Мы летим, а вы...

Ира очень любила кладбища. Маршрут всегда выбирала придирчиво. Были у нее и свои предпочтения: обязательно фотография, даты, надписи, крашеная ограда со скамеечкой внутри. Могилы без фотографий она не уважала, вычурные стеллы не приветствовала, к последнему месту упокоения известных людей была равнодушна. Экскурсия считалась удачной, если удавалось незаметно постоять рядом с родственниками похоронной процессии, послушать перешептывания, причитания, исподтишка рассмотреть бледные зареванные лица, найти в компании чьи-то равнодушные глаза. Что они чувствуют? Почему так убиваются? Для Иры был очевиден факт, что хоронят пустую оболочку, обернутую в тряпочку. «Там же ничего нет», - думала она, - «одна бесполезная, мертвая материя. Смрад и тлен. Почему они целуют этот «костюм», шепчут там что-то в восковое ухо? Неужели ничего не видят?»

Ира обычно не бродила одна, в кладбищенских прогулках ее сопровождала Оля. Они заранее договаривались о встречи, обсуждали маршрут и придумывали фишку. Например, найти как можно больше покойников, умерших в свой день рождения. «Прикинь, умереть в собственную днюху», - Оля сидела у храма, высящегося при входе в Рижское кладбище, ухватившись тонкими девичьими руками за края облупившегося крашеного дерева скамьи. «Да. Только сразу говорю, бабки в расчет не берутся», - предупредила Ира.

- Вот ты где. Я тебе сейчас такое покажу, - Оля перегнулась через ограду могилы и ухватила Иру за край серого платья, - Чего ты тут зависла? Уже два часа прошло…Кто тут?

- Вика. Смотри. Двадцать один год. Как мне. Глаза какие хорошие, - Ира по своему меланхолическому обыкновению растягивала слова, - Первое июня. Начало лета. 1992. Институт наверное должна была закончить…

- Тьфу ты, - Оля в нетерпении топнула ногой, - Говорю же, пойдем, там у самой ограды свежая могила, дня два или три, я не знаю, как мы проглядели. Слышишь? Там девушка сидит, плачет. Пойдем, пообщаемся. Сейчас все подробности узнаем.

Могила рядом с местной помойкой была густо завалена мертвыми гвоздиками и лапником. Три венка наполовину загораживали деревянный крест и заламинированный портрет формата А4. Красивая молодая белокурая женщина смотрела как будто с вызовом правым глазом с бумажки на Иру и Олю.

- Давай что ли явим миру эту красоту несусветную, - Оля потянулась, чтобы поправить венок, загораживающий красавицу.

- Не надо, - кто-то всхлипнул справа.

- Ой, а мы Вас не заметили, - Оля подмигнула Ире, Ира закатила глаза.

На низком топчане сидела заплаканная белесая девушка. «Как из стиральной машины достали. Линялая какая-то», - подумала про нее Ира.

- Вы сестра? – Оля кивнула на портрет и опять подмигнула Ире.

- Да, - неуверенно ответила девушка и подняла прозрачные серые глаза, - Это так тяжело. У меня все болит, - тут она прижала руки к груди, - Вот тут. Почему?

- Нууу, - Оля приняла важный вид, - это нормально. Это я Вам как психолог говорю. Ну, почти психолог, мне через две недели экзамены сдавать. Не суть. Одним словом, это абсолютно нормально. Боль пройдет, страх отступит. Что нас не убивает..

- Я не могу уже это в двадцать пятый раз слушать, - прошептала Оле на ухо Ира, - ты уже текст разнообразила бы как-нибудь. У меня уши вянут.

- Отстать, - прошипела Оля и, обратившись с сероглазой девушке, продолжила, - делает нас сильнее. Вот. А что случилось?, - после небольшой паузы Оля в очередной раз кивнула на портрет.

- Отравилась .

- Да? А чем?

Ира легонько ткнула Олю в бок, та в ответ так наступила на ногу, что туфля наполовину ушла в землю.

- Не знаю. Не помню. Это важно?

- Несчастная любовь? Он не хотел разводиться? А жена беременна? Помер любимый пикинес? Все обрыдло?

- Последнее, - девушка сверкнула зло глазами - Все обрыдло. Ремонт в квартире два года. Все вывалили. Цветы засохли. Денег нет. Она приходила, садилась и несколько часов к ряду кнопочку у чайника нажимала, чтобы он кипел, он тогда синеньким светом горел, понимаете? Кот выпал из окна. Сережа ушел за спичками. Выписали таблетки. Таблеточки такие цветные. А тут еще транзит по восьмому дому. Я ей говорила, что надо подождать, таблеточки попить. Мы с ней все обсуждали, СМС писали друг другу каждый день. Понимаете? Она мусор перестала выбрасывать, стала его упаковывать в чемоданы. Я ей говорю, ты ночью лифт вызови, чемодан туда затолкай, нажми на первый этаж, там он сам сойдет.

- А она что? Наладила посылочку? – Оля довольна улыбалась.

- Она? Отравилась. Зачем-то, - девушка начала тоненько всхлипывать.

Оля нагнулась к Ире и патетически прошептала: «Ты же знаешь, как я уважаю сумасшедших. Пора делать контрольный выстрел»

- А как Вас зовут? – Оля с Ирой внимательно смотрели на бесцветную незнакомку.

Девушка растерянно подняла брови.

- Давайте мы будем звать Вас Катей. Окей? – Оля протянула новой Кате руку, - Меня Ольга зовут. Княгиня такая была на Руси, слыхали наверное? А это Ирина, что значит «мир». Мир во всем мире! Тост такой еще есть. Выпить бы сейчас. Но нам нельзя, мы – студентки. У нас экзамены скоро.

Ира зашипела Оле в спину: «Угомонись. Твои два класса церковно-приходской лезут из тебя как из…». «Зато со мной весело. Шарахаемся тут, никакого разнообразия. Нет бы «спасибо» сказать за блаженную. Сейчас пойдем и скрасим наш досуг», - Оля обернулась к заплаканной девушке и притворным голосом сестры милосердия заверещала: «Катенька, пойдемте прогуляемся. Сирень цветет. Тут у некоторых добро пропадает: родственники для поминовения продуктами разбрасываются, и вкусные шоколадные конфеты бесплатно лежат».

- И пшено, - саркастически добавила Ира.

- И пшено, - послушно повторила Ольга, спохватилась и рассмеялась, - Тьфу ты! Зачем нам пшено?

Ольга вела новую знакомую по кладбищу за руку. Ира шла позади, слушала обрывки разговора. Оля периодически оборачивалась и рапортовала: «Ее в плохом платье положили. Надо было в голубом», «Сережа настаивал на кремировании, денег, подлец, пожалел», «Валька Сорокина всю панихиду в «Вотс апе» переписывалась».

Всем встречным знакомым на кладбище Оля сообщала: «Это Катя». Знакомых у них было немного: Светлана Петровна, шестидесятилетняя вредная тетка, эстетствующая воровка, питающая слабость к искусственным ландышам; Евгений Николаевич, пенсионер, все разговоры с которым сводились к его упрятанной от внуков заначке, и Федя, молодой могильщик, красивый, вечно небритый и туповатый.

Федя никогда им не отвечал. А однажды даже ударил Олю по щеке. Больно не было, было жутко обидно. Оля материлась через слезы. Ира успокаивала, как могла: «Ну, чего ты к нему, спрашивается, полезла? Он же сквозь нас смотрит. Он же дурачок, его же видно. Сейчас жарко, он потеет на работе, мухи к нему так и лезут. А тут ты, глупая, со своим «Какой у вас загар красивый. Майский называется?». Оля рыдала басом: «А зачем он такой красивый, зачем?». «Не «зачем», а «почему»», - улыбалась Ира, - карма у него хорошая».

Светлана Петровна подозрительно посмотрела на девушек, спрятала за спину ландыши, и голосом учительницы физики строго спросила: «Что вы шляетесь тут уже который день, дома вам не сидится?». Оля показала тетке язык, а Ира решила вступить в дискуссию: «Светлана Петровна, Вы полагаете дома лучше? Там же зона отчуждения. Поговорить не с кем». Женщина вышла из-за могильной ограды, оставив ландыши на скамейке, сделала руки в боки. «А ты, я смотрю, не наговорилась». Ира грустно усмехнулась. А Катя, доверчиво глядя в глаза Оле, спросила: «А почему она такая злая?». «Не «почему», а «зачем»», - Оля посмотрела на Иру с улыбкой, - карма у нее, видать, такая. Злая».

- Эй, студентки, а экзамены то скоро? – спросил Евгений Петрович, на соседнем участке читающий газету.

- Петрович, ты вчера спрашивал, - весело отозвалась Ольга, - А у нас новенькая. Катя.

Петрович тускло взглянул и бросил: «Да знаю я. Я на похоронах был. Видел ее. Совсем малахольная. Упала два раза, парень на нее наступил. А девку красивую хоронили. Волосы волнами вокруг лица уложили, накрасили губы, вот как я люблю, темно-вишневым. Как живая лежала. Не то, что утопленницы или дэтэпешницы, я этих совсем не переношу».

- Завел шарманку, - Оля весело приобняла Катю, - ты нам лучше про заначку расскажи, а то мы все криминальные подробности уже позабыли»

- «Поднятая целина». Вот где схоронил. Пусть поищут. Смерти моей хотят. Невестка мне чай кислый готовит. Она туда уксус добавляет, с..чка. А сама пьет, а потом веселая ходит. Прихожу вчера домой. А у них дым коромыслом. Празднуют. Вещи мои из шкафа платяного на помойку снесли. Выживают меня. Но я им не сдамся, нет. Я ей по телефону ночью звоню и молчу, а иногда СэМэСэ иероглифами набираю и между делом «с…ка» пишу». Я подслушивал у их двери, она кричала Сашке: «Это дед твой развлекается. Надо продавать квартиру»

- Айда к забору, там сирень цветет и пахнет. Посидим, поболтаем. На посетителей позырим.

Оля взяла Иру и Катю за руки и, напевая, повела их по центральной аллее вглубь.

- Я вчера к Виталику ходила, – Оля сидела на траве, прислонившись к дереву. Ира положила ей голову на колени. Катя внимательно изучала белую сирень: искала пятилистный цветок на счастье.

- Тебе неймется. Ты как тот дятел. Будешь долбить пока не спятишь. Дай угадаю. Он пил пиво в компании друзей весь вечер. И ни разу о тебе не вспомнил. И скупая мужская слеза не промелькнула по его небритой роже. Так?

- Но это же был его ребенок. Скотина. Даже деньги за аборт матери моей не отдал. А ведь я его просила. Он мне на кубке своем долбанном поклялся.

- А у меня нет парня. И это прекрасно. Я сейчас поняла. Ни о чем не жалею. Не зову, не плачу. Мать жалко. Перебирает выписки из больницы, анализы в сотый раз пересматривает. Сидит у окна, причитает. Знаешь, таким странным грудным голосом. Раскачивается и как будто поет. А один раз стала петь колыбельную «Серенький волчок». Качается и поет. Я ее обняла. А она заплакала. Страшно. Я из квартиры вылетела, не помню, как здесь оказалась.

- Да не плачь ты, а то я тоже буду. Мне тоже мать жалко. Она все зеркала в квартире шалями занавесила. Знаешь, такие с кистями. Где только взяла столько? По соседям небось собирала. Мама.

Последнее слова Оля произнесла басом

Ира вытерла слезы и принялась смеяться: «У тебя такие рыдания эпические. Это какие-то театральные подмостки. Тебе бы во МХАТ».

- Плюнь, - Оля ударила Катю по руке, - опять всякую дрянь в рот тянешь.

- Это на счастье, - Катя обиделась.

- Твое счастье через… когда были похороны?… три дня назад?... минус сорок. Через тридцать семь дней наступит, деточка.

- Может полетаем? На море посмотрим? – предложила Ира мечтательно.

- Неа. Сил много уходит. Бродишь после таких полетов сутки бледной тенью, ни желаний, ни настроения. А завтра суббота. Посетителей будет много.

- Ты жалеешь? – осторожно спросила Ира

- А смысл? Все равно ведь ни исправить, ни понять.

Ира закрыла глаза и запела. Оля подхватила. Катя тоже запела тонким, с переливами голосочком.

На ковре-вертолете мимо радуги

Мы летим, а вы ползете, чудаки вы, чудаки…