Тропа до звёзд. Часть 1. Глава 8

Есть такие уголки мира, время в которых словно остановилось.

Нет, конечно, речь не идёт о бесплодных песках, океанских глубинах или молчаливых, стылых пещерах. Даже в этих, казалось бы, пустынях всё равно продолжается то или иное копошение жизни, привнесённое туда её вездесущими агентами — животными, растениями, грибами, микроорганизмами… Людьми.

Речь идёт о таких местечках, где темпоральная петля проигрывает себя, будто антикварный, заезженный компакт-диск: снова и снова, по кругу, непрерывным и неизменным циклом. Ты знакомишься с подобными тихими заводями в детстве — и навсегда сохраняешь о них тёплые, уютные, золотистые воспоминания. Потом опять попадаешь туда, будучи уже взрослым, умудрённым, тёртым и битым. Ходишь, смотришь. Не веришь глазам.

Всё так же тикают на стене механические — честное слово, механические! — ходики, которым вторит по ночам жук-древоточец. Стол накрыт выцветшей, порезанной столовыми ножами скатертью, и ты даже помнишь, как сам проколупал вот эту конкретную дырку, пытаясь отвертеться от полезной, но крайне неприятной манной каши. В коридоре от веранды до столовой ты спотыкаешься об коробку со швейной машинкой — и знакомо потираешь знакомый синяк, поражаясь, насколько же ничего и никак в этом месте не изменилось.

Нет, перемены происходят. Всегда и везде. Ель возле крыльца подросла, и теперь её нижние ветви утыкаются тебе чуть ли не прямо в лицо, стоит начать спускаться по ступенькам. Один из валунов, окружающих клумбу, лопнул пополам — видать, по трещинам просочилась вода, которая в суровую зиму замёрзла и порвала камень. Соседские дети не зовут играть, а обращаются опасливо и уважительно, на «Вы». И ты понимаешь: время тебя немножко обмануло. Но ты вроде как и сам рад обмануться.

Именно эти ощущения испытал Саймон, когда после своего спонтанного перехода очутился на смутно знакомом, перечёркнутом удлиняющимися тенями пляже. «Всё верно, — мелькнула отстранённая мысль, — дома было раннее утро. А на Фиджи, значит, поздний вечер. Удачно попал».

На причале, окунавшем металлопластиковые опоры в расплавленную медь закатной дорожки, в плетёном кресле сидела смуглая старушка в панамке. Она что-то читала с планшета, который выглядел минимум раза в три старше её самой. Залётный гость решил уточнить своё местоположение.

— Mbula! — выкрикнул он, мучительно пытаясь освежить в памяти скудный словарный запас. — Vosoti au, vei au…

— Да ты не хипеши, лоцман, — откликнулась бабуля, не отрываясь от чтения. — Я и на системном волоку.

Акцент в её речи практически не ощущался. А вот Саймон почувствовал себя дураком, уже который раз за день. Нет, за утро. Нет, вечер же! Кстати, недурно было бы подремать — когда последний раз спал, сутки тому назад, дольше? Сдерживая накатившую от этих мыслей зевоту, он подошёл ближе.

— А почему сразу лоцман?

Не ворчать в любимой манере оказалось сложно, но он почти сдержался. Старушка наконец отложила планшет и повернула к нему морщинистое, улыбчивое лицо.

— А кому сюда ещё сваливаться с такой кислой рожей? Ну и хлопнуло немножко — я слышу-то неплохо для своих лет. А уж два и два складывать умею.

На самом деле, акустическое сопровождение от перехода было едва слышным. Лоцманы инстинктивно контролировали баланс материи в том месте, куда шагали — и это особенно нервировало учёных, изучавших феномен. Другой вопрос, что при переносе массы, превышавшей определённый предел, свой для каждого лоцмана, подобный контроль осложнялся. Поэтому корабли всё же таскали за пределами атмосферы, чтобы не возникало катастрофических перепадов давления.

— А кроме того, тут один из ваших регулярно швартуется. Вы с ним похожи. Родня, что ли?

Саймон вскинулся:

— Подождите… Какой это остров?

— Моала, вестимо, — удивилась бабуля, поправив панамку. — Ты что же, не знал, куда прыгал?

Лоцман обругал себя последними словами. Хорош гусь! А если бы в море плюхнулся? Ну ладно в море, а если в скалу, на атомарном уровне? Хотя инстинкты сработали, как надо — и, по ходу дела, довольно удачно. То-то пляж таким знакомым показался.

— Анджей Фишер, — уточнил горе-путешественник, показывая для убедительности ладонью на себя. — Мой дядя. Не подскажете, где он сейчас?

Старушка окинула его внимательным взглядом, пожевала губами.

— Вообще-то информацию о клиентах разглашать нельзя. Стандарты компании, да и по-человечески нехорошо. Но ты лоцман. И ты похож на своего дядю. А он хороший человек, — и, озвучив это парадоксальное наблюдение, смотрительница причала поколдовала над смартом. — Вот, лови карту. Там стоит метка на яхту. В гости?

— Ага, — обрадовался Саймон, чуть ли не впервые за последнее время. — Спасибо. Честно, очень помогли.

— Привет ему переда… — проворчала бабуля, но лоцман уже шагнул.

И чуть не врезался в широченную, густого шоколадного колера спину. Спина медленно обернулась и проревела:

— Ойя, Сэмми, малыш! Ты ж так угробишься!

«Малыш» сделал шаг назад, потёр чуть было не расплющенный нос и честно признался:

— Ага. Что-то я сегодня лажаю.

Иясу Гэбрэ, двухметровый и широкоплечий амхарец, давний и верный любовник дяди Анджея, широко улыбнулся, сверкнув жемчугом зубов, и, сбавив тон, попенял:

— Давно к нам не забредал, паршивец. Молодец, кстати, что без приглашения. Договариваться заранее — что может сильнее испортить удовольствие от встречи? — и он крепко обнял гостя. Рёбра протестующе хрустнули.

У Саймона по поводу внезапностей было своё мнение. Но озвучивать его он не стал, а вместо этого, пережив медвежьи ласки, уселся на скамью под фальшбортом.

— Плавает? — кивок на волны показал, о ком идёт речь. Иясу вздохнул.

— Уже час как. Сказал, мол, видел тунца, центнера на полтора. Взял своё ружьё — и нырнул. А я тут переживай.

Он уселся напротив и вздохнул ещё раз. Саймон хотел было протянуть руку и похлопать гиганта по плечу, но вспомнил прикосновение отца — и сам дёрнулся. Гэбрэ отметил это движение.

— Тяжело было?

— Что именно? — осторожно уточнил лоцман. Амхарец хмыкнул и развёл руками.

— И то, и то. Корабль тащить, людей спасать — верю, что непросто. Я в ваших лоцманских делах ни в зуб ногой, но верю. А вот твоё шедевральное по краткости интервью только что выложили чуть ли не все стрим-каналы.

Саймон застонал и уткнулся лицом в ладони. Иясу хотел ещё что-то сказать, но отвлёкся. Он посмотрел в сторону, характерным для чтения смарт-данных расфокусированным взглядом, а потом поднялся.

— Ну всё, возвращается охотничек. Наверно, добычу тащит…

Действительно, неподалёку от борта сначала показался ярко-оранжевый буй, а затем голова в маске оксигенатора. Маска раздвинулась, и на любопытствующих посмотрели холодные голубые глаза. «Совсем другие, чем у отца», — подумалось Саймону. Обладатель пронзительного взора тем временем подплыл к заднему трапу, перекинул через борт гарпунное ружьё и поднялся сам.

— Кран готовь, я его таки взял, — скомандовал он амхарцу, и тот принялся поворачивать за борт стрелу подъёмника. А сам Анджей Фишер шагнул вперёд и, как был, мокрый и слегка продрогший, обнял племянника.

— Здравствуй, Сэм. Давно к нам не забредал.

Укороченную, а тем более ласкательную форму своего имени Саймон не любил. Но этим двум людям он простил бы, даже если бы они начали и далее её коверкать, в меру своей фантазии. Именно потому, что не стали бы — а также потому что здесь это ощущалось не самым важным в жизни. Особенно по сравнению с уровнем принятия самого юного лоцмана как личности.

После того, как они втроём затащили на палубу тушу здоровенной рыбины с засевшим в ней гарпуном, Гэбрэ уволок добычу на небольшой камбуз — разделывать, охлаждать и готовить. По части рыбных блюд ему не имелось равных, и сам Анджей вмешиваться в кулинарные таинства даже не рисковал. Вместо этого он влез в шорты, футболку, накинул на плечи слегка линялое пончо и уселся, вытянув голенастые ноги.

— Ну, рассказывай.

— Да что там… — смутился лоцман. — Про транспорт вы, как я понял, уже в курсе.

— В курсе, — согласился Анджей и, порывшись в боковом кармане шорт, вытащил пачку сигарет. Единственная роскошь — помимо личной яхты, естественно, — которую он себе позволял. Стоил настоящий, не облегчённый табак бешеных денег. Впрочем, тут его Саймон со своей любовью к односолодовым изыскам вполне себе понимал.

— А ещё я в курсе, — продолжал дядя, затягиваясь, — что когда у тебя эдакое выражение лица, то значит, ты опять перессорился со всей роднёй и пришёл ко мне искать утешения. Которого я тебе, естественно, не дам. Потому что только ты сам можешь всё для себя разложить по полочкам. А я — ну, помогу. Чем смогу.

Вместо ответа Саймон скинул ему первую попавшуюся ссылку на собственное явление пред светлы очи сборища репортёров. Анджей просмотрел, затем снова затянулся.

— Судя по всему, история там длинная и непростая. Ты отучился откалывать подобные номера лет в четырнадцать, если моя память не спит с другим.

— Я ей посплю, — грозно посулились с камбуза, и старший из присутствующих Фишеров улыбнулся.

— Значит, помню верно. Давай признавайся, что тебя так проняло, что ты окрысился на невинную шуточку моего любезного братца.

Слегка сбиваясь на спорных, по собственному ощущению, моментах, молодой лоцман пересказал события последних суток. Дядя не перебивал. На камбузе стучали ножами и что-то зазывно булькало. Солнце практически село.

— А ещё я так и не могу понять, — признался Саймон. Кинув окурок в глубокую пепельницу, Анджей уточнил.

— Не можешь понять что именно?

— Понять… кто я, — смог наконец сформулировать племянник. Он потёр переносицу и уставился на волны, ведущие свой гипнотический танец испокон веков. Им не было ровным счётом никакого дела до лоцманов, террористов и поисков смысла жизни.

— Я занимаюсь каким-то подростковым самокопанием, — оторвав взгляд от воды, пожаловался Саймон. — То ощущаю себя частью Семьи, то вскидываюсь на любые попытки примазать к общему делу. То бросаюсь спасать корабль, падающий в колодец, то огрызаюсь на людей, обращающихся ко мне «эй, лоцман». Я не вижу своего места в мире, — признался он, осознав, что же тревожило всё это время на самом деле. — Я точно знаю, чего не хочу, но не знаю, чего хочу. Да и с «не хочу» тоже всё как-то мутно. А теперь ещё эта история…

— Не вижу противоречий, — отрезал старший Фишер и поднялся во весь свой немаленький рост. — Ты можешь быть кем угодно и делать при этом что угодно. Все ограничения — у тебя в голове, — костлявый, длинный палец постучал по лбу. — Мой брат, несомненно, ответственный человек, пекущийся о долге перед Семьёй. Только он забывает, что есть жизнь и помимо этого. И ты вовсе не обязан стать новой и улучшенной копией его самого.

— Да я осознаю… — протянул Саймон, но тут снизу снова окрикнули:

— Всё готово! Садитесь жрать, пожалуйста! — и через мгновение. — А то я поднимусь и надеру ваши тощие белые задницы!

— А вот это серьёзно, — флегматично отметил Анджей и направился к спуску в трюм. — Ты хочешь с ним ссориться? Я бы не рекомендовал, — закончил он фразу, ныряя под притолоку.

Молодой лоцман хрюкнул, сдерживая смех. Посмотрел бы он на того, кто решит ссориться с Иясу Гэбрэ! Может, даже венок на могилку пожертвовал.

И тут смарт выкинул уведомление о вызове. Канал не опознавался в списке доверенных, но на запрос идентификатора всплыла пафосная табличка: «Заместитель главы Четвёртого комитета ООН Анжело Оосава». Саймон мысленно застонал. Тут же вспомнилось ещё одно классическое произведение русской литературы: «И ночью при луне мне нет покоя, зачем потревожили меня? О боги, боги...» Но ответить пришлось.

Ооновец выглядел так же устало, как ощущал себя сам лоцман. Тем не менее, он улыбнулся и достаточно вежливо поинтересовался:

— Доброго… Ага, вечера. Прощу прощения, если отвлекаю — me scusi. Саймон, вы могли бы завтра заглянуть в Женеву?