Подарок

Иван целый день мечтал растянуться во весь рост и наконец-то спокойно посмотреть телевизор. Торопливый звонок стал лишней нотой этого вечера. С трудом оторвавшись от дивана, он, шаркая тапками, двинулся в коридор. Ключ с той стороны резко провернулся в замке, дверь распахнулась. На пороге улыбалась счастливая Ольга.

- Между прочим, ты замечал, что время вокруг не просто течет? Оно проваливается
бестолковыми скачкАми между нашими ссорами, - она вынырнула из пальто,
стряхнула с волос убогие южные снежинки.

Иван пристроил одежду на плечики, тоскливо глянул вслед миниатюрной брюнетке.

- Не наши они. Ты сама с собой никак договориться не можешь, - щелкнул выключателем. Прихожая утонула в вечерних сумерках. Он почувствовал, как нежно коснулся ног легкий сквознячок.

Странно, но делать шаг в комнату не хотелось. Не то чтобы обиделся на долгое
отсутствие или не хотел ее видеть - нет. Часть души пропадала вместе с ней и
спустя год вернулась, это было приятно. Где-то глубоко внутри стало тепло... и
пусто. Нечем делиться с любимым человеком. На выжженной земле цветы не
распустились, даже когда появилось солнце.

- Ванюш! - как обычно, требовательно раздался голос из комнаты. - Ты заблудился в своих просторах?

- Интересно, - подумал Иван, - неужели за столько лет она так и не научилась чувствовать меня?

Прислонился щекой к прохладному косяку двери. Увидел ее в проеме окна.
Казалось, давно забытое чувство близости и душевного покоя стало заливать
каждую клеточку.

- Апч-хи! Будь здорова, дорогая Олечка! Ты когда последний раз распахивал это художественное сооружение?

- Сама же такие шторы заказала. Мастера потом спрашивали - не голубой ли я, когда узнали, что один живу. Не всякая баба таких кренделей нафантазирует, оказывается. А мне вот удалось.

Свежий воздух из распахнутой форточки волнами накатывал на функциональные предметы холостяцкой жизни: огромный и оттого одинокий телевизор, узкие длинные колонки по бокам, словно сторожи, компьютер с набором необходимой техники и мягкий по призванию, но твердый по сути кожаный уголок у дальней стены. Шторы находились в этой идиллии на положении слона в посудной лавке, но были неприкосновенны.

- И чем ты недоволен? - ее колючий взгляд царапал, задевая его по касательной.

- Я соскучился, - он пожал плечами. - И устал все время ждать.

- Прости, - благодарно отозвалась она. - Я тебе подарок привезла. Закрой глаза.

- Перестань.

- Не перестану. Закрой. Только сначала сядь.

- На пол?

- Не смешно. Сядь за компьютерный стол. Тут, как в камере, ничего лишнего. Ну, или как в музее. Все мертвое.

- Я устал, - он поднял глаза, надеясь, что она угомонится.

- Вижу. Тут все без меня устало. Сейчас все поправим, потерпи чуть-чуть. Закрыл? - донеслось уже из коридора.

- Угу, - промычал он.

Сидеть с закрытыми глазами было гораздо удобнее. Наслаждаться ее голосом и не
следить за беспорядочным мельтешением. Звук поставленного на столик предмета рубил концы минутной передышке.

- Откры-ы-ы-вай! - скомандовала она. - Тебе поднять веки?

Иван разлепил глаза. На него с небольшой деревянной рамки таращился кот. Обычный квадратный кот из четырех же квадратов: оранжевого, желтого и двух коричневых. Обведенный глазурью по периметру, он был местами посыпан бисером. Дурацкая улыбка и наглые глаза-капельки из шоколада контрастно оттеняли красную бабочку на шее. Похоже, кот был несказанно доволен новому хозяину. Что за чертовщина, - пронеслось у него в голове, - это рисунок. Он не может быть довольным. Отвел взгляд. Снова вернулся к картинке. Нет, он не ошибся. Квадратный действительно радовался жизни. Оранжевые уши-треугольники насторожились в ожидании его реакции. - Дурь какая-то, - тряхнул головой, устало повернулся к женщине:

- Оль, когда ты, наконец, повзрослеешь?

- Ты не понимаешь! - воскликнула она, угрожающе подбоченившись. - Твой склеп нуждается в оживлении!

Комната съежилась в недобром предчувствии очередного геноцида.

- Да. Год назад эту функцию выполнили шторы, - согласился он, вспомнив прошлогодний бедлам. Она тогда срывала жалюзи вместе с креплениями и мечтала о новой жизни, с ним и волшебными ламбрекенами. Кажется, так их называла.

- Ты снова не понимаешь! - возмутилась Ольга. - Это - искусство! Это работа первого мультипликатора нашей Северной телекомпании Елены Федоровой. Ее работами украшено кафе в самом центре города. Очень красиво.

- С каких пор тебя начало интересовать искусство? И потом - откуда это восхищение кафе? Ты же не любишь еду, приготовленную чужими руками. В твоей жизни произошли перемены? - тревожно спросил он и покосился на кота. Тот игнорировал тревогу и счастливым видом призывал верить в лучшее.

Ольга расхохоталась.

- Ты меня видишь насквозь. Только ошибаешься с выводами, как обычно. Я хорошо продала мозги этому кафе. Не без помощи Федоровой. И в порыве благодарности бабуся предложила выбрать любую из своих картин. Помпезные, умные, такие весомые детали интерьера. Я ходила между ними и думала, которая дороже. Пока не споткнулась об это чудо. Его нельзя было не взять. Чувствуешь? - Иван перевел взгляд на котяру. Нахал растянулся в улыбке, расплескивая глазурь оранжевым хвостом.

- Он делится своим кошачьим счастьем. Проведи по нему пальцами. Тебе оно передается?

Как загипнотизированный, Иван положил пальцы на квадраты. Бисер кололся, глазурь отдавала мягкое, почти незаметное тепло.

- Я схожу с ума? - удивился он.

- Нет, - склонилась над ним Ольга. Обвила руками плечи, прижалась губами к колючей щеке. И затихла. Минуты через две прошептала: - Я очень-очень тебя люблю. Когда смотрю на кота, всегда думаю об этом. Каждый раз представляла, как вас буду знакомить. Это не шторы. Не обижай его.

Иван слушал ее, и никак не мог понять: то ли мир перевернулся, то ли, наоборот, все, в конце концов, встает с головы на ноги.

Снег за окном превращался в дождь, в домах зажигались огни. Кто-то собирал детей назавтра в школу, кто-то выяснял отношения, кто-то мечтал о счастье... А к
кому-то оно пришло. Может, ненадолго, может, в виде маленькой картинки на
письменном столе. Все-таки ради этого стоит жить. Так, вероятно, думал
квадратный кот, с улыбкой глядя на двух взрослых людей, которые целый вечер собирали какую-то чушь и говорили друг другу много непонятных вещей.