткой мускулистой шее. Стрижка под троечку, а глаза такие чёрные, аж оторопь меня пробрала. Зыркнул этот «фсбешник» в мою сторону, я бы сказал не просто не добро, а злобно как-то. Я прибавил шаг. Мимо него прошёл. Что-то заставило обернуться, и тут я чуть не упал. Ноги, просто, подкосились.
Мужчина двигался лёгкой походкой, точно парил над тротуаром. К небу из его плеч вытянулись лиловые нити. Полупрозрачные они покачивались в воздухе. На кончиках появились отростки, наподобие бутонов, они словно оглядывали местность. Во рту пересохло, я облизал губы и боялся пошевелиться, пока не почувствовал тычок в спину. Обернулся. Жук, осклабился, склонил голову набок и ехидно уставился на меня.
– Чё стоишь, пялишься? Не видишь начальство из Москвы приехало.
– Вижу, – проговорил я и не узнал своего севшего голоса.
– Вы чё там курили, дебилы? – рявкнул Жук, дёрнул меня за плечо и грубо притянул к себе. Жуков ниже меня ростом, но это не мешало ему распускать руки и быть мерзким типом. Нет, мы не его боялись, мы опасались последствий. Кому охота потом в ОЗК бегать по плацу или того хуже в лесу, если отправят по оврагам носиться.
– Отвали, – наверное, слишком грубо ответил я, вырвался из цепких рук сержанта Жукова. – Он знакомый моего отца.
Зачем ляпнул это, сам в тот момент не понял, наврал, чтобы Жук отвязался. Он вскинул глаза, глянул мне за спину и переспросил:
– Знакомый чей?
– Отца моего! – уверенно ответил я и добавил с ехидцей в голосе, что не стоит об этом распространяться. – По головке не погладят тебя, Жуков. Ты ж знаешь, что отец у меня военный. Или думаешь, я врать буду?!
Врал я искренно, честно, и Жуков отцепился, процедил сквозь зубы, чтобы я двигал в роту:
– Шевели Булками Лосев, и хватит без дела шататься.
В этом он прав. Я понёсся к казарме, сердце колотилось. Вспотел, а в левом боку противно закололо. «Что это было»? – спрашивал себя, - «рассказать Лёхе, не поверит, да если и поверит, что дальше»?
Перед глазами стояло неприятное лицо мужика и эти щупальца, словно они выбрались на свет, чтобы подышать свежим воздухом. «А что, если они управляли им. И кто был тот таец, которого я увидел в Пхукете, всё это очень странно. Лиловые сны. Это просто лиловые сны».
Лёха ворчливо глянул на меня, спросил, где я шлялся. Я ответил, что попозже расскажу, и что он мне не поверит точно. Товарищ поднял брови, в его глазах вспыхнул интерес, но времени на разговоры не осталось.
Мы построились, пошли строем по чистым до блеска вычищенным дорожкам части. Чеканили шаг, пели «Катюшу», дружно и бодро шагали мимо столовки, Бурёнка сидела на подоконнике и умывалась. Наши бравые солдатики промаршировали к корпуса начальника части, двигались к плацу. «Фсбешник» стоял рядом с Хиляевым, а ещё Адольф примостился рядышком. Всё Хиляеву что-то в ухо шептал. Глаза такие масляные. Думаю, опять «нажрался». Прапор всегда навеселе был.
Проходим мимо, а я смотрю во все глаза, ору «Катюшу» и вижу, что лиловые щупальца раскрыли бутончики и теперь походили на длинные поганки на ножках. Кивали прозрачными головками в такт марша и словно рассматривали нас. Никто. Никто кроме меня не видел их. Спину покрыл холодный пот, тошнота скрутила желудок. «Только не блевануть», – пронеслось в голове. «Возьми себя в руки. Один в поле не воин».
Руки так и чесались придушить этого гада. Я знал, что он угроза, что его нужно уничтожить.
Остановились на плацу, промаршировали и по команде «Смир-р-на! Равнение нале-е-во!» замерли, как оловянные солдатики.
Этот с медузными грибами вышел вместе с командиром части, руки перед собой сложил лодочкой и всё рассматривал нас. Плеваться хотелось. Говорил он что-то, а я словно ничего не слышал, не понимал, как будто вместо слов бульканье какое-то вылетало изо рта пришельца из лиловых снов. Смотрел на ребят, а они, как заговорённые – по струнке вытянулись, глаза вытаращили и внимали, будто господь Бог вещал с трибуны, а не этот крендель черноглазый.
В какой-то момент, странное дело, по спине кто-то шлёпнул. В руку сунул какой-то предмет. Я вздрогнул, понимая, что это нож. Рукоятка у него тёплая, приятная на ощупь, провёл большим пальцем по холодному лезвию. По спине пробежали мурашки.
Не знаю, что случилось, не понимаю, как я выскочил из строя и резво побежал к тому уроду с лиловыми щупальцами медузы. Он хищно оскалился, нити, точно готовясь к нападению, застыли в воздухе, а потом ринулись ко мне. Не успели, я увернулся и пырнул ножом их хозяина в живот. Никто не пытался остановить меня, никто не мешал наносить удар за ударом в туловище чудовища.
Лиловая кровь брызгала в лицо. Я вспорол ему грудь, которая оказалась на удивление мягкой, будто бы лишённая костей. Внутри лавандовые щупальца извивающихся червей. Твари копошились, пищали, а я кромсал их, резал на части. Во рту металлический привкус ужаса. Замутило. Я остановился, обернулся, бросая взгляд за спину. Ребята замерли, с ужасом глядели на меня. Выхватил взглядом из второго ряда Лёху, он бледный прижал ладони к лицу. Не было вопроса «что же я наделал», я будто бы выполнял важное задание, поручение незнакомца, который вложил в мою руку нож.
Глянул на лезвие, фиолетовая кровь сделалась красной. Скосил глаза на поверженного врага, его грудь развороченая, там кишели лиловые черви. Они умирали, как и хозяин, который не издавал больше ни звука.
– Ты что Лосев ох..л?! – заорал Хиляев. В его глазах застыл ужас, а бледное лицо с выщерблинами сделалось вдруг серым.
– Спокойно, – тихо ответил Адольф. От него я никак не ожидал этакого тона. Внезапно он вытащил из кармана какую-то коробочку, нажал на кнопку и странное дело, всё вокруг застыло, словно прапорщик умело управлял временем и пространством.
– Товарищ прапорщик, – я выронил нож, покачнулся, перед глазами поплыло. Глянул на мёртвого выродка и меня вырвало.
– Ничего, солдат, это ничего. - Адольф спустился по ступенькам, поднял с залитых фиолетовой кровью плит нож, вытер о штанину и похлопал меня по плечу. – Шерхан, выйди на свет! – крикнул громко. Я вытирал губы, отплёвывался, а потом посмотрел на ребят сослуживцев, на ротного, на сержантов и в груди заныло.
Словно из тени возник человек. Он был тоже из военных, но форма у него какая-то странная, чёрная, точно не наша, но в то же время и не иностранная.
– Виктор Иванович, – наконец выдавил я, – что… что это? Кто?
Ноги дрожали, и коленки вдруг стали слабыми, я опустился на бетонные плиты, брезгливо отполз от фиолетовой лужи крови.
– Не беспокойся, Вик, – сказал тихим голосом Шерхан прапору. Склонился ко мне и похлопал по плечу. – Парень, всё будет хорошо. Ты прошёл проверку и теперь нужен нам.
Я посмотрел на него, высокого с суровыми чертами лица. Они словно вырезанные из камня, и покачал головой.
– Наверняка вы меня с кем-то спутали.
– Нет, Саша. Ты тот, кто нам нужен. Идём. Временная петля скоро затянется, пора уходить.
Потный, со вкусом рвоты во рту я не чувствовал себя героем. Уходить не хотелось, остаться после кошмара из лиловых снов, тоже здесь не мог. Смотрел на замерший мир и еле-еле переставлял ноги. Словно участник дурного сна я двинулся за Шерханом. Серый сгусток похожий на рваный кусок ваты завис в воздухе. Он всосал нас внутрь, а я зажмурился и задержал дыхание.
– Открой глаза. Саша, – голос, словно издалека всплыл облаком. Я нехотя приоткрыл глаза и увидел водную гладь озера.
Мы стояли на деревянном причале, и теперь я мог лучше разглядеть Шерхана. Теперь он не казался мне странным – обычный человек, спецназовец, наверняка. Он был спокоен и ждал пока я приду в себя.
– Что произошло? – выдавил я из себя. – Что всё это значит?
– Ты тот, кто видит, – ответил Шерхан. – Старики уходят, а вас молодых теперь собираем по всему миру. Рад, что ты сын своего отца.
– Он, что тоже? – я вдруг вспомнил разговор с отцом перед тем, как отправляться на службу.
– Ну, ничего, год быстро пролетит. Не переживай.
– Да всё нормально, бать.
– Я тоже из них.
– В смысле?
– Из тех, кто видит.
– Кто они – люди с медузами? – спросил я. В голове вдруг стало ясно.
– Это вторжение, Саня, идёт оно уже сорок лет. Ни сразу поняли, конечно. Для этого потребовалось много лет. Паразит захватывает мозг и тело хозяина, управляет им. Пришельцы выбирали высокопоставленных чиновников, тех, кто управляет государствами, тех, в чьих руках наше будущее. Люди даже не понимают, что паразит управляет ими, никто не замечает сразу перемен. Тех, кто видит, стало больше. Раньше вас бы посчитали сумасшедшими, – он отвёл в сторону карие глаза, – как моего деда, заперли в психушку, где он покончил с собой… или помог кто.
К причалу приближалась моторная лодка. Я глубоко вздохнул, ощущая, как в горле зацарапало, и посмотрел на руки. Лиловая кровь въелась в кожу, и было желание избавиться от неё, как и от воспоминаний, как я убивал заражённого паразитом человека.
– Понимаю, что для тебя это шок. Ты прошёл проверку. Полковник Лосев не сразу доложил, что его сын один из нас. О случае в Пхукете он рассказал три месяца назад. Ну, и, слава Богу. Всегда рад пополнению, – скупо улыбнулся Шерхан.
Лодка приближалась. Я смотрел на нос судна, он вспарывал словно лезвием зеркальную гладь воды. Не боялся, теперь страх отступил, появилось желание разобраться, понять что происходит, кто я в этом мире и что мне делать дальше.
– Ты получишь ответы, – тихо проговорил Шерхан.
Лодка остановилась, и на палубе я увидел знакомую фигуру в чёрной форме, такой же, как у моего проводника. Это был отец. Сердце заколотилось, я улыбнулся, смотрел на полковника Лосева, поправил кепку и приложил пальцы к козырьку, отдавая ему честь.
