Хромая собачка

В каждом произведении прозаика Петрова всегда пробегала маленькая хромая собачка. Иногда это был брошенный хозяевами пудель, который попал под машину. Иногда — беспородный щенок, что родился с тремя ногами и остался без материнского молока из-за вопиющей ущербности. В одном рассказе обитала даже безутешная трёхногая такса-инопланетянка, цивилизация которой находилась на грани исчезновения.

Обычно ушлые собачонки не имели к сюжету прямого отношения, они лишь молчаливой тенью мелькали в закоулках очередного писательского творения. Петрова совершенно не беспокоило нашествие грустных шавок в текстах, но это тревожило его друга-критика Сидорова. С заботой о развитии современной прозы и понимая патовость ситуации, этот литературовед закидал имейл приятеля-автора эмоциональными посланиями.

Сидоров очень ругал друга — сначала гневно, потом дружески, затем по-отечески. Критик в каждом абзаце вспоминал Чехова, периодически матерился, а в конце одного письма даже пообещал застрелить Петрова из ружья великого классика. Прозаик же оставался непреклонен — в каждом его произведении украдкой пробегала маленькая хромая собачка.

Думалось Петрову, что приятель лезет не в своё дело. Ведь если хочется — а прозаику как раз хотелось, очень хотелось — то можно включать в текст и маленьких хромых собачек; и одноглазых бандитов-нигерийцев; и поющих крестьянок, что опустили очи долу; а также много чего ещё всякого разного.

Так бы и остались тексты Петрова полны хромыми то ли суками, то ли кобелями, да достучался до него литературовед. Один раз критик гневно написал, что его друг ищет хайпа, а также добавил в постскриптуме: «Ты слишком увлечён томными смсками поклонниц и не желаешь заниматься творчеством». Адресату не понравилось письмо — он не любил слово хайп, очень не любил. Прозаик разозлился и решил поймать вредную собачонку.

Петров не употреблял, он даже не курил, поэтому сказать, что этот писатель допился до хромых собачонок, нельзя. Но. В запале, на пике вдохновения, когда сознание фонтанировало потоком номинализаций, он иногда слышал, как кто-то ходит за спиной и стучит протезом по полу. «Итак, решено, — подумал разгневанный автор, — поймаю животное». Он предусмотрительно купил в зоомагазине клетку, принёс домой и поставил на рабочий стол. А когда хитрющая шавка опять пробегала мимо — схватил её за шкирку и затолкал в новый дом.

Собачка оказалась худой и испуганной. Она грустно забилась в угол клетки, где жалобно поскуливала. Строгий дисциплинированный Петров не обращал внимания на животное, он решительно настроился на работу. Правда, вдохновение не приходило. Писатель начал роман о флибустьерах — и остановился на втором абзаце. Потом сел за новеллу о несчастной любви — снова стало скучно. «Вот ведь незадача, — автор поскрёб небритый подбородок и внимательно посмотрел на собаку в клетке, — да гори оно огнём».

Петров поскучал, поглазел в окно, взял с полки «Муму» Тургенева. Перечитав рассказ, прозаик написал продолжение — где оживил раньше срока почившую собачку, утопил барыню, купил Герасиму слуховой аппарат, и отправил уже хорошо говорящего дворника на Марс вместе с питомицей.

Когда Петров дописал свой шедевр, то заметил, что собачка в клетке виляет хвостом. Потом хромая тварь встала на задние лапы и показала писателю «палец вверх».

— Шалишь, — улыбнулся автор, — псовые так не умеют.