Черная деревня
Все события и названия населенных пунктов являются вымышленными, любые совпадения – случайны.
Глава 1.
___*___
«…Белая армия, черный барон, снова готовят нам царский трон…» - доносилась и пропадала вдалек песня, которую радостно пели пионеры, дружным отрядом работая на соседнем поле. Стояла жатва. Солнце еще щедро дарило тепло, наполняя землю и урожай жизненной силой.
Петр Анисимович скрутил натруженными руками самокрутку, сыпанув табачку немного сверх меры. Дума предстояла долгая и тяжелая. Прищурившись от солнца и едкого дыма, он смотрел вдаль, на знакомые с детства поля, рощу, речку. Звуки, которые сопровождали его всю жизнь, являлись и составной частью этой жизни: собачий лай, кудахтанье кур, скрип колес телеги, колодезных журавлей, разговоры и крики людей. Ветерок трепал некогда пышную, но уже наполовину седую шевелюру Петра Анисимовича. На дворе стоял август 1929 года. Разменяв пятый десяток лет, Петр Анисимович на своей жизни перевидал многое: довелось ходить в атаку на германском фронте, случилось ему и заколоть немца во время рукопашной. Каких-то досадных воспоминаний по этому поводу он не испытывал, воспринимая войну как суровую, необходимую мужскую работу. Вернулся домой в самом начале 1917 года, с Георгием IIIстепени на груди. Живой, даже не раненный. Только досаждал иногда кашель от немецкого газа, который однажды занесло ветром в его окоп. Статный, с правильными чертами лица, легкий на задорную шутку, с озорными усами, он быстро добился любви Оксаны – деревенской красавицы, к которой до войны боялся и подойти, хотя сердце млело при одной мысли о ней.
Росли они на одной улице, с детства играли в догонялки, в лапту. Смешливая озорная девчонка с годами стала совсем красавицей – стеснительной девушкой, в глазах которой нет-нет да и блеснет веселый огонек. Длинные русые волосы, легкая порхающая походка, всегда опрятная, несмотря на обилие различных крестьянских забот по хозяйству, одежда, как магнитом тянули к Оксане толпу ухажеров. Петр, уходя на войну, все же набрался смелости, подошел к девушке и, заикаясь, сказал: «Это, ты меня если дождешься – замуж тебя позову…».
- Ага, немцев вот только перебей всех, да сразу сватов и зови! – засмеялась Оксана, и, одарив Петьку веселым взглядом, ушла к себе в дом.
Не прогадал Петр Анисимович: суровым и возмужавшим вернулся с фронта. Односельчане уже были наслышаны о его подвигах – он первым из его призыва получил «Георгия». За сватами дело не стало, быстро сыграли свадьбу, а потом, как крепкие грибочки, пошли детишки. Оксана оказалась домовитой и крепкой хозяйкой: дело спорилось в ее красивых руках, да и детишки не были обижены вниманием.
Самокрутка почти догорела, и Анисимович неспешно принялся крутить следующую. После войны казалось, что он выполнил свою работу (мужскую ратную работу) и может теперь заняться спокойным крестьянским трудом, растить детей. Но жизнь вокруг стремительно менялась; и вот уже он, наспех зацелованный женой, обнимает своего годовалого сына Темку, закинув за плечо вещмешок и винтовку, уходит с небольшим отрядом.
«Белая армия, черный барон…»
Гражданская война запомнилась ему досадным чувством. Что-то саднило в душе, когда он вспоминал, как застрелил Сеньку, с кем выросли вместе, бегали, рыбачили, дрались, мирились. Всякое было… И вот он, Сенька, по какой-то причине увязавшийся за белыми, целится в него из проема окна разбитого дома. Спустя какое-то мгновение его бывший дружок скатится бесформенным кулем с дыркой во лбу, так и не успев закрыть удивленные глаза. «Ну вот, и свиделись », - подумает Петр.
В горячке боя он быстро забыл об этом, тем более что белые рассеяли его отряд по лесам – Колчак перешел в наступление по всему фронту.
Накрыло его после. «Небось, родители, Кузьмич и Петровна, и не знают, что с Сенькой. А если узнают, что я его…того? А главное – за что? Что он мне сделал такого, за что я его убил? Хотя – промедли с выстрелом – я бы и оказался на его месте…» Такие мысли и непонимающий Сенькин взгляд преследовали его потом всю жизнь. Доводилось ему потом еще убивать белых в бою (а стрелком Петр был отменным) – но то были люди незнакомые, хотя и все сплошь деревенские мужики. Некоторые еще совсем неумелые солдаты – их заскорузлые от мозолей ладони больше привыкли к плугу и косе, чем к винтовке. Такие же, как он, только по другую сторону. Утешало его только то, что все свершалось в честном бою. В расстрелах, слава богу, не участвовал.
После гражданской пришел домой, но винтовку сберег. К тому времени дома его встречала уже и совсем крохотная дочка. Хорошо, что вся семья его была жива-здорова, хоть и натерпелись страху, когда в деревне стояли белые. Односельчане предлагали на сходе стать Петру Анисимовичу председателем, да отказался он. Ему просто хотелось трудиться, без оглядки на других, поднимать семью, вести хозяйство. А хозяйство получилось крепким: к 1928 году у него была земля, скотина, несколько лошадей, амбар, просторный дом, где звенели заливистыми голосками уже трое детей и работящая жена. Более половины деревни к тому времени уже вступило в колхоз. Другие сельчане колебались, поглядывая в сторону авторитетных людей.
- Вот ты, Петр Анисимович, уважаемый человек: работящий, почти не пьешь, в семье у тебя порядок – образцовый крестьянин, в общем! Почему ты не вступаешь в колхоз? – вопрошал его председатель. - Ведь ты – пример для тех, кто сомневается! Мы с тобой горы свернем, такую коммуну отгрохаем! Трактор, вон, обещали нам выделить!
- Слушай, уважаемый Данила Ефимович, мне и так живется хорошо, я весь перед вами на виду – если все будут так же работать, а не пить и тунеядствовать, то и колхоз не понадобится!
- Ну, Анисимович! Считай, что этих слов я от тебя не слышал! Не будь ты уважаемым фронтовиком, сейчас же за такие слова арестовал бы тебя как контру! Ты смотри, не зарывайся. Вон, сосед твой – кулаком оказался, хотя и хозяйство поменьше твоего, и лошадей – всего две. А еще говорят, что у тебя работники-поденщики есть!
- Так ты про Ваську говоришь? У него отец, мой однополчанин, белыми убит; голодают они – вот и помогает мне Васька с сенокосом и жатвой. Вроде не жалуется. А так – померли бы они с мамкой и тремя малыми с голоду. («И никакая Советская власть бы им не помогла», – подумал Петр про себя, но ничего не сказал вслух.)
-В общем, вступай в колхоз – и баста! – подвел итог председатель. - Тут насчет тебя уже разговор идет нехороший, но я тебе ничего не говорил!
Петр знал, что такое колхоз. Со слезами на глазах односельчане-колхозники однажды согнали всю крупную скотину в общественный хлев. Лошадей нещадно использовали на поле. Все корма, посадочный материал – всё собрали в общий колхозный амбар. В итоге кто был пьяницей – пьяницей и остался. Кто был работяга – стал тянуть трудовую лямку не только за себя, но и за пьяницу – колхозника. Единоличников распекали, убеждали на собраниях и поодиночке вступать в колхоз. Петру на все это было больно смотреть. Его хозяйство крепло и расширялось. Он почти не принимал участия в общественных собраниях, считая их пустым времяпрепровождением. Старался не сдавать деньги на многочисленные общественные займы «Красного Креста», Осоавиахима и других непонятных и далеких от его жизни организаций. Что греха таить – потихоньку торговал излишками и наполнял кубышку сначала белыми профилями последнего императора, затем идущими в обнимку профилями крестьянина и рабочего, кузнеца и полтинниками со звездой. Справив обновку жене и детям после поездки на базар в город, Петр аккуратно ссыпал серебро в кубышку. Сверху бережно клал Георгиевский крест. Никто из его семьи ничего не знал о заначке.
Сейчас его уже в лицо называли кулаком, бросая презрительные фразы. Жена часто возвращалась домой со слезами обиды на глазах. Детей пытались задирать в школе, но он научил их не давать себя в обиду. В общем, ненависть сгущалась вокруг. В свою очередь, Петр не копил обиду на односельчан: он выручал нуждающихся, по мере возможности. Давал взаймы зерно весной, не прося даже ничего сверх. Тем не менее возвращали долги не все, посмеиваясь про себя и считая, что от него не убудет.
«Кулак, значит, я для них, для этой власти, для этой жизни? А ведь старался вести себя по совести. Ну, ничего, в колхоз я все равно не пойду. Лучше в Сибирь – там тоже люди живут. Тяжело, наверное, вот так, как каторжнику – этапом в Сибирь? Никого ведь не убил, не ограбил, а по этапу – в Сибирь…» От злости и обиды Петр Анисимович сжал кулаки. Потом пошел в погреб, взял заветную крынку с серебром и перепрятал в другое место, где заначку точно никто не догадается искать. Закинул винтовку в реку – найдут – срок прибавят. На рассвете тревожно залаяла собака, затопали сапоги, застучали в дверь…
___*___
Так, что у нас тут…
Мекешкин Петр Степанович, 1887 года рождения. Обвинение: кулак. Репрессирован: август 1929 года. Умер в ссылке. Реабилитирован в 1995 году.
Мекешкина Оксана Сергеевна, 1892 года рождения. Обвинение: член семьи кулака. Репрессирована: август 1929 года. Реабилитирована в 1995 году.
Мекешкин Артемий Петрович, 1917 года рождения. Обвинение: член семьи кулака. Репрессирован: август 1929 года. Реабилитирован в 1995 году.
Мекешкина Марина Петровна, 1920 года рождения. Обвинение: член семьи кулака. Репрессирована: август 1929 года. Реабилитирована в 1995 году.
Мекешкин Михаил Петрович, 1925 года рождения. Обвинение: член семьи кулака. Репрессирован: август 1929 года. Реабилитирован в 1995 году…
Саша листал «Книгу памяти» - книгу поломанных людских судеб, боли и страданий. В архиве он проводил свободное время всю зиму и сегодня, когда снег уже почти сошел, ему предстояла заключительная часть исследований.
Саша - двадцатисемилетний молодой человек всерьез увлекался металлопоиском – поиском монет и других артефактов при помощи металлоискателя. Если для многих это было своего рода модным хобби на один-два сезона, то для Саши это стало серьезным увлечением, которым он занимался уже восьмой год. Его затянул драйв от неожиданных находок под катушкой прибора: если раньше радовала каждая монетка (чаще всего это был темный медный кругляшок, который еще предстояло отчистить), то теперь больше удовольствия ему доставляли нечаянные находки: старинные медали, знаки отличия, значки раннего периода Советской власти, и, конечно, клады. За восемь лет ему довелось найти три крупных тайника. Это существенно повлияло на его техническую оснащенность (отличный прибор, навигатор, внедорожник), укрепило лояльность жены к его интересам, ну и, соответственно, повысило мотивацию и уверенность в себе.
Увлечение и взаправду – очень модное сейчас. Случается и новичкам находить клады и всевозможные интересные предметы. В общем, конкуренция в этом деле достаточно высокая и практически не осталось «небитых» мест. Саша проводил много времени в архивах, покупал старые карты с целью найти именно такие «небитые места», куда еще не ступала нога его собрата-кладоискателя. Вот и сейчас он тщательно просеивал огромный массив информации, в результате чего в его записной книжке появилось несколько пометок об интересных урочищах.
- Так-с, что мы имеем… Калиновка, Малые Осинцы, Березники…
На старой карте еле было различимо название деревни Калиновка - кто-то посадил на это место черное чернильное пятно. Калиновка, по данным переписи 1891 года – 46 дворов, 305 жителей. Судя по архивным данным, деревня прекратила свое существование в 60-х годах ХХ века. Точных координат, конечно же, не было, но по ряду признаков на местности можно было сопоставить и найти реальное местоположение деревни. Черная деревня – Калиновка – с тебя-то мы и начнем…
___*___
Еще за несколько дней до выезда условились, обговорили маршрут, закупили провизии с запасом на неделю. На зорьке сели в Сашину «Ниву» и выехали. Уже с утра летнее рассветное солнце начинало припекать. Дорога стелилась ровным асфальтом, ехать предстояло около ста километров по трассе и еще порядка двадцати по полевым дорогам и лесу.
Попутчики Саши – Игорь и Олег – были по складу характера совершенно разными людьми. Можно бы на первый взгляд сказать, что все трое объединены только в рамках «Нивы» - компания случайных людей. Но по сути, это была годами сработанная команда – вместе они копали уже около пяти лет. Саша работал менеджером «среднейшего звена», как он сам выражался. Рутинная офисная работа, без каких-либо весомых перспектив. От скуки обыденности спасало любимое хобби.
В тот день, пять лет назад, он выехал на место один, долго бродил, с наслаждением вдыхая свободный полевой воздух. Как ему казалось, на этом месте он был первооткрывателем, но постепенно стали попадаться свежие ямки. «Спасибо, хоть ямки за собой зарываешь», - злобно шептал Саша. Как назло половина дня поисков прошла практически впустую. Не заметив в высокой траве ямку, Саша со всей силы ухнул туда, и тотчас же ногу пронзила острая боль. От раздражения и досады проклиная на чем свет стоит заклятого конкурента, он внезапно увидел его прямо перед собой.
- Извини, братан, давай помогу.
Олег помог тогда дойти Саше до машины, по пути и познакомились. Олег был немногословен. В любой ситуации он знал, что нужно делать и всегда протягивал руку помощи первым. Перебивался случайными заработками, уезжал шабашить на Севера. Металлопоиск служил для него скорее способом дохода – он не гнушался брать с собой крупное железо и цветмет, в то время как Сашу было не заставить тащить до машины болванку весом пять-десять килограммов. Кстати, на том месте через месяц нашли они с Олегом свой первый клад – большой чугунок медных монет. По привычке Саша пропустил «некрасивый» пляшущий сигнал, который выдает ржавое железо. Олег же услышал и подошел, чтобы выкопать. Когда, поднатужившись, Олег извлек на белый свет большой чугунок и из него посыпались зеленые большие кругляши, оба не поверили своим глазам. «Катины пятаки», - не сговариваясь, хором произнесли оба.
Несмотря на весомость клада, денег хватило только на смену приборов и на подарки супруге Саши и подруге Олега. Но и это оба посчитали хорошим знаком. Да и вообще, клад воодушевляет на новые поиски!
Третий член команды – Игорь – занимался ремонтом машин. В том числе часто латал Сашину старенькую «Ниву». Однажды они разговорились, и Саша узнал, что Игорь тоже увлекается поисками. А именно – «специализируется» на шурфе фундаментов на месте бывших домов. «Я не люблю далеко ходить. Приехал – копаю». На удивление, у Игоря было довольно много интересных находок. Помимо монет, украшений, колец, его коллекцию составляли очень красивые царские бутылки, посуда с клеймами дореволюционных фабрик и много других интересных вещей. Причем монеты с фундаментов были в более хорошей сохранности, чем «с поля». Игорь практиковал методичный поиск на одном месте, буквально просеивая грунт на глубину до полутора метров. В азарте Игорь мог не есть практически сутками, только поглощал воду литрами. Адский труд иногда давал поразительный результат в виде закладухи или целого клада.
Клады и ценные находки делили поровну, либо продавая сами на аукционах, либо сдавая знакомому перекупщику. Работали всегда очень аккуратно, закапывая за собой ямки. При должном старании, упорном труде и наличии времени плюс кладоискательский фарт эта деятельность давала хороший результат.
Команда была слаженная – ребята испытали вместе как горечь неудач в ходе безрезультатных поисков в глуши, грязи, среди мошкары, в намертво завязшей в грязи машине, так и радость от отличных находок. В команду иногда приходили и новички, желающие по-быстрому найти клад и разбогатеть. Но, нарыв под сотню водочных пробок («алкодирхемы», как их с юмором называли копатели) и несколько «какаликов», с досадой сваливали в закат. У Саши имелись несколько друзей и знакомых, которые выражали интерес к его хобби, предлагали составить компанию на коп. Заранее зная результат, Саша с охотой приглашал всех желающих.
- Ну что, завтра выезжаем, ты еще не передумал? - задавал он стандартный вопрос накануне поездки.
- Конечно, едем, о чем речь. А во сколько выезжаем? - спрашивал его приятель.
- С учетом того, что ты в первый раз, пожалею тебя. Выедем чуть позже, часика в четыре утра.
- А? Что? В четыре утра?! Куда в такую рань, я думал, часов в девять выедем, и нормально. Ну, его тогда, на фиг!
- Слушай, извини, Саш, я тут допоздна в баре засиделся с компанией, никак не могу завтра; давай в другой раз; точно поеду, - получал он ответ в «Вайбер» в ночь, непосредственно перед поездкой от другого товарища, с которым долго договаривались о дате и времени, о необходимом инвентаре и одежде.
- Слушай, завтра могу только на час примерно выехать, потом дела возникли срочные… - кидал СМС-ку третий приятель.
Еще один поехал, но принес тотальные неприятности – на трассе прокололи колесо, затем долго искали шиномонтаж, потом застряли в поле на ровном месте, все измазались в грязи. Вернулись под вечер, без единой находки.
Таким образом, все случайные люди быстро отметались, о чем друзья не жалели. Только их «трио» гармонично работало, дополняя друг друга энтузиазмом, трудолюбием, чуйкой, что в конечном итоге, выражалось емкой формулировкой «копарская удача»…
Команда неукоснительно соблюдала неписаные правила: не копать кладбища, могильники, обходить за версту памятники архитектуры, уважительно относиться к местному населению, не вступать в конфликты. Они не считали себя «черными археологами», ибо это подразумевало нарушение перечисленных выше заповедей. Да и кому какое дело до гниющих в земле, вдали от цивилизации, старых монет, неоднократно перемешанных плугом трактора с пробками и другим более поздним советским мусором? Нарушение «культурного слоя»? Бред. Потому, что металлоискатель брал неглубоко; тысячи заброшенных деревень по всей стране, конечно же, были неинтересны археологам. При любом проявлении недовольства со стороны местного населения предпринимались либо попытки договориться, либо просто менялась дислокация поисков. Но чаще всего команда копарей оставалась никем незамеченной в глуши леса и на заброшенных полевых просторах.
Находки их также были неинтересны музеям – не один раз они пытались сдать пригоршни старых монет вперемешку с крестиками, пуговицами – встречали либо отказ, либо подозрительные досужие расспросы…
С точки зрения «нормального человека» (офисного планктона, по презрительной формулировке Саши), их занятие находилось «на грани окупаемости» - «алмазов пламенных в лабазах каменных» все никак не удавалось найти; много времени и денег забирало оборудование, бензин, провизия, разведка на местности и, собственно, сами поиски. Каждый был уверен, что поведение человека с окоченевшими руками, в берцах пудовой тяжести и в облепленной мокрым снегом «горке», копошащегося в октябрьском раскисшем поле с позиции «нормального человека» представляется скорее вариантом психического отклонения.
Но как только сходил снег в апреле, все трое готовы были вновь и вновь месить глину, пачкать чистенькое оборудование и форму, рыться в земле до изнеможения, ощущая отвыкшим за зиму телом чугунную приятную усталость…
После асфальта началось самое интересное - дорога по пересеченной местности, по полям. Частями заболоченная, заросшая деревьями - старая дорога. По ней и ориентировались. Увидев вдалеке овражек с речкой и старые тополя, поняли, что цель близка. В тени деревьев, скрытые густыми зарослями, темными глазницами смотрели на мир старые дома.
___*___
- Товарищи! Вчера мы ликвидировали последнее кулацкое гнездо в нашем молодом советском колхозе! Этой подлой, законспирированной семейке эксплуататоров Мекешкиных советская власть определит новые условия быта. Будем надеяться, что они перекуются в честных советских граждан! - председатель произносил пламенную речь на очередном общем собрании. - Вы все видели, куда может завести несознательность отдельных элементов! Без обиняков заявляю, что каждого, уклоняющегося от вступления в колхоз, мы будем рассматривать самым пристальным образом, какой такой он есть элемент. А теперь попрошу подходить записываться.
Угрюмая толпа «уклонистов-единоличников» молча выстроилась в очередь к секретарю, записывающему в колхоз.
Проводивший накануне у Мекешкиных обыск Лешка, молодой хулиганистый парень-«комбедовец», крутил в кармане золотое кольцо, которое он нашел под подоконником и утаил от комиссии по раскулачиванию. Искали, конечно, золото и другие драгоценности. Немного мелкого серебра и медных монет Петр Анисимович прикопал около печки, чтобы отвлечь внимание от основной заначки при возможном обыске. И не прогадал.
- Тю-ю… разочарованно протянул председатель, подбрасывая звенящий сверток на ладони. - И это все? Ладно, подписываем протокол и заканчиваем.
Лешка после обыска мчался домой на всех парах. Он сжимал в руке кольцо, тяжело отливавшее в свете луны желтым червонным цветом, и думал о том, что теперь уж его зазноба Оленька согласится стать его женой. Внезапно в темноте перед ним выросли две мужские фигуры и, прежде чем Лешка успел что-то понять, штык «мосинки» мягко вошел ему между ребер. Кольцо выпало из его руки и затерялось в траве.
«Мы наш, мы новый мир построим…» - злобно плюнули на тело Лешки и удалились вдаль крепко обиженные им месяц назад братья Корниловы.
___*___
Оставив «Ниву» на пригорке, команда молча стала пробираться к Калиновке. Шли долго. Утреннее солнце все сильнее начинало припекать, роса обильно покрыла берцы и одежду, что предвещало очередной жаркий день. Природа просыпалась, комары и мошкара роем вились вокруг копарей.
Саша по привычке включил прибор – проверенный и надежный Е-Трак - и шел, помахивая катушкой. Помахивая – это, конечно, громко сказано, потому что в густой высокой траве приходилось то и дело выискивать проплешины или выпутывать штангу.
Игорь и Олег ушли далеко вперед по старой, еле виднеющейся дороге. Саша ускорился, но его продвижение замедляли «цветные» сигналы – пробки и алюминиевая проволока, в изобилии характеризующие наличие бывшей советской деревни. Внезапно в наушниках раздался мелодичный переливчатый сигнал. «Наверное, опять проволока», - подумал Саша, всаживая фискарь в плотную землю.
Вместе с комом земли на белый свет появилось кольцо, желтое и тяжелое. Внутри у Саши ухнуло – как всегда, когда земля дарит неожиданную и приятную находку. Несомненно, кольцо было золотое. Саша знал, что тереть находку перчатками ни за что не стоит, но ничего не мог с собой поделать, каждый раз, как и сейчас, ругая себя за нетерпеливость. Среди неразборчивого клейма и отчетливого «90» он смог прочитать «моей Оксан…»
«Червонная проба!» – восхитился Саша. Отличный подарок на начало поисков! Он позвал товарищей, чтобы поделиться радостью, но те были далеко и не услышали.
«Так, стоп! А с чего это я должен с ними делиться находкой? Никто не видел, как я нашел кольцо, а эти не потрудились даже включить приборы – чешут, как на прогулке. Олег, вон, вообще пивко потягивает». Такие мысли заставили Сашу спрятать кольцо подальше, в карман камуфляжа.
В их команде было принято железное правило: все находки и клады выставляются на коллективное обсуждение и каждый получает равноценный доход от реализации. Все делим поровну – такая была договоренность, и неважно, кто что нашел. Сегодня повезло тебе, завтра повезет мне. Все трое доверяли друг другу, именно это было основой сплоченности команды уже около пяти лет.
Саше было стыдно от своего малодушия и жадности, но кольцо он решил не показывать. Впервые.
Выключив прибор, Саша бросился догонять товарищей. Черные дома под сенью деревьев манили, но в действительности оказались дальше, чем представлялось поначалу.
Прибыв на место, Игорь первым делом прогулялся по бывшей когда-то широкой деревенской улице. По обе стороны раньше стояли дома, а теперь можно было увидеть только рвы почти круглой и квадратной формы с провалившимся центром – домовые ямы. Игорь выбирал себе место для поисков – домовую яму с наибольшим количеством валяющихся вокруг камней и железа. По какой-то странной причине Калиновки не было на общедоступных картах Генштаба, Менде, Шуберта и других, популярных в среде поисковиков. Она оказалась только на одной карте, которую Саша обнаружил в архиве.
Олег неторопливо собрал свой «Фишер», затем покурил и неспешно отправился на прочесывание окрестностей. Его кажущаяся медлительность объяснялась сосредоточенностью – он пытался «почувствовать» новое место, определяя интуитивно наиболее перспективное направление поиска. Это называлось «чуйка». Друзья не раз удивлялись его способности пойти в правильном направлении, продолжить копать там, где, казалось бы, все находки уже появились на свет. И наоборот, прекратить поиски на, казалось бы, перспективном месте. «Чуйка» Олега не раз приводила команду к заветным результатам. А еще Олег много внимания уделял разного рода ритуалам – задобрить «земляного дедушку» пряником или конфеткой, монетами и «чекушкой» водки. Все это Олег выполнял со вполне серьезным выражением лица. Такая «тонкая настройка» на «дух места» (как говорил Олег) тоже приносила результат. По крайней мере, он убеждал в этом себя и друзей. Однажды они выехали по ошибке, заблудившись в лесу, на абсолютно пустое и бесперспективное место. За весь день на троих набралось всего около двадцати убитых царских медяков и «советов». Неоднократно они буксовали, вытаскивали машину практически на руках. И вот на этом месте Олег нашел только одну монету. Но какую! 2 копейки 1927 года дожидались своего часа совсем неглубоко. Олег чуть-чуть не шоркнул ее лопатой. Состояние монеты было отличное для «земляного сохрана», что и подтвердил весьма уважаемый коллекционер, отвалив друзьям круглую сумму – 150 тысяч рублей. Таким образом, это был своеобразный клад, ибо монетка оказалась редкой и весьма востребованной в кругу нумизматов.
В другой раз Олег, «подчищая» за коллегами уже весьма «выбитое» место, «зацепил» золотой Николаевский пятирублевик. Сигнал был хотя и «проволочный», но вполне копаемый. Удивительно, что многие прошли мимо. Именно такие случайные интересные находки вырабатывали в каждом всплеск адреналина и неумолимо затягивали в поиск.
К тому времени, как Игорь уже основательно забурился в фундамент, а Саша пробежался по старой дороге, Олег наконец-то совершил все «ритуалы», собрал прибор и пошел неторопливо прочесывать местность.
Всем троим не давала покоя странная деталь. По данным архива, деревню последние жители покинули в шестидесятых годах двадцатого века. За пятьдесят лет дома должны были сгнить, обрушиться, превратиться в труху. А эти несколько изб стояли, хоть и основательно разрушенные, но стояли, как будто крепко прижавшись друг к другу.
Калиновка раскинулась широко, по обе стороны от небольшой речки. Деревня представляла собой две или три улицы. Об этом можно было судить по заросшим домовым ямам, тополям, диким яблоням и рябинам, шагающим вдоль улиц. Сами улицы тоже заросли травой, кое-где угадывались колеи от колес и телег. Можно было мысленно представить, как здесь семьдесят-сто лет назад кипела жизнь: скрипели телеги, кричали петухи, лаяли собаки, тарахтел трактор или ржали лошади на теперь уже задичавшем поле. Лебеда и чертополох, мелкая поросль молодых берез скрывали пространство когда-то напряженной трудовой деятельности людей. Запустение, заброшенность, огромная бесхозная территория земли – природа отвоевала обратно свое у людей.
Перед мысленным взором Саши проносились картинки прошлой жизни Калиновки: нешуточные страсти и споры революционного времени, злость и отчаяние периода Гражданской войны, слезы и скорбь Великой Отечественной. Он видел, как женщины провожали своих мужей вот по этой дороге на фронт, как немногие из них возвращались обратно – усталые, израненные, измученные войной, но с твердой и радостной уверенностью, что все самое страшное позади, и готовностью наконец-то заняться мирным крестьянским трудом. Как доживали свой век в этих домах последние старики, собираясь по вечерам вместе и вспоминая былые дни. Как кого-то уносили в последний путь или забирали с собой дети в город…
Тем временем решили прервать поиски и пообедать. Поделились первыми находками: немного советской «ходячки», царская полушка и копейка Николая II, крестик, пули, гильзы от «мосинки» и много алюминиевого мусора. Тем не менее, было очевидно, что место – «некопаное» - не было заметно ямок конкурентов-копарей. Расположились на полянке, достали тушенку, хлеб, поставили котелок на портативную горелку, чтобы вскипятить чай.
- Мне казалось, что на меня кто-то смотрит, – изрек в тишине Игорь. Обычно он не разбрасывался словами понапрасну.
- Как это – казалось? – удивился Олег.
- А вот так – копаю, а в спину кто-то пристально смотрит. Оборачиваюсь – никого нет, только эти дома…
Внезапно Олег поперхнулся чаем:
- Ребята, а домов сколько было – три или четыре?
Саша рассмеялся:
- Ты чего, чудик, конечно, три… - вдруг осекся он, увидев стоящие в ряд четыре развалившихся старых дома. И еще рядом – колодец, которого явно не было с утра.
- Да ладно, может быть, утром его заслоняла тень от дерева – вот и не заметили.
Внезапно в одном из домов мелькнула какая-то тень. Не сговариваясь, друзья встали и двинулись в ту сторону. Первый дом встретил их запахом пыли, брошенного жилья. Доски пола предательски скрипели, местами были совсем прогнившими. В красном углу стояла лампадка, патефон был накрыт полуистлевшим куском белой ткани. На стенах висели фотографии людей, которых уже давно не было в живых. Большая печь местами осыпалась. Вдруг с грохотом с печи упал на пол большой чугун.
- Чего, Сашка, уделался со страху? - Олег неприятно захихикал, изображая привидение.
- Надо бы посмотреть, что тут в комоде.
Стараясь не смотреть в сторону кровати с полуистлевшим бельем, Олег не без труда выдвинул ящик комода. Письма, фотографии, открытки советских времен… В его руке появилось несколько монет довольно неплохой сохранности. Закашлявшись от пыли, Саша выбрался на свежий воздух. Вслед за ним вышел и Игорь.
Саша не любил «домушничать». Он считал дом местом, пропитанным энергетикой. Причем эта энергетика была не всегда со знаком плюс. Олег же, несмотря на свои суеверия, не брезговал полазить по старым домам, прихватывая с собой то иконку, то стопку монет, то ложки-вилки и другую посуду.
Звуки внутри дома прекратились, воцарилась тишина.
- Что-то он там слишком долго, пошли проверим, - сказал Игорь.
Зайдя внутрь, они никого не увидели.
- Не мог же он незаметно вылезть в окно. Наверное, залез в погреб, идиот, - Саша был наслышан про коварство подполов, когда горе-копари задыхались в подвалах и погребах старых домов, надышавшись метана.
- Олег! Выходи давай! - прокричал Саша в открытый люк погреба.
В ответ – тишина. Не было слышно даже ветра. Вдруг с улицы раздался крик Олега:
- Мужики, вы где?
Саша с Игорем вышли на улицу и первым делом поинтересовались у Олега, каким образом он оказался на улице.
- Я вышел через дверь, как еще?
- Мы стояли, курили около двери, ты не выходил, чего прикалываешься?
- Мужики, честное слово – я копался в комоде, увидел, как по улице проезжает телега с лошадью, и сразу выскочил наружу. Вас не было. Пошел посмотреть, куда уехала лошадь – не нашел. Потом пошел вас искать.
- Здоров брехать! – ответил Саша.- Небось, надышался метана в яме – вот и чудится тебе всякая хрень! Никакой телеги не было!
Игорь лишь молча закурил. О том, что ему слышались крики и выстрелы, когда он был в доме – решил никому не говорить.
Следующие три часа поисков прошли как обычно. Монет не то, чтобы не было – они были. Но попадались, в основном, убитые обращением и временем «советы» и царская медь.
«А деревня – с историей, да и богатые кулаки в ней жили», - думал Саша. Временами он украдкой доставал кольцо и любовался им. Находка покрывала целый день поисков, поэтому его не особо расстраивал результат.
«А что если кольцо принадлежало Оксане Мекешкиной?» - всплыла из глубин памяти фамилия репрессированной кулацкой семьи. «Найти бы их дом и хорошенько поискать там», - пришла ему в голову мысль. Позвав Игоря, Саша обрисовал ему задачу, и приятели отправились на поиски предполагаемого фундамента кулацкого дома. Они искали следы хорошего пятистенка с прилегающими хозяйственными постройками. По холмам домовых ям было сложно сориентироваться, но друзья наметили пару предполагаемых мест поиска. Копать придется и вширь, и вглубь.
Саша всеми силами отводил взгляд от молчаливых черных домов, но все-таки, краем глаза, он увидел изменения обстановки. В наступившей тишине друзья неотрывно смотрели в сторону уже пяти домов. Причем в трех уже имелись окна с покосившимися ставнями, местами прохудившаяся, но все же целая крыша.
- Твою ж дивизию, что за хрень тут творится? - вопрошал Олег.
- Не желаешь прогуляться до нового дома – посмотреть, что там? – съязвил Саша. - Подышишь свеженьким метаном, может, подводную лодку увидишь.
Почему-то никто не засмеялся в ответ на эту шутку.
- Валить надо отсюда, ребята, – негромко, как бы про себя, сказал Олег.
Машинально размахивая катушкой «Трака», Саша вдруг зацепил чистый и четкий монетный сигнал…
___*___
Мишка с отцом возвращались с ярмарки теплым сентябрьским вечером 1924 года. Они примерно раз в месяц наведывались в райцентр, чтобы обменять продукты и немного свежего урожая на необходимые в хозяйстве вещи: соль, спички, керосин, инструменты.
Делегации рабочих с завода, в свою очередь, рыскали по ярмарке – скупали зерно, муку, свежее мясо. Расплачивались, не скупясь, живыми деньгами – диковинными новыми советскими монетами с серпом и молотом. В куче мелочи, которая звенела в кошеле у отца, встречалось и серебро – тоже новые монеты с рабочим и крестьянином, с молотобойцем, со звездой. Мишка же восторженно крутил в руках большой медный пятак – новенький, блестящий, похожий на золотой. Серп и молот с земным шаром как бы рассказывали о том, что где-то по стране широким шагом идет новая, неизвестная, но такая интересная жизнь. Колоски, обрамлявшие земной шар – это, в том числе и их, Мишки и его отца, колоски, выращенные и сжатые в поле тяжелым трудом.
«5 копеек 1924» - прочитал Мишка на монете. Он уже знал грамоту и цифры.
- Возьми себе на память, - усмехаясь над его восторгом, сказал отец. Мальчишка чуть не закричал от радости. Ему нравилось в этой монетке все, да и много ли он до этого видел настоящих денег? На завалинке дома иногда находил старые, еще царского времени, медные монеты – они были темные и некрасивые. А тут – новенький, блестящий пятак… Сжав монетку в кулаке, Мишка уснул, убаюканный мерным покачиванием телеги. Уже около самого дома телегу сильно тряхнуло, и монета выскользнула из пальцев в грязь. Спросонья Мишка сначала не осознал масштаба потери, но потом залился рыданиями. Ему было очень обидно и жалко себя, жалко монетку.
- Эх ты, олух царя небесного! – отец отвесил ему подзатыльник.
Прошли годы, Мишка, как и многие его сверстники, сгинул на войне. Но на всю свою короткую жизнь он запомнил это чувство горькой обиды от потери такой красивой вещицы. Мысли о детстве, о твердой, но теплой руке отца, о насыщенном запахами трав сентябрьском вечере, о вкусном ужине, приготовленном для них с отцом матерью, о том, как она приласкала сына и вытерла ему слезы, согревали его и зимой, в окруженном немцами лесу под Ленинградом в 1942 году.
___*___
Саша провел несколько раз катушкой «Трака» над одним и тем же местом. Сомнений не было – сигнал чисто монетный. Другое дело, что иногда такой же сигнал выдавала алюминиевая ложка либо медный предмет круглой формы. С глубины полштыка снова явилась в мир пятикопеечная монета 1924 года. Отлично сохранившаяся, с ровной зеленой патиной, она стала бы достойным украшением любой коллекции.
- Ух ты! - удивились друзья.
Такие крупные монеты всегда являются приятной находкой, а пятак был реально красив, да еще и в обалденном сохране. На минуту все забыли про дома. Стали расширять зону поисков, но выходил только медный и алюминиевый мусор. Судя по всему, монетка была обычной «потеряшкой».
Несмотря на удачную находку, Игорь снова предложил сняться и уехать в другое место, пока не наступил вечер. Но остальные его не поддержали. Друзья разбрелись в разные стороны, и через несколько минут раздался радостный вопль Олега: «Николаевский рубль!»
В это время Игорь молча и удивленно рассматривал золотой пятирублевик с профилем последнего царя, поднятый на фундаменте. Никто не обратил внимания на то, что солнце постепенно садилось за горизонт, черных домов стало уже шесть, а в некоторых из них замелькали в оконных проемах серые тени. Все забыли не только об отдыхе и еде, но и о необходимости возвращаться к машине.
Определенно, это место не хотело отпускать их.
Тем временем Игорь уже приметил новую цель – среди травы виднелся остов фундамента старого дома. Причем фундамент был довольно большой по периметру и сложен не из бутового камня, как большинство других, а из массивного кирпича явно царских времен. И действительно: расчистив угол фундамента, друзья увидели на некоторых кирпичах клейма в виде орлов.
- Домик-то был непростой, – произнес Олег.
- Копать, однозначно, – высказал общее мнение Саша.
Верх основательного кирпичного фундамента по всему периметру покрывал высокий бруствер земли: перегнившие бревна сруба, прелые листья и обычный лесной мусор. Как обычно шурфить начали с углов – в поисках «закладных» монет. По традиции, при постройке дома издавна было принято класть на углы монеты. И чем богаче хозяин, тем ценнее монеты использовались в качестве «закладных». Считалось, что это приносит удачу и достаток в дом.
На профильных форумах в Интернете нет-нет да мелькали крупные закладные «портретники» - серебряные рубли и полтины с профилями Петров, обеих Екатерин, Елизаветы. И совсем редко – золотишко изумительного сохрана.
Докопав первым до кирпичного основания, Олег откинул в сторону большой белый кругляш – рубль Павла I. «Не намъ, не намъ, а имяни твоему» - за 200 с лишним лет время не стерло красоту монеты. Сашу и Игоря не нужно было звать – они прибежали сами на место находки. Приятно тяжелая монета пошла по рукам.
- Вы, ребята, как хотите, а я с этого места не уйду, пока полностью его не выбью, – сказал Олег.
Просеяв отвал прибором, он нашел еще две монеты – медную «капусту» (две копейки Александра I) и полушку времен Екатерины II.
Не заставили себя ждать и находки у Саши и Игоря. На брезентовой сумке-«хабарнице» красовались медь и радостно поблескивающее царское серебро.
Друзья с энтузиазмом вновь вгрызлись в землю. Древний, но странно знакомый на уровне подсознания запах исходил от откинутой в сторону земли. Да и не совсем это была земля, не почва, а многолетний перегной из бревен сруба и мусора, впитавших в себя запах человеческого жилья, русской печи, дыма, готовящейся пищи. Так пахнет иногда в погребе старого бабушкиного деревенского дома. Словно в подтверждение этих мыслей, иногда на белый свет выходил битый глиняный черепок; по всему отвалу уже белели осколки фарфоровой посуды, ручки чашек, куски блюдец. На донышке одной из бывших чашек глазастый Саша углядел голубоватую эмблему «курицы» - царского орла.
Несмотря на дрожащие от нетерпения руки, волнение от предвкушения хороших находок с этого места, все трое почувствовали усталость и решили сделать перерыв.
В активе команды на текущий момент уже был солидный багаж: на фоне темных медяков гордо белели и желтели монетки из благородных металлов.
Между тем солнце неумолимо шло к закату – смеркалось. Приняли коллективное решение – вернуться к машине и разбить лагерь. Пока шли, у всех от усталости стали заплетаться ноги, неумолимо клонило в сон, несмотря на адреналин от удачных поисков. Протопав около двух километров до машины, сложили амуницию и находки. Олег с Игорем принялись ставить палатку, а Саша развел костер, повесил котелок с водой. Время от времени каждый бросал быстрый взгляд в сторону урочища. Прошло совсем немного времени, и темнота окончательно окутала окрестности.
Все уснули тяжелым, но беспокойным сном. После целого дня напряженных поисков мышцы ныли, спину тянуло, голова была тяжелой. Провалившись в сон, Саша вдруг увидел худую, длинную руку, тянущуюся к мешку с «хабаром».
- Рубль мой отдайте, нехристи! – то ли хрип, то ли стон. - Рубль мой! Корова целая, мой рубль! – голос неизвестного продолжал ныть и кашлять в темноте.
Саша с удивлением и страхом увидел, что в палатке нет его товарищей, он один, темнота давит со всех сторон, а под рукой, как назло – ни фонарика, ни телефона. Только эта рука, которая шарит в мешке, пытаясь найти тот самый павловский рубль. Онемев от страха, Саша между тем пытался вспомнить, можно ли было купить в то время на рубль корову. Мысли давались тяжело, тело будто онемело.
- Корова моя, рубль отдай, на корову копил! – продолжал стонать голос.
Саше казалось, что если он вспомнит точно, сколько стоила корова, неизвестный оставит его в покое. Внезапно рука вытянулась и поползла по направлению к Сашиному горлу. Неестественно длинная, худая и страшная, она тянулась все ближе. Саша пытался отползти, но уперся в стену палатки.
Судорожно хватая воздух ртом и гася крик, он проснулся. Сердце бешено стучало, рука затекла, и Саша действительно не мог ею пошевелить. Между тем он с облегчением понял, что это был всего лишь сон. Напарники храпели рядом. Мешок с находками валялся в углу, в нем явно кто-то порылся. Под влиянием только что виденного во сне кошмара Саша решил, что неизвестному действительно удалось забрать себе свой рубль. Но думать и развивать далее эту тему ему было лень – сонное оцепенение еще не отпустило его, и он снова провалился в забытье…
…Олег видел себя в той же избушке, куда они заходили днем. Только выглядело все внутри более чисто, опрятно. Фотографии на стенах казались новыми, да и люди на них – более молодыми. На столе приветливо белела свежая скатерть, стоял неправдоподобный блестящий самовар. Вокруг – тишина, на которую он как бы мельком обратил внимание и тут же забыл. У печки хлопотала молодая женщина в красивом сарафане. Кровать была застелена нарядным покрывалом, вручную вышитыми цветами. Наверное, ждет кого-то, подумал Олег. Как и в любом сне, он ощущал себя включенным в происходящее, но видел все как бы со стороны. Женщина ловко подцепила ухватом в печке большой чугун, из которого валил ароматный пар, и поставила его на стол.
- Садись, милый, к столу, дневать будем, – ласково глядя на Олега, произнесла она.
Черты лица у женщины были правильные, непослушная прядка волос выбилась из-под платка. Красивыми сильными руками она поправила волосы, сарафан и смелым открытым взглядом вновь посмотрела на Олега. Лицо ее показалось ему странно знакомым, да и все происходящее в хате было ему как бы родным. …
«Было это все когда-то; со мной или со мной, но другим мной…» - мысли путались, его неумолимо влекло к этой молодой женщине. Руки бессильно висели, однако внутри росло и росло желание обнять ее плечи, прижаться лицом к ее груди и остаться с ней тут. Хотя разум подсказывал ему даже во сне, что оставаться нельзя.
«Она спросит меня, где я был, а ведь мне нельзя признаваться, что у меня жена и дети - так не хочется расстраивать ее…» - думал Олег.
Фото на стене притягивало его взгляд – рядом с этой женщиной был запечатлен он, знакомое свое лицо, застиранная гимнастерка. Да, в городе они как-то зашли сфотографироваться на память уже перед самым призывом в армию в конце 1940 года. Фотограф заставил стереть ее помаду и тушь, чтобы на фото она получилась более естественной, а ему было так жаль ее красоту, которую она наводила специально для него, бережно накрасив губы драгоценной помадой. В воздухе тогда сгущались тучи надвигающейся войны; с финской в их село пришла первая похоронка. Но никто не хотел думать об этом – впереди было еще два дня счастья.
Он, и не он – сидит за столом, смотрит на фото на стене, на улыбающуюся женщину напротив него. Память никак не может вернуть ему ее имя, а спросить, конечно, он боится. Тягуче и ароматно пахнет похлебкой с мясом, застеленная постель манит вдохнуть аромат свежих, накрахмаленных простыней. Он чувствует себя смертельно усталым, вернувшимся, наконец, с долгой войны туда, где его заждались, к родному лицу, которого после его ухода на войну уже никогда не коснулись ни тушь, ни помада.
Он ни в чем не виноват перед ней, что ушел тогда в небытие, а вернулся, забыв про нее и этот уютный дом, но все же он виноват. «Ведь я не жалел себя, Татьяна (внезапно с фотографической ясностью проявилось ее имя), я не мог иначе, никто тогда не мог поступить иначе…»
Женщина молчала, только смотрела на него, черты ее лица стали расплываться, руки – покрываться густой сеткой морщин, густые черные волосы – постепенно редеть и белеть.
- Я тебя ждала, зачем же ты меня покинул, миленок, – тоскливо и со злостью женщина, а теперь уже старуха, бросала ему прямо в лицо обидные слова, кричала, билась в рыданиях.
И тут Олег понял, что картина, которую он сейчас видит, это то последнее, что видела в жизни женщина, жившая в этом доме.
- Татьяна! Татьяна! – кричал он, ему очень не хотелось, чтобы она вот так уходила с обидой на него… - Татьяна!... яна… на… пьяный….
- Как пьяный он дрыхнет! Хрен его добудишься! – внезапно донеслись до Олега знакомые голоса.
В палатке было темно, но Олег понял, что Игорь лупит его по щекам, приводя в чувство.
- Ты охренел совсем! Чего тут орешь во сне?! Разбудил всех, на уши поднял.
- Ладно, не орите, давайте дальше спать, – примирительно пробурчал Олег, и друзья утихли.
Однако сон к нему не шел. На часах было около половины третьего, ночь в самом разгаре, хотя на востоке уже светлела полоса нового дня. Смотреть в сторону домов было все же жутковато. Ни на одном месте, где они до этого останавливались с ночевкой, Олег не испытывал подобного. Все пережитое было как наяву.
«Какая красивая», - думал он про явившуюся во сне женщину. Черты лица ее отпечатались в памяти, ему было очень жаль ее. «Так, наверное, и умерла она на той кровати в одиночестве», - размышлял Олег про виденную днем избушку и кровать, старые фотографии на стене, комод, в котором они так бесцеремонно рылись в поисках монеток и другого хабара.
«Какая жена, какие дети?» - роились в голове мысли.
К своим двадцати семи годам Олег так и не нашел спутницу жизни. Друзья считали его ловеласом; а себя он оправдывал тем, что искал ту, единственную, надежную... Вместо этого, в периоды кладоискательского «фарта», он знакомился и угощал, одаривал покупками постоянно новых девиц. Оценив его сиюминутные щедроты и незавидный материальный «потенциал», подруги сваливали в закат искать новые стабильные источники благосостояния. Некоторые успевали недоуменно покрутить у виска, узнав о его хобби.
Ему стало жутко и стыдно одновременно. Докурив, он вернулся в палатку и заставил себя заснуть.
Игорь ничуть не удивился тому, что Олегу приснился кошмар. Он тоже долгое время не мог уснуть, ворочался, затем ухнул в сон, как в яму. Ему снилось, что он копает фундамент – глубоко, очень долго, а стенки ямы осыпаются, лопата скользит в руках, непослушно вырывается, и землю приходится отбрасывать руками. Там, в глубине, переливается и зовет мелодичный сигнал, но копать приходится все глубже и глубже. И вот уже он слышит заманчивое звучание переливающихся из разбитого кувшина серебряных монет – кто хоть раз слышал этот звон, тот его не забудет. А монеты все льются и льются – громко до такой степени, что Игорь решает - пока хватит, и пытается заткнуть дыру в кувшине. Но она не затыкается, и клад, который еще минуту назад был таким желанным, становится тяжкой ношей, давящей на ноги. Монеты засыпают его до такой степени, что выбраться самостоятельно из ямы не представляется никакой возможности.
«Это то, что ты пропустил… - зашуршал в голове незнакомый голос,- это то, что ты пропустил, пропустил, не нашел, хотя мог найти…»
Задыхаясь и хватая воздух широко открытым ртом, Игорь проснулся. Сердце гулко и часто билось прямо в горле. Ноги и вправду были придавлены – на них, беспокойно раскинувшись, лежал Олег. А потом он закричал...
Остаток ночи все проспали без сновидений, тревожным сном. Утром встали невыспавшиеся, хмурые. Стараясь не глядеть друг на друга и не обсуждая сновидения, каждый пошел заниматься своим делом: Саша распаковывать провизию, чтобы приготовить завтрак, Игорь с Олегом – за дровами и разжигать костер.
Было довольно рано – около пяти часов утра, но летний день начался, солнце радостно светило, костер весело потрескивал. Плотно позавтракали кашей с тушняком, попили кофе с шоколадом. Настроение друзей постепенно приходило в норму. Саша проверил мешок с хабаром – было чувство, что кто-то копошился в нем ночью, но вроде бы все находки лежали на месте. Кольцо тоже приятно тяжелело в кармане куртки.
Заменив комплекты аккумуляторов в приборах и загрузив рюкзаки водой с перекусом, двинулись в сторону деревни. Всем было предельно ясно, чем они сегодня займутся.
Внезапно воздух наполнили неслыханные до этого звуки утреннего большого населенного пункта: лай собак со всех сторон, ржание лошадей, крик петухов, блеяние коз, людские крики и разговоры. Скрипели ставни домов, запрягались лошади, плетью и матом какой-то мужик подгонял ленивого мерина. Словно пройдя сквозь невидимую пелену, друзья оказались лицом к лицу с той самой Калиновкой образца 1932 года…
___*___
Начало августа 1932 года выдалось сухим и жарким. Вся Калиновка, от мала до велика, трудилась на колхозном поле – жатва и покос требовали напряжения всех сил: нужно было до дождя сжать, обмолотить урожай, сдать зерно, заготовить на зиму сено до наступления дождей. Каждому работнику записывались трудодни, на которые можно было отоварить соль, спички, керосин, сахар, инструмент и другие, крайне необходимые в быту предметы. Трудились также на своих наделах по мере сил и времени.
На тот момент кулаков всех вывели, единоличники также перебрались в стан колхозников – председатель умело проводил политику партии, сдавал норму в срок и в полном объеме; из-за чего колхоз был на хорошем счету у руководства. Цель была ясна: работать не щадя себя и других на благо молодого Советского государства, тем более в следующем году намечалось небольшое подспорье в виде пары тракторов «Фордзон», которыми обком обещал снабдить колхоз-передовик.
Но иногда, темными ночами, несмотря на безумную усталость, не шел сон к председателю, Даниле Ефимовичу. Болела душа у него за работящих крепких хозяйственников – того же Петра Мекешкина, который в жаркую пору жатвы мог заменить бы пятерых горе-работников. Но – приказ власти нужно было неукоснительно соблюдать, иначе и самому можно отправиться вслед за Мекешкиными, а то и подальше.
Ходили также слухи, что из-за жары нынче по стране небывало низкий урожай, что на Украине засуха истребила большую часть посевов. У них в районе лето тоже выдалось жарким, но урожай удалось сохранить. Особенно нехорошими были разговоры о том, что нормы сдачи зерна в связи с неурожаем будут увеличены. Но эти слухи разносились уж особенно полушепотом и только в узком кругу… Незавидная судьба ждала источник этой молвы, если кто-то захотел бы всерьез его найти. Выполняющие норму колхозы продотряды не беспокоили, а в соседних районах, слышал он, опять же в виде слухов – продотряды собирали норму вольно или невольно. Иногда даже, говорят, постреливали.
А еще этот свежий указ «Семь-восемь»…
В общем, что-то такое неприятное и тревожное сгущалось в воздухе – сколько лет уже Советская власть, а тяжело! Ох, и тяжело пока живется! Не привыкли еще люди к новому укладу, норовят спрятать, зарыть в землю лишний пуд зерна, втихаря то курочку заведут, то свинку спрячут в погребе. А новая жизнь тем временем шагает по стране – вот недавно совсем провели электричество и радио до сельсовета. Но скоро, верил Данила Ефимович, скоро радио и электричество появятся в каждой крестьянской избе.
В качестве передового колхоза Калиновка несколько раз принимала кинопередвижку – крутили «Октябрь», «Броненосец Потемкин», Чарли Чаплина. Люди тоже верили в хорошие перемены, хотя многое приходилось разъяснять, убеждать сомневающихся…
Мысли неизменно возвращались к перспективе увеличения норм сдачи зерна – люди трудятся на пределе возможностей, не хватает техники, но пока норма выполняется. Пока… Что будет, если нормы увеличат – никак не предугадаешь. Придется шерстить индивидуальные хозяйства, залезать в посевной резерв. А это – новые недовольства и волнения…
В рассветном тумане показались приближающиеся к деревне три мужские фигуры с необычным оборудованием наперевес.
«А вот и ребята-электрики, - подумал председатель.- Как раз сегодня начнут проводить радио в избы – все веселей заживется…»
