Лингво-сериал "КАМЕНОТЁСЫ", главы 39-41

ГЛАВА 39

– Conversi ad Dominum Deum Patrem omnipotentem…– священник читал молитву, перезаряжая револьвер.

Кувалдин и отец Арсений прятались за побитой Юриной десяткой на противоположной от секс-шопа стороне дороги. Напротив них, вблизи ТЦ «Майтул», абсолютно обескураженные, прикрываясь вшивенькой Окой, ожидали удачного момента для нападения Сабиров, Леухов и Гинзбург.

Роман Вагон, ярость которого не ведала предела, беспощадно крушил окрестности, разбивая стёкла витрин и в беспамятстве топча упырей, мешающихся под его огромными, как колонны, ногами. Три шестёрки на лбу горели огнём, а вторая рука чудовища, ещё вчера отстреленная Санчесом ван Халеном, улетевшим, но «обещающим вернуться», странным образом оказалась на своём месте. Она была изуродованная и почерневшая, и то ли от неё, то ли от бегущих мертвецов исходил тошнотворный запах гниющей плоти. Израненное тело Вагона было испещрено отверстиями от пуль и осколками гранаты, брошенной в него минутой ранее: однако это, ни коим образом не сказалось на его мобильности и способности убивать, которую он поспешил продемонстрировать при первом удобном случае.

Летящие издалека «гирлянды» полицейских машин сопровождались заунывным кличем сирен. Приведённые хвостом за Сабировым три автомобиля МВД ещё не догадывались, что едут на убой. Их экипажи безотлагательно вступили в битву, но табельное оружие было бессильно против великана. Мощным ударом ноги оттолкнув одну из машин к обочине, каннибал, совершенно не замечая выстрелов и вонзавшихся в него пуль, поймал неосторожного полицейского и откусил лицо несчастному, увековечив героя в памяти народа посмертно. В городе N про эту страшную смерть ещё долго будут вспоминать, окрестив её «поцелуем Вагона», как, в общем-то, не забудут и весь этот спонтанный Апокалипсис.

– Гранаты его не берут… – заключил Кувалдин. – Сколько у нас сигнальных свечей?

– Две, – отец Арсений вынул из сумки пару пиротехнических гильз.

Юра взял обе, после чего знаками позвал к себе Пашу Леухова.

– У тебя, кажется, была взрывчатка? – спросил он священника снова.

– Да, С-4, – ответил тот.

– У нас в спецназе его называли пластитом, – сказал Кувалдин, перенимая из рук отца Арсения заряд и детонирующий шнур.

План Юры был прост, но, в то же время, смертельно опасен. Он подразумевал три этапа: привлечь внимание толстяка, увести его с поля боя и благополучно подорвать на безопасном расстоянии.

Вскоре фальшфейер в руке спецназовца уже привлекательно искрился, а Роман Вагон, манимый «остренькой закуской», покорно следовал за сигнальным огнём. Пашка с пластитом держался в стороне и ожидал сигнала.

Прибывшим полицейским повезло меньше всех: тела их разорвали, а внутренности растащили по улице. Око противника снова было всецело обращено на Каменотёсов, пробуждавших к себе живой плотский интерес. Отстрел ходячих мертвецов продолжался с особой осторожностью – сосредоточенный каннибал двигался по улице, ускоряя тяжёлую поступь.

Откормленный великан прошёл в нескольких метрах от старшего лейтенанта, повинуясь Кувалдину, как музыкант дирижёру, после чего проломил стеклянную стену «Майтула» и скрылся вместе с Юрой в просторах торгового центра. Следом за ними прошмыгнул Леухов.

Тем временем тело Бельфегора, до сих пор казавшееся безжизненным, оживало. Пальцы начинали шевелиться, затем и прочие конечности поспешили пробудиться. Неестественными резкими движениями вставали на место кости, с противным треском вправлялись суставы. Он, будто поддерживаемый незримым домкратом, поднялся на ноги. Шейные позвонки выстроились в ряд, и последней на своём месте оказалась бородатая голова, омерзительно повернувшись, как у пластмассовой куклы.

Пули его не брали: он переносил их урон почти незаметно для себя, лишь тело слегка подрагивало, глуша кинетическую энергию снаряда. Архидемон неумолимо шагал вперёд, потрясывая своим массивным членом, а вокруг, как черти, отовсюду лезли мертвецы.

Над крышами домов пролетел объятый огнём небесный камень, рухнув где-то в черте города. Вдогонку за грохотом упавшей звезды квартал настигла ударная волна, выбив окна зданий и «раздев» застеклённый «Майтул». Невесомых мертвецов снесло поднявшимся воздушным потоком. Мать-земля содрогнулась, из последних сил сдерживая натиск возмущенного ада.

Дымовые завесы поднимались с разных концов города. Дым был чёрным и густым. Он стремился в высь, пеленой смога затягивая небо, которое становилось бесцветным; мир помрачнел. Рваный балахон и клочковатая борода Бельфегора развивались на ветру.

Призванный остановить это сатанинское безобразие взрывчатый боеприпас, заранее лишённый кольца, был брошен в сторону Пахома товарищем старшим лейтенантом. К великому несчастью Каменотёсов, эта инициатива плачевно обернулась для своего исполнителя: безмятежный Бельфегор, как бейсбольный кэтчер, поймал гранату и отправил назад. Детонация произошла посередине проезжей части, накрыв взрывом обе стороны.

Когда контуженный взрывом Гинзбург пытался подняться на четвереньки, из его уха сочилась тёплая кровь. Картинка в глазах пульсировала и тряслась, а временами меркла. Сквозь мутную пелену он видел, но уже совершенно не слышал окровавленного отца Арсения, в одиночку сражавшегося с врагами: автоматная очередь из оружия в его руках была крайним препятствием для мертвецов. Неокрепшая оборона Каменотёсов рушилась. Чуть в стороне, рядом с пострадавшей Окой, лежало обездвиженное тело Сабирова без признаков жизни. Право, какая нелепость пасть вот так, бессмысленно и беспощадно; быть поверженными, как кучка детей, в борьбе за призрачные перспективы сомнительного будущего.

Тяжёлый удар опустился на спину изнемогающего Александра Гинзбурга и он, задыхаясь, снова пал на сырой асфальт. Последнее, что он видел – одержимое яростью лицо оскорблённого отца Кирилла. С его губ капала перемешанная с кровью слюна, взгляд был до безумия холоден. Руки бывшего священника всё туже сжимали шею человека из прошлого.

Твердыня разврата сдавала свои позиции. Хрупкие стены секс-шопа вибрировали, отягощённые нечестивым бесчинством ада, выплеснутого на улицы города. Некогда покойно стоящие на своих полках фаллические инструменты подрагивали, угрожая сорваться с насиженных мест и в беспорядке рассыпаться по голубому кафелю. Мертвецы прорывались внутрь; длинные стеллажи скрывали их от взора отряда Каменотёсов, который ждал внутри.

– Ничего, Лёшка, поваляетесь ещё с Четырёхлистником в ромашковом поле, – Немец занял боевую позицию. Его руки крепко держали ствол АК-74, палец лежал на спусковом крючке.

– Надеюсь, ты поел перед боем… – послышалось в ответ.

Перевёрнутый шкаф, как последний фортификационный рубеж, ограждал Алексея и Немца от прочего пространства торгового зала. Лёша, неуверенно обхватив массивную рукоять Desert Eagle обеими руками, в мучительном томлении ожидал приближения врагов. Миролюбивый приветливый парень – Лёшка – не был бойцом, а, скорее, милым дипломатом, которого любили все. Далёкий от дел воинской доблести, даже не служивший в армии он вступал на неизведанную тропу, дикую дорожку, в которой вынужден был противостоять древнему злу на правах секретного оружия всего человечества. Его бросало в жар от волнения, ладони потели, мысли путались. Так хотелось проснуться, но остро ощутимая явь беспощадно лишала всех шансов на сновиденческую природу происходящего.

Немец как старший товарищ вёл себя по-героически решительно, хотя на самом деле, за его показной храбростью скрывался страх куда более глубокий нежели у молодого Алексея. Ужас в его спорной душе был настолько запутан и неясен, что сбивал с толку самого Немца: единственное, что ему оставалось, это переступить через себя и принять свою судьбу. Осознание ответственности, водруженной на него отцом Арсением, заглушало чувство собственной никчёмности, давая шанс искупления прежде всего для себя самого. В бой он вступил самоотверженно, но осторожно.

– А.У.Е. Сатан, пацаны, – произнёс он, когда первая партия покойников оказалась в зоне досягаемости оружейной пули, и открыл стрельбу.

Недруг был встречен шквальным огнём. Немец воодушевлённо кричал, выплёскивая сублимированную из страха ярость на противника:

– В очередь, сукины дети, в очередь!

Пули поражали мертвецов, попутно уничтожая секс-шоп и его запретные плоды. Флакончики лубрикантов высвобождали своё содержимое, фейерверком выплёскивая смазку, которая оседала на ходячих трупах; простреленная искусственная женщина – Анжела, – раздутая в полный рост, поспешно освобождала своё нутро от воздуха; вагинальные шарики, как бусинки, сыпались с полок; резиновые члены разных размеров, выстроенные в ряд, падали, словно поражённые эпидемией импотенции.

Когда стрельба приостановилась, в магазин вошёл Бельфегор – бородатое тело с внушительным пенисом, ведущим своего хозяина вперёд. Следом, держась за раненое плечо, вошёл художник Землицкий, потом – Лиана Розберг, взъерошенная и неопрятная она ещё больше напоминала ведьму. Окружённые мертвецами, художник и ведьма разошлись в разные стороны, скрывшись из зоны видимости. Бельфегор направился прямо.

Отец Павел затаился в тени; ДимПёс и Хард встали спиной друг другу: Антон – с пистолетом, Рома, держа в руках кистень с тяжёлым многогранным билом; Елисей, избавившийся от своего недуга, пребывал в состоянии непривычного для него покоя. Бойцы скрывались за импровизированными укреплениями в ожидании наступления сил тьмы. На первый взгляд могло показаться, что от сопротивления осталось лишь двое боеспособных Каменотёсов: Лёша и Немец. Они единственные стояли во весь рост, гордо глядя в костлявое лицо смерти. Друзья перезаряжались.

Направив дуло автомата на Бельфегора, Немец переключил оружие в режим одиночных выстрелов, вздёрнул затвор и, прицеливаясь, протяжно выдохнул, как бывалый снайпер. Мысль, что этот бой для всех может стать последним не покидала его. И страх ушёл. Неведомая сила прогнала его, оставив лишь холодное здравомыслие и чувство долга перед людьми, которые были Немцу небезразличны.

По потолку что-то пробежало – чёрное и жуткое, похожее на паука. Двигаясь на четвереньках, оно перебирало своими тонкими, как лапки насекомого, конечностями; с головы веником свешивались тёмные сальные волосы. Остановившись в нескольких метрах от Немца, существо посмотрело на него, вытянув длинную шею. Два синих огонька заменяли ему глаза.

– Привет, пупсик… а ты изменилась… причёску что ли поменяла? – сказал Немец, признав в монстре свою старую знакомую – Черепкову.

Гроза мужчин, точнее то, что ей когда-то было, двигалась с нечеловеческой быстротой. Выстрелы Немца не поспевали за ней: маньячка бегала по потолку, прыгала на отвесные стены, и редкие пули, достигавшие цели, не могли её остановить или замедлить.

– Бельфегор! – послышался со стороны входа уверенный, но обессилевший оклик.

В остатках дверного проёма, пошатываясь, стоял отец Арсений: он тяжело дышал, лоскуты одежды были пропитаны кровью; израненные руки держали автомат.

Демон рассержено обернулся и нерасторопно шагнул навстречу священнику.

– Изыди, моаветянская мерзость! – воскрикнул тот и нажал на спусковой крючок.

Пули били кучно, в солнечное сплетение. Выстрелы замедляли, но не останавливали упрямого Ваал Фегора. По его груди разливалась чёрная шипящая жижа. На воздухе она пузырилась, как кипящая нефть, временами капая на пол тягучей противной субстанцией. Вспышки автоматной очереди ослепляли демона, но он упорно продолжал своё шествие, бросая себя на благочестивую амбразуру отца Арсения.

Когда патроны закончились, святой отец был вынужден отступить. Исчерпавший свой ресурс автомат он бросил себе под ноги, а сам скрылся за ближайшим стеллажом, беспомощно нырнув в левый фланг. Бельфегор надменно захохотал, одурманенный своим превосходством, и этот замогильный смех заполнил магазин.

– Ты жалок, священник. Как и весь ваш род – безнадёжен, – громко вещал демон. – Ваш Бог вас не защитит: и это справедливо. Вы провозгласили самозванца божьим сыном, надругались над райским садом, осквернили землю – этот комок грязи и навоза. Вы слепо чтите письмена, искажённые чужой рукой, верите в идеи, смысл которых понять не можете. Этот мир сотни лет назад был оставлен без присмотра, он жаждет порядка и твёрдой руки. Разве людская жизнь – это не мучение и унижение? Разве вы не устали от этой бессмысленной борьбы? Я предлагаю скинуть это бремя: стать частью чего-то большего, единого организма, коллективного сознания: вы это зовёте утопией. Вечная жизнь, лишённая тягостных страстей: я предлагаю не рабство, я предлагаю свободу.

Он страстно и воодушевлённо произносил эти громкие слова, медленно шествуя мимо торговых рядов, раскинув руки, словно пытаясь объять непокорный мир. «Принесите мне его голову, я хочу заглянуть в его мёртвые глаза», – приказал он своим безжизненным воинам, а сам терпеливо встал с краю, заложив руки за спину и важно задрав бородатый подбородок. Когда мертвецы разбрелись в поисках жертвы, Бельфегор начал не спеша расхаживать вдоль крайнего ряда стеллажей, с интересом рассматривая диковинные интимные приспособления на полках. Его взгляд упал на фаллоиммитатор в коробке с изображением страшного бородатого дядьки: «РАСПУТИН» было написано на ней.

В руках священника сверкали револьверы. Он с усилием переставлял подкашивающиеся ноги. Продвигаясь по лабиринту секс-шопа, святой отец прихрамывал, ненадолго останавливаясь, чтобы отдышаться и, прислушавшись, ответить противнику новой порцией пуль. Во время очередного манёвра он столкнулся с Немцем.

– Тебе что тут надо? – тяжело дыша спросил отец Арсений.

– Да не горячись, общее дело делаем, – поспешил успокоить Немец священника.

Отец Арсений, как загнанная лошадь, сбежавшая с арены сражения в предсмертной агонии, угасал на глазах.

– Ты… должен с Лёшей быть… – произнёс святой отец в предобморочном состоянии. Он схватил афериста за ворот, и тот помог ему опуститься на пол.

Один за другим раздались выстрелы «пустынного орла».

– Да не беспокойся ты. Всё под контролем, – наигранный позитив Немца не выглядел убедительно. – Лёшка – парень не промах, не пропадёт. Отец Павел его прикроет… Что делать-то будем?

– А говорил… что боишься… – отец Арсений, прикрыв глаза, выдавил из себя усталую улыбку. Он тяжело проглотил большой тягучий ком, застрявший в горле. Священник умирал.

Фриц осторожно, минуя многочисленные кровоточащие раны, попытался ухватиться за еле живого отца Арсения. Тонкие струйки крови текли по телу священнослужителя, окропляя Немца. Он оттащил католика в сторону: за телом широкой полосой тянулся красный след. Остановившись, Фриц расстрелял пару мертвецов, грозивших нападением. По потолку пробежала неуловимая Черепкова.

– Мне бы эту тварь замочить… а то слишком она быстрая, – Немец придвинул святого отца к тумбе с афродизиаками возле стены и присел на корточки напротив, оглядываясь. – Ты, главное, держись… Совсем хреново выглядишь.

Выдавливая хрип сквозь прогнившие бронхи, где-то рядом копошились мертвецы. Размеренный стук чьих-то каблуков доносился из-за соседнего стеллажа, оповещая о приближении очередного нежелательного гостя. Выстрелы Desert Eagle в руках Лёши участились, чередуясь с выстрелами «Грача» отца Павла.

– Сейчас… потерпи, – Немец вручил священнику свой АК, – у нас там аптечка. Я тебя подшаманю. Я в армии в медицинской роте служил… Перекись и зелёнка творят чудеса…

Он не слышал, как что-то опустилось со стены. Не видел, как бесшумно это подкралось сзади. Когда он ощутил, как чья-то ледяная рука крепко сжала его голень, было уже поздно.

Вскоре Немец уже беспомощно волочился по полу, отдаляясь от умирающего отца Арсения. Неизвестная сила влекла его с незавидной быстротой, а он, Немец, как ребёнок, не в силах противиться, послушно повиновался чужой воле пока не очутился в соседней комнате, задёрнутой шторами. Жертвенные силки захлопнулись. Синеглазая Черепкова снова продемонстрировала женское превосходство над мужской слабостью. Немец, принуждённый к нежелательной аудиенции, скрылся из виду, и лишь красные занавески, отделявшие комнату от главного зала, миролюбиво колыхались.

Святой отец остался наедине с собственной смертью. Её посланники подкрадывались всё ближе, и шанс спокойно умереть от кровопотери безнадёжно ускользал.

Цепляясь за последние жизненные силы, которые ежесекундно истончались, отец Арсений мучительно поднялся на ноги, опираясь на автомат. С кончиков его пальцев капала кровь.

Взяв на руки тяжёлый АК, он сделал первый неустойчивый шаг. Опьянённый недостатком кислорода мозг с трудом удерживал тело в вертикальном положении. Повинуясь шатающемуся корпусу священника на трясущихся ногах, дуло автоматического оружия чертило неровные круги в воздухе.

– Господь… пастырь мой… – сказал он ослабшим голосом и снял автомат с предохранителя.

Чужая рука схватила его оружие за ствол.

Перед священнослужителем, подобно ангелу смерти, возник Епифан Землицкий. Он легко совладал с измотанным отцом Арсением, направив дуло автомата в потолок. Раздались короткие бессмысленные выстрелы.

Нелепая схватка продолжилась недолго: наполненные злорадным безумием глаза художника вспыхнули страстью убийцы, и острое лезвие ножа скользнуло меж рёбер священника.

Когда сознание покидало обмякшее тело святого отца, в его голове мелькнула последняя мысль этой жизни: «Нет, всё же, мы небезнадёжны», – и он закрыл глаза.

Восторгаясь своим очередным творением, сырым, ещё незавершённым, художник криво улыбнулся. Чтобы что-то создать, нужно что-то уничтожить. Эстетика убийства на службе у радикального искусства, которое вершится ножом и топором: когда от красоты до мерзости – один шаг.

Самозабвение художника нарушила ближайшая к нему стена, целостность которой была варварски нарушена. Непредсказуемым ударом её осколки сбили Епифана с ног, уложив художника на лопатки.

Сила, приложенная с обратной стороны стены, образовала в ней отверстие размером достаточным для беспрепятственного перехода в соседнее помещение – ТЦ «Майтул». Источником столь мощного импульса был обезумевший каннибал Роман Вагон. Чудовище, загнанное в тупик Юрой Кувалдиным, своей необъятной массой и несокрушимой силой раскрошило стену, попутно опрокинув ближайший стеллаж, который, накренившись, упал на бездыханного отца Арсения и скрыл его тело от посторонних глаз. Повинуясь принципу домино, вслед за ним порушились остальные полки, падая на головы мертвецам. Последний шкаф рухнул прямиком на князя Бельфегора, накрыв его, как крышкой гроба, и завершил цепную реакцию.

Ожиревший маньяк мелькнул в новообразованном проёме и снова ушёл в глубины торгового центра, исторгая животный рык.

Сквозь облако строительной пыли, как ни в чём не бывало, с кольтом в одной руке и топором в другой в секс-шоп проник Юра. Осмотревшись, он подбежал к растерянным Алексею и отцу Павлу.

– Ну как вы? – спецназовец выглядел уверенным, но несколько запыхавшимся.

– Его пули не берут, – испуганно пролепетал Лёшка.

– Попробуй этим, – Юра протянул ему свой армейский нож.

Где-то рядом послышался трескучий шум чьего-то приближения. Вскинув руку, вооружённую пистолетом, Кувалдин выстрелил. Пуля настигла мертвеца, повторно отправив его в преисподнюю.

– Патроны кончились, – он вытащил магазин из рукояти кольта. – Мне нужно убрать зверушку, пока Пахом её не позвал. Удачи, ребята. Берегите головы.

Он схватился за топорище обеими руками и ушёл восвояси, скрывшись в отверстии пробитой стены. Воин без страха и упрёка. И только Пашка Леухов (живой ли он?) в роли подстраховки и ближайшего подручного.

Вместительный стол-тумба, задетый результатом Вагоновского буйства, начал разваливаться под гнётом развернувшейся трагедии. Первой отвалилась дверца, обнаружив заключённую внутри пленницу – Таню Соколову, – затем, когда администратор торгового зала выбралась из своей темницы, весь стол накренился, превратившись в груду сомнительно скреплённых панелей из спрессованной древесины.

Таня – девушка впечатлительная и эмоциональная – застыла в готовности закричать при виде руин некогда солидного супермаркета, однако шок от увиденного заморозил её гортань и перехватил дыхание. В её поле зрения угодили все те ужасы, которым подвергся родной секс-шоп: половина зала была разрушена; витрины и окна разбиты; интимные приспособления (в упаковке и без) беспорядочно усеивали кафель, на котором лежали поверженные стеллажи; манекены, словно разобранные маньяком-кукольником, покойно терпели надругательства над своими пластмассовыми телами, облачёнными в крупную интимную сеточку; пробоину в стене – зияющий вход в «Майтул» – обрамляла торчащая из стены арматура. Раздались выстрелы. «Вот же твари!» – словно из далёкого сна послышался за спиной знакомый голос её напарника.

Довершением общей картины, стала женщина лет тридцати. Она имела светлые спутанные волосы, её чёрное мешковатое платье было разорвано, оголяя объёмную грудь, хрупкие кисти рук были исцарапаны. Она недоброжелательно приближалась вдоль пробитой стены.

Охваченная коктейлем эмоций Таня, подверженная своим истеричным импульсам, в считанные секунды была возбуждена яростью обиженной женщины. Её пристанище – храм, которому она верно служила последние одиннадцать лет своей жизни, – было разрушено, а вместе с ним пошатнулась размеренная жизнь Тани Соколовой. Она была влюблена в свою незатейливую должность, любила милого Лёшку (как верного товарища, разумеется) и «прыщавых додиков», которые смотрели на неё восторженно, когда покупали очередной мастурбатор на батарейках. В этой крепости разврата одинокая особа чувствовала себя в безопасности. Здесь Таня являлась человеком первостепенной важности, личность которой уважали и ценили как исключительную, на которую смотрели как на жрицу любви (в хорошем смысле этого слова). Теперь в одночасье она утратила всё: финансовую стабильность и личностный статус, превратившись в простую девушку по имени Таня – без заботливого молодого человека, не имеющую семьи и детей, окружённую подругами-стервами, – опустошённую, как много лет назад после окончания кулинарного техникума.

Она ещё не понимала, что жизни многих горожан изменят свой привычный темп после этих событий. Большинству придётся начинать всё заново, восстанавливать город, а вместе с ним – своё существование.

В порыве беспощадного женского гнева она начала атаку первой.

Таня молотила несчастную Розберг тем, что попалось под руку – фаллоиммитаторами. Твёрдые пластиковые и тяжёлые резиновые, блестящие металлические и даже деревянные (для истинных натуралистов) – члены сыпались на ведьму нескончаемым потоком.

Застигнутая врасплох Розберг безуспешно прикрывала руками лицо, в которое норовили угодить детородные органы всех размеров, расцветок и материалов. Мужские достоинства больно жалили мягкие ткани блондинки, обещая оставить гематомы на её теле. «Rainingman» бил в цель своими «тяжёлыми каплями».

Когда «боеприпасы» почти закончились, Розберг ползала на четвереньках, бессильно отмахиваясь от очередного снаряда.

Таня перешла в ближний бой с враждебностью амазонки. Каблук Соколовой больно упёрся в бок ведьмы, и нога с усилием повалила её тело на пол. Обхватив искусственный член за каучуковую мошонку, Татьяна нанесла решающий удар по физиономии соперницы, чем окончательно закрепила за собой победу.

Она сдула спавшие на глаза локоны своей растрепавшейся причёски и убрала ногу с поверженного полуобнажённого тела Розберг. Таня была удовлетворена, но послевкусие свершившейся мести быстро проходит.

Противник подкрался сзади. Крепкая мужская рука внезапно схватила её нежную шею, отчего Таня вздрогнула. Сильные пальцы больно сдавили горло, и неизвестный душегуб бросил девушку на ещё целую плоскость стены – Таня сползла по ней вниз.

Перед ней стоял Епифан Землицкий – вершитель судеб. Его окровавленные волосы подчёркивали безумие интеллектуала-психопата; увенчанный шрамом глаз недобро щурился, предвкушая узреть новый шедевр в коллекции безумца. Этот день обещал быть богатым на жестокое искусство художника-изувера. Уверенный в своём могуществе Епифан вдыхал запах страха.

Уязвимая, как бездомный котёнок, Таня смотрела снизу-вверх на своего мучителя. По её щеке стекала кровь из разбитого виска. Бессильная перед новой угрозой, она вновь превратилась в беззащитную девочку, нуждающуюся в надёжной мужской опоре.

Никто не ожидал, что подобной опорой станет кистень в неокрепших руках Ромы Харда.

Холодное оружие настигло художника сзади, мгновенно отключив его от реальности. Он рухнул рядом с Таней, раскинув руки. Его лицо ударилось о сколотые кирпичи.

Перед Соколовой предстал растерявшийся спаситель: Рома неудачно попытался улыбнуться, но мимика лица сопротивлялась. Стоящий рядом ДимПёс пренебрежительно плюнул на художника-метамодерниста.

Они помогли Тане подняться на ноги, после чего рэпер взял слово:

– У нас, как бы, один пистолет на двоих, и мы не очень умеем им пользоваться.

– Угу, – поддержал Хард.

Они бежали вглубь магазина, в надежде найти спасение и укрыться. В их руках были пистолет, кистень и член из полимера. Спотыкаясь и перепрыгивая через завалы торговых рядов, их отряд спешил воссоединиться с оставленными на дальних рубежах Лёшей Туманным и отцом Павлом.

Хищные стаи мертвецов заползали в секс-шоп: начиналась вторая волна штурма. Из-под нагромождений обрушенных стеллажей, выбирались «ветераны», пришедшие с Бельфегором. Они выкарабкивались, как расползающиеся пауки; их воля была настолько сильна, а плоть бесчувственна, что, порываясь в бой, они отрывали себе конечности, зажатые между препятствий. Упыри неутомимо шли вперёд, кто не мог идти – полз.

Мальчишки – Паша и Лёша – были вовлечены в бой. Трое мертвецов, как пёсья стая, притесняли их, поминутно атакуя с клацаньем зубов. Выстрелы Лёши были неточны: цели уклонялись с несвойственной мертвым людям динамикой, лишь немногие пули настигали их сопрелые тела. Отец Павел перезаряжался.

Очередная атака, заручилась поддержкой эффекта неожиданности: вурдалак набросился на Алексея, но пуля «пустынного орла» не успела вовремя поразить мёртвую мишень.

Приветственным ударом кистеня подоспевший Рома сбил упыря с молодого юриста.

Живых покойников становилось всё больше: твари заполняли магазин, как оголодавшие помойные крысы. Их напор и превосходящее число давали понять, что никакие пули, а уж тем более кистени и члены не смогут их остановить. Разбив в щепу деревянный ящик-стеллаж, восстал их предводитель Бельфегор.

Это был последний бой, что будет за ним – неясно. Что, если смерть – освобождение, а жизнь – очередная неизведанная ловушка? И может ли живой человек быть свободным, при всей своей одержимости предрассудками, комплексами, страхами и социальным угнетением? Умереть и освободиться, либо жить взаперти? Или всё же наоборот? Этим гнилым ребятам нет покоя даже после смерти…

Рука, призванная остановить это нашествие мужественно подняла лежащий на полу автомат Немца. Неумело прижав оружие к корпусу своего тела, человек навёл дуло на ползущих по пересечённой местности врагов. Скомканные чувства боролись в его болезненном сознании, которое всю жизнь мирилось с фактом неполноценности. Последнее лёгкое усилие пальца спровоцировало беспорядочные выстрелы: автомат вырывался из рук, непредсказуемой огневой силой сражая мертвецов.

Человека звали Елисей.

Он стрелял и истошно вопил, заглушая страх перед неизведанной, но свободной смертью. Эффективная автоматная очередь знала своё дело: союз удачи и пуль на время остановил наступление войска Бельфегора. Но патроны имеют обыкновение заканчиваться, как и терпение демона.

Бородатый некромант шагнул к стрелку навстречу и вырвал оружие из слабых рук Елисея. Распахнув полу своего одеяния, Бельфегор обнажил рукоять секиры, которая висела на поясе. Повинуясь движению его руки, холодное оружие сверкнуло в воздухе, и Елисей, застигнутый врасплох, отшатнулся. Ретируясь, он оступился и безнадёжно упал навзничь.

Секира занеслась над несчастным, знаменуя конец рода Саджиотовых. Как бездушный дровосек, вырубающий реликтовые леса – демон покусился на человеческую жизнь. Засыпанный обломками кафель обещал стать эшафотом для сокрушённого Елисея. Лезвие топора опустилось вниз.

Но секира ударилась о металлическую поверхность, остановившись в нескольких сантиметрах от лица приговорённого.

Рядом, из последних сил сдерживая жестокие порывы Бельфегора, стоял Лёша Туманный с метровым фаллоиммитатором из медицинского алюминия, который преграждал путь топору, рвущемуся разрубить голову Елисея напополам.

Бывший пациент психиатрической лечебницы затаил дыхание; его сердце, секунду назад готовое было принять смерть, замерло от страха и тут же ожило, воодушевлённое надеждой.

Алексей, поражённый собственным героическим безрассудством, был полностью лишён плана действий. В смятении он предвкушал ответный шаг Бельфегора. Импровизация никогда не была отличительной чертой этого безобидного паренька, но ситуация требовала незамедлительных действий.

Меж гнилых зубов демона вырвался гортанный боевой клич.

Он вскинул секиру, отчего Леша вздрогнул, но металлический член отвёл лезвие топора от его лица. Бельфегор оскалился и замахнулся снова. Их оружия вновь столкнулись. Алексей сделал шаг назад, схватившись за искусственный детородный орган с двух концов, как за боевую палку. Он стиснул зубы, опираясь на отставленную назад ногу. Демон приложил усилие, и смертный Лёша поддался, не способный противостоять.

Из последних сил он оттолкнул красноглазого от себя. Подобная наглость разозлила Бельфегора ещё больше. Он ударил сызнова, и «клинки» сошлись крест-накрест в очередной раз.

Мертвецы вокруг рычанием выражали поддержку своему хозяину; они скалились, как волки, но в битву не вступали, давая своему господину возможность насладиться сладостью отобранной жизни.

Адский князь наносил новые удары: Лёша неумело отражал его атаки, орудуя металлическим фаллоиммитатором, как двуручным мечом. Под напором противника Алексей пятился назад, чем загонял себя в тупик. Фехтование продолжалось, пока с очередным душераздирающим криком Бельфегор не выбил оружие из рук Лёши: это был конец.

– Боишься меня, мальчик? – посланник ада опустил топор и издевательски улыбнулся.

Он подступил ближе. Лёша шагнул назад. От смерти его отделял один взмах секиры.

– Глупый мальчишка, ни одному смертному не дано меня убить.

Демон приблизился. Его намерения были ясны: смерть Алексея обещала быть долгой и мучительной.

Напуганный Лёша машинально запустил правую руку в карман и, вынув её, выбросил вперёд. В кулаке был зажат старый армейский ножик Юры Кувалдина. Его острие пронзило тугую плоть Бельфегора, застряв в животе демона по саму рукоять.

Уверенный в своей силе и бессмертии посланник Ада не сопротивлялся. Пытаясь усмехнуться над бесполезной попыткой «мальчишки» уничтожить его, великого князя Преисподней, Бельфегор повёл уголком рта, но вдруг смутился. Посмотрев на рукоять ножа, он отступил на два шага и опустился на колено. Его голова опала, как у человека в припадке бессилия, рукой он упёрся в пыльный пол.

– Как? – спросил он обескураженно. Грудь демона волновалась под тягостным дыханием.

Леша, ещё не верящий в свою победу, выпрямился. В его глазах вспыхнул огонь надежды, которая ещё секунду назад говорила «прощай».

– Я не простой смертный.

Расстегнув ремень, он спустил джинсы. Промеж его ног, как маятник, могучий «джонсон» бился о колени.

Бельфегор сел на пол, подогнув под себя ноги, медленно раскинул трясущиеся руки, прогнул спину. Он последний раз поднял на Алексея алые глаза, которые секунду спустя потухли, как перегоревшие лампы красной комнаты доктора Павловского. Его член поник. Испустив дух в преисподнюю, демон рухнул на пол.

Из раны сочилась чёрная маслянистая кровь, которая шипела и прожигала кафель, как кислота. Великий князь Бельфегор, поверженный уральским юристом по имени Алексей, проиграл эту битву.

Лёша стоял над его телом, не зная, что делать дальше. Он пребывал в забвенном потрясении, не способный пошевелиться, а где-то там, далеко, неуверенно пробивалась радость победы. Центр его души ещё был наполнен беспокойной тьмой неравного противостояния, неизгладимый след которого впечатался слишком глубоко. Сердце Алексея отбивало ритм, который становился всё медленнее. Баланс между жизнью и смертью, пошатнувшись, изменил вектор его жизни, оставив прошлое позади и положив начало будущему совершенно нового человека.

Раздавшийся взрыв накрыл магазин.

ГЛАВА 40

Вначале было тихо.

Безмолвие было столь нестерпимым, что больно сдавливало уши. Голова трещала, будто кора головного мозга расслаивалась. Тела погибших нейронов, убитых стрессом, дрейфовали где-то в сером веществе. Измождённое сражением тело было тяжёлым и неподвижным.

Немец открыл глаза.

Сознание прояснялось медленно. Первая его мысль отражала непонимание, подобное смятению сновидца, разбуженного в период активного сна. Туловище изнывало от боли, поселившейся в костях и мышцах.

Он лежал на полу, окружённый стенами небольшой комнатёнки. Под её сводом, казавшимся неестественно далёким, раскинулась инсталляция поля битвы, в центре которой находился Немец. Воздух наполняли пары его смрадной органики. Обрывки красных занавесок были покойны.

Болезненно повернув голову влево, он обнаружил Черепкову: рот её был приоткрыт, потухшие глаза широко распахнуты, словно кончина настигла в момент внезапного удивления.

Тело Немца тяжело поддавалось приказам разбитого разума: оказавшись на ногах, оно неохотно передвигало конечности в попытке движения. Колено было разодрано, на другой ноге – болела лодыжка. Хромая, Немец шёл, ведомый неизвестным инстинктом. Незаметно для себя минуя непристойный бедлам торгового зала, он оказался за пределами магазина. Рассудок начинал просыпаться.

Пустая улица выглядела скверно и безжизненно. Иссохшая и обескровленная она глубоким порезом врезалась в тело раненого города. Безнадёжно поверженный порядок расступался перед немым хаосом, целиком отдаваясь в его плен: по близости стояла обгоревшая Ока с выбитыми окнами, чуть дальше – неудачно припаркованный кем-то Уаз Патриот, а вокруг – пустота и отсутствие жизни, поломанные куски цивилизации и осколки. Редкий снег был красным от крови и чёрным от пороха.

Солдаты Преисподней лежали под ногами – их битва была проиграна. Десятки мёртвых тел – истлевших, напрасно призванных с того света.

Окружённый могильными мертвецами на выложенном брусчатым камнем тротуаре покоился человек. Его одежды были чёрными. Он лежал на животе, а рядом с ним – разбитые очки с широкими дужками. До уха Немца дотронулся еле слышный стон. Он был слабым и неуверенным, но главное – живым. Звук исходил от человека в чёрном.

Уставший мозг, скованный головной болью, отреагировал не сразу: Немец, замешкавшись, подошёл к незнакомцу, откинул части лежащих на нём мертвецов и перевернул тело на спину. Человеком оказался отец Кирилл.

Под ним, щурясь от солнца, которое неуверенно протискивало свои весенние лучи сквозь плотный смог, лежал милиционер. Кто-то сказал, что сотрудников МВД, как и военных – бывших не бывает. Если ты открыл свою жизнь службе, если она стала частью тебя, пустив корни, то никакая тюрьма или любой другой казённый дом не выпроводят из твоей души ту педантичность и дисциплинированность, которые типичны для полицейских.

Окровавленный, он смотрел на Немца глазами старика Сурнина, взглядом, по которому Немец успел соскучиться.

– Игорь… – растерянно произнёс Фриц, тяжело сглотнув, – живой.

Горло пересохло, язык прилипал к нёбу, а лёгкие тяжело расправлялись в груди: истощённый физически и эмоционально он не был способен отобразить ту бурю эмоций, которая вспыхнула в сознании при обнаружении товарища. Однако в его глазах появился какой-то искренний блеск, забытый, как и многие эмоции, от которых Немец отказался много лет назад, не пожелав быть душевно вовлечённым в личную и общественную жизнь.

Он помог Сурнину занять сидячее положение, после чего сел рядом сам. Игорь был окровавлен и изранен: на запястье – следы человеческих зубов, правая часть лица – залита кровью, на шее – ярко выраженные синяки. Куртка была испещрена рваными кровоточащими отверстиями.

Несколько секунд они молчали. Громко дыша они то переглядывались, то озирались по сторонам.

– Игорь, это ты? – наконец в упор спросил Немец.

– А кто ж ещё? – искренне удивился Сурнин. – Что со мной? Это что, Лёшин магазин? Какого здесь произошло? Ты опять нас во что-то втянул?

Безусловно, эту историю необходимо было поведать вернувшемуся Игорю, рассказать об отважном Александре Гинзбурге, жестоком Бельфегоре и предательском заговоре, подорвавшем Каменотёсов изнутри… но не сейчас. Их диалог грубо прервали:

– Парни!

Из ТЦ «Майтул» к ним бежал Юра Кувалдин. В разорванной куртке, в ссадинах, грязный и помятый, но вполне себе целый и невредимый.

– Вы как? – обеспокоенно спросил он, опустившись на колено возле них.

Игорь успокаивающе закивал:

– Нормально… только шея болит, будто меня душили…

От некогда монументального строения секс-шопа осталась тусклая черно-белая коробка с раскуроченным фасадом. Осколки «недобитого» стекла ещё опасно торчали в широких окнах витрин. Дверной проём был выломан.

Из магазина тянуло метаном с горьким привкусом.

– Чувствуете? Что за вонь? – спросил Юра.

– Это Немец… С нечистью боролся, – раздался голос Алексея Туманного позади.

Лёша утомлённо вышел из магазина, ступив на брусчатку. Его пыльное лицо выглядело печально-просветлённым. Глаза были грустными.

Немец встал на ноги, Кувалдин помог подняться Игорю. Алексей подошёл ближе, остановившись в паре шагов от них. Его вид был озадаченным и отрешённым.

– Ты убил его? – спросил Немец. Эта фраза прозвучала с непривычной для него серьёзностью. Произнесённая с некоторым опасением она посеяла напряжение среди присутствующих.

– Да… – задумчиво произнёс Лёша и заглянул Немцу в глаза.

То был взгляд не мальчика, но мужчины: несколько затуманенный пеленой неведомых дум, отягощённый грузом ответственности, укреплённый суровой решительностью.

– Убил? – переспросил Игорь в недоумении.

Из магазина второпях вырвался ДимПёс. Его волосы торчали дыбом, глаза взволнованно бегали. Остановившись возле товарищей, он немного успокоился и сбивчиво начал:

– Я… это… за помощью… связи нет! У вас телефоны работают?

Народ непроизвольно начал ощупывать карманы. Те немногие, у кого оказались работоспособные гаджеты, подтвердили слова ДимПса – действительно, связи не было. Казалось, их изолировали от мира, отключив от всемирной паутины вещания. На всех уровнях одновременно горел красный свет – операторы сотовой связи молчали.

Город не подавал признаков жизни.

Антон Пегасов развернулся и трусцой засеменил вдоль квартала, негромко повторяя призывы о помощи, как мантру. Он был чрезмерно беспокойный и неестественно активный, даже суетливый – в лучших традициях постстрессового психомоторного возбуждения.

Вслед за ним на улицу вышел Рома Хард. Не считая разорванной правой штанины, Роман выглядел вполне нормально. Он окликнул убегающего Антона, но не обнаружив ответной реакции, лишь разочарованно развёл руками.

– У нас там люди под завалами, – пояснил Алексей, – правда нужна помощь. Так просто их не вытащить.

Он уже собрался уйти обратно в магазин, когда Немец схватил его за руку, остановив:

– А Арсений? Вы его нашли?

Ответить Лёше помешал звук приближавшегося автомобиля. Из переулка, по закону жанра шпионских боевиков, с рычанием выпрыгнул чёрный Ленд Крузер. Чуть не задавив бедного ДимПса, который в панике отпрыгнул в сторону, он весьма угрожающе направился в сторону секс-шопа. За ним ехал брат-близнец – аналогичная Тойота. При всей своей величественности автомобили не выглядели утончённо: фара второго была разбита, на капоте и левом крыле первого присутствовали вмятины, а в решётке радиатора застряли человеческие останки.

Всё случилось быстро. Машины остановились рядом с магазином. Из них вышли люди: вооружённые громилы, облачённые в чёрное. Они играючи пригвоздили Лёшу и Игоря к земле; Юра сопротивлялся, за что получил прикладом в лицо, но в итоге неохотно повиновался. Хард нырнул обратно в магазин, оставив своё присутствие без внимания.

Агрессоров было семеро. Лица были серьёзные, а по их умелому обращению с людьми можно было утверждать о наличии добротной армейской подготовки. Они были облачены в форменную одежду и высокие берцы. Грудь укреплял бронежилет.

Немец – единственный, кто остался нетронутым – стоял на ногах. Вёл он себя осторожно, предусмотрительно подняв руки и всем видом демонстрируя свою покорность.

Когда ситуация оказалась полностью подконтрольной, из автомобиля, вальяжно поправив пиджак, вышел человек в дорогом костюме и лакированных туфлях – Сергей Александрович. Он свысока окинул взглядом пленных и с особым презрением посмотрел на Немца. Вынув из-под полы пистолет, он ткнул им Фрица в живот.

– Бзданёшь – я тебе очко прострелю, – произнёс бизнесмен сурово.

Он дулом указал на авто, приглашая Немца составить ему компанию; тот отказался, после чего был затолкан в салон грубой силой близ стоящих охранников.

Прежде чем сесть в машину Сергей Александрович небрежно бросил напоследок:

– Чёртовы гои, – и захлопнул дверь.

Охранники сели по машинам, и внедорожники неторопливо тронулись. Конвой плавно двигался по улице в северном направлении, переезжая трупы, как лежачих полицейских, увлекая Немца в неизвестность. На границе победы коварная судьба снова больно ударила по рукам, отобрав последний шанс на заслуженный отдых, насмешливо лишила свободы и права выбора, отняла силы, которых итак почти не осталось.

Прежде, чем Лёша, Игорь, а главное – Юра – приняли меры, течение событий нарушили выстрелы. Две пули высекли искры из корпуса японского авто, третья пролетела мимо.

Стрелок лежал на капоте Оки, высунувшись из салона через выбитое лобовое стекло. Он был перепачкан кровавой грязью, в его руке был пистолет Макарова. Кожа его чёрной дублёнки, пробитая осколками, лопнула; мех куртки, окрашенный кровью, выглядывал из трещин свалявшимися кусками.

В этом пострадавшем (иначе назвать его было нельзя) узнавался старший лейтенант Сабиров.

Когда Кувалдин, Сурнин и Туманный подбежали к следователю, тот, с трудом выбравшись из Оки, перекатился через капот и упал на асфальт. Не до конца отдавая себе отчёт в действиях, явно помешанный и одержимый после полученной контузии, он что-то упрямо и сбивчиво твердил о погоне и необходимости настигнуть Шишкаревича-старшего.

Тем временем кортеж бизнесмена покидал пределы досягаемости, с каждой секундной приближаясь к горизонту. Несчастный Немец остался в плену злого рока – заточённый в стальных лапах уральского наркобарона.

Выхватив пистолет из рук Сабирова, Юра спешно направился к своей десятке.

Многострадальный автомобиль ожидал своего хозяина на краю проезжей части. Прошедшая битва затронула его своим мечом, оставив на кузове отверстия и вмятины разного размера – боевые шрамы, выгравированные осколками гранаты, пулями и когтями мертвецов. Колёса машины удивительным образом оказались целы.

– Сабиров? Ты-то здесь что делаешь? – Игорь, ощутив твёрдость в ногах, попытался помочь следователю подняться.

Прошло десять лет с момента их последней встречи. Сабиров отчётливо помнил тот момент, когда его – настоящего Игоря – обрекли на суд, когда приговор перечеркнул жизнь Сурнина, и он, обречённый, отправился в холодную камеру, двери в которую захлопнулись на три долгих года. Александра Сабирова в тот момент терзали странные и противоречивые чувства: он жалел товарища и одновременно горько и искренне его осуждал. Убийство безоружного человека в порыве злости и отчаяния ему казалось непростительным преступлением и проявлением человеческой слабости. Кровь требовала искупления, и он это понимал. Неоправданная жестокость всегда наказывается – это правило, которое Сабиров нёс по жизни.

Служба в Органах – ожесточает сердца, часто превращая людей в заложников своих эмоций, как это было с Игорем, и хладнокровных циников, как Шебр. Многие их сослуживцы с пониманием и даже одобрением отнеслись к непреднамеренному самосуду капитана Сурнина, но только не Сабиров. Обуянный некой наивной праведностью, взращённой на гуманистических учениях Димы Витвинова, он жаждал справедливого суда для всех. Его разум, одержимый манией порядка, диссонировал при виде всеобъемлющего бардака, и однажды это негодование против исковерканной системы стоило ему погон. В итоге он прогнулся под мир, оставшись шестерёнкой сложного правоохранительного механизма, но продолжил нести под сердцем тяжёлый груз смирения, а вместе с ним факт того, что его товарищ навсегда останется для него заклеймённым тяжёлой печатью уголовника.

Но почему-то все эти годы его преследовало чувство вины, которое подсказывало, что иногда человек может быть всего лишь жертвой обстоятельств.

Их ожидало примирение на этом пепелище, которое, быть может, посеяло бы в душах долгожданный покой, но внезапность, рухнувшая в прямом смысле с неба, нарушила этот план, отсрочив его реализацию на неопределённое время.

В тот момент, когда Юра был уже в паре шагов от своей машины, на её крышу обрушилось нечто ужасное, похожее на человека, но рогатое и с огромными перепончатыми крыльями. Под его весом крыша автомобиля прогнулась, а стойки кузова смялись, окончательно превратив десятку в непригодную для эксплуатации груду металлолома. Монстр лежал неподвижно, его обмякшие крылья безжизненно свисали вниз.

Двумя секундами позже на богомерзкое тело Скифа откуда-то сверху спрыгнул рослый мужчина, напоминающий Джейсона Стейтема – Санчес ван Хален. Выпрямившись, стоя на поверженном теле врага, он сошёл на асфальт с флегматичным видом человека, выполнившего свою работу. Выглядел он ладно и строго, словно схватка с демоном прошла для него незаметно; взгляд был живой, без тени сомнения и усталости.

Едва ноги мракоборца коснулись земли, на дороге появился черный БМВ Икс-7. Машина с приятным уху рёвом мотора двигалась по улице, плавно огибая трупы, лежащие на дороге. Его матовый от пыли и копоти кузов неохотно бликовал на солнце.

Поравнявшись с Юрой, немецкий автомобиль остановился.

За рулём, надвинув на нос солнцезащитные очки, сидел Агасфер. Бывший киллер был опрятен и чист, его сюртук как всегда превосходно сидел на нём, волосы были причёсаны.

– Мы ещё можем их догнать, садись, – обратился он к Юре через окно, отворившееся силой стеклоподъёмников. Хладнокровный грек был абсолютно спокоен.

Понимая важность столь ценного ресурса – времени, – Юра заткнул пистолет за пояс и поспешил сесть на переднее сидение.

– Подождите! – измученно прозвучал голос Сабирова.

Следователь болезненно проковылял до водительской двери и постучался в стекло.

– Вы никуда не поедите… – сказал он, – без меня…

– Ты совсем спятил на старость лет? – бросился к нему Игорь. – Ты на себя посмотри: того и гляди развалишься!

– Ты не понимаешь, что это за люди! – старлей оттолкнул Сурнина и втиснулся на заднее сидение. Оказавшись внутри, он отобрал у Кувалдина свой «Макаров», продолжив ворчание: – Для них не существует никаких законов и правил! Они вне системы!

– Знаешь, что? Я не собираюсь тут сидеть в неведении, – Игорь залез в машину. – Я не понимаю, что здесь происходит, так что буду разбираться на ходу.

Агасфер повернул ручку переключения скоростей – машина была готова к погоне. Медлить больше было нельзя.

– Стойте! – Лёша открыл заднюю дверь и потеснил Игоря, усевшись с краю. – Немец и мой друг тоже; в конце концов вам понадобится помощь.

Для многих Немец был тем ещё ублюдком: эгоистичный негодяй, думающий только о личной выгоде; но он был частью этой странной компании, человеком, пережившим бурю, боевым товарищем, а для некоторых – даже другом. Ударный отряд для спасательной операции был укомплектован.

– Куда вы? – взволнованный Хард бежал к машине. – У нас раненые люди под обломками, Леухову ногу придавило, а ещё там маньяки!

– Рома, сейчас на кону не раны и переломы, а жизнь человека, – успокоил его Алексей. – Ты же медик. ДимПёс приведёт помощь. Вы справитесь.

– Я помогу, – выступил вперёд ван Хален.

Как только дверь захлопнулась, машина сорвалась с места. Роман, охваченный тревогой, остался вдвоём с мракоборцем.

Эта война для них закончилась. Остались лишь последствия. Город восстановят. Людей спасут. Орден Каменотёсов снова возьмёт на себя тяжёлые обязательства обрекать людей на суд. Но отпечаток на невесомой субстанции души, след, который чернильным пятном въелся в тело психеи, останется навечно.

***

Сузуки Интрудер был в отличном состоянии несмотря на свой возраст. Он мчался по дороге на север. Водитель спешил. Его глаза защищали мотоциклетные очки – старые советские, на резинке; шлема на голове не было, отчего волосы развивались на ветру. Сильные руки растеряли привычку управления мотоциклом, но инстинкты вождения, приобретённые в далёкой молодости, ещё сохранились. Человек преследовал конкретную цель.

Агрессивное утро сменилось тихим днём. Небо посветлело, но тут же затянулось дымчатыми облаками.

Пошёл дождь.

ГЛАВА 41

– Осторожнее! – крайне эмоционально отпускал рекомендации Алексей с заднего сидения, когда Агасфер, разогнавшись, залихватски объезжал очередное препятствие.

БМВ мягко и почти бесшумно несся по улицам Города N, дворами объезжая заторы, срезая путь, в попытке нагнать Сергея Александровича. Киллер за рулём прекрасно ориентировался в этих кирпичных лабиринтах, и расстояние до похитителя неминуемо сокращалось. Машина выскакивала из очередного переулка на большую улицу, с каждым разом отсекая секунды отставания, но город, обременённый последствиями неожиданного Апокалипсиса, периодически, что называется, «вставлял палки в колёса».

Нанесённый ему урон явственно ощущался и бросался в глаза, заволакивал дымовой пеленой и преграждал путь своими новообразованными хаотичными выростами из камней и железа. Концентрация трупов была непостоянной и, порой, срывалась в густое месиво из костей, конечностей и внутренних органов. Среди незваных гнилых гостей с того света лежали мёртвые жители города разной степени целостности. От некоторых не осталось ничего, кроме почти однородного «фарша» и крупных кровавых пятен на стенах и асфальте.

Город горел. Иногда приходилось почти вслепую пробиваться сквозь плотный дым, который душил своим едким духом, забивая дыхательные пути угарным газом и ядовитыми смолами. Во многих зданиях отсутствовали стёкла – результат упавших метеоров, которые сотрясли воздух своими массивными космическими телами. Встречались на пути и бесформенные руины, которые мелькали вдалеке меж других зданий. Лишённые крыши стены с пустыми оконными проёмами напоминали римский амфитеатр: за одну длинную ночь и одно короткое утро город местами превратился в подобие тысячелетнего полиса, обнаруженного на радость археологам.

Улицы изобиловали службами спасения: мелькали красно-синие огни полицейских, реже – пожарные и скорая помощь. Росгвардейцы цвета хаки, вооружённые автоматами, перебегали улицу небольшими отрядами.

Гражданских было мало. Они только-только начинали осторожно выходить из укрытий. Испуганные, перемотанные бинтами, измазанные кровью и сажей горожане вылазили из своих нор, как зашуганная охотником дичь. Кто-то стоял у своих подъездов, держась за поручни, и боязливо осматривался; другие бежали невесть куда, то ли в поисках кого-то, то ли бессильные обуздать своё потрясённое «я».

Как ни странно, до спешащего БМВ никому не было дела: главные улицы были заблокированы заторами, но автомобильное движение всё же подавало признаки жизни. Несуразная жёлтая Лада Калина неуверенно двигалась через двор, нелепый большеголовый УАЗик буксовал на обочине, старенький Фольксваген настырно сигналил впереди едущему Ниссану. Кого-то конец света застал в дороге. Кто-то эту дорогу пережить не смог.

Агасфер выжимал из своего железного скакуна всю прыть, насколько это было уместно в сложной дорожной ситуации.

Очищающий весенний дождь капал на лобовое стекло. Талые слезы неба, разливаясь по улицам, смывали скверну с Города N. Пакость, пришедшая с Бельфегором и жившая до него, растворялась в девственно чистых небесных водах. Город готовился к своему перерождению.

– У нас оружие-то есть? – очень уместно спросил Алексей.

– Полный багажник, – Агасфер, не сбавляя скорость, вошёл в поворот. Пассажиров плавно качнуло вправо.

– Зачем вы с нами поехали? – Юра обернулся к позади сидящим. – Вам в больницу надо, – его тон был мягким, но строгим.

– Сабиров, – обратился к старлею Игорь, проигнорировав вопрос Кувалдина, – ты там не помер ещё?

– Не дождётесь, – ответил Сабиров и тяжело засопел.

– Э, брат… Это тебе, на секундочку, не в штабе писарем…

Черные Тойоты снова показались на дороге. Погоня перебралась на северное шоссе. Агасфер дал газу, и автомобиль ускорился. БМВ маневрировал между разбитыми машинами, которые были оставлены на трассе. Их хозяева, должно быть, почили или, наоборот, спаслись бегством, и теперь ютятся в безопасном месте, напуганные и потрясённые.

– Я знаю, куда они едут, – негромко подал голос Игорь.

Дождь не прекращался. Он бросал вниз свои тяжёлые капли, которые, касаясь земли, сливались в красные лужи вокруг разбитых авто.

– Рано теплеет в этом году… – произнёс Лёша, глядя в окно.

***

Такой знакомый и безрадостный – Северный район. Как неудивительно, но он несильно пострадал в свете последних событий.

Картеж Сергея Александровича снова скрылся из виду. Подъехать ближе – означало обнаружить себя, а потому, петляя меж убогих домишек, Агасфер соблюдал почтительную дистанцию, и след Шишкаревича-старшего несколько раз терялся. Однако посещение столь странной локации нельзя было списать на простое совпадение, и по мере углубления в этот частный одноэтажный сектор в умах преследователей крепла мысль: Сергей Александрович везёт Немца в Цитадель Зла.

– Миас… Миас, приём… это Сабиров… меня кто-нибудь слышит? – старлей держал в руках рацию, но в ответ слышал лишь белый шум.

На улицах не было людей. Не было звуков. Не было машин. И в эфире было молчание. Постапокалиптический мир во всей своей красе.

– Это очень серьёзные люди, – предостерегал следователь, – мы не справимся без помощи…

– Кто они? – спросил Кувалдин.

– Это Сергей Шишкаревич – старший брат Иммунитета… – следователь говорил тяжело, вставляя длинные паузы между предложениями. – В Магнитогорске у него своё фармацевтическое предприятие… Серьёзный бизнесмен… но в кругах следователей и полицейских он известен как убийца и наркоторговец… Добраться до таких людей, как он – руки коротки… Все обвинения против братьев Шишкаревичей были бездоказательны и, по сути, ограничивались домыслами и подозрениями… пока однажды мы не прознали о заказном убийстве и не взяли киллера с поличным… Киллер пошёл на сделку, сдал своего заказчика и… В общем, у нас появились свидетели, а, значит, достаточные основания для задержания… У Шишкаревича была хорошая защита, но у нас… были все шансы засадить его… а потом вмешался мой начальник – Игошин – та ещё сука… Он развалил дело, приказал выпустить подозреваемого и принести извинения… Что б я принёс извинения? – возмутился Сабиров. – Чтобы я пресмыкался перед этой свиньёй… В итоге я не подчинился прямому приказу начальства… это мне стоило звания… Как они выразились: по причине некомпетентности… А этот ублюдок до сих пор на свободе…

Автомобиль двигался по гравийной дороге. С правой стороны стояли дома, слева – ложбина, выстланная заснеженным лугом, уходящим в лес. По прямой Агасфер разогнался. Скоро предстояло спешиться.

В какой-то момент рация ожила: младший лейтенант Миас вышел на связь, но ясно дал понять, что, учитывая неразбериху в городе, не стоит рассчитывать на отряд спецназа. Помощник следователя пообещал сообщить о положении дел капитану Шебру и стянуть необходимые силы к Цитадели по мере возможности в кротчайшие сроки. По этой причине коллективно было принято решение не лезть на рожон и дождаться подмоги. Предполагалось обогнуть дом Игоря и остановиться на соседней улице, разбив условный лагерь. Агасфер предложил по возможности вывести из строя транспортные средства врага и в укрытии, со снайперской винтовкой в руках, ожидать появления неприятеля. План был сырой и угрожал обернуться неприятностями, которые, внезапно вкравшись, могли нарушить ход событий, однако, засада и наблюдение были надёжнее, чем штурм Цитадели малыми силами. Кроме как на опыт бывалого спецназовца Кувалдина, сноровку киллера Агасфера и удачу полагаться было не на кого. Лёша, хоть и возмужавший после битвы, был лишён необходимых навыков, Игорь и Сабиров – контужены. Поэтому в случае лобового столкновения шансы на победу испарились бы со скоростью воды на поверхности камня в жаркую погоду.

Непредвиденные обстоятельства были неизбежны, но никто не ожидал, что они возникнут из можжевеловых кустов в лице двух экипированных людей с автоматами.

Прежде чем Агасфер успел свернуть с дороги, автомобиль подвергся обстрелу. Пытаясь увести машину из-под огня, киллер потерял управление, которое и без того усугубилось простреленной шиной. БМВ кувыркнулся через крышу и приземлился на дно глубокой обочины колёсами кверху. Сергей Александрович сделал очередной ход.

***

Голоса были призрачны, словно проскальзывали сквозь дрёму из другого мира. Тело не ощущалось, лишь иногда оно покачивалось, отчего создавалась иллюзия полёта. Было темно, и сквозь этот мрак периодически пробивались белые и красные вспышки, которые расплывались радужными пятнами.

Когда Игорь пришёл в себя, его кто-то тащил.

Сознание было затуманено. Лишь спустя несколько секунд он понял, что Агасфер и Сабиров, положив руки Сурнина на свои плечи, поддерживают его с двух сторон и несут куда-то: ноги Игоря безвольно волочились по снегу.

Рядом, помогая хромающему Юре, шёл Алексей. По правой руке Кувалдина текла кровь, оставляя на снегу красный след: плечо было прострелено.

Рычащим баритоном их подгонял вооружённый человек, который шёл позади. Возле него вышагивал другой – длинноносый, с чёрной бородой.

Цитадель – когда-то она была последним оплотом. Местом, куда стекались скитальцы. Приютом, где были рады юродивым с чистыми помыслами, и не важно кто-ты: гомосексуалист, который хранит свою тайну; мошенник, который запутался в себе; рэпер, которого не каждый может понять или студент-медик, которому не везёт в любовных делах. В иные времена даже необузданного Немца усмиряла её таинственная атмосфера. Цитадель Зла была другим измерением – мир шёл мимо неё, боясь прикоснуться к этой реликвии и потревожить её покой. И теперь этот панцирь, защищающий от неблагоприятной внешней среды, грозил стать склепом.

Здесь две недели назад началась эта история. Стены Цитадели долго будут помнить хладнокровный выстрел Агасфера, самоотверженного Юру с деревянным членом в руке, мальчишку-юриста, который так не вовремя захотел узнать правду, безумца, похитившего Рому, Антона, переживавшего за друга и, конечно же, Немца с его больным кишечником. Эта память будет храниться здесь, покуда стоит Цитадель.

Сергей Александрович ожидал гостей в зале. Он восседал на старом кресле, как на престоле, упоённый своей безграничной властью. Его переливающийся в дневном свете пиджак из премиум-материала, сшитый на заказ, был распахнут. В ногах у него, еле слышно постанывая, лежал Немец в луже собственной крови.

– Вы вовремя, – высокомерно произнёс бизнесмен. – Как раз к началу казни.

Пленных поставили перед ним, как преступников перед судьёй.

– Может быть, вы скажите мне, где мои деньги? – он поднялся и, наступив на Немца, подошёл ближе. Охрана держала палец на спусковом крючке.

Страх. Подлый и жалкий. Человеческая слабость, которая съедает изнутри. Его не было. Каменотёсы стояли перед лоснящимся лицом Сергея Александровича впятером и не боялись.

Ответ взялся держать Юра. Зажимая ранение на плече, он начал:

– Мы знаем, кто ты и знаем, на что способен, но денег твоих у нас нет.

– Сгинули, – вмешался Алексей, – во Вьетнаме.

Сергей Александрович зло улыбнулся.

– Это он вам сказал? – Шишкаревич-старший сорвался на крик: – Это ничтожество вам сказало?!

Он схватил Немца за шиворот и поднял на ноги. Тело бедного афериста обвисло в руках бизнесмена, как мёртвая марионетка. Фриц не мог стоять без посторонней помощи, в нём почти не осталось сил, руки плетнями свисали вниз. Его левый глаз был закрыт гематомой, подбородок был окровавлен (вероятно, уже не все зубы были на месте), нос был перебит, лоб рассечён. Сергей Александрович бросил Немца вперёд, и он упал в руки своих товарищей.

– А вот мне он сказал, что деньги здесь, – произнёс бизнесмен, – и если вы мне их не вернёте, вам придётся заплатить куда большую цену.

Он жестом отдал приказ увести пленников.

– Зря я тебя тогда не пристрелил… – помянул старое старший лейтенант.

– Сабиров, – самодовольно и с издёвкой отвечал бизнесмен. Он подступил ещё на шаг, – погоны тебе не жмут? Я думал, тебя вышвырнули из следственного комитета. Признаться, не ожидал тебя увидеть в компании этого сброда. Пойми меня правильно, ты здесь ни при чём, а кто эти люди с тобой, я вообще понятия не имею.

Сергей Александрович стал медленно расхаживать по комнате, кидая на пленных надменные взгляды, чем напоминал офицера Гестапо, выбиравшего жертву для показательного расстрела.

– Но оставлять вас в живых я не имею права. Ну ты же понимаешь? – сказал он с неброским еврейским акцентом. – Я на тебя зла не держу. Даже уважаю за твою преданность делу… и совесть. Должен сказать, я немного расстроился, когда не увидел тебя среди остальных возле секс-шопа… Решил, что тебя сожрали эти твари… Что это было, вашу мать?

– И давно ты за нами следил? – Сабиров инстинктивно тянул время. Зачем – он не знал сам.

– Со вчерашнего дня, – продолжал бизнесмен неторопливо. – Этот немецкий подонок очень удачно меня избегал. Но глупо надеяться, что от меня можно уйти… Мои парни поджидали вас у церкви, когда вы вернулись откуда-то с лысым громилой. Не буду же я устраивать бойню в церкви? Знаешь, не люблю разводить грязь. Но, раз уж мир летит в тартарары, какая теперь разница? Может вы знаете, где деньги, а может и нет: здесь они, или в другом месте. Вы в любом случае – не жильцы. Как говорится, Ангела смерти не интересует, приготовлен ли мёртвому саван. Жизнь насмехается над вами, товарищ старший лейтенант…

В комнате находились трое наёмников (двое остались на улице). Их сопровождала огневая мощь в лице трёх автоматов. На поясе висела кобура с заключённым в ней пистолетом.

– На кухню их, – скомандовал бизнесмен.

Поднятые дула приказали повиноваться. Первым шёл старший лейтенант Сабиров, за ним, придерживая друг друга, ковыляли Игорь и Юра, а последними двигались Агасфер с Лёшей и волокли Немца по полу за собой. Он к этому времени окончательно потерял сознание: даже собственную смерть этот счастливый сукин сын обещал встретить незаметно и безболезненно.

На кухне их ожидали ещё двое головорезов.

Подконвойные выстроились в две шеренги возле старенького кухонного гарнитура и стали ждать своей участи. Кувалдин, Сабиров и Игорь, готовые грудью принять свинцовую смерть в своё сердце, закрывали остальных.

– Всё-таки нас расстреляют на этой кухне… – подытожил Алексей.

– Ирония судьбы, – верно подметил Агасфер.

– Расстреляют? – повеселел Сергей Александрович. – Нет. Вы не умрёте от пули. Лёгкая смерть была бы для вас наградой за возвращение пропажи. Даю вам последний шанс. Ну?

Ответом было молчание.

– Открывайте люк, – он указал на деревянную дверцу, ведущую в подпол. – Живей, а не то я закину вас туда по частям.

Сабиров озлобленно посмотрел на него, стиснул зубы. Снова ситуация заставляет терпеть. Он неохотно опустился на колени и потянул за ручку: под тяжёлым квадратным люком показался проход вниз.

Из отверстия в полу тянуло холодом. Следователь стоял на коленях и смотрел в пропасть подвала.

– Сам залезешь, или помочь? – издевательски спросил бизнесмен.

Выражение лица следователя изменилось: вместо презрения и злости с лёгкой тенью обречённости появилась настороженность и сосредоточенность. Глаза смирившегося со своей участью человека налились жизнью. Сабиров не спеша поднялся и заявил:

– Там кто-то есть.

Охрана напряглась. Сергей Александрович отошёл назад, заслышав шорох под полом – что-то живое и крупное копошилось внизу.

Сначала появилась рука: под нестриженными ногтями виднелись ошмётки грязи, ладони были чёрными от земли. За ней – вторая; и вот уже из норы поднимается образ. Он был похож на зверя, в нём больше не осталось человеческой сущности. Его девственное сознание было ведомо первобытными инстинктами – животный взгляд это демонстрировал. Очки были сломаны, но последняя треснутая линза ещё держалась в их ободе; грязные волосы торчали дыбом и уже не казались такими светлыми; разорванный ворот рубашки был залит домашним томатным соусом, а тело согревала старая ватная фуфайка; кожа на висках была выжжена. От него пахло рассолом, чесноком и спиртом. Это существо не было напугано, скорее наоборот: оно вышло из своего укрытия, чтобы покарать тех, кто потревожил его покой. Когда-то это был человек. Он даже имел имя.

– Сашка… – Шишкаревич-старший смягчился, – что они с тобой сделали?

В Сергее Александровиче проснулись братские чувства, но лишь утробное рычание слышалось ему в ответ. Невзирая на агрессивное поведение своего младшего брата и предостережение охраны, он подошёл ближе. Иммунитет (то, что когда-то им было) враждебно наблюдал за ним.

– Опустить оружие, – приказал бизнесмен. – Опустить оружие, это мой брат! – скомандовал он снова, и наёмники повиновались.

– Шиш-ш-ш-ша, – прошипел обезумевший Иммунитет, как зверь. В этом невнятном звуке было что-то одновременно от змеи, готовой к атаке, и фыркающего кота.

Сергей Шишкаревич опустился на корточки и попытался медленно дотронуться до плеча существа. За «попыткой приручить нечто» с любопытством и настороженностью наблюдали остатки Каменотёсов. Эта картина напомнила Кувалдину аттракцион, когда тайские дрессировщики помещают голову в пасть крокодила: на всякий случай он отодвинул всех назад и отошёл сам.

И «пасть захлопнулась». Иммунитет атаковал. Его когти, разорвав атласную рубашку Сергея Александровича в лоскуты, вцепились в рыхлую плоть старшего брата. Напуганная жертва кричала и билась, как птица в силках, а вокруг суетились охранники в попытке их разнять. Усмирить зверя смог лишь мощный удар прикладом автомата по хребту: животное замерло без чувств, раскинув руки.

Сергей Александрович яростно пыхтел, пытаясь отдышаться. Испуганный и взъерошенный, с покосившимися очками на носу бизнесмен уже не имел того почтительного вида. Он захлопнул помятый пиджак, прикрывая разодранную в кровь грудь, и отошёл от брата на безопасное расстояние. Шишкаревич-старший произнёс:

– Аккуратнее с ним, – и добавил: – Заканчивайте с этими.

И ушёл прочь. Тело его младшего брата вынесли следом. Двое охранников остались на кухне завершить начатое.

***

Сергей Александрович стоял на улице и внимательно наблюдал, как охранники обливают потрёпанный домик Игоря Сурнина бензином. Это зрелище его завораживало и даже захватывало дух, как искушённого вуайериста восхищает и будоражит тайное наблюдение за нагим телом.

– Всё проверили? Дыр нет? Крысы не сбегут? – спросил он бородатого наёмника (видимо старшего в их группе).

– Все возможные выходы перекрыты, – заверил тот. – Никуда не денутся.

– Хорошо. Это хорошо, – одобрил Сергей Александрович. – Осторожнее, это всё-таки мой брат! – недовольно крикнул он при виде охранников, которые небрежно грузили Иммунитета в багажник Тойоты.

Когда всё было готово, Шишкаревич-старший дал команду поджечь здание вместе с заживо замурованными в погребе людьми.

Цитадель разгоралась быстро. Огонь забирался вверх по деревянной прихожей, плевался во все стороны, разбрасывая части себя. Проторённая бензиновая дорожка приглашала языки пламени внутрь, как последнего гостя. Огонь зашёл в дом, облюбовав мебель и облитый горючей жидкостью пол. Повалил дым.

– Поехали, – сухо скомандовал бизнесмен и развернулся спиной к пожару.

Дело было сделано.