Лингво-сериал "КАМЕНОТЁСЫ", главы 16-19 (конец 2-го сезона)

ГЛАВА 16

Старая десятка выглядела плохо. Двигалась она с трудом, и, можно сказать, разваливалась на части: водительская дверь отсутствовала, от фар остались лишь осколки, искорёженный капот задран, бампера не было на своём месте.

С раздражающим скрипом тормозов, она остановилась возле больницы.

– Юра! – ДимПёс увидел (и услышал) машину издалека.

Антон подбежал к Кувалдину. Рэпер был чем-то взволнован.

– Ну что у вас? – спросил Юра, выбравшись из машины.

– Они… ушли… Третий час уже пошёл… Трубку не берут, – сбивчиво объяснял ДимПёс, душимый отдышкой.

– Третий час? Может пора к ним наведаться?

Больница была окружена высоким забором с «терновым венцом» колючей проволоки. На КПП стояли важные охранники: чтобы попасть на территорию лечебницы, необходим был веский довод.

– Сделаем так, – Кувалдин включил смекалку. – Видишь скорую помощь?

Потрёпанная старая «буханка» стояла поодаль; рядом курили два санитара. Ещё несколько минут назад ДимПёс наблюдал, как они пытались вытолкнуть этот убогий УАЗик из снежной западни, в которую их завёл зимний гололёд.

– Вот на ней-то мы и поедем, – продолжал Юра, – но медиков придётся вырубить.

– Вырубить? – удивился ДимПёс. – Но ведь это нападение!

– Я надеюсь, что мы за хороших парней, – добродушно произнёс Кувалдин. – Пусть это успокоит твою совесть.

Подкрасться с тыла не составило труда. Юра аккуратно открыл дверь и заглянул внутрь скорой помощи. Там сидел здоровый запеленованный в смирительную рубашку детина. При виде Юры он оживился и уже собрался выдать пылкую речь, но тот его вовремя остановил, приложив палец к губам.

– Ты кто такой? – шёпотом спросил Кувалдин, забравшись в УАЗик.

Следом залез ДимПёс и неуверенно поздоровался с незнакомцем.

– Илюха я! – басом выдал больной.

Илюха был крупный, с густой чёрной бородой на круглом лице и небольшим животом. Вид он имел простоватый, а глаза отдавали глупой наивностью.

– Значит так, Илюха. Поможешь мне? Я тебя сейчас развяжу, – Юра принялся распутывать рукава смирительной рубашки.

Илюха не сопротивлялся и не задавал вопросов. Высвободившись, он положил руки на колени и спокойно спросил:

– А чо надо-то? Вы вообще кто?

– Нет времени объяснять. Мне позарез нужно в психушку…

– Нормально! – удивился Илюха. – Люди туда боятся попасть, а этот сам рвётся!

– Тише, – шикнул Кувалдин, – надо вырубить санитаров. Один я с ними не справлюсь, поможешь?

Илюха несколько секунд обрабатывал полученную информацию, после кивнул и снова спросил:

– А чо делать-то?

И Юра посвятил всех в свой нехитрый план, после чего незамедлительно приступил к его реализации.

Пытаясь привлечь внимание санитаров, Кувалдин принялся энергично колотить в заднюю дверь скорой помощи. Медбратья не заставили долго ждать. С ворчливым матом они попытались открыть дверь, но не успели: резкий удар распахнувшихся створок УАЗика – правой от Юры и левой от Илюхи – синхронно отправил их в небытие.

Пока доблестные защитники психического здоровья без чувств отдыхали на снегу, Юра пожал руку бородатому богатырю и спросил:

– Тебя как угораздило?

– Да я женился на испанке! – начал он, разводя руками. – Она со мной в России осталась. А мамаша у неё – та ещё стерва – дочь в Испанию вернуть хочет! На лапу кому-то из врачей дала, они меня и спеленали! А вы чо?

– Да у нас там дела… особой секретности, – ответил Юра, улыбнувшись уголком рта. – Слушай, я вижу машина застряла. Не подтолкнёшь?

Испанец моргнул своими пустыми глазами, помялся немного, а потом неповоротливо вылез из машины, отчего рессоры плавно спружинили. Он представлял собой классический образ русского мужика: глуповатый, как ребёнок, сильный, как молодой мерин – будто безвольный крестьянин удрал от помещика и теперь скитается неприкаянный, страдает от собственной свободы и безделья. Почему-то русская простота часто тянется к экзотике – вот и Илюхе захотелось погреться о южную женщину с далёкого Средиземноморья. Он навалился плечом на «буханку», крякнул что-то по-мужицки и, подобно Герасиму, единолично вытолкал автомобиль.

– Ну, вроде всё. Спасибо, мужики! Вы на свободу-то возвращайтесь потом! – крикнул он и, махнув на прощание рукой, побрёл куда-то.

После ночной бури на улице распогодилось. Ясный день что-то скрывал, притворялся покорным и любезным, а сам тайком строил козни. ДимПёс, обладающий сильной интуицией, это чувствовал. Присутствовал большой соблазн отступить туда, в даль, куда поспешно исчезала крупная фигура Илюхи, но это желание было не более чем мечтой, непростительной аморальной роскошью.

Юра стянул с головы бинтовую повязку, небрежно наложенную в Цитадели, одел форму одного из медиков, а затем сам сел за руль. Антон сидел внутри и охранял санитаров, пребывавших в бессознательном состоянии (их предусмотрительно связали ремнями). Вскоре КПП осталось позади.

Белое здание больницы имело три крыла. Оно выглядело по-советски блекло и запущено – очередной призрак ушедшего социалистического государства. Главный корпус был трёхэтажный, он пострадал от времени сильнее всего: трещины на штукатурке разрастались раскидистыми деревьями, сквозь отделку просвечивал красный кирпич, краска шелушилась на стенах, как сухая кожа. Даже небо над этим неприветливым учреждением казалось неестественно серым.

Кувалдин заставил Антона одеть смирительную рубашку, после чего как пациента провёл его через главный вход. Выглядел ДимПёс достаточно нелепо: неумело закутанный в одежду для психа и с кепкой-снепбеком на голове. Наткнувшись на запертую дверь заведующего отделением, они двинулись дальше, на звук мешанины из голосов пациентов.

– Простите, вы куда? – спросила молодая медсестра с пышной грудью.

– Я ищу заведующего отделением. Он просил доставить пациента лично к нему. Вот только в кабинете его нет.

– Он был здесь, сейчас посмотрю, – девушка покинула пост.

Большой зал был наполнен психами. Среди душевнобольных в качестве местных стражей порядка выделялись две статичные фигуры – коренастые медбратья в синих одеждах. Они бдели. Их недобрый взгляд с подозрением ложился на Юру и Антона. Стоя у всех на виду, рискуя быть раскрытыми в любую секунду, Кувалдин и ДимПёс понимали, что чёткого плана действий они не имеют. Импровизация на этот раз могла обойтись им слишком дорого.

– Простите, я слышал, вы ищите Андрея Викторовича? – раздался позади картавый мужской голос.

Перед ними стоял высокий худощавый мужчина с длинными волосами.

– Кого? – спросил ДимПёс.

– Заведующего. Он ушёл в запретную комнату, – незнакомец скорчился в странной позе, резко повернув голову вправо и исказил лицо в выражении то ли боли, то ли отвращения.

– Что с вами? – забеспокоился Юра.

– Н-н-н-ничего страшного, – протянул незнакомец. – Меня зовут Елисей.

Он приподнял руки вверх, скрючил пальцы и оскалил зубы.

– У меня синдром Туретта… Это одно из сопутствующих заболеваний. Жопа! Жопа! – крикнул он громко. – Извините пожалуйста.

– Елисей, он был один? – спросил Кувалдин.

– Н-н-н-нет, – он внезапно зажмурился несколько раз подряд, отводя голову влево, – с ним были двое.

– А комнату покажешь? – Юра понимал, что времени у них не много.

Елисей три раза щёлкнул пальцами.

– Мохнатые яйца бобра! – вырвалось у него. – Я дико извиняюсь. Запрещённая комната – это вон там, за углом, пойдёмте, я провожу.

Он вёл их, периодически подёргивая плечом. Медбратья наблюдали за ними: Юра чувствовал их взгляд.

За углом ждала железная дверь на магнитном замке – новое препятствие. Напротив двери висела камера наблюдения, что существенно усложняло задачу и подвергало риску быть схваченными. Время, возможно, уже шло на секунды. Действовать нужно было быстро и слажено.

Юра осмотрел дверь и развязал ДимПса:

– Так просто мы её не откроем. Елисей, поможешь нам?

Заика преждевременно кивнул.

– В коридоре, за углом, был распределительный щит. Я постараюсь добраться до него и обесточить этаж, а когда свет отключится, и замок разблокируется – откройте дверь и не дайте ей закрыться. Действовать нужно быстро, второй попытки у нас не будет.

Сказав это, Кувалдин вынул из внутреннего кармана куртки складной армейский ножик, сунул его в карман брюк и удалился.

Неизвестно точно сколько прошло времени, было ясно одно: тянулось оно медленно. Ожидание для ДимПса обернулось настоящим испытанием. Елисей стоял рядом, то и дело дёргаясь и произнося нечленораздельные звуки похожие на куриное кудахтанье: от этого Антону ещё больше становилось не по себе. Прежде всего его тревожила судьба Ромы. В свете противоестественных событий последних дней, казалось, что ДимПёс всё глубже утопает в хаосе, который неприемлем даже для его бунтарского характера, а анархистский дух Антона негодует, возмущённый неприемлемыми жестокостью и интригами. А потом свет погас. Юра его выкрал. Лишь слабые солнечные лучи ощупывали коридоры и комнаты, но не могли дотянуться до самых тёмных их закоулков.

В спешке нащупав дверную ручку, Елисей дёрнул её на себя. Он пустил Антона внутрь, в непроглядную темень, а сам поместил ногу между дверью и косяком, препятствуя закрытию прохода.

Вместе с сумерками на этаж пришли звуки. Крики больных напоминали вопли животных в джунглях. Всхлипы напуганных пациентов перемешались с возгласами психов, возбуждённых отключением света.

Медперсонал суетился. Послышался учащённый стук каблуков по кафелю. Женские и мужские голоса будто перекликались меж собой, вопрошая о случившемся.

Вскоре показался Кувалдин. Вернувшись, он проскользнул за дверь, в неизвестность.

– Спасибо, Елисей! Если что, ты нас не видел! – крикнул Юра на прощание в закрывающийся проём.

– Рад по-по-по… – начал заикаться больной.

Что он хотел сказать, выяснять никто не стал. Дверь захлопнулась, отрезав от «внешнего мира». Они оказались в абсолютно тёмном коридоре без окон. Мрачном и неприятном.

Тишина настораживала. Парни двигались не спеша. Юра шёл впереди, ДимПёс – сзади. Антону не нравилось это место – в нём не было жизни. Даже присутствие Кувалдина не внушало уверенности. Беспокойство ДимПса росло, и, как выяснилось, предчувствие его не обмануло. Вскоре Антон, ощутил на себе, как ему показалось, прикосновение самой смерти. Темнота, её неотъемлемая часть, сущность, тянула свои руки – холодные и костлявые. Атака была настолько неожиданная, что сердце ДимПса подскочило и сорвалось куда-то вниз, как неудачливый альпинист с отвесного склона. Ужас разлился по телу, заставив Антона неосознанно трепыхаться в объятиях кошмара, подобно пойманной за хвост птице. Руки неизвестного крепко вцепились в модную куртку рэпера; паника жертвы росла.

Юра вовремя подоспел на помощь. Даже в этом жутком коридоре он прекрасно владел собой и, казалось, был абсолютно уверен в подконтрольности ситуации. Отбив товарища, он вырвал его из рук незнакомца, но в последний момент псих сорвал кепку с головы Антона и утащил с собой во тьму. Лишь в этот момент включился свет. ДимПёс мгновенно сменил страх на обиженный гнев, чем напомнил милую разъяренную панду:

– Мой любимый снепбек!

Юра одёрнул его и повел дальше, крепко держа за рукав. Когда они миновали чудовищно толстого мужчину в «клетке», за углом их ожидала очередная дверь. Кувалдин мягко повернул ручку, дверь поддалась, представив его взору красную комнату. Там стоял огромный двухметровый мужчина в белом халате, а прямо перед ним находился привязанный к стулу Игорь. Оба смотрели на Юру и Антона, как на призраков, внезапно материализовавшихся в самом неожиданном месте. Секунду помедлив, оценивая обстановку, Кувалдин двинулся на громилу. Гигант развернулся к нему навстречу и сделал шаг вперёд. Когда его кулак вознёсся в попытке нанести удар, в амплитуде замаха гигантской руки этого Колосса ощутился неизбежный рок. Вечно спокойный и невозмутимый водитель бессмертной десятки, не дожидаясь собственного сокрушения, среагировал мгновенно. Выставив правую ногу вперёд, он перенёс вес тела на отставленную назад левую и в нужный момент нанёс мощный удар внутренней стороной ладони в область челюсти доктора. Голова гиганта запрокинулась назад, он накренился и рухнул. На миг, операционная погрузилась в тишину.

Игорь смотрел на случившееся, не скрывая изумления на своём лице. Тёмное пятно на его рубашке, растёкшееся по животу, определённо было кровью. Чуть дальше, на операционном столе, пристёгнутый ремнями лежал Агасфер. Он силился поднять корпус, напрягал шею, чтобы рассмотреть происходящее. Увидев победу своих, он бессильно уронил голову на кушетку, звонко ударив затылок о её металлическую поверхность.

– Вы как тут? – произнёс Юра в создавшемся безмолвии.

ГЛАВА 17

Когда доктор Павловский очнулся, он был туго стянут ремнями. Ему было тяжело дышать, спина плотно прилегала к спинке деревянного стула с подлокотниками, а голова болела. Объекты вокруг медленно обретали черты, а вместе с ними возникало осознание того, что положение доктора претерпело критические метаморфозы.

Игорь тяжело стоял, держась за живот. Чувствовал он себя неважно, его мутило.

– Ты бы сел, – подошёл Агасфер, – я сам им займусь.

Киллер придвинул табурет и присел напротив Павловского. Антон с Юрой помогли Игорю расположиться поодаль.

Пугающий красный свет комнаты сменился на привычный люминесцентный.

В операционной правил бал хаос: хирургический арсенал был разбросан повсеместно, столы для медицинских инструментов были перевёрнуты, кресло-каталка, накренившись, скользило колесом по воздуху. Чувство тревоги витало в воздухе, пронзая присутствующих своим жалом.

– Значит так, – начал Агасфер, – я хочу знать всё. Про это место, про Шишкаревича… И чем ты, черт побери, здесь занимаешься.

Павловский, казалось, утратил рассудок. Он всё больше стал походить на пациента своей больницы, чем на врачевателя сумасшедших умов. Последние события представили всем его истинную натуру, сорвав маску и белый халат, показав настоящую личину. Сверля безумным взглядом Агасфера, он рассмеялся ему в лицо, словно Джокер: горловой смех сменился безудержным адским хохотом. Удар! – Агасфер привёл его в чувства и вернул к реальности. Павловский посмотрел на него и снова расплылся в ужасной улыбке, обнажив свои багровые от крови зубы.

– Хочешь знать? – начал он. – Я здесь творю. Я – новое слово в медицине. Я способен раскрыть нереализованный потенциал живого существа. Сделать человека лучше! Я могу открыть человеку глаза, ключ – в его психике! Стоит сломать барьер, направить человека в нужное направление – и человек станет несокрушим! Природа нас жестоко обманула, дала многое, но не научила пользоваться. И я делаю первые неумелые шаги на пути обучения.

Он замолчал. Тонкая струйка крови стекала по его губе.

– Что ты несёшь? – не сдержался Игорь. – Ты больной ублюдок… То, что происходит с Шишкаревичем – твоих рук дело?

– Шишкаревич был ошибкой, случайной погрешностью! – Павловский повысил голос. – Направлять людей с тяжёлыми психическими заболеваниями гораздо сложнее, они всегда сбиваются с пути, всегда! Я поздно диагностировал расщепление личности, мои методы в отношении его изначально были неверны. Посмотрите, с каким материалом мне приходится работать!

К допросу присоединился Юра:

– Доктор, что ты хочешь нам сказать? Какими методами ты пользовался? На чём основывалась твоя медицина?

– Согласно моей теории, – на секунду Павловский снова показался нормальным человеком, – главным рубежом на пути развития человеческого сознания и раскрытия потенциала его тела является страх. Человек, преодолевший страх, прежде всего страх боли и смерти, способен стать сверхчеловеком. Разумеется, при помощи определённой хирургической коррекции и шоковой терапии. Но страх – это первый рубеж. У меня были пациенты, которые смогли преодолеть его, но не один не перенёс операцию. Мой путь тернист и долог, методом проб и ошибок рано или поздно я найду верную формулу.

Агасфер наклонился ближе, схватив доктора за воротник:

– Что ты сделал с Шишкаревичем, чёрт возьми?

– Что я сделал? Я всего лишь избавил его от страхов! Пытался избавить! Он ещё сырой… незавершённый… ошибка…

Агасфер выпрямился и перевёл взгляд на Юру. Потом сжал губы и правым хуком в очередной раз доказал серьёзность своих намерений в отношении доктора.

– Зачем нужна красная комната? Что всё это значит? – спросил он угрожающе.

– Мои исследования показали, – продолжал Павловский, сплёвывая кровь, – что красный цвет ассоциируется с агрессией и смертью. Абсолютный конец. Под красным фонарём гораздо проще сломать человека. Сломать, чтобы возродить его после. Не представляете, какую боль получали люди под этими красными лампами! Вы даже не догадываетесь, насколько высоким может быть болевой порог, и насколько безгранично человеческое терпение! Слышали про собаку Павлова? Стоит включить красный свет, как люди подсознательно начинали чувствовать эту боль, в предвкушении мучительного часа. Рефлексы… память… тёмный мир… Впереди ещё много работы.

– Хорошо, доктор Франкенштейн, если всё это правда, то что теперь нужно Шишкаревичу? – спросил Кувалдин.

– Сначала я пытался влиять на его агрессию, воздействуя на синапсы, – продолжал доктор свой рассказ, – потом, обнаружив его вторую личность, приступил к экспериментальной страхо-терапии. Пока настоящая личность спала, я работал с альтер-эго. Он называл себя Тайгер Уотсон… Я понимал, что Шишкаревич – ни какой-нибудь бродяга. Он человек влиятельный и богатый. Поэтому на операционное вмешательство я не решился, остановившись на экспериментах с сознанием. Работу пришлось завершить, так как постоянно поступали звонки от его партнёра – Сергея. Поэтому я заблокировал Уотсона вместе с его воспоминаниями о красной комнате и выпустил Шишкаревича из лечебницы. Видимо, автокатастрофа высвободила и альтернативное сознание, и утраченную память…

– Ты понимаешь, что сейчас признался в преступлении? – спросил Игорь.

– А кто об этом узнает? Ведь вы скоро умрёте, – Павловский скверно улыбнулся.

Юра отвёл Агасфера в сторону. Уже вчетвером, вместе с Игорем и Антоном, они принялись держать совет в противоположном конце операционной.

– Что вы об этом думаете? – спросил Юра.

– Излагает убедительно, похоже на правду, а я в этом разбираюсь, – сделал вывод Агасфер. – Но от этого парня несёт безумием.

– Игорь, держись, – ДимПёс поддерживал Сурнина. – Ребят, ему срочно нужна помощь.

– Ерунда… Ножевое в полость тела, жизненно важные органы не задеты. Кровотечение остановили, так что до свадьбы заживёт, – Игорь тяжело дышал.

– В общем, если, как вы говорите, Шишкаревичу нужен человек, связанный с красной комнатой, везите доктора к нему, – подытожил Юра. – Я, конечно, не специалист, но, когда служил в спецназе, у нас был общий курс психологии. Мне кажется, Уотсон хочет мести. Он этого урода одновременно и боится, и ненавидит. Помните, доктор говорил про собаку Павлова? Что если, воспоминания об этом месте причиняют Шишкаревичу настолько сильную боль, что он даже имя этого подонка вслух сказать не может?

– Ты служил в спецназе? – спросил Агасфер.

– Дела минувшие, – отмахнулся Кувалдин.

– Теория, конечно, интересная, – вступил Игорь, – да только всё это вилами на воде…

– У тебя есть другие гипотезы? – возразил Юра.

– Я, пожалуй, с Юрой соглашусь, – поддержал Кувалдина Агасфер.

– Я тоже, – сказал ДимПёс.

– Кто ещё имеет ключи от этой комнаты? – Агасфер повернулся к Павловскому с серьёзным видом.

Ещё секунда – и привязанная к стулу рука Павловского оторвала поручень на глазах присутствующих. Другая – он сорвал путы с груди, освободил спину. Агасфер с Юрой ринулись вперёд, но доктор, встав во весь свой громадный рост, нанёс мощный удар привязанным к его руке стулом, от чего тот разлетелся на куски, а Агасфер завалился назад, толкнув Антона и уронив Игоря. Кувалдин сгруппировался, отделавшись тяжёлыми ушибами. Павловский выскочил наружу, пользуясь общим замешательством – зверь вырвался из клетки. Спотыкаясь, Юра рванул в сторону двери, а затем переключился на бег.

Оказавшись в коридоре, он бежал, потому что должен – уверенный в собственных силах и своей цели. Последний кадр этой неукротимой фантасмагории – закрывающаяся дверь на магнитном замке. Ещё один рывок – и Юра на свободе, вне этого жуткого коридора, подальше от красной комнаты, в погоне за безумным доктором. Распахнутая настежь дверь осталась позади.

***

Агасфер встал на ноги. За эти выходные на его долю пришлось много испытаний даже по меркам киллера. Антон помог подняться Игорю – рана открылась.

– Надо за ним, – хрипел Игорь.

– Да куда ты! Отвоевался… – предостерегал от глупостей ДимПёс.

Пока Антон врачевал Игоря, Агасфер вышел за дверь. Оказавшись в белом коридоре, он наткнулся на пугающее препятствие: дверь крайней калитки медленно отворилась с противным скрипом средневековой темницы, и неуклюжей походкой вышел монстр – Роман Вагон. Груди его подрагивали в такт огромным щекам, бившим по плечам, передвижение было неспешное, а шаги – тяжёлые. Кафель под ним противно трещал. Увидев киллера, глаза каннибала налились яростью вепря, а мерзкое искажённое лицо разверзлось страшной пастью, изрыгая рёв хищника. Агасфер прибег к скорейшему отступлению.

Закрыв за собой дверь, он упёрся в неё спиной и с озадаченным видом произнёс:

– Парни, у нас большие проблемы. Именно в такие моменты я жалею, что у меня нет пушки.

– Что там ещё? – Игорь неуверенно встал на ноги.

– Лучше нам вооружиться, такого дерьма я ещё не видел.

Отряд осторожно двинулся на разведку. Игорь был с топориком и операционной пилой, ДимПёс с двумя острыми скальпелями, а Агасфер с элегантными ножами для разделки трупа, похожими на клинки ассасина.

Неуклюжий монстр ещё был там. Он их поджидал. Его грузное тело потрясывало салом, как желейной массой. Огромные мешковатые штаны напоминали балахон. Каннибал стоял в проходе, раздувая объёмные щёки, как шары, медленно шевелил заслюнявленными губами, по которым еле заметно скользил противным розовым языком.

Герои опешили, при виде столь отвратительной опасности, но очередной страшный рёв животного привёл их в чувства. Коридор был узким, одновременная атака была сложна и неуместна.

– Предлагаю спугнуть его, выгнать из коридора. Отбивать атаку в операционной, в тупике – не лучшая мысль, – Игорь вышел вперёд. – Умри, шакал! – издал он боевой клич и бросил хирургический томагавк в тушу каннибала.

Лезвие топорика мягко вошло в левую грудь чудовища, но Роман Вагон оставил без внимания столь ничтожный порез. Вытащив окровавленное оружие из своей плоти, он бросил его на пол и медленно двинулся на парней, искривляя рот в голодном оскале – Роман Вагон жаждал плоти. Алая кровь вперемешку с густым жиром мерзко сочилась через рану. Не дожидаясь приближающегося хищника, Игорь отчаянно бросился в бой, безжалостно обрушив удары пилы на людоеда. Медленные движения Вагона становились всё яростнее, животное злилось, а схватка делалась всё опаснее.

– Игорь! – кричал ДимПёс. – Отступай!

Возраст и рана на животе давали о себе знать – Игорь уставал. Ему было больно. Он утратил бдительность, реакция подвела его, когда окровавленный великан ударил его по лицу. Как безжизненное тело, поддавшись неукротимой силе, Игорь врезался в кирпичную стену коридора, разбив голову в кровь и опал наземь, лишённый чувств.

– Игорь! – сердце Антона забилось, страх, месть, злость перемешались в необузданной буре эмоций.

Происходящее было сумбурно и скомкано. Антон действовал инстинктивно, Агасфер – по призыву профессиональной обязанности, а Роман Вагон – по зову природы. Когда киллер с рвением японского самурая орудовал ножами, Антон отважно спасал Игоря, оттаскивая его с поля боя в безопасное место. Измотанный грек из последних сил наносил удары, кровь и липкий жир залили его глаза, но монстр не унимался, ежесекундно угрожая нанесением критического удара с последующим пожиранием заживо. Пробиться через его жировой панцирь было почти невозможно. Должно быть, именно так и выглядит война.

Никто не помнит, как на другом конце коридора, через дверь, которая так и не захлопнулась, вошёл человек. Он был облачён в белый медицинский халат, рыжая щетина покрывала его подбородок, а глаза были измученные, но полные решимости. Этим человеком был Немец.

– Антон! – крикнул он. – В укрытие!

ДимПёс в этом подкреплении увидел надежду, не слабую, а настоящую, сулящую победу. Он вывел Агасфера из боя и уволок за угол, подальше от жуткой бойни.

Немец разбежался и с криком упал на гладкий кафель ногами вперёд, по инерции проскользив между ног Романа Вагона и в нужный момент выпустив ядовитые пары. Когда он достиг противоположной стены, монстр уже был окутан пеленой едкого дыма, который отравлял его организм.

– Дай огня! – крикнул Немец в сторону уцелевших.

Агасфер впопыхах нащупал зажигалку в кармане брюк и бросил Немцу.

Каннибал был взбешён. Он готовился к рывку, желая разорвать жертву, но Немец чиркнул зажигалкой, кремень выбил спасительную искру и благородный огонь вспыхнул жёлтым пламенем.

– Асталависта, ублюдок, – хладнокровно изрёк Немец и бросил зажигалку в облако ядовитого газа.

Фриц прыгнул за угол. Взрыв. Вспышка. Последние минуты, перед абсолютной тишиной.

ГЛАВА 18

Когда Юра выбежал из больницы, на улице уже смеркалось. Медперсонал смотрел ему вслед, и больные ещё долго вглядывались в пустой коридор. Павловского не было. «Упустил», – подумал Юра. Кувалдин замедлил шаг, огляделся. На улице правил бал холод, а его куртка осталась в операционной, но ему не было дела до мороза – слишком многое было на кону.

Иномарка, похоже немецкая, появилась внезапно. Вырвавшись из-за угла, она неслась к КПП; водитель торопился. Юра побежал за ней, хоть и понимал, что шансов одержать победу в этой гонке не имеет, поэтому, когда машина вдребезги разнесла шлагбаум, Кувалдин, отчаявшись, остановился уже за территорией больницы. Пока ошеломлённая охрана приходила в себя, Юра смотрел вдаль, провожая автомобиль взглядом, похоронив последнюю надежду этого боя.

Кувалдин стоял, опустив руки, когда характерный тарахтящий дребезг послышался откуда-то со стороны, и на дорогу выскочила его десятка. Она неслась на врага, словно танк, разъяренный жаждой победы, издавая победный и устрашающий лязг железа. С успехом самолёта советского лётчика-аса она протаранила иномарку, врезавшись в её бок со стороны водительского кресла. «А говорят, жизнь не даёт второго шанса», – мелькнуло в голове Юры, когда он бежал к месту аварии.

Иномарка – это был Опель – резала слух пронзительным сигнальным звуком. Она съехала в кювет; тело водителя было лишено чувств, а разбитая голова опустилась на руль, частично залив его кровью. Но Кувалдина больше интересовала десятка, а точнее её бесстрашный водитель. Он был жив и пытался выбраться самостоятельно.

– В ушах звенит, – держась за ухо, неуверенно нащупав твёрдую почву под ногами, из десятки вылазил Лёша. – Хорошо, что пристегнулся.

– Леха? – для Юры это было полнейшей неожиданностью. – Ты…

– Юра, господи, выруби сигнал, итак голова болит! – оборвал его Лёшка.

Опель был сильно помят, но списывать его на свалку было рано. Павловский лежал за рулём, упираясь лбом в кнопку звукового сигнала.

– Помоги мне, – Юра попытался открыть дверь с водительской стороны.

– Кто это?

– Это то, что мы должны привезти Шишкаревичу.

Дверь не поддавалась. Боковой удар нарушил её форму, вмял внутрь, и лишь вдвоём с Лёшей удалось с ней совладать. Они с трудом вытащили тело из машины, положив его на холодную заснеженную землю.

– Тяжёлый гад! – отозвался Лёшка. – Живой вроде.

Буксировочный трос, который Юра достал из десятки, отлично заменил верёвку. Когда охрана больницы, видимо, с целью разобраться в побеге и дерзком прорыве КПП направлялась к месту аварии, прогремел взрыв.

– Что за новая напасть? – Юра встал, глядя на выбитые взрывной волной окна второго этажа больницы. Где-то в оконных проёмах мелькали языки пламени, из корпуса стали выбегать люди, спотыкаясь и падая.

Юру беспокоила судьба остальных. Эпицентр взрыва пришёлся на район, где находилась «запретная комната». Больница была погружена в панику, больные вперемешку с медработниками заполонили двор. Кто-то следил за происходящим, остановившись в стороне, кто-то, пользуясь случаем и бесконтрольностью ситуации, выбегал за территорию учреждения. Юра ждал своих. Когда хаос в толпе поутих, первым появился Немец. Он нёс на плечах опавшее тело Игоря, а за ним держали шествие Агасфер и Антон. Они двигались, побитые и изнеможённые, как остатки выживших солдат после тяжёлого боя.

– Что с ним? – спросил Юра, когда парни до них дошли.

– Ему нужно в больницу. Срочно. Агасфер с Антоном отвезут. А у нас другая миссия, – Немец передал Сурнина; ДимПёс и Агасфер бережно взяли тело. – Доктор где?

– Мы его взяли, – успокоил Кувалдин.

– Как отвезу – приеду в морг, – отрезал киллер.

Немец бессильно кивнул, потом добавил:

– Антон, останешься с Игорем в больнице.

– Нет, я поеду с вами! – возразил ДимПёс.

Немец, испачканный чужой кровью, уставший от подземелий и бесконечных передряг, взрывов и потрясений, угроз и насилия посмотрел измученным взглядом на Антона, положив ему руку на плечо:

– Толстяк, будь с Игорем. Нужно, чтобы кто-то сейчас с ним был. Рому мы спасём. Даю слово.

Антон хотел что-то сказать, губа дрогнула, но Немец уже отвернулся и пошёл прочь. Рухнув возле разбитой десятки, он тихо застонал, как побитый пёс.

– Уезжайте! – крикнул Юра. – Сейчас сюда приедет полиция, и мы тут будем совсем ни к месту! Нужно убираться отсюда.

Последнее воспоминание о больнице ещё долго являлось очевидцам в ночных кошмарах: выбив дверной проём, сорвав двери с петель, на улицу вырвался разъярённый Роман Вагон. Плечо его горело, кровь капала на снег, прожигая его. Люди разбегались в стороны в поисках спасения. Они хаотично носились, натыкаясь друг на друга, падали, поднимались и снова бежали.

– Уезжайте! – последний раз крикнул Юра перед тем, как Агасфер, Игорь и ДимПёс рванули с места на чёрном БМВ.

Не без труда погрузив Павловского в багажник, Лёша и Юра посадили немощного Немца на заднее сидение и дали по газам. Лёша оглядывался назад, наблюдая, как страшное место остаётся позади, пламя перекидывается с одного пролёта на другой, люди в панике бегут, а огромный дикий монстр вселяет ужас в сердце каждой своей потенциальной жертвы.

***

Они ехали в молчании по меньшей мере пять минут. Каждый думал о своём. Лёша – о судьбе и стечении обстоятельств, Немец – о цене человеческой жизни, а Юра вспомнил, что вчера утром он вытащил курицу из морозилки, а сегодня, должно быть, она уже испортилась.

Кувалдин первым нарушил молчание:

– Может, вы уже расскажите, что происходит? Немец, ты как?

– Нормально я, – прохрипел он чуть слышно. – Устал…

– Немец, ты сегодня преодолел свой страх, – произнёс Лёша не без доли гордости.

– Мне кажется, многие сегодня преодолели свои страхи, – отозвался Фриц, чувствуя, что след этих адских выходных глубоко впечатается в его чёрствую душу.

– И всё же, что происходит? Как ты попал в больницу? – задал вопрос Юра.

– Через забор перелез. С другой стороны дерево стоит – по нему забрался… Халат в сестринской нашёл…

– А что, так можно было?

Немец прикрыл глаза:

– Лёша, расскажи ему всё.

Алексей растерянно взглянул на разбитого Немца, потом перевёл взгляд на Юру. Глаза мальчишки были наполнены сожалением с лёгкой примесью юношеского испуга. Его друзьям досталось. А ведь это только начало… Он собрался с мыслями и попытался изложить эту приключенческую главу своей жизни, полную тайн.

– В общем… Выходит, что всё это запланировано было. И больница, и взрыв этот, паника… Заранее предопределено что ли… Это всё вроде спланированной операции, только никто её не планировал, понимаешь? – Алексей поймал на себе недоумевающий взгляд Юры. – Да, это в голове не укладывается. Просто здесь замешаны какие-то иные силы, мистические. Всё что с нами произошло – это всего лишь звенья событий, которые преследуют конкретную цель.

– Ну и какую же? – Кувалдин не понимал.

– В общем, какой-то безумец должен освободить какого-то Господина Небес. И Господин этот находится в комнате с белым потолком, зуб даю, что речь шла о психушке! И в итоге это приведёт к концу света. А стоят за этим Каменотёсы.

– К концу света? Ты серьёзно? Большей дичи в жизни не слышал, – бывалому рационалисту Юре сложно было уложить в голове такую информацию.

– Так сказал оракул, – инфантильно буркнул Лёша.

– Оракул? Вы чего там, головой ударились?

– Погоди, я понимаю, что это звучит дико, но ты не видел того, что видели мы. Когда вы уехали в психушку, мы с Немцем отправились в церковь Каменотёсов.

– На кой?

– Да просто они нам показались подозрительными! – в голосе Лёши прибавилось уверенности. – Немцу показались… И, в общем, там, в подвале, мы нашли оракула, он нам всё и рассказал.

– Немец, что он несёт?

Но Немец его уже не слышал. Он провалился в глубокий сон.

– Ты можешь внятно объяснить? – продолжал расспрашивать Юра.

– Я же говорю, как есть! Мы пришли к этим типам, услышали пророчество, а потом Немец напердел и мы убежали, пока они были в отключке! Хотя нет: сначала он напердел, а потом мы услышали пророчество.

– Спасибо, брат, сразу стало понятнее! – иронизировал Кувалдин.

Они подъезжали к пункту назначения. Единственный придорожный фонарь, как маяк, манил к себе путников, будто мотыльков в сети паука: этот район снискал славу неблагополучного. Стоящее в стороне старое заброшенное здание морга мутно вырисовывалось в сумерках, туго окутавших пространство. Машина остановилась в квартале от него, в особенно тёмном переулке, чтобы не бросаться в глаза.

– Слушай, у тебя десятка не убиваемая что ли? – спросил Алексей.

– Пока бьётся моё сердце, она будет ехать, мой друг, – улыбнулся Кувалдин.

***

Агасфер подъехал через час. Заметив БМВ, Юра мигнул фарами, приглашая киллера в свой переулок.

Пока Немец отдыхал, Юра и Агасфер курили на улице. Лёша стоял с ними:

– Ну как там Игорь?

– Говорят, – Агасфер закурил, – состояние средней степени тяжести. По сути кома. Но должен выкарабкаться.

– Да уж, – вздохнул спецназовец.

– И какие планы дальше? – спросил Агасфер.

– Сдать этого упыря, и дело с концом. Надеюсь, Шишкаревич будет следовать условиям сделки, – проинструктировал Юра.

Послышались удары в багажнике, и последовавшая за ними невнятная ругань.

Когда багажник открыли, Павловский молча посмотрел на своих похитителей. Глаза блестели; на лице доктора слились глубокая ненависть и почти детская обида: он, большой во всех смыслах человек, великий инквизитор, основоположник всеисцеляющей терапии, попал в лапы к жалким тварям, которые, по его мнению, даже не достойны называться людьми. Абсолютные недомерки, заслуживающие только операционного вмешательства в жестокой форме.

Павловский не успел ничего сказать. Агасфер вырубил его с одного мощного удара.

***

Когда Алексей рассказывал киллеру свою историю «великого крестового похода и таинственного заговора», Юра уже спал.

– Да… – сказал Агасфер, – как-то странно всё это, неправильно.

Он повёл головой, указывая на Юру, спящего на переднем кресле:

– Посмотри на него, какое спокойствие. Уснуть в любом месте при любых обстоятельствах – сильная способность. А я думал, что это я профессионал. Кто знает, чему их учат в спецназе…

Был уже поздний вечер. В период ожидания Агасфер выкурил пачку сигарет. Он видел много крови, умертвил десятки людей, повидал достаточно насилия, но события последних двух дней надломили даже его. Больше всего его надломила Вика. Они были с ней знакомы уже четыре года, и за это время оба проявили себя как настоящие профи: ни тени эмоции, ни грани близости, только работа, как Малдер и Скалли. Сложно быть профессионалом рядом с этой красивой девушкой: даже такой первоклассный убийца, как Агасфер, это понимал. Он всегда контролировал свои чувства и даже с Викой не давал эмоциям слабину. Служебный роман двух киллеров? Лучше отказаться от этой мысли, забыть её, закопать вместе с очередным трупом, но она каждый раз не давала покоя, вылезала, как зомби, живой разлагающийся мертвец, не сулящий ничего хорошего. Вика называла его «милый». Звучало это так трогательно, а в глазах был насмешливый холод. Виктория не бросала открытых эмоций, она знала своё дело, прекрасно понимая, что разум киллера должен быть чист, и уж точно не запятнан такой разъедающей дрянью как любовь. Агасфер был в этом бизнесе уже много лет и научился не давать эмоциям разгораться, он их хладнокровно и беспощадно тушил, и только вдалеке оставались отголоски подобные эху. Нет. Не в этой жизни.

***

Шишкаревич приехал на час раньше. Это была определённо не отечественная машина, в которой угадывались черты Шевроле Ланоса. Изящная как лань, грациозная, как кошка, и опасная, как пантера, из водительской двери вышла Виктория. Рома Хард выбрался с заднего сидения – кажется, он был цел и невредим. Они зашли внутрь и скрылись из виду.

– Выждем немного, – сказал Агасфер, – и пойдём к ним. Вы втроём идите, а я за вами. Возьмите что-нибудь для самообороны. Я буду прикрывать. На этот раз я не с пустыми руками.

Он достал пистолет.

Алексей разбудил парней, и они отправились решать последнее дело этого злосчастного воскресенья. У Юры в девятке было достаточно инструментов: Лёша забрал отвёртку, Немец в качестве оружия выбрал молоток, а Кувалдин вооружился своим складным армейским ножом, который всегда был при нём (старая армейская привычка).

Юра и Немец вытащили доктора из багажника, ослабили путы на ногах и повели его впереди, Лёша пошёл следом.

– Надеюсь, на тебя, – напутствовал Алексей Агасферу.

– Не беспокойся, Лёш, твоя задница в моих руках.

***

Двигаться в морге пришлось на ощупь, даже скудный свет ночного города туда почти не проникал: половина окон была забиты.

Они поднялись на второй этаж, где уловили слабое мерцание. Павловский шёл упрямо и неохотно, всем видом своим выказывая неправильность и отрицание сложившейся ситуации. У дальней стены самого крупного помещения, рядом с окном, стоял Иммунитет. В руках у него был большой фонарь. К батарее рядом был прикован Роман. Виктории не было.

– Я слышал, как вы приближаетесь, – начал Шишкаревич издалека. – Вижу, вы принесли для меня кое-что.

Немец и Юра встали напротив Иммунитета. Между ними возвышался Павловский. Когда глаза доктора и пациента наконец встретились, уверенность Шишкаревича сиюминутно испарилась. Он изменился в лице, в него вселился страх. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, пока доктор не нарушил тишину свои басом, который в пустом помещении морга казался зловещим замогильным голосом:

– Ну здравствуй, Уотсон. Давно не виделись.

– Вы передаёте его мне, я отдаю вам Романа, – Шишкаревич снова принял решительный вид. – Всё честно.

– Валяй, – нагло бросил Немец, – ты первый.

Шишкаревич, не сводя с Павловского глаз, подошёл к батарее, отстегнул Харда и, держа его за шкирку сказал:

– Одновременно. Только без глупостей! Вы под прицелом.

Немец кивнул. Шишкаревич отпустил узника, и Немец толкнул Павловского вперёд. Пленники неспешно шли навстречу друг к другу, Роман неуверенно оглядывался на Шишкаревича, Павловский шёл твёрдо. На середине пути их взгляды встретились. Доктор заглянул в глаза Харда, недобро улыбнувшись. В Роме что-то пошатнулось, словно кто-то холодной рукой схватил его за горло; он почувствовал, как силы его покидают. И он упал. От приземления на пыльной пол его спас Лёша.

– Хард, ты как? – спросил он, держа Рому на руках, сидя на полу. – Похудел что ли…

– Это у меня предел стройности такой, – сказал Хард и глубоко вздохнул.

– И что теперь? – связанный Павловский стоял перед Иммунитетом. – Творение убьёт своего творца?

– Я не твоё творение, – услышал он в ответ.

– Да, ты прав. Ты сырой материал. Необработанный камень.

– Что ты будешь делать с ним? – спросил Немец.

– Это уже не ваше дело, – ответил Иммунитет. – Вы можете быть свободны. Уходите, пока я не передумал. Последнее время я слишком часто меняю решения, так что советую поторопиться.

Немец с презрением посмотрел на Шишкаревича последний раз, обернулся и побрёл к выходу. Юра с Лёшей переглянулись и пошли за ним, поддерживая Харда.

Вот он – конец. Последняя точка этой ночи, цель, к которой так долго шли. Но судьба считала иначе. Могильное безмолвие заброшенного морга было бестактно прервано звуком выстрела с последующим коротким криком Шишкаревича. Он откинулся назад и сполз по стене на пол. Парни переглянулись и побежали к Иммунитету.

– Стойте! – крикнул из тьмы Агасфер.

Немец подошёл ближе.

– Ты убил его, – произнёс он ошеломлённо.

Агасфер показался из темноты, словно призрак, и подошёл к Немцу.

– Так было нужно. Вика, эта комедия закончилась! – крикнул он во тьму. – С этим заданием ты не справилась, выходи!

Тьма молчала.

Хлюпающие звуки крови, разбавленные кашлем, раздались в тишине. Шишкаревич был жив. Агасфер взвёл курок, но в доле секунды от выстрела его прервал красивый женский голос:

– Ну привет, милый.

Бесшумная смерть подкралась с тыла. Холодное дуло пистолета упиралось в череп Агасфера. При тусклом свете фонаря чёрные волосы Вики красиво переливались, тонкие черты лица слабо прорисовывались в сумраке.

– И что? Убьёшь меня? – Агасфер наставил пистолет на Шишкаревича.

Иммунитет плевался кровью и тяжело неровно дышал:

– Ты мне… легкое пробил… сука, – прошипел он.

– Не вынуждай меня, Агасфер, ты же знаешь, что твоя смерть будет напрасной, это просто бизнес, – продолжала Виктория.

– Не напрасной, если я спущу курок. Давай, посмотрим, кто выстрелит первым, – беспристрастный тон Агасфера срывался в навязчивый вызов.

– Агасфер! – раздалось из тёмного угла. – Опусти пистолет.

Из темноты твёрдой походкой, абсолютно непоколебим, вышел отец Арсений. Его тёмная статная фигура была слегка закамуфлирована плохим освещением, тон голоса спокоен, лицо невозмутимо, а появление неожиданно, что придавало этому человеку загадки и внушало благоговейный страх.

– Я отменяю заказ, – произнёс он.

Агасфер посмотрел на него. На лице киллера читались сомнения. Казалось, он впервые потерял самообладание. Недовольно раздувая ноздри и, бросая косые взгляды на заказчика, он опустил пистолет.

Отец Арсений приблизился. Все ждали объяснений. Священник обвел присутствующих взглядом, поприветствовал Вику кивком – она опустила оружие тоже.

– Прошу прощения, но, мне кажется, я пришёл вовремя. Мною было обнаружено, что некоторые члены моего Ордена преследуют иные, собственные меркантильные цели. При выборе очередного грешника, они руководствуются не его поступками, а счетами и финансами. Отец Кирилл – глава нашего прихода – долгое время был язвой, отравляющей наш Орден изнутри, он был именно тем, с кем Себастьян Шульц призывал сражаться – греховностью и похотью, жаждой наживы и алчностью. Сегодня я вернулся в наш приход и увидел странную картину: отец Кирилл и несколько наших братьев находились в бессознательном состоянии в страшном зловонии.

– Я тогда реально мощно серанул, – на ухо шепнул Немец Лёше.

– Когда я привёл в чувства отца Кирилла, – продолжал отец Арсений, – мне предстоял с ним серьёзный разговор, в ходе которого выяснилась страшная правда. Отныне отец Кирилл смещён со своего поста и находится в бегах. Руководить приходом буду я. Я же буду подбирать грешников, растлевающих наш дух, чтобы воздать им по заслугам. Все заказы отца Кирилла я считаю целесообразным отменить. Агасфер, тебе будет заплачено за твои труды, но заказ выполнять ты не обязан.

Казалось, обстановка разрядилась. Вика была в лёгком замешательстве, а Павловский в тяжёлой форме непонимания.

– Подождите, мы были в вашей церкви, у нас много вопросов! – смело заявил Алексей.

– Спрашивай, сын мой, – спокойно ответил отец Арсений.

– Игорь в вашей книге… – в разговор вступил Немец. – Это же Игорь, да?

– Не совсем так. То, что вы нашли в «Великом Кодексе» (кстати, его всенепременно нужно вернуть), это изображение рыцаря по имени Александр Гинзбург – человека, сплотившего вокруг себя Орден Каменотёсов в России. Фактически, именно он занимался развитием Ордена со времён императора Павла и до своей кончины. Как вы верно подметили, действительно, сходство очевидно, за отсутствием, пожалуй, только волос. Когда история капитана Сурнина была донесена до нашего сведения, мы тоже были удивлены этим обстоятельством. Однако сейчас, в свете происходящего, это совпадение обретает фатальный исход.

Отец Арсений говорил ясно, но непонятно. Он снова что-то не договаривал, но раскрывать все тайны могучего Ордена не спешил. Священник вновь приветливо улыбнулся.

– А как насчёт пророчества? – спросил Лёша.

– Что, простите? – не понял отец Арсений.

– Оракул сказал, что безумец освободит Господина из белой комнаты… Земля разверзнется, конец света и всё такое, – пояснил Немец.

– Оракул? Где вы видели оракула?

– В тайнике под секретной комнатой отца Кирилла. Вы что, ничего не понимаете?

Умиротворение сошло с лица отца Арсения и сменилось беспокойством.

– Простите, мне нужно идти, – сказал он и размеренным, чуть спешным шагом двинулся прочь.

Поравнявшись с Агасфером и Викой, отец Арсений загадочно произнёс:

– Будьте осторожны в вашем нелёгком деле. Когда-нибудь могут прийти и за вами, – и пошёл дальше.

Киллер ничего не ответил на это предупреждение, лишь с недоверием посмотрел священнику вслед.

– Отец Арсений! – окликнул его Немец. – Как вы нас нашли?

– По запаху, сын мой. Я узнал вас по ядовитым парам метана – точно таким же, как в доме Игоря. Я знал, что вас нужно искать в лечебнице, а оттуда ваши следы привели меня сюда.

И преисполненный таинственности скрылся в темноте.

– Главное, Рому мы спасли, – Лёша облегчённо улыбнулся.

– А что это вообще было? – для Романа происходящее напоминало театр абсурда.

– Рома, ты очень многое пропустил, – ответил Немец.

– А с ним что делать? – Юра указал на Шишкаревича.

Еле уловимый гул донёсся до ушей. Из пустоты он нарастал и всё больше прояснялся, откуда-то издалека, с другого конца города.

– Слышите? – спросил Лёша.

Равномерный, негромкий, но очень странный. Дрожь почувствовали все. Словно вибрация телефона, только мягче. Плавно усиливаясь, она заставляла трепетать стены старого морга.

– Надо валить отсюда! – крикнул Немец, но резкий подземный толчок сбил его с ног.

– Агасфер! – пронзительный крик Вики рассек пространство.

Она потеряла равновесие и, пошатнувшись, упала в глубокий лестничный проём, ухватившись за край балки. Такая сильная и бесстрашная, теперь она казалась хрупкой и беззащитной. Агасфер бросился к ней.

Хард держался за Алексея, Алексей – за Кувалдина. Они оказались самыми стойкими в этом хаосе.

Когда землетрясение закончилось, Немец сидел на полу совершенно растеряно, а Вика лежала в объятиях Агасфера и виновато смотрела в его глаза.

– Вика… Неужели ты бы выстрелила?

– Я… я… я не знаю, Агасфер… Я ничего не знаю, – она заплакала, и киллер крепко обнял её.

Она продолжала всхлипывать, прижимаясь к его груди:

– Прости меня, Агасфер… Только прости…

Немец встряхнулся, задумчиво погладил затылок и осмотревшись спросил:

– Все целы? Иммунитет, ты живой?

– По-шёл ты, – тяжело выдохнул Шишкаревич.

– Стойте, а где доктор? – спросил Юра.

Павловского в морге не было.

Мрак – полноправный член этой вакханалии, безмолвный участник, последний свидетель. Ночь давно вступила в свои права и посеяла его повсюду. Тишина и покой. И снова тишина. Даже на улице ни звука. Немая сцена, слепое осознание. Завтра новый день – понедельник. Новая неделя. И что она принесёт?

ГЛАВА 19 (ЭПИЛОГ)

Телевизор в больничном холле показывал новости. Очередной опрятный диктор отрывисто вещал:

«Обстоятельства пожара в психиатрической лечебнице имени святого Варфоломея до сих пор не выяснены. На данный момент известно о двадцати шести пострадавших, получивших травмы различной степени тяжести. Сообщается, что на территории лечебницы на принудительном лечении находились несколько особо опасных преступников, это Анна Черепкова, Михаил Рыбаподкоп, Епифан Землицкий, Аркадий Пахом и Роман Вагон. В данный момент местонахождение преступников неизвестно; их фотографии вы можете видеть на своих экранах. Если вы знаете, где они находятся, либо обладаете информацией, способной помочь расследованию, немедленно обратитесь в полицию.

К другим новостям. Вчерашнее землетрясение до сих пор является загадкой для учёных…»

Два врача стояли возле сестринского поста.

– Ну как там наш коматозник? – спросил один.

– Сурнин? Жизни ничего не угрожает. Но кома – штука непредсказуемая.

– Слушай, Петрович, а тебе не кажутся странными обстоятельства его поступления к нам?

– В смысле?

– Ну, он поступил сразу после взрыва. Уж не имеет ли он к нему отношения? И одежда обугленная, обрати внимание.

– Да брось, Михалыч, опять твоя паранойя! – пренебрёг словами коллеги Петрович.

– Нет, ты задумайся, – Михалыч поднял вверх указательный палец, – подумай.

Доктор ушёл. Второй продолжил смотреть телевизор, отгоняя сомнения.

***

– А, говорят, понедельник – день тяжёлый! – с довольным видом вымолвил Юра Кувалдин.

Он, Рома Хард, ДимПёс и Лёша сидели за столом в пабе «Мокрая Курица». В заведении и конкретно за их столом царило беззаботное веселье.

– Зря ты не остался, отлежался бы в больничке, – обратился Антон к Роме

– Ага, давиться манкой в четырёх стенах, пока вы тут пиво пьёте. Ну уж нет! – Роман осторожно дотронулся до перебитого носа, заклеенного пластырем.

Ребята подняли бокалы и чокнулись, расплескав часть рижского светлого.

– Я там с такой медсестричкой познакомился… – воодушевлённо продолжал Хард, – Всё вокруг меня вилась! Перебинтовывала меня.

– Ну и? – ДимПёс ждал продолжения.

– Завтра идём на свидание!

Антон хлопнул друга по плечу. Все четверо сияли и улыбались. Неуютная тьма выходных наконец-то осталась позади.

– За это надо выпить, – предложил Лёшка, и бокалы снова взмыли вверх.

– Антон, а тебя не уволят за то, что ты на работу сегодня не вышел? – спросил Рома.

– Знаешь, учитывая то, что владелец сети наших аптек оказался отмороженным психопатом с раздвоением личности, я вообще не уверен, что моя работа будет существовать, – отвечал ДимПёс.

– Кстати, что вы думаете, будет с Шишкаревичем? – спросил Лёшка.

– Дело не хитрое: признают невменяемым и опять упекут в психушку, – ответил Юра

– Фактически, – заметил Хард, – у нас теперь нет психушки. Когда её теперь восстановят?

– Ром, – вмешался в разговор ДимПёс, – там сгорело одно крыло, и то не полностью. Думаю, частично начнёт функционировать уже в ближайшие дни.

– Да, Немец, конечно, постарался на славу, – с улыбкой заявил Лёша.

– Глядя на такие огненные финты, хочется сказать, что Прометей страдал не зря, – сказал Юра, и стол утонул в смехе и звоне соприкасающихся стеклянных кубков.

***

Человек шёл быстрым шагом по парку. В парке почти никого не было. День благоприятствовал температурным режимом и атмосферными условиями, однако, парк выглядел запустелым – в этот понедельник людей занимала работа, лишь несколько бездельников не спеша бродили по заснеженным тротуарам. Человек был облачён в чёрное полупальто, капюшон окаймлял его голову. Человека звали Дмитрий, но все его знали под именем Немец. Он свернул в рощу в поисках старого дуба. Найти этого исполина было нетрудно – он выделялся на фоне прочего древесного массива. Добравшись до дерева, Немец с большим усилием перекантовал тяжёлый булыжник у подножия ствола, убрал тяжёлые камни поменьше, лежавшие под ним и рядом. Теперь большой старый кусок корня, присыпанный землёй, можно было беспрепятственно выдернуть. Под корнем открывалось пустое пространство – широкая, но неглубокая полость. Немец скинул пальто, чтобы просунуть в неё руку в надежде что-то добыть из холодной пустоты. Через несколько секунд перед ним блестел кейс. Фриц положил его на ровную землю, запорошённую снегом, провел по нему ладонями, глубоко вздохнул и повернул ключ. Кейс раскрылся, и Немец улыбнулся, обнажив зубы. Фриц давно не испытывал такой искренней радости, ведь теперь этот чемоданчик он мог забрать с собой, никого не боясь. В кейсе лежали пять миллионов рублей.

***

Был глубокий вечер понедельника, когда костры зажгли. Это был уже не город, а скорее пригород. Людей в черных одеждах было немного; территория была частная. Костры были скрыты от посторонних глаз холмами, окружавшими это место – его называли «Каменный стол». Более старое название, «Ведьмина пята», уже почти никто не употреблял, и уж точно не помнил, его происхождение. Черный дым уходил ввысь, сливаясь с ночным небом в сплошную кромешную тьму.

Мужчина с бородой, поднялся на плоский камень перед костром. Он был маленького роста и почти лысый. Глаза его были пытливые и юркие. На ногах – большие тяжёлые сапоги, а тело закутано в длинный балахон.

– О, великий Бельфегор, воссоединись со своим оружием, пусть рука твоя нальётся силой, вспомни свою былую мощь, – человек в мантии подал ему секиру. В этом человеке явно узнавался отец Кирилл.

Бородач взял топор, и скверная беззубая улыбка озарила его бородатое лицо.

– Приведите мне агнца! – скрипучим голосом громко крикнул он.

Двое мужчин с надвинутыми на лица капюшонами привели человека со связанными руками и мешком на голове.

– Пожалуйста, не надо… – умолял он. – Что вам нужно? Я отдам любые деньги, только отпустите меня!

Когда мешок сняли с головы, на лице человека проступили слёзы отчаянья.

– Развязать, – с жестоким равнодушием приказал бородач. Он стоял на камне, перед костром, вооружённый секирой, словно гном-берсерк – неукротимый и безжалостный.

Жертве развязали руки. Он болезненно ощупал освободившиеся запястья. При виде секиры он безнадёжно зарыдал. Сквозь жалкие всхлипы долетали неясные слова: «пожалуйста… прошу… не надо».

– Знаешь ли ты, кто я? – спросил гном-берсерк надменно.

Человек в страхе помотал головой. Лицо его было мокрым от слёз.

– В миру меня зовут Аркадий Пахом. Да вот только кто хочет умереть от руки Аркадия Пахома – несчастного проходимца? – Пахом раскинул руки в стороны и вокруг раздались одобряющие кличи людей в чёрном. – Пока что я – никто. Но скоро тело моё станет вместилищем! Дьявол свидетель – апрель близится! И да убоятся меня и лукавые, и праведные, ибо всех настигнет моя секира. Умри во страхе, но с гордостью. Ибо услышано будет тобой моё настоящее имя, имя из прошлой жизни, имя, которое погрузит тебя в вечный мрак – Григорий Распутин!

Адский взгляд и резкий взмах. Лезвие переломило шею, и голова жертвы покатилась по земле, заливая кровью снег. Пахом поднял окровавленный топор вверх. Толпа ликовала.

КОНЕЦ ВТОРОГО СЕЗОНА