Надежда

Автор:
Алексей
Надежда
Аннотация:
Двадцать второго июня ровно в четыре часа...
Текст:

Я не просто хотел быть шпионом, я хотел быть полезным своей родине.
Владимир Путин.


Оловянный свет луны умирал на фоне разгоравшихся огней. Это огромное, сияющее море, казалось, несло добро в этот мир.
Но добра не случилось.
Предрассветную тишину разорвал рёв моторов. Земля взорвалась. Горели деревья, горели дома. Горел воздух, и всё, созданное руками человека, превращалась в руины и прах.
Война началась.
По чести сказать, далеко не на всех произвела впечатление пафосная речь Молотова, а заключительна фраза: "враг будет разбит, победа будет за нами", у многих вызывала даже иронию и сарказм. Бойцы, которым посчастливилось выйти из окружения, так и отвечали: драпаем так, что аж пятки сверкают. А победа за нами, то есть, у немцев. Прифронтовое село замерло в тревожном ожидании. А вдруг пронесёт?
Не пронесло.
Третьеклассница Надя Тарасенко начало войны не заметила, и объявление из репродуктора пропустила мимо ушей. На сводки информбюро товарища Левитана ей тоже было как-то совсем фиолетово, а вот когда забухало за рекой, и воздух пропитался гарью, ей стало по-настоящему страшно.
- Мама, а что это так гремит, и почему дымом воняет? - тревожно спрашивала Надя, - там что, большой пожар?
Это был не большой, а вселенский пожар, пожар страшной и беспощадной войны. Мама молча гладила девочку по голове и по щекам её текли слёзы. Она сама удивлялась, но как же так, такая могучая и легендарная, несокрушимая и в боях закалённая... Что происходит!?
Вскоре по главной улице потянулись нестройными колоннами остатки частей Красной Армии, перемолотые в мясорубке германской военной машины. На лицах бойцов читалось поражение. Призывное выступление верховного главнокомандующего Иосифа Сталина уже ни у кого не вызвало оптимизма. В очередях за продуктами, на барахолках, болтали о том, что немец идёт, и надо как-то под ним приспосабливаться. Говаривали примерно так: вот, граждане, стали мы теперь братьями и сёстрами. Забыл, как эшелонами на лесоповал этапировал? Запищала крыса усатая, как хвост германец прищемил. Ничего, к советской власти приспособились, и к немецкой приспособимся. Кто-то вглядывался тревожно на запад, кто-то поглубже закапывал сбережения, кто-то спешно сжигал документы и компрометирующие бумаги.
Потом пришёл враг. Проехали мотоциклы. За ними грузовики. Немцы шли уверенной поступью победителей. Они хозяйничали и разоряли подсобные хозяйства сельчан, резали домашнюю скотину и как-то потешно гонялись за курами. Повсюду раздавался невыносимый предсмертный вой дворовых собак, которых солдаты нещадно отстреливали. Война показывала свой сатанинский оскал.
Надя не понимала, почему к ним в дом по ночам ходят какие-то люди. Приносят газеты, бумаги, шепчутся на кухне. С начала войны прошло всего пару месяцев, но безмятежное мирное время вcпоминалось всё чаще. Это было в эпоху, ещё более отдалённую, чем мезозой. Теперь существовало только то, что можно было слышать, обонять, осязать, видеть. Немцы обустраивались надолго, казалось, навечно. Повсюду висели таблички, в которых говорилось, кто будет укрывать коммунистов, комсомольцев и борцов сопротивления, будут повешены на городской площади. Евреев свозили к взорванной отступающими частями Красной Армии деревообрабатывающей фабрике, и расстреливали.
Мама на улицу не пускала, и девочка просиживала у окна. Время обладает способностью тянуться, как вязкая смола, и утекать быстрыми струйками воды. Но если не думать о том, как течёт время, можно научиться не замечать его хода.
Жизнь в оккупированном городке налаживалась. Надя стала бывать на улице. Обменивать продуктовые карточки на крупу и хлеб - такова теперь была её первостепенная задача. И так день за днём, неделя за неделей.
Шёл дождь, поддувал противный ветер под подол короткого платья, и Надя, завернув чёрствую краюху, торопилась домой. Мимо в спешке сновали местные, парами прохаживались патрули. Возле подводы стояло трое солдат и распивало шнапс, закусывая тушёнкой прямо из банок.
- Фрешен! Русиш киндер фрешен, - крикнул один из солдат, указывая пальцем на девочку. Надя собралась было наутёк, но немец вынул банку из ящика и швырнул Наде под ноги. Надя подняла и вцепилась в неё зубами. Солдаты загоготали. Они смеялись и брызгали слюной, наблюдая за тем, как девочка пытается вскрыть банку. Наконец один из солдат сжалился, подошёл и открыл консерву ножом. Надя схватила тушёнку и под улюлюканье солдатни, что есть мочи припустила по дороге за ближайший угол. Там, царапая пальцы, она жадно хватала ароматное мясо и второпях проглатывала. На перекрёстке какой-то военный держал за рукав нетрезвого мужичонку и совал ему в нос пистолет.
- Партизанен? Партизанен пу-пу.
- Что вы господин офицер, я свой, вам преданный. Сталин капут.
- Йа, йа, капут. Сталин капут. Молотов капут. Понял, швайн?
- Так точно!
Из репродуктора, закреплённого на фонарном столбе, раздавались звуки военного марша.
Дойчен зольдатен,
Унтер официрен,
Рэнч, тзнч, пэнч, фрэнч!
Подходя к дому, Надя услышала голоса. Полицаи Шеринка и Вурст топтались возле калитки. Ими командовал шарфюрер. Он напутственно что-то им говорил, а те, задрав кадыки, подобострастно кивали. Потом он позвал полицая Крысу. Вытянувшись в струнку, Крыса замер в двух шагах от немца. По тому, как время от времени вздрагивала его грудь, Надя поняла, что Крыса откликается на команды бравым "яволь". И тут кто-то выкрутил ухо. Надя вскрикнула. Перед ней навис красномордый Вурст. Он повращал глазами и процедил.
- Вот и последыш. Теперь запоют обе.
На Надю пахнуло перегаром. Где мама? Но мамы не было, а дом вверх дном переворачивали полицаи.
Надя ехала на подводе и рядом сидел Вурст, дымя немецкой эрзац-сигаретой. Гудели самолёты и где-то вдалеке ещё слышались разрывы зенитных снарядов. Подвода остановилась у парадного комендатуры. Свежий ветер трепал красные штандарты у входа, на крыше, и на углу карниза, в них корчились чёрные свастики в белом круге. Они казались живыми, и их было много. Тогда Надя с неотвратимостью поняла, что нацисты победили. В коридоре комендатуры царила суета. Германские мундиры сновали по кабинетам, раздавался стрекочущий стук ундервудов, процокала каблучками эсэсовка, смерив девочку высокомерным взглядом. Вурст завёл Надю в тесное помещение и усадил на табурет. За заваленным бумагами столом сидел худощавый человек средних лет в обыденном штатском костюме, и что-то сосредоточенно писал. Принадлежность к немцам его выдавал пришпиленный к лацкану значок НСДАП. Наконец он оторвался и поднял на Надю тяжёлый взгляд. Не поворачивая головы, штатский гаркнул:
- Крюгер, тащи её сюда.
И Надя увидела маму.
- Господин Хант, подпольщица доставлена, - отчеканил толстый ефрейтор.
Лицо женщины было в побоях. Один глаз заплыл, и на всю щёку багровел след от солдатского сапога.
- Что они с тобой сделали? - вскрикнула Надя.
- Ребёнка зачем, она же ни при чём? - мама старалась на Надю не смотреть и стояла, опустив голову.
Хант выбрался из-за стола и стал расхаживать взад-вперёд, размахивая перьевой ручкой на манер дирижёра.
- В глаза смотреть! - скомандовал он внезапно, подойдя к женщине вплотную.
- Так вот, - продолжал он, - фройляйн Тарасенко, поймите, я не сторонник насилия, и те, кто вас побил, будут наказаны. Ну не умеют эти идиоты аккуратно работать, а других пока нет, - виновато развёл Хант руками, - хотите, я расстреляю их прямо здесь? - он заговорщически подмигнул и вперил в женщину пронзительный взгляд.
- Сами сказали, что не сторонник насилия.
- Я как лучше хотел, - сказал Хант, - но к делу. Вы правы, насилие не нужно ни вам, и не мне. Чем скорее вы назовёте пароли, явки и имена, в общем всё, что вы знаете, тем быстрее для вас эта неприятная беседа закончится. В этом случае я гарантирую вам и вашей дочери полную неприкосновенность. Поработаете на благо великой Германии, и вам зачтётся. Вы только начали жить. Но вас ожидает виселица, как это не прискорбно. Galgenholz! Таков приказ коменданта. Только я могу помочь. Иначе вас бы здесь не было. Вы проиграли потому, что дилетанты, и не имеете понятия о настоящей подрывной деятельности. Играете в казаки-разбойники, ей богу, смешно. Поверьте, существующий режим покоится на прочном фундаменте, и не вам пытаться его расшатать. Wir wergen nicht gewinnen! Я всё равно всех поймаю, но вы можете это ускорить. Мне просто некогда с вами возиться, других дел по горло, а ваша шайка так некстати путается у меня под ногами. Ну как, будем давать сведения? Давайте начнём с имён.
- Каких имён?
- Не валяйте дурака, - поморщился Хант, - глупо отпираться, - он полез в ящик стола и достал из него пачку листовок и наган, - это что такое, а? - откуда у вас эти призывы бороться с нами! Откуда заряженный револьвер? Но мне это неинтересно, можете даже не отвечать. Просто назовите пароли и явки. Это всё, что мне от вас нужно.
- Я не знаю никаких явок и паролей.
Хант потерял терпение.
- Эй, Шульц, займись этим отродьем. - указал он на девочку.
Огромный унтер с закатанными рукавами, доселе сидевший в углу и чистивший пилочкой ногти, неспешно поднялся и хлёстко ударил Надю ладонью по щеке. Девочка упала на пол и навзрыд заревела.
Начались допросы. Били Надю и били маму. Били методично, со знанием дела. Надя постепенно стала привыкать к боли.
К парадному комендатуры подкатил чёрный мерседес, и из него проворно выбрался офицер СС, лет сорока на вид. Стягивая на ходу перчатки, он лихо взбежал по ступеням, однако у входа двое караульных загородили ему путь.
- Аусвайс, господин гауптштурмфюрер, - потребовал один из часовых.
Офицер молча предъявил документы. Взяв корочки, часовой внимательно разглядывал каждую подпись.
- С какой целью прибыли, господин Кауфман? - спросил он наконец.
- Я здесь по распоряжению коменданта Шнитке, - ответил офицер и развернул перед лицом солдата бумагу, - вот мой мандат.
- Вам придётся подождать, - сказал часовой и удалился в будку.
Видать, связывался с кем-то из начальства по телефону. Затем он вышел и махнул рукой.
- Проходите, господин Кауфман. Вам на второй этаж, комната двадцать восемь.
Эсэсовец молча вошёл и проследовал к лестнице. Поднявшись наверх, он посмотрел в окно. Мимо парадного проезжала телега, гружённая сеном, и вдруг лошади встали. Возничий спрыгнул, и стал разбираться с подпругой.
- Shnell, shnell, - крикнул один из караульных - живо проезжай, здесь нельзя стоять!
Он выпустил очередь из шмайссера вверх, и кони заржали.
- Ай момент, извините, - ответил возничий, - сейчас всё поправим и отъедем.
Кауфман размеренно шёл по коридору, и в уме проговаривал: "Тише мыши, кот на крыше". Возле допросной он достал пистолет и взвёл курок. "Кот пошёл за молоком, а котята - кувырком". На улице послышалась возня. "Кот пришёл без молока, а котята ха-ха-ха". Эсэсовец рванул на себя дверь и несколько раз выстрелил. В ту же секунду внизу раздался оглушительный взрыв. Стены и пол задрожали. Окна парадного вылетели наружу, громыхая покорёженными решётками, и со звоном разбитых стёкол разлетелись по сторонам.
Надя не поняла, что произошло. Дверь распахнулась и Хант потянулся к наплечной кобуре. Но вдруг неестественно подскочил, дрыгнул ногами в воздухе и повалился на подоконник. Из проёма двери стреляли. Немцы попадали на пол, а чёрный офицер вошёл и протянул Наде руку.
- Надежда, иди ко мне.
Он подхватил девочку на руки и обратился к Надиной маме.
- Идти можете? Быстро за мной, у нас мало времени.
Внизу раздавалась стрельба. Из подводы повыскакивали люди в телогрейках, и бросали гранаты в окна комендатуры. Затем как-то сразу всё стихло. В коридоре появился широкоплечий бородач с автоматом наперевес, и обратился к эсэсовцу.
- Чисто, товарищ Янек. Можем спокойно выходить.
- Помоги женщине, - распорядился Янек и погладил Надю по голове, - не бойся меня, всё позади, всё будет хорошо.
Янек, - подумала Надя, - фашист по имени Янек, который говорит по-русски без акцента, как это может быть?
Повсюду были разбросаны стулья, коробки, обёртки, валялись скрюченные тела поверженных гитлеровцев. С окна второго этажа свисал труп следователя Ханта. В воздухе плавал пороховой дым. Люди в зелёных маскхалатах разбивали сейфы и укладывали в мешки документацию. Несколько человек у выхода закладывали взрывчатку и ставили растяжки. В конце коридора, привязанный к стулу с кляпом во рту, сидел перепуганный комендант Шнитке. Янек усадил девочку в машину и подмигнул.
- Не дрейфь, ты у своих.
Мама пристраивалась рядом. Янек выкрутил руль и нажал на газ. Мерседес выезжал на шоссе.
Плакала мама, рыдала и всхлипывала Надя.
- Чего голосите, - говорил им Янек, - всё позади. Не плачь, Надюха, держи нос морковкой, твоя война закончилась. Полетишь на большую землю. В школу пойдёшь. Читать-писать не разучилась? А у немцев спокойная жизнь закончилась. Мы их к себе не звали. Слыхали, как им под Ельней врезали? Теперь у них под ногами земля гореть будет.
Надя смотрела на мужественное лицо человека в немецкой форме, и почему-то ему верила. Она навсегда запомнила его таким сильным и уверенным, сказавшим ей впервые за долгие месяцы войны простые и тёплые слова. В душе появилась надежда. Надежда на то, что враг действительно будет разбит, и победа будет за нами!

Другие работы автора:
+3
16:40
739
13:34
+1
thumbsupbravoблизкая тема, вы молодец!
07:35
+1
Спасибо за отзыв, на самом деле для меня эта тема сложная, потребовалась подготовка, несколько раз переделывал
10:18
это да, сложная
06:00
Вот, вроде, есть все задатки, есть неплохой лексикон и понимание, как его использовать, а структурно лажа.
Прежде всего, пересказ событий, перескакивание с одного на другое, как будто вы сюжет фильма соседке излагает, а не художку пишете. Среда, описания, невербалка, мотивации — все похерено под желанием напихать полные карманы басенной морали. Те хорошие, эти плохие — и это вторая проблема текста. Только в плоском фентэзи орки плохие просто потому, что они орки. В произведении о реальных людях читатель как-нибудь сам разберётся, за кого болеть, если вы адекватно выпишет происходящее.
В общем, обидно. Вроде, и хорошо, а присмотреться — хоть топор вешай.
Загрузка...
Светлана Ледовская №2

Другие публикации