Город спит. Просыпается...

«Город спит. Просыпается мафия» (из настольной игры «Мафия»)

На зимний городок опустилась ночь, словно на сливочный пудинг вывалили щедрую порцию черничного джема. Маленькие домики уютно светились теплым светом: кто готовит ужин, кто отдыхает после рабочего дня, кто смотрит новости. Почти все жители спрятались в своих уютных домах-крепостях, ну или, по крайней мере, в других защищенных помещениях. Но на улицу в этот час никто выходить не осмеливался. Снег крупными хлопьями одиноко падал на вязкую черничную тишину улиц.

– Я же тебе говорила, что надо было выезжать раньше, – назойливо, наверное, уже раз в шестой, повторила Пэйдж. – Скоро наступит полночь.

Тони лишь устало пробормотал что-то себе под нос и покрепче ухватился руками за руль. Пэйдж, хоть и обладала прекрасным слухом, не расслышала, что сказал муж, и, отвернувшись к окну, демонстративно скрестила руки на груди. Пэйдж была прирожденной планировщицей: в ее жизни все события должны были происходить в свое время. Не раньше и не позже. Торопливость, равно как и медлительность, ее раздражали. Тони был менее рационален, он придерживался принципа «лучше поздно, чем никогда». Но, как бы ни раздражали его сегодня постоянные упреки, в этой ситуации Пэйдж была права.

Он мельком глянул на наручные часы, нервно поджал губы, когда увидел, что обе стрелки неумолимо приближались к двенадцати. Тони решил прибавить газу, но обнаружил, что нога уже сама вдавила педаль в пол, и теперь скорость их «шеви» превышала положенную почти в два раза. Но, как говорится, кто не рискует, тот не пьет шампанского. Словно услышав его мысли, на заднем сидении звякнули, переговариваясь между собой, бутылка рома и дюжина бутылок пива.

– Сбавь скорость, – с явным оттенком все нарастающего недовольства бросила Пэйдж. – Мы и так уже опаздываем, и от того, что ты едешь быстрее, ничего не изменится. К тому же я не хочу, чтобы…

В следующее мгновение она завопила со смесью ужаса и досады, одновременно с этим Тони попытался затормозить, потому что увидел нечто в свете фар. Глухой удар возвестил их о том, что это нечто только что повстречалось с хромированным бампером их темно-синего «шевроле». Машину слегка повело влево, тряхнуло, как если бы они сбили что-то маленькое. Тони, выровняв машину, стал набирать скорость. Он заметно побледнел, губы были плотно сжаты, а на лбу и спине выступил холодными бисеринками пот. В ту же секунду, а может, даже раньше, в машину ворвался холодный ветер. Хорошо развитым боковым зрением Тони уловил влетающие и тут же забивающиеся вглубь салона снежинки. Он повернулся, и тут же лицо его перекосилось от ужаса и негодования. Его жена полностью открыла окно. И не просто открыла: она высунулась из него! Ремень безопасности растянулся до невообразимого предела, пытаясь удержать ее в салоне.

– Я думаю, это был бродячий пес, – кричала Пэйдж, пытаясь заглушить шум ветра. В ее волосах застревали и тут же таяли снежные хлопья. – Мы сбили его. Надо… Эй!

Тони грубо втянул ее обратно. Ему пришлось сбавить скорость, чтобы закрыть окно со стороны жены.

– К черту пса, ясно? – в приказном тоне бросил он ей в лицо.

– Ясно, – Пэйдж могла бы обидеться еще больше, но не стала этого делать. Она старалась говорить спокойно. – Только не гони опять так сильно, хорошо?

– Боишься, что мы собьем чупакабру или Джиперса Криперса? – решил пошутить Тони, но его голос заметно дрожал.

– Я боюсь, что мы собьем кого-нибудь. Пса можно послать к черту, но не кого-нибудь. Нам придется вызывать «911», оказывать первую помощь, а тогда мы застанем полночь на улице. Это нехорошо… – она умоляюще повисла на его правой руке. – Тони, помедленнее, пожалуйста.

Его губы уже превратились в тонкую линию, но все-таки он заставил себя сбавить скорость. Пэйдж права.

Одновременно их телефоны заиграли гитарный риф, исполняемый Эдрианом Смитом или Дэйвом Мюрреем (Пэйдж хоть и была без ума от музыки «Железной девы», но точно не знала, а Тони было все равно)[1]. Две минуты до полуночи. Тони подавил два яростных противоречивых желания: первое - вжать педаль газа до упора в пол, а второе – затормозить и выйти из машины в густую черничную ночь. Второе было продиктовано инстинктами (механизмами Тьмы, как сказала бы Пэйдж), первое – результатом многолетней работы, выработанным рефлексом. «Я как гребанная собака Павлова», – невесело усмехнулся он про себя.

Телефон Пэйдж перестал надрываться, в следующую секунду она потянулась к его телефону, который он при поездках держал в бардачке. Она нашла его на ощупь, взгляд был прикован к стрелке спидометра. А в голове она считала секунды до наступления полуночи. Со смесью всепроникающего ужаса и торжествующего ожидания. Пэйдж отключила напоминание, закинула телефон в свою сумочку сумочку. В голове внутренний счетчик неумолимо отмерял секунды до наступления полуночи, до наступления Тьмы. Когда она добралась до пятидесяти шести, их «шеви» взобрался на Олл-Виндс-Хилл, и (о счастье!) дом Робертсонов был так близко. На расстоянии меньше шестидесяти четырех секунд? Пэйдж всем сердцем надеялась, что это действительно так.

Тони позволил «шеви» ехать чуть быстрее. Кровь во взбухшей вене на виске тоже отсчитывала секунды, как это делала Пэйдж. «Мы успеем, все будет хорошо» - сам себя успокаивал он. Дом Робертсонов приближался, и как раз когда Пэйдж досчитала до девяноста пяти, парадная дверь распахнулась и в вырвавшемся на улицу лоскутке света нарисовалась фигурка Беверли.

Сто. Тони сбавил скорость, чтобы вовремя свернуть на подъездную дорожку.

Сто пять. «Шевроле» судорожно подпрыгнуло, наскочив правым колесом на невысокий каменный бордюр. Тони тихо чертыхнулся, а Пэйдж потирала ушибленное плечо.

Сто восемнадцать. Ремни безопасности мертвыми шершавыми языками плетутся вверх, захлопываются дверцы. Очень медленно, потому что Тони и Пэйдж Риверсы успели за это время добежать до подножия лестницы.

Сто девятнадцать. Они пробежали мимо Бев, и она торопливо закрыла за ними дверь.

Сто двадцать. Бьют городские часы. Дом Робертсонов наполняется мелодиями четырех мобильных телефонов, предупреждающих их хозяев о наступлении полуночи.

Тони и Пэйдж выглядят немного вымотавшимися, но на их лицах читается явное облегчение. Из гостиной выходит Майк, как обычно в черной водолазке и черных брюках. Они с Тони обмениваются рукопожатиями и, как ни в чем не бывало, идут в гостиную, прихватив с собой пакет с выпивкой. Подруги обмениваются короткими комментариями и заливисто смеются, уходя на кухню. Все четверо ведут себя свободно.

Словно не было этих тревожных минут ожидания. Словно никто из них не отсчитывал эти последние сто двадцать секунд.

– Ты что-то готовила? – спросила Беверли и, не особо заботясь о приличии, заглянула в пакет.

– Решила попробовать приготовить суши, – воодушевленно отозвалась Пэйдж, доставая два больших герметичных контейнера, которые, словно в назидание Бев, были из непрозрачного пластика. – Из свежей форели.

– М-м-м, вкуснотище. А у меня – какое-то труднопроизносимое блюдо татарской кухни из сырого говяжьего фарша.

Бев зазвенела тарелками.

– Татарская кухня? – удивилась Пэйдж. – Уже до нее добрались?

Бев пожала плечами, и подруга поняла ее без слов. Иногда нужно себя удивлять, иногда нужно делать что-то новое.

Подруги, обе молодые девушки, по виду едва подошедшие к двадцати пяти годам, собрали все необходимое и, обмениваясь короткими новостями, смеясь, вошли в гостиную. Пэйдж отметила, что стол, который обычно стоит в центре комнаты, отодвинут, а на полу расстелен тонкий плед. Их мужчины уже расположились на нем, обменивались своими «мужскими историями». Тони курил, но Робертсоны не возражали. Под его левой рукой стояла тяжелая большая пепельница из черного оникса на ножках из потускневшей бронзы.

– Дамы, а мы вас заждались! – воскликнул Майк и словно по волшебству извлек из-за спины бутылку рома.

Бев кокетливо хихикнула и опустилась на пол рядом с мужем. Центр «стола» тарелками и едой не занимали: Пэйдж поставила контейнер с суши позади себя, а тарелки и экзотическое блюдо из сырого фарша на кусочках белого хлеба расположились за спиной Бев.

Когда Майк разлил девушкам ром, а себе и Тони достал по бутылке пива, он задал вопрос, который задавал в каждую их встречу.

– Во что сыграем?

Вариантов было много, поэтому ответ прозвучал не сразу. Майк и Бев просто задумались, а Тони и Пэйдж уставились на длинную подвесную полку, уставленную коробочками и коробками разных цветов и разного содержимого.

– «Мафия»? – предложила Бев и замогильным голосом начала: – Город спит. Просыпается…

– Оборотень и всех сжирает, – Тони обнял жену и сделал вид, будто вгрызается в ее плечо.

Комната взорвалась от хохота. Пэйдж, хоть она тоже смеялась,в отместку все же ткнула его в бок, отчего Тони болезненно скорчился и ухватился за ребра.

– А может, «Ужас Аркхэма»? – спросил Майк, смачивая пересохшее от смеха горло глотком пива. – Недавно докупил аддон[2].

Все согласились. Привычными манипуляциями они расстелили игровое поле, наугад выбрали карточки персонажей, распределили карточки вещей и другие необходимые для игры предметы. Древнего монстра, как обычно выбрали с легкой руки Пэйдж. Сегодня им оказался Азатот[3].

- Зато не будем мучиться, – оптимистично заметил Майк.

И партия началась. Они смеялись, обсуждая стратегию, делали ставки, кто умрет первым, жаловались на обилие монстров (четыре раза подряд произошел наплыв[4]). Азатот все-таки появился, спустя два с половиной часа, и убил оставшихся в живых запасливого Тони и осторожную Бев. Вечно идущая напролом Пэйдж вылетела через полчаса, а Майк не рассчитал с выходом из портала и нарвался на сильного монстра во второй половине игры.

Майк принялся в лицах описывать особо понравившиеся моменты, пока Бев собирала посуду. Тони курил, перемешивая карты персонажей и иногда вставляя комментарии в речь друга. Пэйдж перетасовывала остальные карты и складывала их отдельными стопочками.

Тони хотел что-то сказать (нет, все знали, что он хотел сказать), но ни одного слова не прозвучало. Пэйдж, не выпуская из рук не перетасованную колоду предметов, повисла на шее мужа, выразительно впившись в него взглядом. Майк тихо произнес: «Не надо. Пусть город спит и дальше». Даже Бев выкрикнула с кухни, что из этого дома никто не выйдет раньше шести утра. В глазах Тони промелькнула давно таящаяся злоба, но она тут же ушла. Да и как ей не уйти, когда под рукой еще четыре бутылки пива, с кухни доносится аромат жарящихся стейков, рядом – любимая жена и лучшие друзья с давних времен. И, главное, есть чем заняться. Главное, не скучно.

Они сыграли еще две партии, допили пиво и ром, съели полдюжины стейков слабой прожарки на четверых, и обнаружили, что уже больше шести утра. Тони и Пэйдж помогли Робертсонам собрать все карточки и предметы от «Ужаса» в коробку, потом встали, размяли затекшие от долгого сидения на полу мышцы.

Взгляд Пэйдж непроизвольно упал на фотографию, по виду очень старую. От времени черно-белый любительский снимок уже начал выцветать, но все-таки позволял разглядеть большинство подробностей. На ступенях, ведущих к большому зданию бывшего Колледжа штата Аризона, прямо под огромной растяжкой «Мы теперь Университет! Спасибо вам!»[5] стояли, улыбаясь, четверо друзей. Они были ненамного моложе, чем сейчас, но будто совсем другие люди.

«Нет», – подумала Пэйдж. – «Не другие люди. Тогда мы были просто люди»

Бев проследила за взглядом подруги.

– Надо бы сфотографироваться всем вместе еще раз, – сказала Бев. – Время беспощадно.

- Но только не к нам, – едва слышно возразил Майк, обнимая жену.

Возникла небольшая пауза, не отягощающая. Когда люди много времени проводят друг с другом, тишина никогда не бывает гнетущей.

– Есть хочется, – буднично заметил Тони.

– Можно сегодня поехать к озеру, поохотиться на оленей, – предложила его жена. – Вряд ли там кто-нибудь появится до лета. И это будет безопасно. Для всех.

– Город спит. Просыпается оборотень, – почти хором проговорили все четверо.

Только это не игра, и не шутка. Но это будет безопасно, как и сказала Пэйдж.