Пирог с яблоками и математикой

Пирог с яблоками и математикой (рассказ)

«И тут она увидела под столом стеклянную шкатулочку. Шкатулочка свободно открылась, и в ней оказался пирожок, на котором изюмом были красиво выложены слова «СЪЕШЬ МЕНЯ».

Л. КЭРРОЛ «Алиса в стране чудес»

Часть 1.

Меня зовут Марина. Мне скоро 18, и я не понимаю математику. Ну, просто, совсем.

В школе я как-то еще перебивалась с тройки на тройку и то, благодаря папе. Папа делал со мной все домашние задания по математике в младших классах и потом, в старших, – по алгебре и геометрии. В старших классах, когда математика стала особенно сложной, он часами объяснял мне производные, интегралы и логарифмы, и чем график функции икс в квадрате отличается от графика функции икс в кубе. Но я все равно не понимала.

Нет, конечно, я старалась, и что-то вроде бы становилось понятно, но потом снова забывалось, и все эти логарифмы, интегралы и дифференциалы опять становились для меня элементами замысловатой китайской грамоты. Порою и здесь мне виделась красота. Например, меня трогала до слез роковая обреченность гиперболы, которая бесконечно близко стремится к осям х и у, но никогда не может их пересечь. Похоже на неразделенную любовь.

«Марина, у тебя совершенно отсутствует абстрактное мышление!- сетовала математичка Анна Павловна. – Ты – чистый гуманитарий!»

Позднее она махнула рукой и вообще не вызывала меня к доске, а на контрольных работах делала вид, что не замечает моего виртуозного списывания.

И только папа был терпелив и настойчив. Он снова и снова объяснял мне производные, логарифмы, интегралы и прочие математические диковинки , которые оставались для меня террой инкогнито, вызывая состояние легкой паники. Но папа не сдавался, так что, в результате я хотя бы привыкла к этим математическим сфинксам, как к родственникам, которых не выбирают, и больше не сжималась при словах Анны Павловны: «А сейчас у нас, ребята, небольшая контрольная по логарифмам.» Еще меня отчасти спасала хорошо развитая зрительная память, благодаря которой я просто запоминала написание некоторых алгебраическо-геометрических выражений, и могла воспроизвести их на бумаге, абсолютно не понимая смысла.

Папа же продолжал заниматься со мной каждый вечер, упорно желая разбудить мой слепой и глухой к математике мозг. Папа вообще верил, что математика - это просто. Потому что, как правило, у одной задачи есть только одно верное решение, и из определенных причин вытекают строго определенные следствия. Не так, как в жизни.

Эх, папа, папа, зачем же ты так поступил с нами… В одном из фильмов, кажется, там еще играет Рената Литвинова, главный герой говорил о своей недавно скончавшейся матери : «Она от меня сбежала». Вот и папа- сбежал от нас с мамой. Примерно два года назад.

Это позднее, я узнала, что мама, оказывается, знала, о …хм… предполагаемом папином побеге. И вообще, все- всё знали, поэтому были более подготовлены. Скрывали только от меня. И еще я узнала, что рак – это такая болезнь, которая может сожрать человека за считанные месяцы, а может годами откусывать по кусочку. Позже, кстати, я прочла тонну медицинской литературы на эту тему.

Шло время. И все было бы ничего, и без математики люди живут и бывают счастливы, но беда в том, что я твердо решила стать архитектором, как папа. Вот решила и все. А не понимать математику и страстно желать быть представителем такой профессии – ну, просто клинический случай! Я это осознавала в полной мере, но сдаваться не хотела. Такая уж у меня натура. Наверное, папина.

Мама вызвалась мне помочь. Мама, надо отдать ей должное, после папиной кончины держалась молодцом. Конечно, она перестала выглядеть как девчонка (нас иногда раньше путали, принимая за ровесниц-сестер или просто подруг) и стала выглядеть на свой возраст (свои сорок восемь), но не ушла в себя, как это бывает. Она, конечно, стала чересчур много работать, мотаться по командировкам (она у меня журналист), и часто просиживала ночи напролет за статьями, чередуя сигареты с крепким кофе (курить она тоже начала после папиной смерти).

Мама наняла для меня репетитора. Самого первоклассного и дорогого. Вообще-то, их потом было четверо. Они сбежали от меня один за другим. Я помню, как последняя из них, педагог с большим стажем и опытом, кандидат наук, доверительно сказала маме (думала, что я не слышу из соседней комнаты): «Мне кажется, у вашей девочки какие-то психологические проблемы, из-за которых она совершенно не воспринимает математику.»

Она так и сказала, с сочувствием в голосе и слегка растягивая звук «ч»! Психологич-ч-ческие проблемы! У меня психологич-ч-ческие проблемы! Не знаю, что ответила ей мама, я выбежала из квартиры, хлопнув дверью.

Но судьба неожиданно преподнесла подарок, и в архитектурный я все же поступила, вот так! Здесь, конечно, было чистое везение – мне зачли результаты ЕГЭ по математике. А ЕГЭ я написала хорошо, потому что все же смогла подсмотреть шпаргалку. Где она была спрятана и как я ее пронесла, пожалуй, рассказывать не буду, это …личное.

Студенческая жизнь закружила стремительно. Новые дела, новые друзья и трудности тоже новые. На первом курсе было очень непросто, но я старалась и в основном успевала по всем предметам. Кроме математики. С ней у меня по-прежнему не складывалось. Вернее, с ними. Их стало много, самых разных. Математический анализ, линейная алгебра, теория вероятности и другие разновидности «царицы наук» напрасно отнимали у меня ночные часы, совсем не задерживаясь в голове и оставляя на утро лишь темные круги под глазами. И если я еще ухитрялась подсмотреть шпаргалку, непосредственно по теме зачетного билета или по теме текущего семинара, то на дополнительные вопросы преподов, так сказать, «по всему пройденному материалу», начинала молоть такую ересь, что с успехом перечеркивала все предыдущие начинания. В общем, зачеты я заваливала, и к концу первого курса у меня вырос такой огромный хвост по математическим дисцплинам, что дальнейшее обучение в архитектурном стало под вопросом. Короче, я могла вылететь из универа.

Нет, на второй курс меня все же перевели (я прилично успевала по другим предметам, даже, что странно, по чертежным, которые, опираются на расчеты), но условно, как заключенного. Мне (и еще нескольким горемыкам-отстающим) предстояло сдать все «хвосты» за первый курс, и самый первый зачет (именно, по математике) был назначен в понедельник на следующей неделе. Вот он пришел – час икс, момент истины, время «ч». Называйте, как хотите. Вобщем, зачет или смерть! В смысле- профессиональная. Даже декан напомнил мне сегодня утром, когда я спешила на лекцию: «Петрова! Когда же вы наконец разберетесь с долгами? По краю ходите!»

И вот, сегодня вечером, я погружена в подготовку к зачету. Я расположилась в кресле, в гостиной, с «Дифференциальными и интегральными исчислениями», томом первым, лекционными тетрадками и ноутбуком. Сегодня -вечер пятницы и , конечно, хочется немного развеяться. Учебная неделька была та еще - по восемь пар каждый день плюс разные консультации! Звонил Стас, приглашал в кино, Светка с Иркой звали в кафешку, но всем пришлось отказать. Этот вечер (как и многие другие) я проведу вместе со своей старой строптивой знакомой – госпожой Математикой.

Примерно через два часа мама пришла с работы, и вот уже составила мне молчаливую компанию. Она усаживается в соседнем кресле со своим ноутбуком , папками и многочисленными блокнотами, исписанными мелким почерком. Завтра у нее очередная командировка куда-то в Тмутаракань, и она торопится закончить предыдущий материал. Мама рассеянно смотрит на меня. Обычно я занимаюсь у себя в комнате, но сегодня в гостиной удобнее – повсюду можно разложить больше книг и тетрадок. Мама предупреждает, что будет курить.

-Валяй,- пожимаю я плечами.

Время летит незаметно, мы обе поглощены работой. В комнате повисает легкое облачко горьковатого дыма маминых сигарет. Примерно в два часа ночи она наливает себе десятую чашку кофе (после пятнадцатой сигареты), недовольно смотрит на часы и ворчливо бросает мне:

-Иди, ложись!

-Сама ложись!- огрызаюсь я и снова утыкаюсь в определение дифференциалов.

Нет, я все-таки не понимаю. Вот, например, дифференциалы. В определении написано, что дифференциал – это бесконечно малая величина. А как же тогда при суммировании, или , по научному говоря, при взятии интеграла, эти дифференциалы дают вполне конечное и осязаемое число? Они же ведь б-е-с-к-о-н-е-ч-н-о малые. Непонятно….

Кажется, я засыпаю прямо в кресле с «Дифференциальными и интегральными исчислениями» на коленях. Мне снится удивительно яркий сон. В этом сне я бегаю босиком по цветущему лугу в легком сарафане, с сачком в руках. Им я ловлю разноцветных , умопомрачительно красивых бабочек с перламутровыми крыльями . Только я знаю, что это вовсе не бабочки, а интегралы, факториалы и логарифмы, и мне надо, ну, обязательно надо, поймать хоть кого-нибудь !

Но у меня ничего не выходит. Я подкрадываюсь, замираю, делаю обманные движения, потом резко набрасываю сачок, но всякий раз, в самый последний момент бабочки ускользают от меня, взмахивая полупрозрачными крылышками. Так продолжается довольно долго, так что, в конце концов, обессиленная, я падаю в траву и плачу. Да вдобавок еще какое-то крошечное и злое насекомое, похожее на комара, но я точно знаю, что это бесконечно малыйдифференциал, очень больно кусает меня в щеку. Я громко кричу , ведь, правда, очень больно!

-Марина, проснись! - мама тормошит меня за плечо - Марина! Проснись, слышишь!

Вздрагиваю и открываю глаза. «Дифференциальные исчисления» с громким стуком валятся на пол. С полминуты прихожу в себя.

-Тебе приснился кошмар? - спрашивает мама, кладя прохладную ладонь мне на лоб.

-Ну, да. Математический, - бормочу я и снова закрываю глаза.

-Марина! Нельзя же спать в кресле!- не отстает мама. – Иди, ложись в кровать!

Большие часы в гостиной показывают три часа ночи, и в полусне я все-таки плетусь в свою комнату с «Исчислениями» под мышкой. Мама провожает меня задумчивым взглядом. Она-то, кажется, вообще никогда не спит.

Новый день начинается серым рассветом, нехотя вползающим в мою комнату, в оконном проеме маячит кисельное размокшее небо. Еле вырвавшись из объятий тревожного сна, я медленно открываю глаза и силюсь вспомнить хоть какие-нибудь теоремы и определения, которые учила прошлой ночью. Но в голове совершенно пусто. Заученные знания испарились, улетели, словно бабочки, помахав тонкими крылышками. Боже! И почему я такая глупая! Я вздыхаю и вновь закрываю глаза. Мне никогда не сдать математику. Никогда! Пора уже с этим смириться. До понедельника мало что изменится, и со шпаргалкой в этот раз точно не прокатит. Прощай, архитектура! Прощайте прекрасные города моей мечты! Прощайте линии и формы великих архитектурных шедевров Москвы, Парижа и Милана! Конечно, я смогу всегда восхищаться вами как любитель, но никогда – профессионально! Я никогда не проникнусь вашими тайнами и не пойму их до конца. А мне так хотелось быть чуть – чуть причастной к величию «застывшей музыки» . И, как папа, властвовать над белыми макетами прекрасных городов. Я больше никогда не смогу с гордостью сказать, что я….

-Марина, иди завтракать!- зовет с кухни мама, перебивая поток моих трагичных мыслей. –Ну, просыпайся! Омлет стынет!

Надо же, она еще не уехала в свою Тмутаракань за очередной сенсацией. На нее совсем не похоже.

Я еще немного лежу, оплакивая погибшего в себе архитектора, потом все же встаю и нехотя убираю постель.

Мама хозяйничает на кухне. Конечно, хозяйничает - громко сказано. Когда я вхожу, она старается соскрести со сковородки в тарелку студенистую желтоватую массу. Наверное, это и есть омлет.

-Привет, - хмуро бросаю я ей и наливаю себе кофе.

-Привет,- отвечает она, наконец-то справившись с омлетом.- Садись, у меня все готово.

-Я вижу, большое спасибо, -вежливо отвечаю я, недоверчиво косясь на содержимое тарелки.

У мамы от недосыпа под глазами залегли синие глубокие тени, но, в остальном, она выглядит неплохо, даже бодро по сравнению со мной. Конечно, она очень бледная, но, по-моему, я – хуже. Прихлебываю кофе и лениво тыкаю вилкой в несъедобный омлет.

-Как спала?- спрашивает мама.

-Я-то хоть как-то спала,- язвительно отвечаю я. - А ты, наверное, уже превратилась в зомби от своей работы. Знаешь, им не надо ни пить, ни есть, ни спать. Хотя нет, - вспоминаю я,- зомби не смог бы столько курить. Он уже давно умер бы во второй раз.

-Очень смешно, Марина,- фыркает мама и наливает себе кофе.

-Тебе, кажется, сегодня снились кошмары,- напоминает она, садясь напротив.

-Ну, да. Было дело,- соглашаюсь я, все-таки решившись приступить к омлету. Омлет ведет себя как живой, - никак не накалывается на вилку и упорно ползет назад , в тарелку.

-Послушай, Марина, нам надо поговорить,- мама обхватывает ладонями чашку с кофе, будто греет озябшие руки.

Хм, поговорить. Это означает, что говорить в основном будет она, а я буду только слушать.

-Ну, давай,- разрешаю я, наконец-то подцепив непослушный омлет и пытаясь донести его до рта.

-У тебя какие-то трудности в университете?- спрашивает мама.

-Ну, да, есть немного,- признаюсь я, все – таки не удержав омлет. В последний момент он плюхается на стол, одаривая мою пижаму жирными брызгами.

-Не хочешь рассказать поподробнее?- не отстает мама. - Что там у тебя случилось?

-Ничего особенного,- пожимаю я плечами, оставив омлет в покое. - Небольшой завал с математикой. Знаешь, в понедельник должен быть решающий зачет.

-Решающий?- переспрашивает мама.

-Ну, да. Зачет, или гуд бай, универ.

Мама слегка округляет глаза.

-Неужели так все серьезно? А почему ты мне ничего не сказала раньше?- удивляется она.

-А зачем?- я снова пожимаю плечами.- Можно подумать, что ты собираешься сдать все эти математики за меня.

Мама достает из кармана пачку сигарет и зажигалку, рассеянно ищет пепельницу. Я выкидываю омлет в мусорное ведро, и делаю себе большой бутерброд с сыром. В отличие от проклятого омлета сыр ведет себя прилично и никуда с хлеба не уползает.

-Насколько я помню, математика еще со школы давалась тебе нелегко, - напоминает мама, закуривая.

-Вот, спасибо! - с упреком бросаю я. – Такие ободряющие слова, ма!

-Скажи мне, а ты действительно так хочешь быть архитектором?- спрашивает она. –Я просто хочу сказать, что, возможно, не стоит так мучиться, если совсем ничего получается.

-В каком смысле?- не понимаю я.

-Ну, в том, смысле, что еще не поздно перевестись в другой вуз, на другой факультет, где не нужно так учить математику. Может, попробуешь, например, к нам в журналистику? Я бы смогла тебе помогать…

Я злюсь.

-Меня не интересует твоя журналистика,- отвечаю я. –Я хочу быть архитектором, ясно?

-Скажи, это …из-за папы? –осторожно спрашивает мама. -Ты хочешь быть архитектором, как папа? В память о нем?

Я молчу. Я так много хотела бы сказать в ответ на это. Но я молчу.

-Послушай, Марина,- продолжает мама.- Не надо мучить себя так долго. Я, думаю, что, если бы ты выбрала более подходящую профессию, то папа был бы только рад. И он бы никогда…

-Не надо о папе! –резко прерываю я ее.

Мама замолкает, и ее глаза на миг становятся совсем беспомощными, даже испуганными. Она еще крепче сжимает чашку, словно никак не может согреть озябшие руки. Я чувствую легкий укол совести.

-Ну, ладно, ма. Мне надо заниматься. Спасибо за завтрак, -миролюбиво говорю я, собираясь идти в свою комнату.

-Марина,- говорит мама очень мягко, - прошу тебя, отдохни в эти выходные. Отвлекись от математики. Ну, съезди на дачу к Ольге Андреевне, подыши свежим воздухом.

Ольга Андреевна-это моя бабушка, папина мама. Она до первого снега живет на даче, и приезжает в свою московскую квартиру лишь на зимние месяцы. После папиной смерти, мы навещали ее всего пару раз. Так нам всем было некогда – я пропадала в университете, а мама - в командировках. Конечно, надо бы съездить и навестить. Но не сейчас.

-Нет, в другой раз, -говорю я маме.- Мне и правда надо заниматься.

-Но, Марина, пожалуйста…,-не отстает мама.

-Нет, ма! Правда, не могу,- решительно отвечаю я. - Не сегодня.

-Подожди, Марина, - останавливает меня она. – Сядь! В ее голосе нарастает напряжение. Она отставляет в сторону чашку и вытягивает из пачки очередную сигарету.

-Ну, вот, что…. В этот раз я настаиваю, - говорит она строго.

-На чем это?- равнодушно спрашиваю я.

Мама закуривает и выпускает неровное колечко дыма.

-В этот раз я настаиваю на твоем послушании,- поясняет она. -На правах родителя я ставлю тебе условие,- мама смотрит на меня, и ее глаза становятся совсем светло-зелеными. Обычными такими они бывают, когда она принимает какое-либо окончательное решение. На ее лбу четко проступает тонкая морщинка.

-Какое еще условие?- настораживаюсь я.

-Либо ты сейчас соглашаешься поехать на дачу к бабушке и остаться там до понедельника, и я, со своей стороны, помогаю тебе всеми правдами и неправдами остаться в университете: задействую свои связи, или даю взятки в крупных размерах, или умоляю декана, стоя на коленях, или угрожаю разгромными статьями и бог знает что еще, но ты получаешь свой шанс , либо….,-мама выпускает еще одно неровное колечко, - ты не соглашаешься и не едешь к бабушке, а продолжаешь учить математику, и затем справляешься со всеми трудностями самостоятельно. Условие контракта окончательное, и обсуждению не подлежит. Я не шучу, Марина.

Ее глосс звучит твердо. Она небрежно гасит недокуренную сигарету в пепельнице и снова внимательно смотрит на меня. Она и в самом деле не шутит.

-Я почти уже совершеннолетняя, - напоминаю я ей .-И ты не должна так со мной разговаривать!

-Да хоть семидесятилетняя,- пожимает плечами мама.

И вот тут я чувствую, что поджимаю хвост. Иными словами, капитулирую. Полностью и безоговорочно. Ведь так заманчиво заручиться поддержкой сильной родительской личности, а моя мама–очень сильная. Уж это нельзя не признать.

-Ты давишь на меня, это просто шантаж!- все-таки пытаюсь урезонить ее я.

-Ну, да,- соглашается мама, уже увлеченно ковыряя вилкой омлет.- Может быть.

Тогда я гордо вскидываю голову и, собрав остатки достоинства, медленно произношу:

-Ну, хорошо. Я подумаю.

-Подумай,- милостиво соглашается мама.- Выезжаем через два часа.

Я вздыхаю и встаю из-за стола.

-И вот что, Марина!- останавливает в дверях меня мама. - Никаких книжек и тетрадок по математике до понедельника. Это часть договора.

-Ты какой-то неправильный родитель, - все-таки высказываю я ей.- У тебя все наоборот! Не даешь ребенку учиться!

-Иди, ребенок, собирайся, - миролюбиво отмахивается она.

Сумку я собираю под маминым присмотром. Нет, она, конечно, делает вид, что крутится возле меня просто так , на самом деле следит, чтобы я не взяла с собой оба тома «Дифференциальных и интегральных исчислений». Когда она отвлекается на минутку, переговорить с бабушкой по мобильному (бабушка уже беспокоится, что мы с мамой хотим на обед), я все-таки запихиваю в сумку тетрадку с лекциями. Да, вот такая я. Совсем уж никудышная. Глупая, и вдобавок лгунья. Настроение падает ниже плинтуса.

Мама сажает меня в свою «Тойоту», бросает сумки в багажник (набралось много всякого разного), и, попетляв по дворам (ох, уж этот вечный ремонт теплотрасс! Как он достал -ни пройти, ни проехать!), выруливает на автомагистраль. Здесь «Тойота» быстро набирает скорость, и вскоре мы летим стрелой по мокрому серому асфальту.

Дорога почти совершенно свободна, - то ли погода распугала всех потенциальных дачников, то ли большая часть из них подалась на дачи вчера, в пятницу, а, может, просто уже не сезон,- не знаю, но едем мы быстро, приятно и без помех.

Погода удивительным образом меняется к лучшему. Постепенно хмурое небо то там, то тут, прорывает чистая синева, которая вскоре ширится и растет, очищаясь от грязных серых клочков.

Мы, конечно же, заезжаем в супермаркет и накупаем там такое количество всякой снеди, что хватит, пожалуй, на целый пионерский лагерь. Вот такая у меня мама. Она всегда боится быть кому-то в тягость. Поэтому компенсирует свои маленькие просьбы так, как только может. Мы загружаем гору продуктов в багажник и продолжаем путь.

По дороге молчим. Потом мама включает радио. Волна недовольно щелкает и шипит, но вскоре послушно ложится на нужную частоту, и мы слушаем песню. Кажется, это Луи Армстронг и Элла Фицджеральд исполняют «Summertime». Мужской голос , густой, с хрипотцой, неспешно вторит женскому , низкому и чарующему. Я слушаю и, постепенно отвлекаюсь от своих невеселых мыслей и погружаясь в мельканье пейзажей за окном.

Наша дорога лежит в деревню Павлово, где и находится бабушкина дача. Это не так далеко, всего лишь в 70 км от МКАДа. Бабушка, Ольга Андреевна, папина мама, заядлая дачница и проводит на своих десяти сотках в Павлово большую часть года, вплоть до зимних морозов. Уезжает она туда уже ранней весной, когда еще не стаял снег.

Под финальное джазовое соло Луи Армстронга «Тойота» подкатывает к бабушкиной калитке и робко останавливается перед ней. Бабушка уже торопится к нам по садовой дорожке, изнутри палисадника.

-Наденька, Мариночка! Ну, наконец-то, дорогие мои! Наконец-то, приехали!

Я давно не видела бабушку, поэтому замечаю, как она похудела. И перестала подкрашивать волосы, как делала раньше. Они небрежно собраны в толстый пучок у нее на затылке и торчат по бокам пушистыми седыми прядями. На бабушке молодежные джинсы, которые, кстати, ей в самый раз, толстый вязаный свитер и резиновые сапоги.

-Привет, ба!- кричу я, стараясь поскорее выбраться из машины и обнять ее.

-Здравствуйте, Ольга Андреевна, вот и мы,- сдержанно здоровается мама. Мама всегда ведет себя в присутствии бабушки очень сдержанно, как школьница у доски.

-А у меня и обед уже готов! Устали с дороги-то!- хлопочет бабушка.

Следом за ней, навстречу нам по садовой дорожке бежит рыжий кот Разбойник. Желто-зеленые глаза смотрят внимательно, пушистый хвост - трубой. Я хватаю его на руки и чмокаю в рыжую макушку.

-Салют, дружочек, как же я давно тебя не видела! Ах, ты, мой маленький!

Разбойник приветливо фыркает, но из объятий вырывается, не перенося моих нежностей. Надо сказать, что Разбойником его назвали за крутой нрав, шрам на левом ухе и способность держать всю местную кошачью братию в подчинении.

-Вот, мы тут кое-что купили, Ольга Андреевна, - говорит мама, выгружая из багажника многочисленные пакеты. – Так, немного еды.

-Ах, Надя, ну, зачем!- всплескивает руками бабушка.- Ну, зачем так много всего! Ну, это же и за месяц не съесть!

В следующие десять минут, пока мы с мамой выгружаем пакеты с продуктами и сумки с вещами, бабушка энергично отчитывает маму за напрасные траты. Мама вяло и смущенно оправдывается, а мне вдруг становится весело и как-то уютно. Мы так давно не собирались у бабули и не слушали ее поучений!

Следующие два часа мы с мамой кайфуем. В прямом смысле этого слова. Бабушка кормит нас таким вкусным обедом, что просто можно проглотить язык. На первое она угощает наваристым борщом со сметаной и душистым черным хлебом, на второе – запеченным мясным рулетом с орешками и зеленью, а на третье - мы пьем ароматный чай с нежнейшей творожно-яблочной запеканкой. После такого роскошного пиршества в мое настроение добавляется несколько ярких красок, и даже у мамы на щеках появляется нежный румянец.

Поблагодарив бабушку, мама собирается в обратный путь, но бабуля строго заявляет, что маме необходимо отдохнуть пару часов перед дорогой, и решительно раскладывает большой диван в гостиной. Мама слабо сопротивляется, объясняя бабушке что-то про завтрашнюю командировку и про еще несобранные в Москве вещи, но , видно, сон все же смаривает ее помимо воли. Я устраиваюсь рядом с мамой. И вот уже через десять минут мы обе блаженно сопим под теплым пледом. Разбойник уютно устроился в ногах. Да и как не уснуть после такого обеда и на таком воздухе… А воздух здесь, и правда, – особый: настоящий, густой, пахнет осенней листвой, соснами и вызревшими яблоками.

Мама уезжает в Москву под вечер, выспавшаяся и отдохнувшая. В дорогу бабушка собирает ей целую сумку пирогов с яблоками, баночек с яблочным вареньем, со всякими джемами и бог знает какой еще снедью. Мама, конечно, отнекивается, но бабушку не переспорить даже с маминым профессиональным навыком красноречия. Прощаясь на крыльце, бабушка обнимает мою маму и говорит:

-Наденька, бери отпуск и приезжай ко мне погостить. Я хоть тебя откормлю, а то вон какая стала - одни глаза остались…

Мама благодарит и обещает. Потом тоже просит бабушку касаемо меня.

-Ольга Андреевна, вы ей, главное, побольше какой-нибудь работы дайте, на свежем воздухе, в саду. Чтобы от учебы немного отвлеклась. А то ей уже кошмары снятся...

-Да, не беспокойся, Наденька, уж работы у меня хватит, -заверяет бабушка.

-Эй, заговорщицы, я между прочим, все слышу,- ворчу я на них.

Мама целует нас обеих и уезжает в темно-синюю, вечернюю даль. А мы с бабушкой возвращаемся в дом и еще долго пьем чай с яблочным вареньем.

Часть 2.

Бабушка выполняет данное маме обещание и загружает меня по полной программе. Весь остаток субботнего вечера я помогаю ей варить яблочный джем и всякие варенья. Надо сказать, что урожай яблок в этом году выдался на славу, особенно антоновки, и бабуля делает большие запасы на зиму. Сидя на кухне, я режу яблоки на мелкие дольки и складываю их в аккуратный эмалированный тазик. Бабушка колдует над другим таким же тазиком, на плите . Она бережно перемешивает яблочное варево и снимает пенки, одновременно успевая возиться с шарлоткой и оладьями. На кухне стоит свежий яблочный аромат такой силы, которого, пожалуй, не было ни в одном спа-салоне, ни при одном ароматерапевтическом сеансе.

-Мариш, а что у тебя за неприятности-то в институте?- как бы между прочим спрашивает бабуля, аккуратно складывая пенки на фарфоровое блюдце.

Ну, конечно, мама , наверное, успела все рассказать.

-Да ничего особенного, бабуль. Так, по математике зачет один предстоит.

-Трудно учиться-то? - не отстает бабушка.

-Да нет…,-нехотя отвечаю я. – Так иногда…

Бабуля кивает, и начинает рассказывать о своей юности, выкладывая на сковородку новую порцию оладий. (Иногда на кухне она напоминает мне восьмирукую индийскую богиню, - так ловко умеет управляться со всеми делами одновременно.) В годы своей юности бабушка хотела поступать в педагогический, но жизнь распорядилась иначе. Послевоенное время, разруха, голод,- надо было помогать маме, моей прабабушке, растить младших братьев, и бабушка пошла работать в пекарню, даже не окончив десятилетку. Она так и проработала там всю жизнь. Свою школу бабушка вспоминает с теплом, ей всегда нравилось учиться, а учителей она считала самыми главными людьми на земле, самыми интересными. Еще она доверительно сообщает мне, что математика тоже ей давалась, мягко говоря, с трудом. Я улыбаюсь.

-Ах, бабуль, если бы ты знала какая математика сейчас в универе! Та, школьная математика показалась бы тебе цветочками!

-Вот как,-удивляется бабушка.-А мне казалось ничего нет сложнее математики в старших классах…

-Ха! Если бы так!

И, чувствуя назревшую потребность выговориться, я все-таки рассказываю ей о разных точных дисциплинах, о бескрайнем океане понятий, определений и теорем. И, конечно же, жалуюсь на коварные дифференциалы.

-Вот, как это можно понять, ба! Существует такая величина – дифференциал, очень малая, бесконечно малая часть чего-то. А при их интегрировании, то есть при взятии суммы этих самых дифференциалов, - поправляюсь я, стараясь говорить понятно для бабушки (хотя, если честно, это уже не важно, поймет бабуля или нет, мне просто хочется выговориться), -получается вполне определенная конечная величина. Из бесконечно малых – конечная, определенная! Как так?!

-Да…Дела! –она качает головой с самым серьезным видом. Я невольно улыбаюсь. Бабушка все принимает близко к сердцу.

-Да, ладно, ба, не думай об этом. Ну, не сдам, не быть мне архитектором, -вздыхаю я.-И давай не будем больше об этом вообще разговаривать, -прошу я ее.

-Конечно, конечно, Мариш, не будем, раз не хочешь,- кивает бабушка. -Только, знаешь, что я думаю об этих твоих…как их?

-Дифференциалах,- авторитетно заявляю я.

-Да, о них. Я вот думаю, что один такой..ди..ну, вообщем, если он один такой сам по себе, то похож на мучную пылинку. Ведь что такое мучная пылинка? Пфу, пустяк!-бабушка дует на пальцы, испачканные в муке, поднимая крохотное белое облачко. –А если их много-много взять…как там это называется?

-Проинтегрировать,-подсказываю я.

-Ну, да. Так вот, если это сделать, и много-много их таких взять, то получится, например, пирог. Очень определенная и вкусная величина,- с этими словами бабушка протягивает мне кусок яблочного пирога. Во время сбора урожая яблок пироги с антоновкой у нее не переводятся

-Ну, знаешь, ба, это лучшая лекция по дифференциально-интегральному исчислению, которую я когда-либо слышала, - улыбаюсь я, откусывая пирог. –Вот бы вся математика была такой простой и вкусной. Запечь бы ее в пирог, съесть, и все понимать!

-Хорошая мысль, -с серьезным видом кивает бабушка, выкладывая в форму очередную шарлотку.

Наступает воскресенье, последний день перед зачетом, и на душе у меня медленно, но верно скребут кошки. Правда, бабуля постоянно мешает сосредоточиться на невеселых мыслях и почитать тайком провезенную тетрадку. Она вручает мне лопату, грабли, старую телогрейку и буквально заставляет работать в саду. Вернее, ее впечатляющий рассказ о ее, бабулином, здоровье, больных ногах и высоком давлении, а также об острой потребности в помощниках по хозяйству, которых ей так не хватает, и которые приезжают к ней очень редко (многозначительный взгляд), способен вызвать угрызения совести даже у последнего хама. Я откладываю в сторону лекции (не судьба!), переодеваюсь, беру инвентарь и иду в сад. И там, в саду, под чутким руководством бабушки я битых четыре часа гребу листву, подметаю дорожки, копаю и перекапываю влажный черный дерн возле яблонь, укрываю пленкой какие-то деревца и кустики, собираю в большие ведра опавшие яблоки, которым нет конца, в общем, - выкладываюсь по полной. Ближе к обеду я чувствую себя шахтером, отработавшим подряд две смены. Надо отдать должное, бабуля кормит меня наивкуснейшим и очень калорийным обедом. Я настолько проголодалась, что быстро поглощаю все в двойных порциях, даже не вспомнив о своей обычной дневной кефирной диете. Какая там диета!

А после обеда все начинается заново: копаю, гребу, мету, укрываю…Бабушка к тому же начинает капризничать, то это не так сделала, то здесь надо переделать, то здесь перекопать, то там сгрести листву…В общем, к вечеру я уже еле переставляю ноги, и грабли частично использую в качестве опоры шатающемуся от усталости телу.

-Все, бабуль, не могу больше! Остальное - в следующий раз!- выдыхаю я и плюхаюсь на садовую скамейку.

-Хорошо,-милостиво соглашается бабушка. –На сегодня и правда, хватит. Ну, хоть немножечко разобрались в саду. Спасибо, Мариш!

И это называется «немножечко»! Сил спорить уже нет, и я молча киваю.

В сенях принимаю душ с отваром ромашки (бабушка принесла, сказала, что так быстрее снимется усталость), жадно пью чай с яблочным пирогом, желаю бабуле спокойной ночи, и валюсь в своей комнате на кровать. Честное слово, чувствую себя шахтером, отработавшим подряд четыре смены. Даже думать сил не остается.

На тумбочке пиликает мобильник, звонит Стас. Он спрашивает, как у меня настроение и предлагает встретиться завтра, после зачета. Я соглашаюсь и, в свою очередь, предлагаю пойти сразу в кафе - праздновать мой скорый вылет из универа, потому что, наверняка, не сдам. Стас называет меня непроходимой пессимисткой и откалывает пару ободряющих шуточек.

После его звонка, слова «зачет по алгебре и математическому анализу» маячат неизбежной реальностью, и меня вновь охватывает состояние паники. Сон и усталость отступают. Я открываю тетрадь с лекциями, и в последний раз отчаянно пытаюсь в них вникнуть, словно утопающий, спасающийся из морской пучины. Интегралы презрительно улыбаются мне удлиненными изящными фигурками.

Через пару минут умственных усилий на глаза наворачиваются слезы. Нет, я никогда в этом не разберусь. Никогда! Пора смириться и принять все как есть! Но на зачет я все же явлюсь, папа учил достойно принимать удары судьбы.

Внезапно дверь приоткрывается и в комнату заглядывает бабушка. Следом за ней просовывается любопытная рыжая морда Разбойника.

-Марина, ты чего не спишь?- удивляется бабушка.- Смотрю, свет горит. А я думала, ты так устала…

-Еще как,- признаюсь я.- Но мне надо немного позаниматься перед завтрашним днем.

-По математике, что-ли ?- интересуется бабушка.

-Ну да, -вздыхаю я.

-Да брось ты это, Мариш,- советует она.- Перед смертью не надышишься.

-Ну, спасибо, ба. Умеешь поддержать в трудную минуту, -ворчу я.

-Ну, я имею в виду, что если весь год чего-то там не понимала, то сейчас уж вряд ли поймешь, -улыбается она.

-Ладно, ба, разберусь, -отмахиваюсь я, снова погружаясь в лекции.

-Ну-ну,- вздыхает бабушка, -а мы с Разбойником вот спать пойдем…Спать хочется. Да и дождь, как будто, начался…

По крыше, и правда, царапают мелкие капли дождя. Погода ухудшается. Н-да, обидно будет, если завтра придется шлепать до остановки по лужам.

Еще раз пожелав мне доброй ночи, бабушка уходит. Рыжим хвостиком за нею следует Разбойник.

Через пару минут дверь моей комнаты отворяется вновь. Я вздрагиваю и роняю тетрадь на одеяло. Тьфу ты! и в самом деле стала какая-то нервная! Пора принимать успокоительное! В комнату неспешно заходит Разбойник. Он с наслаждением потягивается возле моей кровати, широко зевает и решительно вспрыгивает наверх.

-Привет, дружок,- чешу его за ушком.- Напугал.

Разбойник громко мурлычет. Вид у него настолько сонный, что я просто не понимаю, зачем он вообщ тащился сюда из бабушкиной комнаты. Спал бы себе и спал. Он забирается ко мне на живот и сворачивается пушистым калачиком. Надо сказать, что Разбойник - зверь весьма крупный, и держать его на себе нелегко. Но он так здорово мурлычет, что я разрешаю ему остаться на своем животе.

-Везет тебе - математику учить не надо,- вздыхаю я.- А вот я учу, учу, и все равно ничего не понимаю.

В ответ Разбойник только зевает и жмурит зеленые глаза. Я же снова пытаюсь углубиться в лекции. Некоторое время честно пытаюсь вникнуть, но толку мало. От Разбойника словно исходят сонные тягучие волны, которые быстро забирают меня в свой плен. Тревогу по поводу предстоящего зачета снимает как рукой, и вскоре, словно гоголевский Вий, я уже не могу поднять век. Последним усилием воли я все же дотягиваюсь до тумбочки, кладу тетрадь и выключаю лампу.

«А все-таки сегодня был неплохой день, -успеваю подумать я, засыпая. –Трудный, конечно, но весь такой яблочный…»

Среди ночи Разбойник будит меня. Он так громко скребется в дверь и мяукает, что не проснуться невозможно. Дверь в мою комнату открывается вовнутрь, поэтому ему было легче войти, чем выйти. Теперь, чтобы выйти, ему надо поддеть дверь лапой и потянуть на себя. У него, видно, ничего не получается, поэтому он горланит свое обидчиво-требовательное «мяу». Призывает меня в помощники.

-Вот, разбойник!- ворчу я, включая лампу.-Так хорошо спала…

За окном бушует ветер и идет дождь. Я слышу, как он барабанит по крыше. Часы показывают половину первого.

Я просовываю ноги в тапочки, накидываю халат и плетусь к двери в комнату. Разбойник подымает хвост и трется о мои ноги.

-И что тебе не спится?- сонно бормочу я.- Гулять, что-ли, собрался в такую погоду?

Я открываю ему дверь в коридор и выпроваживаю из комнаты. Внезапно мое внимание привлекает шум на терраске. Надо сказать, что из коридора ведут еще четыре двери - в бабушкину комнату, в гостиную, на кухню, и на терраску. А с терраски можно выйти в палисадник.

И вот, я вижу, что из-под двери терраски в темный коридор пробивается странный яркий свет. И еще я слышу звон посуды. Хм, странно…Бабушка не спит? Плохо себя чувствует? Она всегда была очень восприимчива к переменам погоды, для нее это просто беда. Задрав пушистый хвост, Разбойник подбегает к двери на терраску, и снова требовательно мяукает. Ладно, выпущу Разбойника и узнаю как там бабушка, может, чем-нибудь помочь? Разбойник снова нетерпеливо трется о мои ноги.

Я распахиваю дверь на терраску и застываю, ошеломленная.

В глаза бьет яркий солнечный свет. За окнами терраски стоит теплый летний день! Светит солнце, поют птицы в зеленой листве деревьев, а в палисаднике цветут флоксы! При легком ветерке об оконное стекло трутся тяжелые гроздья белой сирени. Я теряю дар речи и широко раскрываю глаза…Что это?! В моей спальне были осень, ночь, дождь, а тут…

Бабушка достает из шкафа чайный сервиз и не видит меня. Услышав «мяу» Разбойника, она оборачивается:

-А, Мариш, наконец-то, вот и ты!- улыбается она.- Ну, давай, иди, переодевайся. У нас с тобой так много еще дел!

-Ба, что это…-с трудом выдавливаю я из себя и провожу рукой вокруг, показывая на сирень, флоксы, листву –в общем, на все это непонятное лето.

-Понимаешь, Мариш, в хорошую погоду приятнее посидеть на терраске и попить чай, чем…-начинает объяснять бабушка. Но я ее не слушаю. Срываюсь с места и, как сумасшедшая, несусь назад, комнату. Успевший разлечься на полу Разбойник еле успевает убрать с моего пути свой хвост.

Ворвавшись в спальню, я таращусь в окно. Ну, так и есть,- ветер, дождь, ночь, осень! Выключив настольную лампу, приглядываюсь еще раз. Разбушевавшийся ветер гнет вниз ветви полу облетевших яблонь, их призрачные силуэты зыбко проступают сквозь темноту. Дождь барабанит по крыше все сильнее.

Я снова несусь на терраску и там опять застываю, открыв рот, - тепло, лето, птицы, цветы! Да что же это…

-Ба,- шепотом говорю я.- Мне кажется, я схожу с ума.

Бабушка удивленно моргает:

- Это почему, Мариш?

-Потому что, я вижу то, чего не может быть. У меня галлюцинации, -признаюсь ей я.

-Какие же?- хмурится бабушка.

-Понимаешь, у меня в комнате за окном – ночь, и … дождь по крыше барабанит, а здесь …лето, день, цветы.

-Ну, я тебе верю, -спокойно соглашается бабушка.- Я тоже все это вижу. А если это видят двое, то это уже не может быть галлюцинацией.

-Да?! Ты тоже это видишь?! -восклицаю я.- Но откуда взялось лето на терраске?!

-А что тут такого?- не понимает моего волнения бабушка.

-Этого же не может быть посреди зимы! Так в жизни не бывает!- мой голос переходит на крик.

-Не бывает,- кивает бабушка. Она -само спокойствие! -Конечно, в жизни не бывает. Но, во сне, например, бывает. Бывает ведь, Марин?

-Ну, во сне, может, и бывает, -задумываюсь я, разглядывая цветущую сирень за окном.-И в сказке бывает. Я читала в детстве «Двенадцать месяцев».

-Ну, вот, видишь ! - кивает бабушка. - Значит, ты в здравом рассудке. Просто сейчас находишься в сказке, или во сне. Только, знаешь, Мариш, мы-то с тобой – не сказочные персонажи, а вполне настоящие,-рассуждает она.- Поэтому, я думаю, что мы скорее во сне, чем в сказке. А, как ты думаешь?

-Н-н-аверное, - робко соглашаюсь я. Все-таки, логика у бабушки железная. Почему, действительно, сразу о плохом думать. Может, и правда, не с ума сошла, а сон такой вижу…

Бабушка смотрит на меня и улыбается. А я , немного придя в себя от неожиданного лета на терраске, вдруг замечаю произошедшие и с ней разительные перемены. Она одета по-летнему- в свое любимое легкое цветастое платье, босоножки на низком каблучке. Но не это главное... Моя бабушка выглядит лет на тридцать моложе! Куда девались ее седые волосы и глубокие морщинки?! Густые локоны, каштановые и блестящие, аккуратно уложены в замысловатую прическу. На шею и по бокам спускаются тугие завитки, словно у придворной дамы эпохи короля Людовика. Только на висках кое-где, чуть-чуть пробиваются тонкие серебряные пряди. А бабушкины глаза…они такие молодые! И даже красиво подведены! Я не вижу ни одной морщинки, которые раньше пролегали от уголков глаз к вискам, и которых было так много! Да что же такое происходит…

-Ба! А…что это с тобой?- осторожно спрашиваю я.

-А что такое? – сразу волнуется бабушка.

-Ты моложе стала!- восклицаю я.-И волосы, и глаза! Посмотри!

И, правда, бабушке сейчас не дашь и пятидесяти.

-Неужели?- удивляется она и поворачивается к зеркалу на комоде. -Ух, ты! Н-да, помоложе, как будто…,-рассматривает она себя,- Ах! и прическа -такая удачная. И лицо - ничего так…приятнее стало…

Какое-то время она, словно девчонка, вертится перед зеркалом и так, и эдак, разглядывая себя со всех сторон. У меня же снова начинается паника.

-Ба, я ничего не понимаю,- обессиленно опускаюсь я на стул.-Ничего!

-А что тут понимать, Мариш,- бабушка кладет руки мне на плечи.-Во сне ведь все бывает. И я могу тебе молодой присниться. Имею право, -кокетливо улыбается она.

-Но как может сон быть таким реальным, - я протягиваю руку и дотрагиваюсь до яблок, что лежат в вазе, на столе. Яблоки –гладкие и твердые на ощупь. Я пробую их на вкус. Вкус есть! Кисло-сладкий, антоновский.

-Ну, сны- разные бывают,- отвечает бабушка, невозмутимо наблюдающая за моими экспериментами.-Некоторые - так очень даже реальные.

Она подмигивает мне красиво подведенным веком молодых глаз. И тут, сразу же вслед за нею, мне подмигивает и рыжий кот Разбойник, расположившийся в кресле напротив. Вот на это я уже сдаюсь окончательно. Ну, ладно, сон, так, сон! Тем более… хм, такой интересный.

Я потягиваюсь и жмурюсь на солнце, пробивающееся сквозь прозрачную занавеску на окошке. Как хорошо, что лето! Пусть даже и во сне.

-Марина, ах, боже, мой, что же мы болтаем, еще столько дел! -вдруг волнуется бабушка. -Иди же, переодевайся! Нам еще надо испечь пирог к чаю! Гости скоро придут!

-Какие гости, какой пирог, ба?- не понимаю я.

-Ну, все увидишь, Марина, - суетится бабушка .-Сейчас некогда объяснять… Иди, иди, переодевайся…Ах! Надо перемыть чайный сервиз! Совсем запылился!

Она подхватывает сервиз с незабудками (мы всегда пили из него чай раньше на даче, когда я была еще маленькой, и папа с мамой приезжали летом на выходные) и спешит на кухню.

-Марина, я тебя жду!- кричит она мне оттуда.

Я пожимаю плечами и иду переодеваться в свою комнату, где за окнами ночь, осень и ненастье. Рыжий Разбойник следует попятам. Почему-то мне становится легко и весело. Так, природно-погодную аномалию уже имеем. Забавно, а что же еще произойдет в этом сне?

Я переодеваюсь в любимые джинсы и футболку с короткими рукавами (ведь на терраске -жарко), расчесываюсь и стягиваю волосы в аккуратный хвост. Разбойник все это время галантно дожидается за дверью.

На кухне, за окошком тоже стоит лето, и буйная зелень сада радует глаза. Бабушка протягивает мне белый передник. Она уже приготовила все необходимое для пирога: муку, яйца, сахар, яблоки и сливки.

-Вот, Марина, приступай, а то не успеем с пирогом-то! - волнуется она. -Ах, как время-то идет!–бросает бабушка взгляд на часы. –А пирог еще не готов!

Самое интересное, что стрелки на настенных часах с кукушкой, застыли на месте и абсолютно неподвижны. Они показывают то ли шесть утра, то ли шесть вечера, неясно. Маятник тоже спокоен и недвижим, да и кукушка, наверное, мирно спит за маленькой дверцей. И только бабушка замечает какой-то невидимый бег времени. Я не задаю вопросов. Вокруг происходит столько всего необычного (или вполне обычного для сна?), что я уже ни о чем не спрашиваю.

Бабушка торопит, и я приступаю к стряпанью пирога. Венчиком тщательно взбиваю яйца с сахаром и мукой. Надо бы, конечно, подарить бабуле блендер. Венчик – это уже пережиток прошлого. Хотя, здесь в деревне, часто выключают электричество, и блендер может оказаться бесполезен. Хм, однако, как я практично умею рассуждать во сне…

Закончив взбивать, я режу антоновку тонкими дольками.

-Ах, Марина, чуть не забыла! -сетует бабушка.- Добавь –ка в пирог вот это. Я тут прикупила кое-что для тебя…

С этими словами бабуля водружает на стол целую уйму маленьких бумажных пакетиков всех цветов радуги. Зеленые, красные, желтые, голубые, - они выглядят очень нарядно: перевязаны яркими шелковыми ленточками и снабжены красивыми этикетками. На их серебристых и золотых этикетках что-то написано мелким почерком.

-Ух, ты. Что это, ба? Похоже на конфеты, – я беру в руки один такой пакетик и читаю блестящую этикетку.

-Да нет, не конфеты. Так, немножко твоей математики,- отвечает бабушка, придирчиво изучающая льняную скатерть с маками на предмет пятен.- Положи из каждого пакетика в тесто столько, сколько считаешь нужным, потом добавляй яблоки ставь и в духовку, -по-деловому советует она.

Я читаю и не верю своим глазам, - на маленькой серебристой этикетке пузатого пакетика выведено «Дифференциалы сушеные, бесконечно малые». Хм, как это? Я осторожно открываю его, и в нос тут же ударяет облачко мельчайшей желтоватой пыльцы. Чихаю.

-Да не держи ты его так долго открытым! Сейчас же разлетится эта мелочь по всей кухне, - ворчит бабушка. -Клади сразу в тесто и перемешивай как следует.

Я закрываю пакетик и беру следующий: «Интегралы в сахаре, определенные и неопределенные»-гласит надпись. Вот это да. Я читаю еще: «Логарифмы измельченные, для выпечки», «Производные с ванилью», «Факториалы в сахарной пудре».

-Ба,- ошарашено спрашиваю я,- а где ты все это купила? Где такое продается?

-В специальном магазине, -пожимает плечами бабушка.

-Это в каком же ?-недоумеваю я.

- Ой, долго рассказывать, Марина, времени нет!- отмахивается она. –Пора уже стол накрывать! –и отложив в сторону скатерть с маками (там оказалось маленькое пятнышко), бабушка подхватывает другую -с васильками и незабудками ( в тон сервизу), и проворно ретируется с ней на терраску.

Я поочередно открываю чудо-пакетики, беру из каждого по половине чайной ложки и сыплю в миску с ингредиентами для пирога: взбитыми яйцами, мукой, сахаром. Осторожно принюхиваюсь к дифференциальной пыльце, - а пахнет ничего, - лимоном и имбирем.

-А, знаешь, ба,- говорю я бабушке, когда та в очередной раз появляется на кухне, чтобы отнести на терраску перемытый сервиз, - недавно мне тоже снился сон про дифференциалы. Только там они были маленькими и противными насекомыми, которые очень больно кусались.

-Ну, это смотря как к ним относиться, - авторитетно заявляет бабушка.- Думаю, в этом сне, в виде начинки для пирога, они гораздо приятнее.

Хм, нельзя не согласиться. Все-таки логика у бабули железная.

Я разогреваю духовку, заканчиваю творить пирог, выкладываю его в симпатичную силиконовую форму и отправляю выпекаться.

Пока пирог в духовке, бабушка поручает мне еще много разных дел: вымыть самовар (кстати, из него она пьет чай только в самых торжественных случаях, в остальные дни он служит лишь предметом интерьера), порезать лимон, прогладить льняные салфетки (бумажные она не признает) и что-то еще, по мелочи. Она заметно нервничает, поэтому я не задаю лишних вопросов и молча выполняю ее поручения. То и дело бабушка смотрит на застывшие стрелки часов и покачивает головой.

-Наш гость запаздывает, - взволнованно сообщает она мне.

Когда по всему дому распространяется сладкий хлебный аромат готовой выпечки, бабушка говорит, что пирог готов, и я отправляюсь на кухню, - вытащить его из духовки. Он ведь еще должен успеть остыть.

Пирог выглядит аппетитно, и когда я достаю его, яблочный аромат в кухне становится отчетливее. Вдобавок к нему примешивается тонкая лимонно-имбирная нота. «Неужели математические формулы пахнут так вкусно?»- мысленно улыбаюсь я.

Пока я накрываю пирог свежим льняным полотенцем (так учила бабушка), снаружи слышатся чьи-то шаги. Я выглядываю в раскрытое окно, но никого не вижу на залитой солнцем садовой дорожке. Правда, разросшаяся сирень очень сужает обзор.

С терраски же слышатся радостные бабулины возгласы. Наверное, долгожданный гость все же явился. Ну, и хорошо, а то она совсем разволновалась.

-Марина! Марина, иди сюда! - зовет бабушка. Я снимаю фартук, поправляю волосы и иду на терраску - знакомиться с нашим гостем. И там застываю на пороге, онемев…

Я вижу папу. Я вижу папу! Папу!!! Как же это может быть…У меня перехватывает дыхание.

Папа одет в джинсы и белую футболку, как любил одеваться раньше, в летние выходные на даче. Лицо - отдохнувшее, немного загорелое, и, что самое главное, у папы нет больше очков (раньше он без очков не мог по причине сильной близорукости).

-Вот и папа в нашем сне,- словно напоминает о чем-то бабушка.

Ах, да. Сон. И как я могла забыть! Конечно, сон. А во сне все бывает…Паника медленно уходит, я отпускаю дверной косяк, в который вцепилась, чтобы не упасть, немного расслабляюсь и все же начинаю полноценно дышать. Но откуда-то из глубины души вдруг накатывает огромная волна других переживаний - досады, злости, обиды. В носу щиплет.

-Здравствуй, дочур, - здоровается папа. Его голос немного дрожит.

-Привет,- сдержанно отвечаю я ему. Подхожу к столу, хватаю из вазы яблоко и надкусываю. Язык и небо обволакивает антоновской кисло-сладкой свежестью.

-Ну, и как там?– небрежно спрашиваю я у папы, хрумкая яблоком.

-Где, Мариш?- смущенно улыбается он, рассматривая меня тепло-карим взглядом.

- Ну, как где.– пожимая я плечами.- На том свете?

-Марина! – с упреком качает головой бабушка. Она смотрит на меня так, словно я - воспитанница института благородных девиц, грубо нарушившая правила этикета.

Папа волнуется и по привычке трет переносицу (раньше он все время поправлял очки, когда волновался, теперь их нет), потом мягко говорит мне:

-Знаешь, Мариш, не хочу, чтобы ты раньше времени забивала себе голову. Хватит с тебя пока и математики.

-Я рассказала про твои трудности,- поясняет бабушка.

-Спасибо, ба,- сердито отвечаю я.- Ну, кто тебя просил.

Ну, вот, теперь еще и папа знает, что я совсем глупая и не оправдала его надежд. Это меня окончательно расстраивает.

-Садись, будем сейчас чай пить с твоим пирогом,- приглашает бабушка за стол. Я вяло опускаюсь на стул рядом с папой.- Знаешь, Витя , Маришка у нас собственноручно испекла пирог.

-Молодец, ребенок!- хвалит папа. – Ты у меня, оказывается, совсем взрослая стала. Пирог с яблоками?

-С яблоками и математикой! - отвечает за меня бабушка.

-Вот это да! – удивляется папа. – А что за математика?

-Ну, разные там интегралы, дифференциалы, логарифмы ваши,- поясняет бабушка, старательно выговаривая математические названия.- Маришке надо обязательно кусочек съесть. А то что-то она, математика эта, никак у нее не усваивается. А вообще, математика очень полезна в составе яблочных пирогов,- поучительно добавляет она.

-Откуда же ты это знаешь, мама?- смеется папа.

-Ну, я же всю жизнь в пекарне работала, сынок! И каких только пирогов ни пекла, и каких только не пробовала! И про пироги, и про начинки знаю все!

Я слушаю их молча. Мне так странно сидеть на этой залитой солнцем терраске, в этом странном внезапном лете, видеть цветущие гроздья сирени за окном, чувствовать щекою теплый ветер из раскрытого окна и ощущать рядом папино присутствие. Неужели все это сон? Мне так странно и непонятно, что, кажется, ни сердце , ни голова не в силах больше вынести всего этого, они скоро откажут, и , как тряпичная кукла, я сползу со стула.

Бабушка тем временем проворно расставляет на цветастой праздничной скатерти тонкий сервиз с васильками и незабудками. Этот сервиз она всегда доставала к чаю, когда раньше мы все втроем (папа, мама и я) приезжали на дачу в выходные. И еще она клала серебряные ложечки. Вот и сейчас, она открывает нижний ящик буфета, и я слышу серебряный звон. Как же давно это было!

-Как вы там с мамой, Мариш?- спрашивает папа, и долго и внимательно смотрит на меня в ожидании ответа.

Я встречаюсь с ним взглядом (я ведь уже и забыла папин взгляд!) и чувствую , что еще мгновение и не сдержусь, прольюсь рекой, водопадом, океаном слез. Поэтому я защищаюсь. Как могу.

-Да нормально мы,- зло отвечаю я.- Что, думаешь, без тебя не справились бы!

Папины глаза на мгновение становятся беспомощными, как у мамы сегодня утром на кухне. Он снова пытается поправить несуществующие очки, и, не обнаружив их на переносице, неловко машет в воздухе рукой, словно не зная, куда ее деть. Бабушка перестает звенеть ложками и решительно захлопывает буфетный ящик.

-Ну, вы пока тут поговорите, а я пойду чай заварю,-скороговоркой бросает она, удаляясь из кухни.

-Так, значит, справляетесь , девочки мои? – робко улыбается папа.

И я чувствую, что больше не в силах сдерживаться. Я просто больше не могу! Прочная, как скала, годами возводимая плотина сначала трескается, как яичная скорлупа, потом и вовсе разваливается на куски, открывая дорогу бурному несущемуся потоку. Потоку моих невыплаканных слез.

-Нет, папа, нет! – шепчу я дрожащими губами. - Это не так! Ты даже не представляешь, как нам плохо без тебя! Нам так плохо без тебя!!!

И тут я обрушиваюсь целым водопадом, Ниагарой, если хотите. От плача я перехожу на громкий рев и вцепляюсь в папино плечо. Я сама не ожидала от себя такого. Все тело мелко трясет, и из глаз льется столько слез, что, кажется, я состою только из них, и не из чего другого. Я просто захлебываюсь рыданиями. Папа взволнованно обнимает меня и прижимает к себе. Папины руки - теплые и сильные, как раньше. И совсем не призрачные и холодные!

-Ну-ну, Мариш, не надо, дочка, успокойся,- уговаривает папа, гладя меня по волосам.- Ну, не надо так!

Кажется, вскоре его футболка основательно намокает от моих слез. А я все никак не могу остановиться.

-Почему, папа?! Почему?!- уже кричу я сквозь рыдания. –Почему ты сбежал?! И почему вы так поступили со мной?! Как вы могли?!

-Как, Мариночка? Как, скажи, не понимаю…,-испуганно шепчет папа, прижимая меня к себе.

-Почему вы с мамой ничего не сказали о твоей болезни?! –голос то и дело прерывается от рева.- Я ведь даже не попрощалась с тобой! Я ведь ничего не знал-а-а-а…

Слезы льются отовсюду- из глаз, из носа, изо рта. Наверное, у меня внутри бьет какой-то неиссякаемый родник. Нос давно распух и превратился в большую картофелину, торчащую посреди щек; веки тоже распухли, образовав на месте глаз две крохотные щелочки.

Сначала папа пытается напоить меня холодной водой, но я бьюсь в рыданиях, и отталкиваю его руку с чашкой. Тогда он просто крепко прижимает меня к себе и качает , как маленькую, из стороны в сторону.

-Марина, Мариночка,- приговаривает он.- Ну, прости меня, прости…Так уж получилось…Я сам не хотел…И нас с мамой, прости. Мы-то думали, так будет лучше…Мы хотели как лучше…

Постепенно слезный родник все же иссякает и ослабляет свой напор. Наверное, уже исчерпан запас даже грунтовых слезных вод. Мои рыдания переходят в глубокие протяжные всхлипы, а вот папину футболку, и, правда, надо выжимать.

-Как вы могли все решить за меня?- с горечью спрашиваю я его.- Знаешь, как мне тяжело было все это время…

Папа мягко отстраняет меня от своего плеча и заглядывает в глаза. Он очень взволнован, и я это чувствую. Его руки чуть сжимают мои плечи.

-Марина,- говорит он серьезно.- Мы с мамой действительно думали, что так будет лучше - не говорить тебе о …моей болезни и близкой смерти. Но, как видно, ошибались. Прости нас. Пожалуйста…

Я снова разражаюсь потоком слез, проклятый слезный родник выбрасывает последние остатки, и папа снова прижимает меня и гладит по волосам.

-Наверное, не простишь…,- вздыхает он.

Я все-таки, наконец-то, успокаиваюсь и честно отвечаю ему, похрюкивая в заложенный нос.

-Ну, конечно, прощу, па. Я же все-таки люблю вас.

-Ты, все-таки, замечательная дочь, - папа улыбается, да и с моих плеч, будто сваливается гора.

-И ты прости меня, - прошу я его.

-За что это?- удивляется папа.

-А, помнишь, в тот раз, когда ты попросил меня помочь маме и съездить вместе с ней…-и тут меня прорывает. Слезный поток уступает место словесному, не менее беспокойному и метущемуся. Я тараторю без умолку.

Я вспоминаю всё - все свои оплошности и ошибки, грубые слова, сказанные когда-то папе, неправильные поступки, неисполненные обещания, данные ему,- словом, все , за что так хотела бы и не успела попросить прощения.

Папа внимательно дослушивает меня до конца, потом хмурит брови и качает головой:

-Ай-ай! Да ты, Маринка, оказывается, просто преступница! Только с виду - милая девочка. Хорошо, что напомнила мне обо всех своих страшных преступлениях. А ведь я, несчастный! О некоторых даже и не догадывался!

И он покатывается со смеху.

-Папа!- с упреком смотрю я на него. -Я серьезно…

-И я –серьезно!- смеется папа.- Опасный, оказывается, ты человек, Маринка!

Я не выдерживаю и тоже прыскаю. Вот так всегда. Он просто мастер обращать в шутку самые серьезные моменты. Но, несмотря на это, я исполняюсь к нему благодарностью.

Потом он расспрашивает о маме. Я жалуюсь, что мама много курит и очень много работает. Папа хмурится, ему не нравится ни то, ни другое. Он серьезно просит меня взять опеку над мамой, хотя бы на время, - ее надо отучить от чрезмерной работы и сигарет, ну, хотя бы попытаться. Я обещаю.

Еще я рассказываю ему о своих новых друзьях и знакомых, о Стасе с параллельного потока, о том, как мы познакомились на лекции, об институте вообще (папа, кстати, хвалит меня за то, что я поступила! даже за тайком пронесенную шпаргалку на ЕГЭ хвалит,- он считает это моим личным творческим подходом), о предметах, преподавателях, сессиях и зачетах- в общем, обо всем. Ну, и…конечно, о математике, будь она неладна! о хвостах-долгах, и грозящих неприятностях.

-Я ее совсем не понимаю, -признаюсь я.- Ну, просто совсем…

-Ну, и далась тебе она, - пожимает плечами папа и улыбается. – Может, оставить ее в покое, а, Мариш?

-Ну, пап, -возмущаюсь я. –Как ты можешь так говорить! Ты же всегда так хотел, чтобы я ее понимала. И потом, я ведь хочу стать архитектором. Мне просто необходимо ее понимать!

-А тебе действительно необходимо стать архитектором?- интересуется папа.

-Ну, пап, ты прямо как мама сегодня утром!- сетую я.- Конечно, необходимо! Ну, поймите вы, что я уже выбрала профессию, которой хочу научиться!

-А почему ты ее выбрала, Марин? -серьезно спрашивает он.

-Ну, как…,-я запинаюсь, Не потому что, не знаю, что сказать, а потому что хочу сказать так много, что не знаю с чего начать. Поэтому, получается немного банально.

-Ну, архитектура-это так красиво…Я хочу профессионально разбираться в ней, как ты и …м-м-м быть способной создавать новые облики городов!

Папа поднимает бровь:

-Ого! Звучит громко!- смотрит он на меня с улыбкой. Я немного смущаюсь…М-да уж, какой из меня Великий Архитектор без зачета по алгебре и мат. анализу.

-Ну…,-чуть-чуть краснею я. -Я бы так хотела попробовать…

-Ну, в общем, это хорошо,- вдруг кивает папа с серьезным видом. Он придвигается ближе к столу, сцепляет замком пальцы и осведомляется деловым тоном.

-А что, собственно, нового могли бы вы предложить архитектуре, Марина Викторовна?

Вопрос приводит меня в легкое замешательство, и я озадаченно молчу. Видя это, папа пытается меня ободрить:

-Смелее, Марина Викторовна! Изложите свои свежие архитектурные решения высокой комиссии, -подмигивает он мне. - А лучше, пожалуй, покажите их!

-Хм, - я включаюсь в игру.- Я бы, конечно, с удовольствием, уважаемая комиссия! Но , к сожалению, у меня нет с собой ни карандаша, ни даже бумаги.

-Это не страшно, Марина Викторовна. Вы можете воспользоваться моделью реального города и показать нам все, так сказать, в трехмерном изображении, - говорит папа.

-Но, как? Где?- недоумеваю я.

-А хотя бы здесь,- папа проводит широким жестом над столом, за которым мы сидим , и на котором бабушка так заботливо расставила чайный сервиз с незабудками.

-Здесь?- удивленно переспрашиваю я, глядя на стол, и вдруг,– приглядываюсь внимательнее к цветастой скатерти, к сервизу с незабудками, и не верю своим глазам! Вместо чайной сервировки я вижу на столе маленький город - со зданиями, дорогами, парками, набережными и тротуарами. По дорогам спешат маленькие машинки, вдоль тротуаров тянутся цепочки тоненьких фонарных столбов, соединенных нитями проводов, по рекам скользят игрушечные белые катера. И, вот это да! крохотные, похожие на муравьев, человечки спешат по своим делам. Я в восхищении замираю над живым макетом. Все здесь настолько правдоподобно, что я даже отчетливо слышу , как гудят машины, и замечаю, что ветер треплет кроны деревьев в городских парках.

-Это же все настоящее!- восхищено шепчу я, наблюдая за крохотными человечками, -Настоящий город!

-Ну, почти,- соглашается папа.- Так вот, представь, что этому городу не хватает, скажем, своего театра. И нам надо его построить. Попробуем?

-Ну, давай,- я все еще восторженно наблюдаю за маленькой, но серьезной жизнью настольного мегаполиса.

Папа берет в руки бело-синий кубик (кажется, раньше на месте этого кубика стояла его чашка с незабудками) и начинает из него что-то лепить. Кубик слушается ловких папиных пальцев, и вот через некоторое время, я вижу, как в на свет появляется маленькое здание с куполообразной крышей, широкой каменной лестницей перед главным входом и классическим портиком. Папа придирчиво осматривает свое творение и, затем очень аккуратно ставит его в центральном парке городка. Через пару минут наш театр окружают маленькие человечки, и вот уже сбоку, перед театральной кассой выстраивается целая очередь.

-Вау,- выдыхаю я.- Ты-волшебник, па!

-Никакого волшебства,- улыбается папа.- Только профессиональное владение формой. А теперь ты, Марин. А ну, возведите-ка нам, Марина Викторовна, приличную гостиницу на восточной набережной! Ну, хотя бы, вот здесь!- папа бережно отодвигает крохотные машинки и протягивает мне другой бело-синий кубик.

-Главное,- подсказывает он,- представь, что ты хочешь получить и сосредоточься на этом.

И я леплю гостиницу. Сначала фарфоровый кубик совсем не слушается моих пальцев, но я упорно пробую снова и снова. Тем более, что образ гостиницы представляю себе четко. Это невысокое трехэтажное здание в прибалтийском стиле, очень уютное, с башенками и эркерами. Постепенно упрямый кубик поддается, и гостиница получается очень даже симпатичной, даже вылепленная крыша покрывается красными чешуйками черепицы,- именно так, как мне и представлялось. Как же это увлекательно! Папа помогает мне осторожно установить гостиницу на набережной. И вскоре я вижу, как к ней уже спешат крохотные человечки со своими крохотными чемоданчиками.

-Ну, что же, неплохо для первого раза, Марина Викторовна,- авторитетно заявляет папа, -в целом, комиссии нравится. Хотя есть несколько архитектурных излишков и стилистических неточностей. Вот, например, …

И папа указывает мне на ошибки и недочеты, как раньше, когда он еще сидел со мною над домашними заданиями по математике. Я слушаю его, затаив дыхание, и ловлю себя на мысли, - как бы мне хотелось, что бы эти уроки продолжались вечно! Сидеть бы вот так рядом и слушать его - умного, доброго, родного, самого лучшего папу на свете…

-Ну, а теперь, Марина Викторовна, проявите-ка творческий подход, - решает папа дать мне еще одно задание.-Постройте для этого города телебашню. Только учтите, телебашня будет располагаться на центральной площади и должна выглядеть достойно. Вот вам необходимый материал,- он протягивает мне маленький металлический кубик.- Дерзайте.

И я дерзаю. С металлическим кубиком работать сложнее, чем с фарфоровым, но постепенно я приспосабливаюсь к его неподатливым вязким граням, которые тянутся подобно густому тесту, прилипая к рукам. Только вот, как я ни стараюсь придумать что-то новенькое, все время получается маленькая Эйфелева башня. Я пробую отвлечься от ее образа, но Эйфелева башня не меняется в моих руках. Тогда я смиряюсь и аккуратно ставлю башенку на центральную площадь.

-Маринка! Ну, просто плагиат какой-то получается! - смеется папа и шутливо грозит мне пальцем.-А где же твоя оригинальная творческая мысль?

-Наверное, мне просто очень хочется в Париж, па,- улыбаюсь я. – Никакой другой изящной формы для металла не приходит на ум.

Бабушка, появившаяся на терраске с пирогом в руках, быстро прерывает наше веселье.

-Ну, устроили беспорядок на столе! Как дети - в игрушки играют, -ворчит она и бесцеремонно выдергивает Эйфелеву башню с центральной площади. В ее руках башня превращается в обычную чайную ложечку.

-Самовар уже поспел! Будем чай пить, -строго заявляет бабушка и расправляет складки скатерти, хаотично скомканной на столе.

Странно, но маленького города там больше нет. Нет парков, домов и дорог. Нет машинок и маленьких человечков. Только в беспорядке разбросанные чайные ложки, опрокинутые чашки с незабудками, да чуть-чуть просыпанный из сахарницы сахар.

Пирог удался на славу. Нежный, тающий во рту, с антоновской кислинкой и каким-то лимонно-имбирным привкусом. Бабушка снисходительно хвалит меня за кулинарное искусство. Мы с удовольствием жуем пирог, запивая крепким чаем. Чай, заваренный с мятой и черной смородиной, очень душистый и чуть-чуть терпкий на вкус, особенно нравится папе.

Солнце пригревает, и на терраске становится жарко. Бабушка настежь распахивает все она на тераске, и непокорная ветвь сирени тут же проникает в одно из них, свешивая на подоконник тяжелые белые гроздья.

Пока мы пьем чай и беседуем о том, и о сем, по сирени прыгает несколько шустрых воробьев. Несколько секунд они с интересом рассматривают нашу компанию. Потом, не обращая никакого внимания на спящего в кресле Разбойника, прыгают на подоконник и перепархивают на папины плечи и руки. Эти пташки спокойно клюют с его рук крошки пирога. Нас с бабушкой воробьи сторонятся, опасливо кося черными бусинками глаз.

-А, вкусный пирог, дочь! - хвалит папа, отрезая очередной кусок.- Молодец!

-Ага, -соглашаюсь я, подливая себе чай из самовара, -жаль только, что я все равно не буду понимать математику. Даже если съем его очень-очень много.

-Это почему же? - удивляется папа.

-Ну, понимаешь, одна учительница, которая была у меня репетитором, еще перед универом, сказала, что у меня психологические проблемы. Поэтому я и математику не могу понять.

-Что?!- хмурится папа. Я чувствую, как он начинает сердиться. – Какие еще проблемы?! Что за глупости! Нельзя так верить всему, что тебе говорят, Маррина!

«Глупости, глупости!»- неожиданно подхватывают воробьи.-«Какие глупости!»

Они вновь вспархивают на подоконник и громко щебечут уже оттуда.

«-Глупости, Марина! Какие глупости!»

Бабушка машет на воробьев рукой:

-Тихо! Тихо! Не мешайте разговаривать!

Шустрые птички быстро ретируются назад, в сирень, унося с собой остатки хлебных крошек.

-Марина, обещай мне не верить во всякие глупости, - серьезно говорит папа. –У тебя все получится. И тебе надо верить в собственные силы. Обещаешь?

И я обещаю. Я обещаю папе не останавливаться перед трудностями и быть в жизни настоящим борцом. Я искренне это обещаю. Даю честное слово, и папе это нравится. Он говорит, что верит мне и надеется на меня.

Потом мы еще долго пьем чай и болтаем. Мы так давно не виделись, что не можем наговориться. Вернее, не можем наговориться, в основном, мы с бабулей и всё что-то рассказываем папе. Папа же большей частью только слушает и задает вопросы.

И вот я, слегка разомлевшая после чая и пирога, полная впечатлений от удивительного дня, счастливая от встречи с папой, чувствую приятную, но сильную усталость. Как-то так само собой получается, что глаза закрываются, и я начинаю дремать под бабушкины разговоры об урожае яблок, о запасах варенья на зиму и об оставшихся работах в саду. В кресле, куда я перебралась после чаепития, очень мягко и уютно, да еще Разбойник устроился у меня на коленях и снова действует как снотворное. (Надо держаться от этого зверя подальше. С ним теряешь всякую работоспособность !) И вот уже моя голова клонится к спинке кресла, и все тело обволакивает сладкая сонная истома. Не в силах бороться с нею, я медленно засыпаю. Мне странно, что так получается, ведь разве можно спать во сне? Но мысль работает вяло, а на душе так легко и радостно, что уже не хочется сопротивляться своему состоянию. Последнее, что я еще слышу сквозь сон, - маленький диалог между папой и бабушкой, после чего забываюсь окончательно.

-Как ты думаешь, она справится? – спрашивает бабушка.

-Конечно, справится, - отвечает папа.

-А вообще она у тебя – молодцом, -говорит бабушка.

-Они у меня обе - молодцом, мои девчонки…

И потом, чуть изменившимся голосом, папа сообщает:

-Ну, мне пора, ма.

-Конечно, Витя, спасибо тебе за все, сын,- бабушкин голос дрожит.

-Это тебе спасибо, ма,- отвечает папа. -За Маринку.

-Скоро увидимся, сынок,- прощается бабушка.

-Э, нет, ма, не спеши, еще правнуков понянчишь, -смеется папа.

-Ну, тебе, конечно, виднее,- соглашается бабушка.

-Я вот только не найду дороги назад, - волнуется папа.- А идти надо.

-Не страшно, Разбойник проводит,- обещает бабушка.

Просыпаюсь я в своей постели. На часах семь утра. За окном стоят вязкие осенние сумерки. На фоне посыпающегося хмурого рассвета застыли неподвижные силуэты деревьев. Дождь, кажется, прекратился. И ветер стих.

Сегодня – решающий для меня зачет в универе . Но почему-то совсем не страшно. Наоборот, внутри непонятно откуда взявшиеся легкость и уверенность.

Господи, папа же приходил!

Я вскакиваю с постели, и, набросив халат, лечу на терраску. Бабушка уже встала и готовит завтрак.

-Ба!- кричу я.- А где папа?!

Она поворачивается ко мне с испуганными глазами:

-Что ты, Мариша, внучка…Сон приснился?

Тут я замечаю, что бабушкины волосы -совсем седые, как и прежде. И нет красиво подведенных молодых век,- в уголках глаз, как и прежде, лучики морщинок. Да и лета за окном больше нет, гроздья белой сирени не трутся о стекло. Снаружи –лишь наполовину облетевший сад. А вдали, на фоне пасмурного неба зиждется тяжелый осенний рассвет.

-Извини, бабуль. Наверное, и, правда, сон,- вздыхаю я.- Но очень…хороший. И, знаешь, такой светлый…

-Хороший сон, это –хорошо, -улыбается бабушка. -А некоторые сны бывают очень даже реальными…Ну, да ладно. Ты завтракать будешь?

Мы завтракаем, и я начинаю собираться. Надо еще заехать домой, переодеться и собраться в универ.

Перебирая вещи в своей комнате, я в последний раз открываю тетрадь с лекциями. Как там бабушка сказала, перед смертью не надышишься? Уже и дышать некогда. Через несколько часов – зачет. Что ж, примем свою профессиональную смерть достойно и открыто.

Я лениво перебираю страницы с лекциями, особенно не вчитываясь в них. В конце каждой такой лекции обычно разбираются возможные типы задач по пройденной теме. На секунду мой взгляд задерживается на одном из таких примеров. И вдруг… Вот это да! Я же все понимаю! Это же все так легко! Немного оправившись от первого шока, я хватаю тетрадь, отдельно выписываю пару примеров на интегралы, затем откладываю тетрадку в сторону и пробую решить их сама. Невероятно. У меня получается! Сверяюсь с тетрадью - решения один в один! И что же это?! Пирог с математикой был реальностью? или моя ежедневная зубрежка дала, наконец-то, свои результаты?! А, впрочем, ни к чему ломать голову над свалившемся счастьем!

Довольная, я собираю сумку, и иду прощаться с бабушкой.

-Ну, всегда жду тебя, Марина,- улыбается бабуля и обнимает меня на прощание. – И, если снова не в ладах с математикой станешь, приезжай! Пирогов напечем,– бабушка весело подмигивает, и мне вдруг кажется, что глаза у нее - молодые, красиво подведенные. Да нет, конечно, показалось, те же самые глаза - с лучиками морщинок. Будто бы подмигивает и сидящий на подоконнике рыжий Разбойник. Ну, и это, конечно, тоже показалось, просто он сощурился на свету.

Я чмокаю бабулю в щеку, пообещав скоро снова навестить ее, иду на остановку пригородного автобуса.

С собой в город я увожу здоровый румянец, тяжелую сумку пирогов с яблоками и полное понимание математики.