Перебор
Аэропорт. Зал вылета. За окном начало марта и последствия перестройки. Рейсы задерживают. Что-то у них там с керосином…
Мы с Лёхой третий час бродим среди киосков с сувенирами и всякой всячиной, что совершенно бесполезна в дороге.
- Пойдём пивка, что ли выпьем? – кисло предлагает Лёшка.
Я пожимаю плечами и плетусь за ним. Мы берём по бутылке пива и устраиваемся за стоячим столиком, испросив разрешения у уже разложившего на нём свои бутерброды мужичка. Мужичок выглядит не по-весеннему – взгляд мутный, щека не брита.
- Ваш рейс тоже задерживают? – спрашивает Лёха, чтобы как-то всколыхнуть мрачную атмосферу.
- Задерживают, - говорит мужичок, и мы понимаем, что он сегодня крепко подружился с алкоголем, - Да и чёрт с ним. Пусть хоть вообще не летит…
- А что так? – спрашивает Лёшка, отхлебнув из стакана.
- Домой лечу… Прямиком в февральскую революцию.
- Это Вы про восьмое марта, что ли?
- Восьмое, … восьмое…
- Не любите женский праздник?
Мужичок долго посмотрел Лёхе в глаза, потом вновь принялся за бутерброд, - Да как сказать? У меня три женщины в доме – тёща, жена и дочка.
- А-а-а… Подарки не дёшево обходятся?
Мужичок скривил рот и пнул ногой сумку, что стояла под столом,
- Вон! Целый мешок подарков. Дело не в этом.
Я поглядел на Лёху. Он заинтересовался собеседником и желал продолжения общения.
- Ну, а что ж тогда. Поздравите своих женщин. Вы ж ведь их любите?
- Люблю…
Было видно, что наш случайный знакомый начинает окончательно «плыть». И пустая рюмка стоящая рядом с бутербродами была рюмкой невозврата.
- Да ты не поймёшь, друг, - продолжил он уже совсем ленивым языком, – Тут так всё переплетено. Вот я. Я ж среди них один одинёшенек, как Александрийский столп! А вокруг меня бушуют все эти перевороты и гражданские войны… И вообще знаешь, как мою тёщу зовут?
Лёшка заинтересованно кивнул головой.
- Кларой её зовут! Понял?! Кларой!
Тут он чуть помолчал и печально продолжил, – А жену Розой…
Лёха невольно крякнул, но тут же взял себя в руки.
Мужичок же обречённо вздохнул и взял свою сумку,
- Пойду, отдохну.
Лёха, глядя ему в спину, прошептал,
- И фамилия у тебя, у бедолаги – Цеткин-Люксембургский.
А потом, вдруг спохватившись, окликнул горемыку,
- Уважаемый! А как дочку-то зовут?!
- Райкой зовут… Раисой…
Лёшка покачал головой, и заключил, - Пе-ре-бор!
Мы ещё какое-то время стояли и смотрели, как он усаживается на лавочку и, склонив голову на «подарочную» сумку, тихонько засыпает.
Когда Лёха допил своё пиво, он сочувственно покачал головой и, повернувшись ко мне, постановил,
- Большевик!
Я в ответ кивнул, и подтвердил,
- Ага… Мужененавистник…
