Доктор (1)

В наших глазах крики "Вперёд"
В наших глазах окрики "Стой"
В наших глазах рождение дня
И смерть огня.
В наших глазах звёздная ночь,
В наших глазах потерянный рай,
В наших глазах закрытая дверь.
Что тебе нужно -выбирай!

Сейчас это называют лихими девяностыми. Но в то время не говорили, что оно лихое. То было время на рубеже СССР и России.
Когда правительства менялись одно за другим, когда правящие верхушки обещали много, и по сути, ничего не делали для населения разворованной страны. Когда свёртывались производства, и гиганты стратегической промышленности уходили с молотка за пару сотен ничего не стоящих ваучеров, а трудящимся не выплачивали зарплату по полгода. Когда государство разрывали на части кровопролитные этнические конфликты, а добрая половина граждан стремилась навсегда уехать в Америку или Европу. То было время финансовых пирамид, когда рубль стоил дешевле бумаги, на которой был напечатан, а доллар взлетел в заоблачную высь, и американцы втройне платили частным охранным агентствам, только бы дорвавшиеся до власти некомпетентные, и не совсем трезвые чинуши, не дорвались до ядерной кнопки.
А ещё - время невиданного разгула преступности, демографического спада, и гибели огромного пласта культурного наследия, которое удалось создать за советский период.
Про это не хочется вспоминать и писать, но надо. Это надо тем, кто не желает повторения жуткого беспредела, творившегося на руинах советской державы.

1.
Доктор Фогель вернулся с ночной смены и обнаружил на кухне записку. Он не сразу заметил вырванный второпях неровный клочок из тетради, придавленный вымазанной в губную помаду чашкой с недопитым кофейным напитком. Фогель выдернул из под чашки листок и прочёл.
"Эдик, я ухожу. Извини, я устала. Устала от этой нищеты, тесноты и убожества. Всему есть предел, и терпению моему тоже. У нас с тобой нет будущего. Не звони и не пытайся уговорить вернуться. Решение принято, и я подаю на развод. Вещи я забрала. Телевизор можешь оставить себе. Цепочку и кольцо тоже оставляю, при крайней необходимости можешь продать. Прощай, и не суди строго. Елена".
Фогель перечитал записку и машинально сунул её в карман. Достав из холодильника начатую бутылку импортного спирта Ройял, купленного в огрызке неподалёку от дома, налил полстакана, и залпом махнул, запив остатками кофейного напитка. Дура. Фогель шумно выдохнул, утерев ладонью небритое лицо.
Нет, ну надо же, а? Терпение у неё лопнуло. А то, что вся страна, окромя бандитов, в нищете пребывает, так это ничего? Все семьи тянутся из последних сил, чтобы принести в дом копейку, и многим куда потруднее.
Им вдруг овладела злость. Разве он не старался, как мог, сохранить их семейный очаг? Да только усилия для этого надо было прилагать вместе. А не шастать по чужим хаткам в поисках богатенького спонсора. Он слишком много ей прощал. Вот и допрощался. Решение у неё принято. А у него спросила? Или решила сразу за двоих. Да подумаешь, полстраны выживает как может, остальные разбегаются по заграницам, как крысы с тонущего корабля. Каждый день кого-то стреляют, поджигают, взрывают, топят в сортирах. А она, видите ли, устала. Что, жизни красивой захотелось? Да пусть катится на все четыре стороны. Он не будет перед ней пресмыкаться. Развод так развод.
Он никогда не поднимал на неё руку. Но может быть, ей этого не хватало? Вот пусть и побудет в чьих-нибудь ежовых рукавицах. Сейчас это модно. Отхлещут сперва плёткой друг друга, а потом уж любовь, так сказать, для скрепления чувств. Одни мерзости потоками льются из этакой просвещённой Европы. Все эти Шварценеггеры, Хоганы, Лундгрены, крушащие черепа с победным кличем, отрывающие головы, наматывающие кишки на кулак. Эта гомосексуальная и лесбийская порнуха, возведённая в ранг образцовых отношений. Сплошное насилие и негатив. Вот оно, истинное падение нравов. Вот она, настоящая катастрофа.
Теперь женщинам стали нравиться сильные и успешные супермены. Не вчерашние плакатные сталевары-стахановцы и знатные хлеборобы, а именно те, кто может убить и отнять. Но ведь жить-то наши бабы всё равно продолжают со слабыми, безвольными, и не в меру пьющими мужиками. Потому что успешные - не это не значит верные. Потому что сильные - не означает пуленепробиваемые.
Герои вчерашних дней теперь пылились на полках, а нынешний символ олицетворял собой крутого и хамовитого братка а-ля пальцы веером в красно-бордовом прикиде с надетым поверх лацкана золотым кардиналом толщиной с палец. Вот только жизнь этого, с позволения сказать, героя, ограничивалась временными рамками очередной бандитской разборки.
Елена давно изменяла. Это было видно невооружённым глазом, но Фогель её не трогал. Пусть перебесится. В постели он не вёл себя бревном, и никогда не отнекивался, но детей до сих пор почему-то не было, и Фогель догадывался, что Елена использует контрацептивы. Видать, не хотела плодить нищету. Фогель давно собирался поговорить с ней серьёзно, но она вдруг неожиданно ушла. Просто сбежала.
Фогель взглянул в окно. Там, на другой стороне улицы, трое подростков скручивали у припаркованной к тротуару вишнёвой девятки колёса, и судя по тому, как орудовали, делали это не впервые. За каких нибудь десять минут они оставили машину, что называется, на кирпичиках, и смылись на подкатившем москвиче в неизвестном направлении. Им бы в школе за партой сидеть, да глаголы спрягать, а не грабежом и разбоем заниматься. Ну и что дальше с них будет? Да зону пойдут топтать.
Фогель прошёл в тесную комнатушку и включил телевизор. Устроившись в глубоком кресле, накрывшись пледом, он разомлел. В телевизоре распотякивал мем Лёня Голубков. На фоне статичной картинки он размахивал руками и радостно доказывал, что пришло то самое золотое время, когда можно не работать, а только принести все свои сбережения под процент. На экране мельтешили монеты, купюры, моргали надписи, куда отнести своё кровно заработанное. В три большие буквы! Фогелю давно было ясно, что целевой аудитории активно моют мозг, изымая последнее под единый лозунг: Я не халявщик, я твой надёжный партнёр. Со мной не пропадёшь, будешь богат как Рокфеллер.
Веки тяжело опустились. Со временем он научился засыпать под этот бред. Каждая смена давалась всё тяжелее. Все стонали под прессом навалившегося кризиса. Начальство шакалило и вводило новые штрафы с ограничениями. Вот только зарплату рядовые работяги видели реже и реже.
Зазвонил телефон и Фогель разлепил глаза. Потянувшись за трубкой, он чуть было не смахнул аппарат с журнального столика. Фогель выругался. Звонили с работы. Старший фельдшер Светлана вежливо так испросила:
- Эдуард Николаевич, я вас не разбудила?
- Разбудила, - раздражённо ответил Фогель, - хотел отключить его на хрен, да только забыл.
- Что забыл?
- Телефон отключить. Чтобы такие как ты, спать не мешали.
- Эдик, ну не бухти. Я же не по праздной причине звоню.
- А почему бы и нет. От меня вон жена лыжи навострила, ты можешь стать её временным заменителем, пока я себе новую не найду.
- Дурак.
- Тогда какого чёрта тебе надо? - внезапно взорвался Фогель.
- Ты что, пьян?
- Да!
- Эдик, пошлые шуточки в сторону, выйди сегодня в ночную сверхурочно, а то Маринка ушла на больничный, ребёнок у неё болеет, а я тебе в ведомости всё начислю.
- Ладно, - выдохнул Фогель, - всё равно спать в холодной постели пришлось бы.
- Только не пей больше.
- Не буду.
Фогель бросил трубку и уставился в телевизор. Нет, ну совсем страх потеряли. Ну как тут не пить, если сам глава государства, президент великой страны, за трибуной, и тот пьяный стоит. Паясничает, и еле ворочает языком. Куда же мы катимся? Позакрывали заводы. Пoразгоняли колхозы. Обезоружили армию. А из детей делают гитлеръюгендов. Спрашивается, что жрать завтра будем? Америка нам поможет? Свои просроченные помойчики подкинет, чтобы там у себя на утилизацию не тратиться? И ведь не впервой на публике навеселе. То он жонглирует, то дирижирует. Или мочится принародно под колесо правительственного самлёта. Стыд, срам, полный позор.
Фогель встал и выключил надоевший зомбоящик. Следовало побриться и приготовиться к смене.