Раскаяние

Старика разбудил далёкий гудок тепловоза. Тревожная чернота наполняла дом, просачивалась в окна. Уже много лет, именно в такие безлунные ночи приходила она, его Маша, а он и страшился, и с нетерпением ждал её прихода.

Уж который год прошлое немым вопросом лишало его сна:
«Как такое могло случиться? Почему со мной?»

С трудом заставил подняться одряхлевшее тело, шаркая тапочками по грязному полу, подошёл к окну. Там, вдалеке, за полем, вереницей огней приближался пассажирский экспресс. Тот самый. Стало трудно дышать, сердце загнанным зверем забилось в висках.

«Что она скажет в этот раз? Простит ли?» — Невидящим взглядом смотрел на приближающиеся огни. В шуме поезда проявлялись еле слышные слова, обрывки фраз. Он не хотел их понимать. Ведь это страшно — услышать то, что стараешься забыть много лет. И тут до него отчётливо донеслось:
«Зачем ты это сделал, Ваня?».

И перестук колёс ударил по вискам. Громкий, протяжный стон вырвался из груди старика, оглушил безысходностью и отчаянием, перешёл в звериный вой, сбил с ног, катал по полу, выдавливал рассудок. И вскоре, охрипший, тихо, по-детски он заплакал, свернувшись как в утробе матери. Наверное, как его так и не родившийся сын.

«Прости меня, Маша, прости», — шептал пересохшими губами.
А поезд все стучал и стучал на стыках рельс, увлекая в прошлое. В тот день услышав об её измене, залившись водкой, кричал на неё в тамбуре вагона. Из открытой двери бил по лицу холодный ветер. Наверное, он сошёл с ума, ослеплённый ревностью, не слушал, не видел растерянного взгляда…

Её крик растаял в гудке паровоза, потерялся за открытой дверью, в летящих мимо деревьях…

Дальше не мог вспоминать, лежал на полу, вздрагивал, тихо стонал, а вдали утихал перестук уходящего поезда.
Наступила тишина.

Он опять будет ждать, надеясь, что однажды она простит и заберёт его к себе, и тогда на этом поезде они вместе улетят в вечность.