"Откровения Семерых" или нелирическая комедия для кухонных философий и упавшая с Небес литература завтрашнего поколения. Глава 5

… если Бога заставить быть человеком….

У сильного всегда свой путь, лишь для стадного многообразия – единый.

Словно оборотень, внезапно и неумышленно он оказался мысленно голым после очередного обращения с диалектической системой людских ценностей.

40

Что и говорить, сила женщины в её слабости, а сила – это вовсе не то, что у Вас в кулаках или же мышцах, иль в иных интимных местах, дорогие друзья. Нужно ли ещё что-то рассказывать здесь и сейчас?

Стерх понемногу приходил в себя после встречи с кухонными фуриями, какие за всё время нашего путешествия в мир чудесных превращений в обход природных протоколов и гендерных брандмауэров приутихли, после возлияния внутрь горячительных напитков. Всё начинается с малого: и не только спортивные достижения или же научные открытия, но и сопутствующие человеческой экзистенции вредные привычки, а тем более и наследственные болезни, к примеру, такие, как алкоголизм. Думаю, наши новые знакомые вскорости наведаются и к недавним спорщицам о половой принадлежности политики нашего с Вами государства, мои драгоценные читатели и зрители.

Пока неутомимый абстинентный синдром плотно блуждал по организму нашего героя, не ища какого-либо выхода для себя из повреждённых тканей, я решил инкогнито чуть прогуляться по апартаментам известной уже нам коммуналки. Как ни странно, всё словно умерло или же лучше сказать проследовало вслед за кухней квартиры №24 дома тринадцать по улице Мира.

Было подозрительно тихо, что вызывало душевное беспокойство, да ещё и в этот ночной час…. Чу, из комнатушки Олимпиады Юлиановны помимо всепроникающего зловония внезапно донеслось характерное завывание, присущее пушистым зверькам в первый месяц весеннего периода, какой судя по всему длился в известном нам будуаре круглый год. Думаю, это совсем не шокировало и никоим образом не препятствовало сну соседей, которым подобные звуки были сладкоголосым сопровождением Моцартовского клавесина; это после-то пьяных оргий и истеричных посталкогольных отходняков Васи Обещалина….

Я вновь вслушивался в темноту, в сонном сопении и храпе которой внезапно взорвались пугающие вскрикивания и всхлипывания Сусанны Степановны Приблудной. Очевидно, что наши призрачные герои уже готовили для себя плодотворную почву для десантирования в её кейзонно-кавитонной составляющей эфирного эгрегора.

Да…, ничего уж тут не поделаешь; ночь всегда таит в своём темнеющем рукаве всевозможные страхи или же на крайний образ поверья, – предвкушения жути ли просто испуга. Что не верите…? Вспомните, хотя бы эту знаменито-надоедливую рекламу: «Заплати налоги и спи спокойно». Думаю, что Вы согласитесь со мной и примите развёртывание этого жизненного минора:

– заплати алименты и спи себе на здоровье,

– а ты погасил задолженность по штрафам ГИБДД,

– помнишь, что завтра последний день погашения кредита,

– а ты сказала своему любовнику о том, что беременна или по-прежнему боишься, что он вернётся к жене…!?

Согласитесь, друзья, продолжать можно сколько угодно, следовательно, ночной страх услужлив и не является прерогативой слабовольных, нищих духом и безнравственных граждан. Это древнейшее чувство как для мужчин, так и для женщин стоит на страже биологической формы и свойственен любому проявлению жизни, даже эфирной. Уже ли Вы полагаете, что призраки и фантомы лишены чувства самосохранения? Страх многогранен…, а посему я не стану раскидываться всеобще-известными фразами о том, как нужно с ним бороться…, да и вообще побеждать его в себе. Хм…, а стоит ли это делать…? Может статься с ним нужно подружиться…. К примеру; один из самых сильнейших страхов – страх Смерти исчез для меня, как только я узнал, что есть Смерть, однако, этот защитный механизм тут же мимикрировал и приобрёл иные свойства и информативно-информационные характеристики. Следовательно, нужно действовать в пределах Божьих заповедей:

– не можешь объять необъятное? Так прислонись к нему,

– не можешь пока победить узурпатора, значит нужно принять условия капитуляции,

– не можешь уйти из ненавистной тебе системы, научись приспосабливаться к ней, Дон-Кихотство не ценилось во все времена. Поверьте, ни в разведке, ни в спецназе не учат ловить лбом пули или названной глупостью рассчитываться со Смертью жизнью своих подчинённых, а страх, который приобретает формы просчитанной осторожности дорогого стоит.

Тяжело вздохнув, я двинулся в кухонную прямоугольность умирающей коммуналки. Многострадальный стол всё ещё хранил своим рабочим моментом следы дамских посиделок, что безусловно говорило о современной женской домовитости и псевдо-аккуратности, особенно если вспомнить, что сочная дамская совокупность не была разбавлена даже минимальным мужским присутствием, разумеется за исключением мимолётности нашего героя.

Свет полной луны, искрясь сапфир-квантовыми решениями, рождал в совокуплении с тьмой причудливые тени предметов, пробуждая в душе дрожащий холодок непрошенной боязливости. Казалось, вот-вот из-за угла вынырнет домовой или информативный фантом, чтобы незаметно забраться на уровне эфиродинамики в молекулярность твоего организма, чтобы сделать тебя одержимым; – каким-нибудь…, из «семерых».

Я не случайно опасался этого, ведь врата АдА; с одной стороны, для нашей литературы, с другой для входа в мир невозврата в эту реальность всё ещё были открыты. Я осторожно направился к комнате Стерха. Не спасало даже боковое движение ниндзя «йоко аруки» (бестеневая ходьба боком вдоль стен).

Проклятые половицы предательски скрипели, да и не только на лагах, но и на всяком отрезке не циклёванного пространства. Спасало в этой шумной ситуации только одно. Только одно обстоятельство в непроглядной темноте теперь было на моей стороне: пушистые зверьки Олимпиады замолкли после своих ночных игрищ, связанных с любовными утехами, так что лишь один многоголосый храп, доносящийся из-за каждой живой двери в настоящее время способствовал тому, чтобы скрыть мою скрипящую осторожность.

Приблизившись таким образом к почти закрытой двери нашего героя, потянув носом воздух, помимо уже привычных запахов я почувствовал новый амбре…. Оставалось лишь вслушиваться в голоса за дверью….

41

— Да послушай ты, – голос был мне хорошо знаком и принадлежал уже известному нам Ваалбериту, впрочем. Для парнишки из АдА имитировать любое бряцание из земной частотности – это такой пустяк, в непонимании которого стыдно признаться даже самому себе.

— Абсолютно не понимаю, чего ты от меня хочешь? – тяжёлая интонация безусловно относилась к нашему герою.

— Да, ты что совсем не понимаешь? – секретарь АдА, Дьявола…. О, неплохое на мой взгляд имя для нашей с Вами новой главы, друзья…, как Вы считаете…?

— Понимаю, что ты втравливаешь меня в какую-то аферу.

— Да, что ты понимаешь…? Дьявол ведь старик, ему уже давным-давно пора на покой, а тут я, понимаешь?

— Не понимаю…. Что у прародителя зла выходит срок годности? – упорно не сдавался Стерх.

— Да, какой, чёрт тебя дери, срок годности, – шипел подобно эдемской змее Ваалберит.

— Ну, не срок годности, так пенсионный возраст подошёл, какая разница, – не отступал оппонент беса.

— Да, ты не хрена не понимаешь…, – демон вздохнул, его интонационность выдавала в нём не просто мелкий и даже мерзкий страх, а необычайно удивительно-неподдельный ужас. Казалось, что он просто боится не только своих слов, но даже и мыслей. Хм…, не так ли на протяжении всемирной истории рабы предавали своих хозяев? Правда, стоит отдать должное, не всякий слуга способен на подобное перерождение, одного высокомерия тут мало, и нужна, особенно нужна гордыня; для барина в квадрате, для дворянина в кубе, для герцога…. Впрочем, для самого прародителя зла…, м.. м…, думаю, в степени «n».

— Да, в общем-то и понимать не хотелось бы, – невзначай заметил наш собеседник.

— Послушай, всякий вселенский цикл Люцифер должен проходить через нулевой фильтр.

— Чего-чего?

— Ну, ты не понимаешь…. Ну, циклы делятся на периоды, периоды на промежутки, это у вас на Земле отрицают темпоральное поле и основывают времяисчисление на фундаментальности вращения планеты…. Ну…, – демон явно торопился. – По истечении вселенского цикла всякая материальная составляющая, даже самая ничтожно-малая, живущая одну квадрильонную секунды меняется со своей копией из антиматерии.

— Атмари?

— Ну вот видишь, кое что ты подчерпнул от этого придурка, Аретинского. Переход всегда осуществляется через фрагментарность нулевого поля, своеобразный нулевой фильтр, где всё останавливается; масса, скорость, время, совокупность восприятия, одним словом абсолютно всё, что и равняется бесконечности.

— Да, я помню, Серёга Аретинский часто твердил мне об этом, что-то вроде: «Горбатого только могила исправит, а Стерха нулевая позиция Тёмного поля».

— Надо же…, сколько оказывается пользы от этого придурочного писателя, – что и говорить, подобное внимание со стороны представителей ненормативного мира к моей скромной персоне безусловно льстило мне. Кому-то, друзья, может бесспорно показаться, что моя высокомерная гордыня пытается выпить океан, ли перешагнуть Гималаи или же наконец переплыть космос…. Нет-нет и ещё раз нет, те немногие, какие меня чуть-чуть знают, ответят Вам, что это вовсе не так…. И именно поэтому, да и не только; я никогда не покажу свою физиономию и не назовусь своим настоящим именем, какое у меня в паспорте, дабы предъявлять его, к примеру, на почте ли на железнодорожном вокзале, при приёме на работу в конце концов.

Уверяю Вас, мои драгоценные читатели и зрители, я простой парень, какой приоткрыл окружающий мир ещё при жизни и пытался трудится над тем, чтобы открыть его по возможности на максимальную величину, вот и всё. Ну, а с демонами мы давние приятели, нет не по алкогольное теме, а скорее, по моей дурости, да ещё и с одиночной камеры.

Меня иной раз называют безумным, но не слишком уж глупым, но ведь согласитесь; быть умным и одарённым не одно и тоже. К тому же…, как сказал Иисус: «Скорее караван верблюдов пройдёт через игольное ушко, нежели богатый попадёт в царствие Господнее». И что…, по словам сына Божьего искупления грехов нет…? Спасенье есть для всякого: для верующего или же атеиста, для христианина ли же мусульманина, для богатого или же нищего, ведь богатство не заключено в Ваших счетах и вкладах, какие уже сегодня могут превратиться в прах, равно как и Вы сами, ведь любому, в том числе и верблюдам из библейского каравана мало встать на колени в церкви, дабы пройти сквозь игольное ушко на пути к вратам Эдема. Это сделают частицы Эфира, субстанцией которой являются не только эти верблюды, но всё зримое и незримое имущество, ха, этой звёздной системы.

Всё, всё, друзья, прервёмся от философии и упражнений в остроумии пока на этом месте, дабы мысленность на своих чёрных крыльях не занесла бы нас в утопию безумной литературы. Всё должно быть в меру и без фанатизма, как этому нас научила история в лице великой октябрьской революции.

Не знаю так или нет, но кое-кто считает, что ребёнок, едва появившись на свет из чрева матери, после хлопка акушера по всем известному месту пускается в безудержный крик, он хочет сообщить всему миру об Истине, об АБСОЛЮТЕ и безграничном космосе, о взаимодействии вселенских гармоний…. Но упорство родителей и окружающего мира заключается лишь в одном векторе движения – сделать из Бога человека, что нередко приводит к плачевным педагогическим фиаско, а иной раз и к нигилистическому пофигизму, какое безусловно потянется к неминуемому грехопадению, выраженному в той или иной форме, не всегда доступной в понимании для старшего поколения…. Теперь мне оставалось только внимательно слушать, лишь изредка при бледно-лунном свечении конспектировать рассказ секретаря АдА.

42

— Я родился в знатной семье, чего таить греха, – начал было издалека Ваалберит.

— Кто бы сомневался, – усмешка выскользнула с уголков губ Стерха и, умирая, распласталась по полу, после того как ударилась о предстоящее повествование. Это походило на то, как если бы шмель попытался таранить в лоб полуторатонный автомобиль на автомагистрали. Поэтому секретарь АдА лишь неудобно нахмурил брови. Что уж тут поделать, комедия, не имеющая под собой фундаментальность серьёзности или даже трагичности (решусь на это слово) лишь моментный и безконцептуальный фельетон.

— Мой отец был Антихристом, – горделиво, без единого волнения, словно застоявшаяся вода под утренним туманом, продолжал наш знакомец из преисподней.

— Да…, а дед конечно же Сатана, – Стерх вновь попытался скуднейшими силёнками таранить дьявольский эскорт, идущий на железнодорожной платформе из лабиринтов царства Тартар.

— Да, мой дед – Сатана, – абсолютно равнодушно согласился Ваалберит.

— «Белка» теперь может диктовать мне прямо в голову саму немыслимость, несвойственную даже самой элементарности, – металкогольный психоз нашего героя самым неприглядным образом начал давать о себе знать, а мне, если честно, не хотелось бы снова оставаться наедине с представителем царства теней. Впрочем, как и всегда случилось самое неотвратное и вполне ожидаемое: закон подлости срабатывал безупречно, как и тысячелетия назад. Случался именно самый наихудший сценарий развития сюжета, прогнозируемый множественными факторами, вытекающими из анализируемых моментов и мелочей, какие на первый взгляд казались именно таковыми.

Что и говорить, наш персонаж естественно поднял всех в коммуналке не только на уши, но и на иные более подвижные части тела, о каких сейчас способен подумать в силу своей испорченности всякий индивидуум независимо от пола и вероисповедания. Стоит ли сейчас упоминать об этом; Стерх за последние четыре года подводил меня всегда, опрометчивой тенью было бы довериться ему сейчас, да ещё и на этих страницах. Для начала он на всю Ивановскую, да и на Петровскую тоже, кричал, что намерен покончить со Вселенским злом, затаившимся якобы в его комнате. С этой целью борец за добро, пытаясь восстановить справедливость, открыл все конфорки газового оборудования, какие к счастью были деактивированы соответствующей службой несколько месяцев назад за неуплату, долг составлял что-то в не один десяток тысяч, если не ошибаюсь.

Всё это не останавливало Володю, поскольку он решил, что костёр на общей кухне коммунального убожества будет лучшей альтернативой газовой атаке. Топливом для адского жарева предназначались давно уже отслужившие своё половицы, оторванные от целостности конструкции развитого социализма. Опять же к счастью, скверно разгораясь, они дымили так, что собирали к алкогольной панихиде не только близких и дальних соседей, но и случайных зевак. Глупо было бы в этот момент выяснять кто первым вызвал полицию, а кто и дежурную бригаду скорой помощи для столь экстренных случаев, таких, как сейчас.

Изрядно задержавшееся на этих страницах действующее лицо со своей неукротимой энцефалопатией какие-то пару минут отбивалось от нападавших на него демонов, облачённых почему-то в форму служителей закона при помощи самодельного факела, коим, как мне думается, наш герой старался поразить порождений тьмы….

Ощущение бессилия пред могуществом действительности быстро взяло вверх над юродивой пространственностью параллельного мира. Под гомон толпы и рукоплескания незабвенно-колдовского, коммунального скептицизма Володю в сопровождении четырёх херувимов; двое из которых были облачены в зелёные одежды, а двое других в отутюженные чёрные с блестяще-вышитыми шевронными знаками различия посадили в белоснежную карету с характерно-синими полосами вдоль бортов. Кротость для Стерха в эту минуту наступила скорее, чем понос королевского организма после намеренно съеденной тухлятины в часы убежденного апокалипсиса.

— Э… эх…, Вова, Вова, – подумалось мне. Сопровождая карету семнадцатой бригады скорой помощи своим вовсе непытливым взглядом, я лишь вновь словил себя на мысли, что Стерх опять подставил меня, однако, что ещё ждать от бывшего героя, какой уже как минимум трижды пережил свою Смерть.

Толпа людей, как и предписывает ей человеческая суть, словно вселенское испражнение Богов, не могла покинуть так просто не телевизионное шоу. Кстати, самым удивительным образом и с невероятной оперативностью тут объявились и искатели жизненных сенсаций с местного телевидения. Ну как тут противостоять искушению; баба Маня упрямо порывалась ухватиться за микрофон корреспондента, дабы в свои семьдесят семь лет рассказать о вчерашней невероятной попытке её изнасилования. Но то ли бесконечные излияния алкоголя внутрь ангельского организма, то ли иные, более высшие силы удерживали её нестойкость на рубеже двух миров, что мешало ей поведать всю правду о супостатах бесовских, дерзнувших посягнуть в столь значимые для страны лета на её несокрушимое целомудрие. Прочие, не менее изысканные претензионные метафоры тут же посыпались на головы представителей местного провинциального канала со всех сторон горизонта евклидовой проекционности параллельного мира.

Разнообразность сотрясания ночного воздуха вовсе не выглядела уж таким многообразием римановой геометрии, какая обещала мне быть здесь на этих страницах. Вопросы касались злободневности текущего момента: приватизации, капитального ремонта сих обветшалых трущоб и ещё многих иных форм детальности, касающейся ЖКХ. Но самое главное состояло именно в скорой возможности переселения из аварийных стен в свежие новостройки на том, дальнем отсюда берегу судоходной реки, где так в последние годы приспособилась селиться элита города «Ч».

Да…, глупо холопу на старости лет стремиться стать барином, да и в молодом созерцании вожделенной мечты…, пожалуй, тоже. Вы конечно же спросите меня почему? Х…, я отвечу, конечно же отвечу, у барина всегда найдётся свой сын или же дочь, ли иное протеже среди налаженности круговой поруки нашей с Вами диалектической системы. Единицы лишь подвержены справедливости текущего момента – Альфред Нобель, Жак-Ив Кусто, Генри Форд, Билл Гейтс…. Они по достоинству считали, что ни к чему сибаритствовать их отпрыскам, нафиг прожигать жизнь, правда у изобретателя динамита не было приемников, свойственных ему капиталов. Это я по памяти, друзья, (простите, если что и наврал) значит есть шанс для американской мечты по всему миру, какой безусловно будут вставлять палки в отражаемые солнце спицы, да и не только завистники. Разумеется, есть ещё и хакерские решения затхлой безысходности, но это, мои драгоценные читатели и зрители, тоже не для этой литературы. Лично мне они не нужны, друзья, ибо как не нужны звёзды с небес, поскольку нужны сами НЕБЕСА.

Скучность протоколов неудовлетворённой обыденности довольно скоро утомили представителей телевизионной общественности. Я заметил, что камера прекратила свою жизнедеятельность обозревающего ока куда раньше нежели требовательные реплики в круглый объектив объективности, и лишь самые наивные могли теперь полагаться на справедливость. Отчего же, должно быть, спросите меня Вы…? Разве Вы ещё верите в сказочные идеалы в совокупности действий власть имущих. Лишь иллюзия и гордыня заставляет любого из нас поверить в то, что он чем-нибудь да управляет. Впрочем, самотёк в этой предыстории исключён самым наглым образом тоже…. Президент, – скажете Вы; увы он может дать лишь указания своим подчинённым, какие в свою очередь сделают тоже самое. Монарх смертен, как и дядя Вася – дворник из подворотни, который также, как и государственный иерарх умело или же не очень управляется со своими метёлками в соответствующий период времени и со снегоуборочным инвентарём в супротивном направлении противоположного момента. Дядя Вася, равно как и президент, не способен изменить положение вещей; – сделать весну осенью или же лето зимой для приложенной местности в десять соток. А ещё есть очень множество причин уравнять обыденность, даже я бы сказал «быдлость» с превосходством жизненных директив на счетах которых красуются шестизначные нули, да и не только сказочных «иллюминатов…».

Инопланетные формы, какие превосходят нас во всём, детально изучают нас, силясь понять свою парадоксальную концепцию бытия. Они также не правят человеческой самобытностью. Напрашивается снова один и тот же вопрос: «Так кто же правит нами и правит ли вообще»?

Философская дилемма легла мне на белоснежную бумагу давно уже исчёрканными формулами, какие неумолимо голосили о математической бесконечности АБСОЛЮТА, равной нулевому сегменту любой алгебраической ли же геометрической составляющей. Я всего лишь плотный слой бумаги, на которой пишут Боги, не больше, мои сторонники. И такое понятие, как джахшатий – постоянно активный пришло в моё мировоззрение из санскрита и енохианского языков, уверяю Вас, друзья, я ничего не придумывал и не искажал факты, разве что по собственному невежеству или же недоразумению, не имея почвенной фундаментальности для умышленного искажения прочитанного мной с Небес.

Удивительная простота и гениальность ВСЕВЫШНЕГО искрой пробежала тогда по всякой клетке моего заблудшего организма и информативной душе тоже. Когда уравнение математической бесконечности сложилось своей очевидностью на моей бумаге, я почувствовал глубочайшее облегчение, отвергая вздорность идеальной и ложной беспредельности взаимосвязей интегрированных потоков, одушевлённых и не очень объектов в финитно-финальной природности. Именно тогда я вспомнил слова из Бхагават-Гиты: «Вы то, что вы едите…». А затем и прежде всего о Параматме – высшей душе, пребывающей во всякой составляющей этого несовершенного, но материального мира. С точки зрения физики мне пришлось этот процесс назвать достаточно умеренным благозвучием для учёных мужей-атеистов…. Полагаю, что «нулевой фильтр» боле-менее приемлем для скептицизма консерваторов, а точнее сказать старых пер… ов, каким уже давным-давно пора освободить свои насиженные академические кресла, да и оставить пред лицом неизбежной гиены огненной свои псевдонаучные регалии, полученные посредством технического процесса, затронутого мной чуть выше….

— Ох, ах, ох…. Не сойти бы с ума, – надо теперь сказать, что съёмочная группа ретировалась быстрее, нежели управлялся со своей капустной действительностью обеденного набора солдат союза, да ещё и социалистических республик. Не видя всевозможных перспектив в этот полуночный час для своих жалоб, проживающие, и не только в доме 13 по улице Мира города «Ч», стали самым невероятным образом рассасываться вдоль своих полусгнивших комнатушек и неудачливости интегрированного момента, какой навсегда отвергла эта неверная дева-Фортуна….

Оханья и аханья снова брякнули своим звонким, не утешительным гуголплексом в моей дорожно-космической сумке, в которой всевозможные нечистоты вакуума уже и так расплёскивались через походный край. Но самое паскудное из этой ситуационности извлекалось лишь в подобии нерадивых граждан слизывать с мостовой рвоту от космического яда из наших дорожников…. Теперь я могу рассказать искушённому читателю и зрителю тоже о криптографии своей комедийной литературы….

— Кому невдомёк, так и не нужно это знать, – Ваалберит приложил на моё левое плечо свою…, как бы это сказать…, вдохновенную ладонь.

— Ра… дуешься? – протянул я, покосившись на возможно-воодушевлённую окрылённость внука Дьявола.

— Чему это? – интонация в голосе Ваалберита не принесла в моё волнение никакой чудесности, а тем более судьбоносности для следующих директив Сверху.

— Как чему…? Спровадил моего героя в наркологическую психушку и ещё способен задавать бестактные вопросы, отражающие лишь бесформенность, искусно-создавшуюся волей факторов, несвойственную для преждевременных обстоятельств действительность.

— М… ммм, – промычал внук Сатаны. – Ну откуда в тебе эта вычурность – мастерство слова, а, Аретинский…?

— Не знаю….

Лишь мудростью народной живы те, кто знает то, что ведает и не знает то, что отрезано от бытия человеческого, для того чтобы хвоста невежественного для погибели не возмужали своей похотью мужи отвратные, что уповают на временность силы своей, дабы усомниться в могуществе ВСЕВЫШНЕГО.

— Ух, и трудно же с тобой, поэт.

— Отчего же так?

— Да, просто не знаешь, что ждать от тебя в следующее мгновение, – Ваалберит даже как-то виновато опустил глаза.

— Ну, что, секретарь АдА:

Замысловатость фраз не вводит смысл в чреватый чем-то грунт,

Утопленный в сумбуре здешних директив, исполненных наградою когда-то за труды,

Какие более не мучают меня учтивостью сладкоголосых перспектив….

О, Боги!!!, я ли был рождён ошибкою с Небес в усладу скомканных моментов…?

Я ждал галантность сладострастия, но нет…, лишь слабый миг томил меня,

Стяжатели мои учтивостью подобных грёз, что вожделели плотью безраздельно учили в похоти своей мой шаткий дух…. Но я ли был услужлив им?

«Что в зыбкости твоей»? – твердили разом, своим сомнением завистники мои,

Зачем алкали власть и унижённо пытались повредить движению нерасторопных толп в утробе безраздельной, где так неистово крадётся за всяким звуком тишины слепая страсть…?

Не ждал я вновь вселенского шаблона, кручёного, да не для всякого живого,

Когда б не сытого, но всё же эталона, спустившегося Свыше мне….

Всё меркнет пред духовностью…, не церкви – беззаконья,

Когда бы я учтивостью Небес не вверил слов своих в удачливость движенья.

Зачем-то применил их в разум пустословья безликий рок,

Зачем он чувствовал меж строк опять моё уединение,

К чему тогда нам всем ниспосланы страдания, коль мир невежд

Пришёл сюда на все века, тысячелетием в угоду павшим небесам…?

Пусть будет проклят тот, кто всё это затеял;

И жизнь, и Смерть, лишения и голод для всяких врат, для всех грехопадений,

Упавших нам во вслед, – незримых превращений.

Для осквернённой чернью той страдающего склада

Уже не выбраться из вод мирских на сгорбленную сушу,

Чтоб как-нибудь спасти израненную душу,

Когда на брата Смерть подымет снова брат,

И боль не поскупится вновь издержек и затрат.

Н… да, поэт, ты вновь великий и несчастный,

Рассуден в меру, но и не прекрасный

Твой слог; и дерзок, но силён,

Пойми слова мои, – им будешь погребён.

— Что и говорить, всегда уважал вашу братию – диаметральная противоположность Херувимам, находчивы и умны…. Да, и спасибо за напутствие. Ты меня очень обнадёжил своим предсказанием, – мы по-прежнему оставались с ним на улице, с внуком Сатаны – великого преданного ВСЕВЫШНЕГО.

— А, ты знаешь…? Я всегда жалел, что ты не с нами. Уж не пойму отчего и для чего ГОСПОДЬ отметил тебя, – Ваалберит сел рядом со мной на скамейку, какая не отличалась чистотой улиц, да и прочими знаменателями коммунальных хозяйств города «Ч». Было так тихо и спокойно, здесь и сейчас. Ночь занималась своим полнолунием в пиковый инвариант темнеющих часов, когда силы зла властвуют над грешными душами безвозмездно. К ним относился конечно же и я, мои верные читатели и зрители. Но страха во мне не было, ибо вера моя была тверда, а знания миновали приземлённость незавершенных догм.

Звенящая тишина разрывалась вечно работающим заводом, какой дышал уже не так как раньше: болезненные вздохи металлургического производства давали ясно понять, что сокращения ещё грядут, и вновь обладатели ипотек и кредитов неожиданно ворвутся в ряды армии безработных. В надежде найти выход из создавшейся ситуации некоторые из них пойдут на то, что было для них мерзко и противно всю прожитую жизнь, но теперь они сделают всё…, всё для своих семей….

— Такова действительность, – ненавязчиво прервал мои размышления внук Сатаны.

— Читаешь мои мысли….

— Конечно, и довольно-таки неплохо, да и не только мысли.

— Разумеется, о чём это я, глупо недооценивать противника, уж лучше переоценить его влияние на тебя и обступающую действительность.

— Не враги мы тебе, да и окружающим тоже, – устало вздохнул Ваалберит.

— Ну, конечно же, – охотно согласился я. – Да…, всё хочу спросить тебя.

— Валяй.

— Как там Олешка?

— Бадаев?

— Да.

— Это тот, которому ты возвёл литературный монумент в качестве романа-трилогии «Ключи к Смерти»?

— Именно так.

— Ничего…, хорошо, – даже скучно парировал мой вопрос непростой собеседник. – Скоро получит новое тело в материальном мире.

— Конечно, я так и думал…. Здесь на Земле…?

— Не.. ет, – протянул загадочно сын Антихриста.

— А, где…?

— Послушай, Аретинский, вот ты неугомонный; всякую дрянь ему надо проверить, да в рот положить, а потом покажи, да расскажи, да дай попробовать, – демон чуть негодовал.

— Ну, а что в этом плохого, я к тебе ведь как к старшему брату, – попытался я оправдаться.

— Информация конфиденциальна, – ультимативно заключил мой собеседник.

— Ах, конфиденциальна, так бы сразу и проинформировал, я бы более и не приставал.

— Ох, Серёга, и язва же ты, как тебя вообще окружающие терпят?

— Стараюсь всё чаще и чаще не попадаться им на глаза.

— Что ж разумное поведение, – с некоторым даже, я бы сказал, уважением определил секретарь АдА. – Закуришь? – предложил он совершенно неожиданно, в его ладони блеснула клинковым отблеском луна, отразившаяся самым невероятным образом в прозрачной обертке сигаретной пачки, с неподдельным предвкушением дороговизны.

— Нет спасибо, – равнодушно ответил я и добавил, – бросил.

— Разве…?

— Да…, уже чуть больше полугода.

— Молодец, а я вот не могу отказать себе в этом удовольствии, – с этими словами он извлёк губами из пачки сигарету, одновременно щёлкнув зажигалкой. Смакуя первую затяжку, он выпустил из легких шесть колец, а седьмое, довольно искусно, пропустил между шестью предыдущими. Походило на хорошо отрепетированный трюк. – А…, – кратким жестом он снова пригласил меня в стойло вредно-пагубной привычки.

— Не…, – протянул я, – мои ломки прошли на третью неделю после отказа от никотиновой зависимости.

— А, я вот не могу себе отказать в удовольствии, – снова повторился он.

— Понимаю, – сочувственно проникся я к слабости своего собеседника. Мне казалось, что вот-вот что-то важное должно случится здесь и сейчас, но какая-то непреодолимо-незримая сила мешала этому важному, будто ничтожно-малое блокировало «это» сейчас. Я всегда следовал текущему ответу, какой решал абсолютно всё. Вы верно хотите меня спросить меня о бесподобной панацее. Что ж, думаю, разочарованы не будете, она звучит…. Вернёмся к исходности вопроса:

— Что-то ничтожно-малое блокировало это; ну, а теперь философская панацея:

— Ещё бы знать, что???

Не спешите разочаровываться, мои верные друзья, ибо панацеи нет, – никто за Вас не решит поставленных жизненных задач, Вы можете лишь спросить совета у своих близких, главное не опускайте руки и напрягите до измождения лабиринтные извилины своего трудолюбивого мозга и решение создавшейся ситуационности вознаградит Вас за все усилия….

43

— Тогда мы жили не здесь, – неожиданно начал Ваалберит.

— Тогда, – это когда? – неудачливо полюбопытствовал я.

— Когда галактические миры ступили на путь развития, когда гармония музыки сфер своим благозвучием не знала диссонансных основ хроматического построения звукоряда, – рассказчик вновь затянулся от души и, выпуская дым. – Мой дед – Люцифер остался с Абсолютом в то время, как другие его спутники пошли дальше в поисках крыльев, упавших с Небес, а другие вернулись назад дабы разыскать тех, кто сошёл с трудного пути.

— Я помню.

— Да, эту историю тебе поведали Боги.

— Так что же дальше, друг мой?

— Ты же знаешь эту эпическую хрестоматию не хуже меня, – Ваалберит придавил окурок послушной ногой. Я невольно обратил своё пристальное внимание на столь щепетильный момент, дабы разглядеть под пятой своего собеседника копыта, но…, мои ожидания, как, впрочем, и всякий раз не оправдались.

— Конечно знаю, – не найдя возможного результата в нижних конечностях секретаря АдА, я тут же подхватил с подветренной стороны диалог.

— Господь поручил Люциферу управлять тьмой; – так Абсолют поделился своим могуществом с моим дедом…. Строительство вселенных пошло полным ходом. Созданные помощники для работы были разделены извечной монохромией, так случились ангелы и демоны. Ангелы помогали свету, демоны тьме. Именно так писалась история не только материальной вселенной, но и всемогущества добра и зла, ведь свет и тьма абсолютны и взаимно исключаемые константы друг для друга….

Словно кирпичи фундаментальности бытия и небытия свет с тьмой укладывали свои догмы в процесс развития вселенной. Из галактических моментов складывались промежутки, из промежутков периоды, из периодов циклы, так стали образовываться Тёмные поля. Из ничтожно-малых частиц начали выстраиваться цивилизации, где всякий индивидуум стал наделяться направленным вектором информативного воздействия на происходящую действительность и наоборот…, так Эфир стабилизировал составляющие, материальное величие, какое уже стало квотируемо, что давало более положительные моменты для гармоничного развития определённых культур, да и вселенной – в Целом.

Ничто не происходило без воли Небес, т. е. без Господа и хранителя Света – моего деда. Ведь, кто как не тьма является истинным цербером для своей противоположности, какая соответственно в уравнённом инварианте поступает также.

Ну как, тебе это понятно…?

— Я конечно же глуп в сравнительном отблеске Богов, но не настолько, чтобы не понимать очевидности. Так что же случилось дальше? – На мой взгляд всё выглядело доходчиво и раскованно-естественно, что нет никакой разумности толочь в избирательной урне испачканные бюллетени, дабы они превратились в фейерверк, какой взорвёт выборы и наградит свежей властью какую-нибудь тёмную лошадку, которая вовсе не должна была выйти даже на финишную прямую, не говоря уже о победе на политическом ипподроме.

Да и к чему было теперь разбрасываться эпитетами, многоголосыми метаморфозами из известных сказок, ну, например, про золушку, какая, создав партию униженных и обездоленный домохозяек, никогда не выиграет президентские выборы, разве что после апокалипсиса…?

— Аретинский, как всегда в своём репертуаре…. Что надумал? – лукаво улыбнулся внук Сатаны.

— Как что…, дослушать тебя до конца, а посему я весь во внимании….

— Что поделать, я был не единственным внуком у одного из самых величайших творений ГОСПОДА, но без ложной скромности могу утверждать, что самым одарённым, – мой собеседник блаженно закатил на мгновение глаза, по всей вероятности окунувшись в ту упоительную секунду, когда осознал эту непреложную истину, какая мне вовсе не казалась таковой.

Впрочем, любой гордец просто обожает всяческие проявления лести, нарочито в пикантных местах этих демонстративных волеизъявлений, особенно когда рукоплещут все и вся в его общеизвестный адрес…. В конце концов кто из нас не любит окунаться в ванну комплиментов, а если это ещё и бассейн или ещё того хуже море, то…. «Только бы не думать…, что я в совершенстве не умею делать», – рассудил я и тут же мысленно переключился на зрительные образы, какие мне рисовал сын Антихриста, но неожиданно для самого себя использовал свой язык как закоренелого врага:

— Уже ли так, особенно и без ложной скромности…? Думаю, другие претенденты на звание самого смышлёного внука Сатаны рассуждали подобным образом, – в ту же секунду случилось невероятно-ожидаемое. Яростно-остервенелое движение ударом молнии ухватило меня за горло цепко-когтистой хваткой и словно плюшевого медвежонка подняло вверх над землёй в доли секунды и швырнуло об остывшую твердь, да так, что все мои потроха встряхнулись настолько, что все позывы организма невозможно было сдерживать, однако мне это удалось, за исключением крови, какая брызнула из носа, рта и ушей.

— Ничтожный червь, рассуждаешь о величии Вселенском, не понимая самых простых догм, ты – лишь пыль космических испражнений Истин. – Внук Сатаны неистово взглянул мне в глаза, невероятной силой прошлась по его лицу межпространственная злоба на уровне галактического проявления оправданной жестокости. Я почувствовал всей космической неподдельностью, что он мог переломить мне хребет, хоть в шейных позвонках, что и в приталенной области с такой лёгкостью, как я бы расправился со стеблем высохшего клевера, который вот-вот приклеится к языку голодной коровы, находящейся в привычном стойле в зимний период времени. Все мои сопротивления были бы бессмысленны…, разве что «слово».

— Конечно пыль, но космическая, – начал было я, пытаясь втянуть вытекающую кровь обратно в свой нос (в уши и другие входы-выходы тела, не получалось), – удавалось довольно скверно, да и выглядело тоже, поэтому я опрометчиво добавил. – А ещё эта пыль с лотосных стоп ГОСПОДА, – поскольку это чуть остудило моего разгневанного собеседника, я продолжил. – Не скрою удар был внушительной силы, так что очередная контузия мне уже обеспечена, если будет вторая попытка, то хоронить меня придётся в закрытом гробу, поскольку все части моего остывшего тела надобно будет собирать по всему миру: скажем левую руку, где-нибудь в Дюссельдорфе, а правую как-нибудь под Екатеринбургом, ну и остальное как-то так же, а это напряжно, мой незатейливый друг, куда лучше кремация. – После паузы в шесть тактов на четыре четверти я пошёл ва-банк; – послушай, Ваалберит, раздавишь ты букашку вроде меня, что это добавит к твоему имиджу?

— Букашку уж слишком заносит, – злоба стала ослаблять свой когтистый захват на моём горле. Уверяю Вас, друзья, сопротивляться представителям АдА на физическом уровне бессмысленно, ведь это не какой-нибудь компьютерный shooter, где в критический момент можно ввести в командную строку коды Бога.

— Хорошо, хорошо, я больше не буду, – поспешил согласиться я.

— Мне нравится, как ты держишься, художник, – с этими словами секретарь АдА радушно выпустил меня из своего смертельного захвата и одобрительно похлопал по спине. Я принял этот акт доброй воли как должное предупреждение; – не шути с силами с Небес, а тем более из преисподней. Размазывая кровь со рта, из ушей и носа по рукавам своей одежды, я всё же позволил себе кротость замечания:

— Ты так говоришь, будто Рембрандт, Рафаэль, Тициан, Леонардо да Винчи или же Микеланджело, да и многие другие, великие, благодаря коим мы ещё живы в этой системе тогда и сейчас тут же поддались вашему влиянию, не запретив манере развлечения письма на холсте в игру света и тени.

— А, ты не так глуп, каким кажешься на первый взгляд. – Иной жизненный момент не требует дополнительных слов, дабы понять уже услышанное.

— Да, нет, мой драгоценный собеседник, – я всё ещё пытался утихомирить метущуюся в моём организме кровь, какая всеобщими усилиями уже перестала испражняться изо рта и ушей, но по-прежнему не стеснялась делать это с носа, что безусловно затрудняло мой диалог с сыном Антихриста. – Я достаточно глуп.

— Я вижу искренность в твоих словах, – охотно отозвался Ваалберит. – Но во всей этой истории есть неприглядный момент, да и с самого начала, а точнее ещё с зачатия.

— Не понял? – я постукал соответствующим манерным ударом по тыльной стороне шейного позвонка, учтиво направляя энергию воздействия на взбесившуюся артерию. Ещё несколько мгновений, и предательская кровь свернулась и в носу, теперь уже ничто не мешало мне просовывать руку в приоткрытую потайную дверь. – Не понял, – вновь вторил я своему вопросу, ибо это было откровенной правдой.

— Это не мой отец был Антихристом, – глубоко выдохнул Ваалберит.

— Теперь абсолютно ничего непонятно, – я лишь широко открыл рот, куда тут же попрыгали все недоумения, на какие был только способен человек в моём положении.

Можете даже и не продолжать о возможности электронных денег, об ИНН, да и обо всем земном зле, пришедш«И»м к нам со страниц тринадцатой главы «Откровения Иоанна Богослова»; стих восемнадцатый: Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть.

Человеку, не зависимо от пола, свойственно винить в своих слабостях и грехопадениях кого угодно, только не себя. Библия удачно подхватывает мотивацию этого заблуждения, а Сатана чрезвычайно удобный объект на которого очень комфортабельно всё свалить; я вчера напился и разбил витрину в универмаге, а ещё по дороге я задавил двух ребятишек, – кто виноват…? Мне трудно живётся, отчего меня, такую умницу и красавицу обделил денежным отсутствием этот Ваш…. Я так вообще представитель высших сил, ибо моя докторская диссертация о невозможности оптической непроницаемости одобрена самим…, так почему же меня не целуют все окружающие в непристойное место…?

Согласитесь, друзья, примеров может быть целое многообразие множеств. Ну, а пресловутые шестёрки…, – их можно найти где угодно: к примеру индекс моей почты 160614 – подсчитать нетрудно. Что мне теперь по-Вашему отказаться от услуг этого почтенного заведения, где девчонки мне кажутся более целомудренными нежели священнослужители в нашем Воскресенском соборе или же церкви Христа Спасителя? Где попы на пасху приезжают на «Infiniti» с охраной, равной президентской, где возможно за определённую плату обвенчаться ли развенчаться, остудиться от уже совершённых самых злейших грехов за денежный эквивалент своих незаконно-приложенных сил, дабы грешить сызнова? А что касается божественных цен; то они ой как кусаются….

Простите…, но лично я отвергаю подобную церковь, да и на куполе которой высечены имена первых воров области. Принципиально не хожу в церковь, ибо искренне считаю, что это нужно лишь слабым духом, именно им надобно укреплять свою веру, глядя на себе подобных, что сейчас является лишь контрибуцией моды, где тайна исповеди (ну по крайней мере в публичных городах) стала данью повального увлечения, что безусловно наводит на определённость мысли, завершающей свой интеллектуальный разгон лишь в единственном апогее….

Если вы считаете Люцифера уж таким ярым противником ГОСПОДА, то на его месте я бы именно и начал с церквей, и неважно к каким канонам они принадлежат, ибо у всякого служителя закона Божьего в потайном кармашке найдётся тайный «ордерок» на получение соблазна, пред которым он уж никак не устоит.

Вы всё ещё считаете Дьявола своим врагом…? Ну, хорошо…. Вернёмся к шестёркам, например:

— я гляжу вокруг и нахожу их везде; моя комнатная стенка имеет шесть позиций, если сосчитать всю фурнитуру на ней, то способы открытия всякого шкафа, любой антресоли ли же комода будут соответствовать трём шестёркам. Уже ли таким образом создатели столь изящной (решусь на это слово, поскольку мне очень нравится нестандартность стиля) мебели подразумевали своей целью сделать меня прислужником Дьявола?

— к чему теперь музыкальные интервалы, или неорганические соединения в теле человека. Вы знаете, друзья, сколько их всего – двадцать два, вроде бы магическая цифра разделите её на шесть. Что получится…? Половина шести и шесть в периоде.

Мы можем умножать, делить, интегрировать, дифференцировать, возводит во всевозможные степени, извлекая из математических функций желаемый результат, какой бы нам дал эти незабвенные три шестёрки, ибо математика податлива, словно пластилин из детской коробки, какой пойдёт на развитие ребёнка в следующий час в детсадовской группе. Уже ли Вы считаете себя таковыми…?

Впрочем, задайтесь иным числом во всеобъемлющей нумерологии, к примеру, как герой Джима Керри – двадцать три, это также возможно трансформировать в три шестёрки. И теперь, что по трактуемым Библейским канонам; может статься, ещё большие грешники, нежели я, ныне лишены всяческого спасения, лишь оттого, что родились в сурово-атеистической семье?

Я не призываю к мобильным действиям ли даже к революционным, а лишь хочу обратить Ваше внимание, мои дорогие читатели и зрители, на непреложные Истины, да и из уст Христа:

— Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу Твоему, Который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно. (Евангелие от Матфея глава шесть стих шестой), а вот Вам и ещё вездесущие шестёрки.

— А, теперь наконец-то я могу добавить Вам, друзья, нерушимую Истину, о какой по всей вероятности забывают во всех церквях, снабжённых восприятием. Пророк Муха́ммед был также близок к ГОСПОДУ, как и его брат Иисус Христос, и в этом нет никакой ошибки, ибо Христос и Мухаммед – есть пути к АБСОЛЮТУ в равной позиции вселенского многообразия; один для мусульман, для иных – Христос. Истинно верующие, на Небесах никогда не скрестят мечи за своих преданных, будь они причащённые в церкви или же в мечети, да и обряды искупления грехов, что тут, что там…, уж простите меня, не слишком уж изобретательны….

Но впору заметить, очевидность; всякая, так и просится на страницы моего размышления неистребимой Истиной, какая набивается в логическое уравнение, а не в неровную веру, которая то и дело стремится выбиться из колеи установленных директив. Неужели, братья и сёстры, Вы не хотите узнать Истины, полагаясь на устаревший устав…. Сейчас ветер уже вбирал мои гортанные потуги, всколыхнутые вселенскими аберрациями нерушимых Истин:

— Если ГОСПОДЬ – АБСОЛЮТ, то ОН неизбежно должен был знать, что пришедший к Небесам – хранитель Света, – Люцифер восстанет против НЕГО. На мой взгляд один из величайший парадоксов Вселенной, что противоречит всем установленным канонам, что безусловно наталкивает на мысль, что ВСЕВЫШНИЙ сделал это осознанно, отдав хранителю Света половину своей Божественной энергии, и совершил это на..ме..рен..но….

Теперь СОЗДАТЕЛЬзнал кто достоин просветления, а кому и подождать придётся, ибо заблудшие должны покувыркаться в планетных изваяниях АдА, прежде чем понять, чего стоит нулевой сегмент души человеческой, какая вовсе не бессмертна….

Так впору и меня обвинить в совокупности с неонацизмом и прочей ахинеей в творческих потугах моих литературных трудов, – на мой взгляд результаты более чем очевидны….

Разумеется, я только сплю и вижу, как бы Вас, моих драгоценных читателей и зрителей сбить с пути истинного, дабы получить Ваши квартиры и счета в свой смертный дорожник, а ещё это очень нужно, просто необходимо Дьяволу, Он самым сумасшедшим образом умрёт с голоду без Вас, да и души Ваши – лишь совокупность информативных протоколов, связанных с Тёмными полями, какая представляет собой лишь неоформленную на научной конференции «неофизику».

Вы конечно же можете заподозрить в этом тактический подвох, следовательно, я в сговоре с Сатаной, какому так хочется, по обманно-религиозному разумению вдыхать пыль с уснувших, ли умерших планет….

Так посмейтесь же над собой, не усложняя победоносность момента над своими страхами и иллюзиями, внушёнными когда-то за рубежами восприятия или же неудачного воспитания, да может быть и извращённой трактовки священного писания, удобной для регернации масс. Ведь всем нам свойственно обшибаться: да и не только людям, исповедующим джинсы, футболки и бейсболки, но и чёрные сутаны ли же крылья, какие могут быть обречены в монохромии семизначностью спектрального разложения света также в шестизначные позиции, куда сказано: «в ком есть ум…».

Однако, я не призываю ни к первой, ни к четвёртой доктрине человеческого познания в тридцать второй степени, я лишь приглашаю Вас к здравомыслию, вот и всё. А поскольку мы всё ещё вместе, то верю, что это не случайно, вот и вся моя корысть;

— отчего Иоанн Богослов даёт нам точную математическую единицу в трёх символах, очевидно зная, что нулевые позиции уже известны всем посвящённым?

— разумно ли предположить, что это связано с трёхмерностью Евклидового измерения или же следует это отнести к Римановой геометрии, или же решениям математических дилемм для Николая Ивановича Лобачевского…?

— Какая действительная совокупность нумерологии кроется за искушённой символикой…?

Как Вы считаете, за обособленностью наших отношений, этого, пока ещё достаточно или же в неполной мере мне уверовать в призрачность Ваших ответов, относительно заданных мной достаточно примитивных вопросов…, или Вы сами справитесь с позиционным неравноправием между слушателем и рассказчиком в этой несовершенно-невероятной истории…?

44

— Что ещё руководит тобой, мастер слова? – взбаламутил диалог внук Антихриста, это он один сейчас зарукоплескал пред сказанным мной.

— Наверное это откровение, что ты хотел сообщить мне в следующее мгновение, – как можно явственнее в лунном безличии обнажил в многозначительной улыбке я свои неидеальные, но вовсе не белоснежные зубы.

— Вот как, и что за откровение я хотел сообщить тебе, литературный червь, – ухмыльнулся секретарь АдА.

— Уколоть художника, полить словесными испражнениями его работу, на это горазд всякий невежда, способный из заученных слов составлять незамысловатые предложения, фразы, которые когда-то были услышаны им, – я сделал умышленную паузу на пару тактов в размере три четверти, а затем добавил, не давая драгоценному собеседнику опомниться. – Впрочем, это и есть настоящая фундаментальная способность к свободомыслию, однако, испохабить работу инакомыслящего художника куда проще, нежели создать что-либо подобное самому, ну а похвалить идею, указав на недостатки…, уж простите, – гордыня не позволяет.

— Ха, ха, но ты ведь сам приклеиваешь опрометчивые ярлыки бездарности более успешным нежели ты здесь и сейчас, – ухмылка демона пробежалась по его лицу воскресными потугами, связанными с туалетно-процедурным многообразием.

— Именно так, приклеиваю откровенной бездарности за серую посредственность, какая ошибочно считает себя гениальностью. А другим вообще ничего не приклеиваю; всякое искусство словно бинарная система – нравится или нет, ложно или истинно, переживёт творение своего создателя или же умрёт вместе с ним, ли даже гораздо ранее…, есть напряжение или же его нет.

— Ну, а сам то, кем считаешь себя? – похоже Ваалберит принял мою игру.

— Да, я уже и устал повторять это.

— Что именно…?

— Я лишь бумага, на которой оставляют свои каракули Боги, – надоедливо выдохнули мои лёгкие, ибо это было правдой, и я считал именно так. – К чему бы тебе – внуку Сатаны в столь поздний час общаться со мной – бес племенной грязи из-под ногтей, а не сидеть сейчас с каким-нибудь нобелевским лауреатом за бутылкой дорогущего коньяка и морскими деликатесами? Или же с какой-то там примой современной эстрады, о которой после её смерти и смерти её многочисленных воздыхателей никто и не вспомнит….

— Да, ты прав; мельчают нобелевские лауреаты, а эти примы так вообще растут, как грибы после дождя, да и сказать по чести все они ведьмы, – чуть притушил громкость мой таинственный собеседник.

— Ну, а мальчишки? – обернулся я к столь неожиданному повороту.

— А, эти тоже бьются за жирный кусок здесь и сейчас, не понимая, что это, сейчас, лишь мгновение периода темпорального поля…. Правда, есть ещё талантливые ребята, но их всё меньше и меньше, да и они в этой круговерти бытия ломаются и меняются скоро, да и не в лучшую сторону, – внук Люцифера тяжело и даже сочувственно вздохнул, что было совершенно нелогично для служителя преисподней.

— Конечно же…, у них столько поклонников, а миллионы мух не могут ошибаться. А что это с тобой и вдруг, – ты стал неравнодушным к участи человеческой?

— Да ты знаешь…, Ад и так ломится от этой бесполезности и скучности, продавшей свою эфирно-информативную направленность векторной энергетики за иллюзию счастья. Знаешь, иной раз хочется услышать что-нибудь эдакое, или поделиться с кем-то о наболевшем, – демон демонстративно приложил открытую ладонь к своей груди и вновь потянулся за никотиновой привычкой.

— Понятно…, наверное, теперь ты хочешь поведать мне о своей матери – дочери Люцифера? – я не пытался никого обидеть или даже уколоть и, чёрт знает, чем бы это всё закончилось, если бы ещё ранее я не усвоил непреложную Истину – всем свойственна в той или иной мере чувствительная сентиментальность, в том числе и руководителям, а тем более приспешникам АдА.

— Хм…, – снова усмехнулся Ваалберит. – Ты действительно проницательней, нежели кажешься, и даже на второй взгляд.

— Так как звали твою мать?

— Откуда ты знаешь, что её больше нет в проявленности здешнего мира?

— Из обещаний Небес, мой таинственный друг, из обещаний Небес….

Каскады взломанных сердец –

Триумф бесцельных отношений.

Судьбы немой телодвиженья,

Что сыплют гроздья слов на исторический конец,

Не дожидаясь в строках приглашенья.

В семнадцать лет невинное дитя,

Не зная пошлости надменной,

Училась не прилежно, но шутя,

Пленяя всякого учёбою отменной.

Её пример достоин подражанья,

В нём есть и смысл и даже чьи-то знанья,

Триумф восторженных начал,

Я начал, как и обещал….

— Но не для праздности задора….

— поправь меня Ваал-берит,

Коль ты, как я ещё пиит,

Ведь не для Истин мы, для разговора….

Кто нам его здесь запретит?

— Ты вновь, слуга Небес, литератур,

Вновь снизошёл до грубых отношений,

До пошлых форм и злых карикатур,

Не видя скомканность сих жертвенных значений.

Помилуй, Бог, тебе ли невдомёк,

То, что из памяти извлёк

Мой здесь заблудший и туманный дух,

Ты напряги чуть зрение и слух.

— Не для поэмы здешние слова

Ты извлекаешь ловко и умело,

Так хочешь рукописи раненое тело

Одеть в заморский цвет, иные кружева,

Чтоб слово Истиной над тьмою пролетело.

Что делать мне, что нечего таить,

Всё здесь для россказней известно,

О том, как это всё и может быть,

И врать тут незачем, – сказать, ну если честно.

Так может назовёшь…,

кто сеет тьму за облаками,

Кто бережно, но тёмными крылами

Способен свет до боли закрывать,

Мне говорят с Небес, что это твоя мать?

— С небес всегда бесценен приговор,

Не дремлет и во тьме то девственное лоно,

И в сладострастье струн к поверженному стону,

Любовник ненасытный к ним крадётся, словно вор,

Как будто бы к утраченному трону.

Что ж делать с жизнью? Вера только – миф,

Как лезвие бесполой гильотины,

Ты помнишь это…, лишь покуда жив,

Приняв в себе судьбу простолюдина:

Так тяжела она и в сущности легка,

Сейчас на лезвии клинка,

Пока палач настроит механизмы

Для отсечений всех ненужных частей жизни.

— Что ж за тобой и не угнаться в рифмоплётстве.

Без скупости сих строф триумф не утаить.

— Но что тебе так помогает жить,

Что равное с Орфеем в идиотстве,

Тебя так призрачно и радостно роднить?

Ты сам сказал и сам себе ответил,

Не для смешного свежесть шутовства,

Ты в строках сих судьбу свою приметил,

Как ветер вольный та пожухлая листва.

Скажи, доколи надобно мне ждать,

Как вступит виновато на страницы мать….

— Твоя…, ни чья-нибудь в расколе,

Как имя ей в темнеющей неволе?

— Но ты же вдруг как будто снова здесь

Проникнись вздорным отступленьем,

С Небес сим тайным назначеньем

Уйми в строфах метущуюся спесь

И погрузись в иное измеренье.

Что ж будь по-твоему, мне нечего терять,

Я назову, что сам ты не сумеешь,

В поэзии не стоит бесполезно долго ждать,

Пока меж строк не слишком ты наглеешь.

Итак, в семнадцать лет закончив школу,

Если поверить здесь небесному глаголу,

Она ступила смелым шагом в ночь,

Поскольку Дьяволу была родная дочь.

Прошу простить, я тут её назвать;

«Забыл», – Вы скажите мне дружно,

Ан нет, ведь строфам тоже нужно

Чуть отдохнуть, прилечь и на кровать,

Дабы затем врагов пресечь, как безоружных….

Красавица, ну, что и говорить,

Добавить стоит только имя,

Сейчас заткнусь, лишь дай договорить,

И не пугай меня вновь всеми семерыми….

Ари /мия, так нарекла её судьба,

Иной раз жизнь не только лишь борьба,

Пожалуй, в странностях волнующей любви

Не всё замешано должно быть на крови.

— Что ж, продолжая, продолжай,

Тебе безумье место здесь уступит.

Не слышишь, замысел твой тупит?

С чужим горбом не въедешь в вечный рай,

В свои права награда тут не вступит.

В дуэли мира и войны

Я буду скромным секундантом,

Умрут и жизни той тогда сыны,

Но я не стану бесу адъютантом.

— Не много ль на себя берёшь,

Ну, ты, талантливая вошь?

Так я расту, из пыли да в букашку,

О, музы, мне… скорее промокашку!!!

Везде, куда ни плюнь, повсюду дух томит

Предмет сих дум и страстных созерцаний,

Для тьмы обманчивость желаний, –

Лишь только свет. Он манит и таит…,

Как в день зарплаты тень ассигнований.

Так не спеши и ты любить иль ненавидеть,

Не торопи свой рок в услужливый излом.

Тебе не дали Небеса судьбу обидеть,

Любовь, быть может, не в предмете том.

Какой уж ждёт услужливость момента,

Не для страстей; – эксперимента,

Чтобы заставить нервничать и ждать.

«Чего»? – чтоб тупо, пошло лгать.

Врать самому себе, самой и без оглядки,

Чтоб ощущать прилив страстей и сил,

Чтоб вдохновлять о чём он попросил.

Лишь для химер любовь играет в прятки,

Чтобы твой дух боролся, а не жил.

— Ну-ну, давай, спеши, эксплуататор,

Вновь изваляешься в пропахнувшей грязи,

Куда и не вступал твой экспериментатор,

Уж если можешь, то изобрази….

Конечно, мой пытливый друг,

Ты к действию толкаешь – не в испуг.

Коль хочешь тут межстрочья посчитать,

Прошу к сим рифмам строк не прибавлять.

— Что ж пусть попробует твой взбалмошный язык

Сквозь тень сумбурности, Вселенных изваянья

Мне донести все эти и иные знанья,

Чтобы в строфе, к которой я привык,

Был ветра грозовой порыв; – не лепет причитанья.

Я понял всё, и можно начинать?

Что ж в грозовой среде ведь место есть задору,

Прошу простить, но нужно это знать,

Дабы реакцию стихов не применить к забору.

Уж если так, тогда пошли не в такт

Чуть напролом и где-то наугад.

Аримия, что пользы в ритме слова…?

Вот и одно уже препятствие готово….

Но нет, пока не возраст – гимн страстей,

Что ярким светом тёмную пугает душу,

Пока дочь Дьявола в миру среди людей,

Здесь отдала себя саму и плоти тушу,

Когда есть для неё из тени господин….

Но свет так манит…, он один….

Из всех, что в помыслах чисты –

Извечный грех для тьмы из пустоты.

Влюбилась ли она…? Природа андрогинов

Не свойственна для скорости семян,

Пока и запах тот и цвет не обуян

Тобою в сети магазинов,

Где продавцы в си двадцать полных лет

Не отпускают вам этиловый предмет.

Порода взлома тут для всех удачна,

Теперь и для меня не нужно ритм стиха

Удерживать, как знамя жениха,

Чтоб ночь для света так не ссорилась с внебрачной

Сумбурностью для злого языка.

Сознайся, демон, не всегда пристойно

Бывает слушаться утроб своих,

Их помысли и боли недостойны,

Когда ты влюблена чуть сразу и в двоих….

Аарин и Касдея задумали однажды твёрдый шаг,

Отвергнув хлам подписанных бумаг,

Они к Земле спустились в странном споре,

Подделав подписи в небесном прокуроре.

(прим. автора: из книги Еноха; Аарин – ангел спускающийся с Небес в поисках земных дочерей, дабы произвести на свет Нефелимов, Касдея – учил спиритизму и контролю над рождаемостью)

Ох, и достанется же им

Уже по возвращенью в лоно Неба,

Добро бы так, если один

Вкусил бы на Земле краюху хлеба,

А то вдвоём….

Хм…, бесспорно рай накажет,

Чтоб неповадно было всякому расскажет

О тех, кто ради ранних спор

На космос положил вдруг свой прибор.

Великий день для беса, или ж херувима?

Я в иерархии Богов

Не знаю званий и чинов.

Но что для рифм неуязвимо

Для судеб тех, что будущности ждут.

Меня потомки вздёрнут иль распнут…?

Всегда мне жаль влюблённых, что в них проку,

Кому в подмогу скромный идеал,

Что скрасит мыльный сериал?

Где не напишет страсть Эроту,

Кто мат для рифм предпочитал

Сей слог в сумбуре незабвенном.

Я знаю точно будет так,

Любовь уйдёт враз внутривенным

Уколом в тот бесформенный бардак….

Они лишь в споре, а она серьёзно,

Всегда нелепое курьёзно.

Кобель для самки всякий раз подлец,

Порой не разберёшь кто для ребёночка отец.

Что делать деве, оба принцы,

К кому пришпорить загса штамп?

Куда устало подевался принцип

Меж ложных с Неба дифирамб?

Всё – ложь: на Небе, под землёй,

Ей хочется любви совсем иной:

Чтобы романом стал причудливый рассказ,

Чтоб он погибнул сам, но вот её бы спас….

Но здесь беда, никто и не спешит

Ни умирать, ни мчаться в загс,

Возможный муж лишь видит параллакс,

Поскольку дело ворошит

С Небес упавший прокурор,

Он в обвинительных, поверьте мне, остёр.

Из женихов и видных, и двоих

Она не получает никого.

Должно быть в том виновность Самого,

Коль создал женщину такой в руках Своих…?

Пора бы вспомнить рифмой квипрокво….

Исправить можно лишь «пока»,

Пока греховность обратима,

Бывает так, что грань тонка,

А жизнь иль смерть непобедимы.

Вот так бывает в следующий месяц

Меж пустослов и околесиц,

Случилось так, что надо подождать,

Возможно завтра нарекут тебя, как мать.

Ты не готова к страждущему шагу….

Вини лишь ту, что месяцы назад

Поддалась на соблазн и тут же бедолагу

Под алкогольный вздор поцеловала в зад.

Затем ещё…, на следующий день…,

Случилась та же «хрена тень»

С иным любовником прекрасным.

Теперь пойми кто самый страстный.

Затем, что делать тут? Аарин и Касдея,

В себе не видя тех папаш:

«Всё сходится, ребёночек не наш».

Что проку в жизни той от лицедея,

Когда лишь для него зашторенный театр,

Как для певца скурившийся в безумье фониатр.

Бывает так, что трудно говорить

Не о грехах своих о вздорности всей жизни,

Ты, друг мой, чуточку разбрызни

Дурную кровь, чтоб в строках претворить

Пометки для надгробных механизмов.

Я сотни раз не слышал об ином,

Тебя – рождённого, твоя же мать,

Как тот ньютоновский бином,

Оставила в роддоме ждать….

Но только для чего…?

Быть может, благостей, которых меньшинство,

Хотя, теперь я жест сей понимаю

И для себя «того» его предпочитаю.

Пусть будет боль, чем здесь такая мать,

Хоть и синонимы внезапны,

Мне тут не нужно занимать,

Коль демоны мелкомасштабны.

Но для тебя, Ваалберит,

Скажу, что Бог тебя хранит,

Поскольку «ма/ман» не достойна смерти,

Посмотрим, что расскажут черти.

Она исчезла в пропасти забвенья,

Что общество сие недолго волновало.

Невежеств всех ты быстро покрывало

Сорвал с сих век и в тьму возникновенья

Отправил правил всех метущуюся силу

В ту неприглядную могилу.

Осталось что…?

Не то совсем, что совестно и говорить,

Соблазн бы только ублажить,

Не видят все, но кое-Кто

Лукавит быт и знает, как нам жить.

Сгущалась мгла, а тут как тут,

Блаженный отпрыск самого соблазна,

С академическим веслом; совсем не шут,

Пусть и судьба не слишком буржуазна.

Я повсеместно не уверен,

И слух тот мною не проверен;

Что ценен в гордости страниц

Шашлык из взбалмошных девиц,

Что грех иной подогревает,

Чем бюст роскошней, тоньше торс…,

Читатель, может и не знает,

Что для гордыни значит форс.

Хвастун всегда приврёт игриво,

Но вот гордец высокого пошива

Для всех придуманных невест

В своих словах найдёт объезд.

Бывает так: «Ну, что дружище»?

— Да, так, сегодня знал одну,

Что я за полчаса иль час, но перегну.

Ту, что другой иль той почище,

Я ведал всех, как знает их и свет….

Как же назвать тебя…, возможно «девковед»?

Я многих знал подобных дон-жуанов.

Что делать мне при непристойной встрече? –

Гордитесь вымыслом пока, ну если не чем.

Напыщенных и форменных болванов

Я б с радостью лишал бы дара речи.

***

Ты был не тот…. За здраво ли живёте?

Чуть больше в двадцать – докторское званье,

Ну да, и с Тесла на короткой ноте,

К чему теперь иное толкованье?

Увидьте призрак на своей банкноте….

— Ты видишь многое, но далеко не всё,

Ты лишь художник – плут, твоё ли полотно

Жуёт постыдность непристойной формы,

Уже ли помыслы все наши слишком вздорны…?

Что проку всем в прозрачности моей,

Что на неё прикупишь в магазине, –

Я скоморох, иль просто лицедей?

Пока твой неба свет как тёмно-синий,

Я призрак или словно утра иней?

— Нет, ты не призрак, – крот, но как самолюбив,

Какой-то вздор, – интерактив,

Все фразы рифмы так косноязыки….

Пожалуй, связи наши строили таджики….

— Ну вот опять метафора извне,

Тобою так любим сей витиеватый слог.

Помилуй, друг, не в пачкотне,

Тут дело всё…. Лишь неспокойность ног

Приносит мыслями приложенный налог.

Рассказами пророков сих я ль в слове возмужал?

Рифмовки строф своих принаряжал…,

Чуть-чуть и вымыслом, но это ль хвастовство?

Я привирал слегка, чтоб слушались ЕГО.

— Так ты из преданных Небес?

Я то-то вдруг смотрю мне здесь с тобою тесно,

Ты словно для бекара фа-диез,

(прим. автора; оттого, что между ми и фа нет полутона, отчего музыкальная мысль строится…).

Что всюду всякие иные так бесчестно

С тобою поступали, будто пресс.

Что ж ты здесь под замолк,

Решил закрыть свою гордыню под замок,

Иль всё же вытащить свой грех на Божий свет,

Иль проглотить жевательный предмет…?

Увы…, мой друг из преисподней,

Ты снова прав, ну и вообще….

Кто может друга благородней

Судить тебя вот так ни с чем….

Лишь только враг, он первородней,

Пожалуй, сытого греха,

Как ритм лукавого стиха

Влезал змеёй там в Евы уши,

Чтоб чрез неё губить последующие души.

— Так изворотлив дух, и как гордыню прячет,

В своих метущихся перла/х….

Взгляните на него, то ль выгодно удаче,

Дабы изгладиться в мечтательных кругах,

Где позабыть грехи свои и перед ними страх?

Ты, демон, кажется забыл в словах удачу

Не обольщайся так и верь, я не заплачу:

Гордыня ль гордость не одно и тоже,

Не всё, что видишь; – на твоё похоже….

(Яркая вспышка, и Сатана для Ваалберита материализуется в диалоге. Сегодня Дьявол одет в тёмные брюки…, лица его я по-прежнему не могу запомнить, лишь его пронзительные глаза космоса…. Правда, как мне показалось, его плащ слегка износился)

***

САТАНА

Что ж, браво, браво….

(хлопает в ладоши)

…. Ты мне по-прежнему охотно узнаваем.

АВТОР

Да полно ль, мало ли таких….

САТАНА

Пожалуй, что не слишком дух мы в строках раздеваем,

Чуть вздорных и слегка иных,

Всё что хотим мы непомерно мягко знаем….

ВААЛБЕРИТ

О, дедушка, как рад тебя я видеть сам,

Отлично выглядишь, совсем не по часам.

САТАНА

(тяжело вздохнув)

Блаженный, духа плоть уже ли я не знаю,

Гордыни той чуть сгорбленный супруг,

Я о тебе нигде не забываю, –

Умён не по годам, но до безумья глуп….

ВААЛБЕРИТ

Зачем ты так со мной опять,

Не хочешь никогда ни выслушать, ни чуточку понять.

САТАНА

Помилосердствуй, внук мой, я ведь пониманию,

Едва ли ты сопутствующей тенью

Лишь прокрадёшься вдруг к зазубренному краю

Отдашь нас всех супруге на съеденье.

ВААЛБЕРИТ

И снова как всегда ты здесь не прав….

САТАНА

Ступай к себе, теперь ли мне до празднества забав.

ВААЛБЕРИТ

Послушай, дед, напрасно ль я мучительно страдал?

САТАНА

Ты туг на ухо стал, иль я опять неясно рассказал…?

(секретарь АдА с поклоном удаляется, и автор с Сатаной остаются, как когда-то наедине под звёздным небом).

АВТОР

Зачем ты грубо с ним так, без всяких церемоний?

САТАНА

Смени божественность задач и ритмику условий….

АВТОР

Так что ж…, попробовать не грех;

Я…, я для иных сердец ниспослана.

Божьей волей, учившею меня не так как всех –

Учтивостью сих нег из преисподней.

Должно быть…, меня всем представляют,

Как изгоя. Как еретик иль павших в прах анахорет

Я взбрызнулась в сей мир услужливостью сил,

Создавших мне мой короб для свершений,

Всю ту биотику неспелых потрохов,

Обтянутую болезненною кожей,

Презрел не сразу я. Но лишь, когда отметил

Такое правило у тех, кто злобою надменной

Пытался подчинить себе другого….

Нет я не та, что праздностью своей

Внимает муза сгорбленные плечи,

Нет не крылами, пробивающими к ветру,

Свой светлый путь для звёзд не обветшалых.

Предупредительность иных небесных лир;

Я должен заручиться, когда посмел бы осудить

Ту страсть для безмятежной,

Во всей вселенской пиктограмме….

Но не было учителя, для всех моих воззваний.

Я начал вздорно всё, отвергнув пыл и совесть,

Я презирал иных творцов, но только лишь для них

Я побирал немыслимую славу,

Всё созерцая на скорости живого вертела….

Уже ли я так радостно отметил

Незваный мой предмет, что в быстроте

Заметил здесь мой несчастливый приём,

Зачем в таком однообразье

Мне надобно лишь слыть?

Нет, для меня предметов покаянья….

Едва ли я сопутствующей тенью

Незримым тут свершу прорыв для свежих повторений.

Я думал всё…. Когда же та фортуна

От вздорности моей души своею отвернётся?

Тогда я понял очевидность всей безучастности её

К моим сумбурным воплощеньям. Она глуха всегда! –

Лишь тень для сумасбродства иллюзии постылой, – естества!!!

Меня ль не награждала жизнь?

Как странно и наивно

Я вёл себя по отношенью к ней,

Но всё же…. Так бесполезна ль я…,

Как безуспешен путь для праздности забвенья…?

Не ту ль беду вкушают миллионы,

Уверовав в безумие своё с такой ничтожной правдой…?

Они не жаждут знаний сих, довольствуясь лишь верой,

Они ль не совершают грех ещё жестокий…?

Ха…, ха…, их всех для очерёдности сравняет Смерть,

Но так ли всё забавно завершится…?

Я видел Смерть не раз, но так и, не увидев лик её;

Естественный, но настоящий…. Я зрел лишь жизнь,

Я видел то, что разлагает видимую жизнь….

К чему теперь бездумные притворства,

Лишь оболочки вздорности постылой,

Не внемлющей дыханию потоков…?

Не волновой теорией Небесных сфер

Я бредил…, не квантовой шрапнелью

Я жалил всех: имущих или ж нет….

Теперь лишь только тьма или забвенья свет…!!!

Я был лишь тем, что из меня кроили рифмоплёты,

Была лишь тем, чей повседневный сарафан

Напяливали на себя и лжепророки,

Что воспевали свой доходливый обман.

И вновь я приглашён на тот Вселенский шабаш

Как гость почётный, – символ первородного греха….

Иль мой дуэт для Дьявола сыграю я сама…?

45

— Ну, как? – слегка и чуть робко поинтересовался я у Дьявола.

— Конечно-конечно, – одобрительно начал было он, а я даже зажмурился в душе и в настигнувшем меня в эту секунду чудовищном волнении. Не так уж и часто болтаешь с самим прародителем зла. – Что и говори, ты заметно возмужал после последней нашей с тобой встречи.

— Я…, я…, рад, – растерявшись, пролепетал я.

— Идея с постоянно меняющейся ритмикой ненова, но вот с постоянно модифицирующимся полом (гендерностью) весьма оригинальна, – заметил маэстро тёмных сил, а я в свою очередь стал подавлять в себе совершенно ненужное сейчас волнение:

— Гордыня, женского рода. В то же время она касается не только женской половины, но и мужской, отчего трансформация биологического уравнения сводится к сумбурности подачи информации на стадиях преломления;

— когда сущность ещё борется с пороком,

— и когда выигрывает или проигрывает демон той самой гордыни.

— Надеюсь, некоторые ошибки случайны?

— Не понял?

— Те ошибки, какие ты выбрал осознанно являются частью головоломки, но не те, какие ускользнули от тебя?

— Я попытаюсь доработать материал, мастер, – волнение всё ещё покидало меня крайне медленно.

— Уж попытайся, – повернул он ко мне свой вселенско-тёмный взгляд. – Да, и сядь ты, в конце концов, не мельтеши уже, уж чёрт бы взял тебя «безумностию» славы, Аретинский.

— Хорошо, – и тут мой мандраж, как рукой сняло, и я вновь почувствовал информационные связи с эфирным естеством.

Правда, давали ли они сейчас действенные советы для моего творческого долголетия, было совершенно неясно? Но пытаться нужно всегда, на мой взгляд, пусть туманный и не всегда уклюжий твой путь. Уж если неискушённый зритель или же читатель уверен в абсолютности того, что такие гуру – поводыри в тьме невежества знают всё, о чём ни спросишь, а если что-то и не знают, то делают всё для того, чтобы подобные вопросы не возникали в признательных головах страждущих ответы на злободневные или же иные каверзные вопросы, на которые ни ответов, ни решений не найдено всеми приложенными человеческими усилиями, будь они из уважаемых и не очень религиозных источников, ли же из самых; – самых академий наук, упавших с Небес….

— Волнительно, не правда ли? – чуть улыбнулся правитель теней, демонов и прочей нечисти, копошащейся в наших головах и никак не желающих покинуть свой насиженный дом. Ведь стоит лишь прикоснуться к тому или иному лагерю, как тут же демоны, а точнее информативно-ассоциативные фрагменты тёмных полей будут склонять Вас, друзья мои, – всякий на свою сторону, будь она научно-атеистической или слепо-религиозной…. Спешу уверить Вас, мои драгоценные читатели и зрители: ни та, ни другая позиция не приветствуется АБСОЛЮТОМ, ибо ложная и та, и противоположная стезя…. Куда важнее найти свой путь к Истине, поскольку путь к ВСЕВЫШНЕМУ есть путь к гармонии себя с Вселенским Естеством….

Если ты, мой друг, художник (учёный ли вздорный лицедей искусства), – всё понятно, дерзай, и в помощь Бог, а если ж ты простой служащий в скромном учреждении с серой зарплатой и дальнейшей бесперспективностью для счастья…. Не думай, что всё так плохо для тебя, очевидно, что Господь наградил тебя чем-то иным…. Прислушайся к своему потенциалу, чувствуй подсказки извне и в себе тоже, и я уверен, ты найдёшь свой вектор движения. Для чего-то это потомство, для оных свет в конце тоннеля, а для кого-то и злобность падших строк из уст лживых и богохульных…. Ну, а если ты без работы, без жилья с убийственным обморожением пагубных влияний общества, мой бесценный, может быть, сосед, знай, что твой ордер на Смерть выдан тебе до срока….

Просто это не твой мир, погрешности есть во всём, коэффициенты этих промахов достаточны и для Тёмных полей, и если ты – мой соглядатай, стал одной и крупинок этих погрешностей, не отчаивайся, ибо математическое равенство – не есть ИСТИНА, мы все и вся частички многообразия, связанные между собой, и если ты здесь, в этом механизме лишняя деталь, то в ином обязательно станешь незаменимой. Даром, что механик бросил тебя в не ту коробку….

— Что? – я словно очнулся от кратковременного сна.

— Волнительно это всё, – Дьявол чуть улыбнулся, но я снова не мог разглядеть его лица, какое лишь на одну шестнадцатую ночного звукоряда отражалось в бледном искажении лунного несоответствия. И лишь только поэтому мне вновь приходилось «до» фантазировать, до придумывать, дабы истребить в межстрочье разобщённость между правдой и Истиной, что согласитесь, друзья мои, не одно и тоже…, хотя бы оттого что правд может быть вселенское множество, а Истина только одна, где и масса, и скорость, и температура, время и эфирная действительность, да и всё остальное будет находиться в точке абсолютного покоя, то есть совершенного нуля…. Но стоит лишь качнуть АБСОЛЮТ-ное спокойствие…. А, Вы, всё ещё не верите в существование нулевых энергий, нет-нет, не пресловутой активной инициативы покоя…?

— Что именно? – я вновь не понимал своих волнообразных скачков информационной деятельности моего пропавшего всяческими нечистотами организма.

— То, о чём думаешь, что созерцаешь, что привносишь в себя или выносишь из себя в этот мир….

— Забытый Богом, – надрывно выдохнул я.

— Забытый? – чуть приглушённо повторил он. – ГОСПОДЬ никогда ничего и ни о ком не забывает. Ты же сам дал понятие этому феномену – нулевой фильтр, – к любому чему-то привязано «ничего».

— Да, элементарно, будто третий закон Ньютона, – я внезапно проглотил своё подступившее к языку ничтожество пред грандиозностью простоты замысла Господнего, и вся эта изощрённость Творца, о какой упоминал старик Эйнштейн сейчас задыхалась в парадоксальной очевидности, какая всегда лежала передо мной, да что передо мной, пред всеми, на поверхности…. Я вспомнил «Шримад Бхагаватам». Попробую на память, уж если, что, надеюсь, меня простит ведическое знание….

«…. Едва мать Яшода открыла рот Кришне, дабы убедиться не ел ли Он камни или землю, то увидела во рту Его, все планеты, звёздные системы и вселенные, а также и саму себя…».

Ну, просто удивительно обоснованное сходство с теорией нулевых полей, Вы не находите…?

Хоть волнение моё и испарилось, словно вода из кипящего чайника, осталось что-то такое, трансформировавшее в нечто сумбурное и несуразное:

— Я помню, мы были на ты, – начал бессвязно я.

— Ну, разумеется, – развёл чуть удивлённо руками мой вездесущий собеседник.

— Тогда почему всегда ты…?

— Ты вспомни, как, когда и при каких обстоятельствах ты избавился от своей гордыни и из законченного атеиста превратился в верующего.

— Да, было достаточно холодно и голодно, а ещё предварительно больно, – невольно поёжился я от нахлынувших воспоминаний. – Стоит ли об этом рассказывать чрез исторические события?

— Ты сам просил, – вздохнул он, – ты призывал тогда Господа, пытаясь свершить сделку с Ним через меня.

— Мне до сих пор совестно за свой мальчишеский максимализм, – я стыдливо закрыл на мгновенье лицо руками, вздорно и вяло к покаянию осознавая происходящее.

— Господь простил тебя за твои выходки, ну а поскольку у остальных хранителей было работы и так хоть отбавляй, я сам принял тебя под своё покровительство. Скажу честно, я знал, что ты поймёшь мою настоящую природу и станешь истово противостоять тем допотопным представлениям обо мне.

— Познав человеческую природу, я понял вектор движения направленного желания – свести любое своё грехопадение на кого-то другого…. Ну а самый удобный выбор падал на повелителя тьмы и его войско, какое было раздуто фантазийными писателями до невообразимых лабиринтовых притонов. И совершенно неудивительно, что найденное оправдание на страницах дешёвых потуг нашли убедительные отголоски в виде радующего собственное эго. Звонкий хлад монет, какой, не обладая гордостью, тут же теплел для названных творцов, ласкаясь к похотливым ладоням своих греховных хозяев.

— Вот-вот, Господь тогда и насказал мне: «Смотри за этим полу-придурком, недоразвитым сумасшедшим – Серёгой Аретинским, а то он опять сорвётся и натворит неописуемых бед, а поскольку стал он нашей аномальной опрометчивостью, так придётся контролировать столь неугомонно-сбежавшего из преисподней…». – самодовольно улыбнулся Сатана.

— Ну, так прямо и сказал; – неугомонно-сбежавший из преисподней, – недоверчиво прищурил я в умильной гримасе оба глаза.

— Так и сказал….

— Уже ли…?

— Ну, ладно, ладно…. Сказал, что ты – заблудившийся в собственном безумии.

— Да, что ты…?

— Нет, нет, Он сказал: «безумный в безумии, что может быть полезным для последующего умопомрачения, ведь лучше быть безумным, нежели слыть невежественным сибаритом, ли же неоправданным душегубом…».

— Ну, хотя бы так…, – опрокинулся я с головой в предстоящий диалог, точнее продолжение истории, какую мечтал раздеть, простите, дослушать до конца. Впрочем, глагол – раздеть, будет более точным. Согласитесь, мои верные друзья; попытаться снять одежду с первородного греха, не такая уж и примитивная цель для неразумного пилигрима из первобытного сообщества, и начал я так:

— Глупость всегда смешна, когда считает себя гениальностью.

— Я надеюсь ты не считаешь себя ни тем, ни другим, – застопорился маэстро, гремя дирижёрской палочкой по космическому пюпитру. Вся гармония предвкушаемой мной литературы отчаянно встала и незамедлительно, а я так наделся, что лишь скользкая метафора проникла в моё неподдающееся повествование и пытается всё испортить, будто нерасторопная цензура, не желающая выйти за рубежи предмета, который так нерадиво изучала на протяжении нескольких лет, протирая штаны и иные тканевые предметы, прикрываемые центры тяжести, как мужские, так, простите, и женские…, – Истина…. Нет…?

— Хотелось бы конечно же совокупность последнего, но если это невозможно, – потупил я не слишком естественно голову.

— Зачастую наши желания, не совпадают с нашими возможностями. А ты, что ещё не избавился от желаний?

— Да, вот не избавился, точнее с большинством желаний справился, а вот….

— Что там ещё…?

— Вот с желаниями:

— отчего так, а не иначе,

— зачем в конечном итоге,

— прав ли я хоть толику в своих умозаключениях…? Ну, и ещё кое-что волнует меня.

— Что скрывается за всемогуществом подозрительности этого твоего «кое-что»? – чуть не выдал себя повелитель АдА. Не знаю, как Небеса, а я так и остался не удел, ибо так и не понял, что хотел скрыть за ширмой брандмауэрного диалога Великий Преданный ВСЕВЫШНЕГО АБСОЛЮТА. Ничего кроме правды не оставалось сейчас за крылатыми плечами моей падающей литературы, и я решил не скрывать и её:

— Я хочу теперь и сейчас знать….

— Историю о Ваалберите…? – Глупо было бы отрицать очевидное, если бы я сел играть в шахматы со своим покровителем, то он, играя чёрными, после первого же моего хода предложил бы мне сдаться. Разумеется, я бы по сопротивлялся, аж до четвёртого хода, а может быть даже и до пятого, но зная позиции так называемого зла, я бы скорее всего притворился умным, и вовсе не сел бы играть с Дьяволом даже в дурака, не говоря уже о шашках или же иных общепризнанных мыслительных и не совсем, – играх.

Боюсь, что и иные представители столь интеллектуальной жизнедеятельности человечества также не составили бы конкуренцию моему воспитателю и заступнику. А посему мне лишь что и оставалось так это бежать за ним в припрыжку, за его целенаправленным вектором, ориентированным именно для меня, что безусловно лестно, но…. Что безусловно пугало (стремало, если хотите). Меня не страшили общеизвестные уловки АдА и всех его приспешников, но чёрт возьми, вдруг мои непрошенные сателлиты придумали что-либо «эдакое», что и вообразить то трудно, не то что высказать литературной иносказательностью в виде бесстрашных идиом…. И вновь мне ничего иного не оставалось, как сказать правду….

— Конечно, – э …, эх…, подумал я, уж если крыть козырями, то чего уж и стесняться, резать по столу, дабы доски стонали от неимущих джокеров в моём рукаве, жаль, что они заканчиваются в следующую секунду, когда на руках французская колода из пятидесяти четырёх карт….

46

— Что и говорить, – даже уныло начал Люцифер, тот…, упоминание имени которого напускало ужас на тех, кто заплатил за дешёвую литературу на внушительную наличность из своих заработанных карманов. Должно быть, та потраченная на это чувство сумма давала в них совокупность страхов, какие добавляли распущенность своеобразной похотливости на установленный кредит. Следовательно, страх и сексуальность покупаемы. Не так ли, господин Фрейд? А ещё больше; желаемость для слабеньких и «невежественненьких» душонок, какие так и боятся, что их схватят демоны из преисподней и заставят жариться на своих нечищеных сковородках….

Спокойно, без паники, граждане, не должно быть никаких приступов для панического беспокойства, заверяю вас от имени Сатаны и могу с полной уверенностью сказать, что ваши подленькие, конфигурационные инсталляции в сфере эфиродинамики Тёмных полей не надобны для повелителя Тьмы, ибо ВСЕВЫШНИЙ настоятельно сделал его правителем всего того, что отличается от Света….

Успокойтесь; успокойтесь висельнички, насильнички, воры прямые и косвенные, а также прочие интеллектуальные обманщики, ли политические лицедеи, никто после Смерти не станет вас жарить на сковородках…. Успокоились, наконец-то…? Ну, вот и славненько. Никто не станет вас насиловать в адских котлах, ибо если всех грешников готовить с рецептами предыдущих эпох, то никакого масла для столь объёмных блюд не напасёшься, да и кто станет вкушать пусть и без удовольствия столь протухший провиант, даже если он приготовлен с учётом соответствующей кухонной рецептуры….

Кого-то замуруют в неподвижные позиции соответственно с подобными, ну разве что добавят изысканных мучителей, которых при жизни вы боялись больше Смерти. Тише, тише, не стоит отчаиваться, ведь те самые изуверы также будут страдать на протяжении не только периодов, но и целых циклов, какие могут обернуться в миллиарды земных лет. Уф…, что вы…, очень страшно, к чему тут бестолковость архаичных поверхностей, способных жарить ваши греховные потроха или сердца, ли же взвешивать их на весах Анубиса, это при нашей-то погрешности в весовых вычислениях? Согласитесь, не должно быть никакого беспокойства, подумаешь, какой-то миллиард лет в заточении со своими страхами. Кого-то в более низшие формы существования, тюрьма способна быть и многогранной, ну а о Инферно и иных способах присутствия Божьего гнева уж если вы и не слышали, значит можете чуть-чуть догадываться.

Всякому да в полымя, иль в омут с головою, дабы наглостью своею не посмел бы вмешаться в деяния Господни.

А далее путь один: чрез миллиард, иль бесконечности позиций, – душа не бессмертна, бессмертен лишь АБСОЛЮТ…, скучно повторяться о бездействиях массы, времени, тела, информационного вектора движения и прочего того с каким пребывает «ничто». Великие мужи в доверительном отношении теоретической фи-зи-ки….

Что-то я упускаю…. Мы способны с нашими покровителями создать отличную от вас модель «всего сущего из непроявленного в проявленное» с учётом вашей квантовой претенциозности и теорий физических условностей, но лишь ссылаясь на эфиродинамику. На математической фундаментальности расположить и распять то, что не представительно для нобелевских вознаграждений.

Мы способны предложить вам дуэль…. Мы можем создать полотно, гравюру, статую, равную вашим…, в написании симфоний, токкат, фуг и целых концертов в музыкальной значимости для человеческого естества, мы обязуемся не уступать также в иных сферах людских проявлений…. Важен лишь результат, а не бессловесность размытой парадигмы бесконечных аналов, свойственных многочисленной сингулярности людской бесполезности, выраженной в удивительной способности изобретать из подавленной сущности биологических отходов, вытворяя посредством тканевой несовместимости то, что не является обособленностью информативных протоколов, связанных неделимостью с фрагментарностью Тёмных полей, какие возможно не ждут новоявленного сепаратизма, заключённого в промытость мозгов несовершенным алгоритмом, абстинентного направления, ведущего к соразмеренным директивам, обуславливающим лишь плачевный исход для всякого индивидуума, даже не склонного к патологическим изменениям, как эфирного, так и физического тела.

— Всё, всё, всё, что это тебя так понесло. Лично я и без подобных доказательств знаю не понаслышке о твоих нетривиальных способностях, касающихся не только литературных дарований, – слегка нахмурился Дьявол. Несвойственный теперь дождь закапал не только мои чернила на разбухшей бумаге, но и то, что было написано свыше. – Боюсь, что твой чёрно-белый монолог, украшенный несостоятельными красками не наполнил твоих читателей и зрителей ни светом, ни теплом, ни даже вездесущей тенью….

— И то верно, ведь монолог был направлен уколом не для читателей, ли зрителей, но для создающих себе имидж на беспочвенной жизненной несостоятельности. Теоретическая физика разительно отличается от экспериментальной, не прав ли я, мастер иллюзий?

— Ах, ну, если так, то конечно.

— Сколько незаслуженных приоритетов, основанных на поверхностных исчислениях и экспериментальной поттасованности измерительных принадлежностей Истины, – профессор Сатана?

— Не скрою, ты меня всё больше и больше удивляешь для посредственной биоформы, но спешу разочаровать твою внезапную восторженность, – всё слишком примитивно и ожидаемо…. Да, я знаю твой потенциал….

— Так может и иным займёмся знаньем…?

— Изволь….

— Ты мне напоминаешь этих ненавистных мне психологов. Словно безудержный момент, какой так и норовит слабеющей рукой прислониться к твоему кошельку. Может быть, я самообольщаюсь, но играть на стороне соблазна у меня получалось не хуже, чем извлечённость из диалога Фрейда и Томаса Юнга, ли же им подобным, впрочем….

— Освободись, задай вопросительность в траурную церемонию, – оживился Дьявол.

— Психология – чушь, такая, что безусловная последовательность не может выйти за грани родственных отношений, какие не прогнозируются далее, чем окружающая действительность, на худой конец генетическая наследственность со всеми вытекающими и предсказуемыми касательствами.

— Что ж ты медлишь, видя во мне старика Фрейда? – изощрённость искушения вряд ли становилась для меня более изящной, нежели вспомогательность того, что называется для слепого поводырём. Сатана был прав, мне ничего так не хотелось сейчас, как бросить эту отрезвляющую панацею в толпу, где грамм Истины разменяется на килограммы, какие разойдутся в тонны…. Увы, друзья, это не соизмеряется ни литературным, ни политическим, ни этиловым эквивалентом – всё просто, – это есть, ли же этого нет….

47

— Успокоился? – нехотя поинтересовался мой неутомимый собеседник.

— Даже не знаю, как правильней и ответить, – снова смутился я. – Иной раз встаю на какую-нибудь волну и несёт меня туда, пока не расшибусь лбом в кровь о видимую дилемму или того хуже о подводные камни, какие есть всегда и везде, даже в системном реестре операционных систем. Казалось, чего уж проще по шпаргалкам-то, ан, нет…. За следующей функциональностью обязательно стоит какая-то оказия, спровоцированная либо моей бестолковостью, либо преждевременной сообразительностью, какая может быть вполне приравнена к первому слагаемому.

— Да, уж, – протянул Дьявол, – и зачем тебе это всё?

— Веришь ли нет, сам страдаю, просто болезненная тяга к Истине, одержимость какая-то, чёрт её дери, ничего не могу с собой поделать.

— Вот-вот, и Аримия была такой же, связалась с этими шутами небесными, вот вам и нефелим, пожелавший убить меня, впрочем, он и сейчас не выпускает из головы этой мысли.

— Да уж, чудесный у тебя внук, – сочувственно огорчился я вместе со своим покровителем.

— Слушай, давай замахнём по чуть-чуть, – неожиданно предложил он.

— Слушай, а давай, только сейчас ночь и всё закрыто, разве что у таксистов в три дорога.

— Да ладно тебе, это ж я первым передал Адаму рецепт перегонки.

— Да уж в курсе, – ободрился я.

— Что, как в прошлый раз?

— Да, в прошлый раз коньяк был превосходным, а я как раз собирался на Кавказ, помнишь?

— Да уж как не помнить, и тоже перед пасхой, – Сатане не нужно было быть гениальным фокусником, достающим из полицейского головного убора кроликов, окрашенных в разноцветную привлекательность ассигнаций не только нашей необъятной родины, но и с ликом Бенджамина Франклина, который особенно радовал глаз российского обывателя.

Я же сейчас утешался мыслью о том, что прикоснусь к горячительному напитку, какой в престижном магазине стоит как месячный доход среднего клерка, ведь известно всем, что Боги не употребляют дешёвого пойла, какой можно лицезреть не только на деревенских свадьбах. Дьявол с невероятной ловкостью извлёк из своей десницы бутылку достойнейшего коньяка из погребов АдА, а из левой ладони – шуйцы хрустальную тарелку с тонко нарезанным лимоном, копчёным сервелатом и конечно же горьким шоколадом, что любой диетолог назовёт нездоровой пищей.

С иной стороны, следуя дьявольским традициям хочется возразить – к чему помешанность на скрипящем здоровье, какое в тягость не только твоим родственникам, но и тебе самому. Разумеется, умирать безболезненно лучше нежели в месячной, мучительно-хворой агонии. Но стоит ли отказываться от сегодняшнего удовольствия, дабы урвать у Смерти лишние месяцы, чтобы видеть снова привычный восход солнца или закат луны…? Я не призываю ни к тому ни к другому, пусть каждый решает сам, к тому же ангел Смерти приходит к нам чаще и внезапней нежели смена дня и ночи. А теперь…. Теперь превосходный коньяк терпкостью непревзойдённой технологии разлился по моим тканям словно горячий укол, напоминающий мне очевидность настоящей Истины – всё хорошо в меру, ведь спорт убивает не реже, чем бутылка.

Фанатизм нельзя перебить никакой приправой или же остротой сопутствующих блюд, но лишь фанаты-то и пинают колесо истории, а остальные лишь стремят прокатить на нём своё изнеженное тело. Вот Вам, мои дорогие друзья, и очевидность давно забытого парадокса.

Я почувствовал на рецепторах своего языка искрящуюся колкость лимонной направленности и бесподобное послевкусие, добавив в него соблазнительно пахнувший ломтик нежного сервелата, надеясь, что повара преисподней не изготавливают его из павших грешников. Насладившись одной гранью ментальности, я устремился к сопряжению первой грани со второй. Грандиозность замысла Господнего поражала меня всякий раз – ночные огни блудились в замысловатости тьмы, играя извечную роль влюблённых – света и тени, где одно не могло существовать без другого.

— Ну, как? – учтиво поинтересовался мой ночной спутник, – сигареты не предлагаю, знаю, что бросил.

— У…, – наслаждаясь происходящим, протянул я, – просто волшебство ночи. – Надо сказать, что я никоим образом не лицедействовал теперь, ведь вряд ли мой вездесущий собеседник сидел на углеводной диете, мысли о которой вкрадывались сразу же, как только брошенный взгляд на столовые принадлежности не нашёл там хлеба. Что и говорить, вряд ли диета – это искусство, а переедание – жизнь, ведь и то, и другое не случайно.

— Да…, это верно, я вот тоже люблю посидеть вот так запросто со своими подопечными под ночным многообразием, ведь ты же знаешь, я не страдаю звёздной болезнью, ей не подвержены Боги.

— Жаль…, – вздохнул я.

— Что именно…?

— Жаль, что я не Бог.

— Так хочешь быть среди них?

— Очень хочу знать то, что знают Они.

— Вот как…?

— Да, а ещё я жду всё твоей истории о секретаре АдА – твоём внуке….

— Хм…, – чуть замешкался он. – Совершенно нелогичное желание для человека, меня всякий раз просят о различных позициях власти и деньгах, так скучно, что даже примитивность не в состоянии преобразиться в какую-нибудь предприимчивую пытливость.

— Знания куда дороже, чем паршивость власти, власти денег над душою человеческой.

— Впрочем, о чём это я…, ведь никогда ты и не был человеком….

— А, кем, кем я был, прошу, молю, заклинаю…!!!

Не знаю радовался ли я тому, как сложные вопросы соревновались с комедийной направленностью моих не всегда удачных перл? Хотелось ли мне этого здесь и сейчас, ведь мой всезнающий собеседник остался терпеливо глух к вопиющему вопросу?

— Эти два шута Аарин и Касдея поспорили между собой, что сделает земная женщина при виде Богов, способна ли она после первого соблазна устоять против нового, более яркого, а этот чёрт – Касдея сам же был надзорным органом над рождаемостью, – Дьявол смолк, и я решился на вставленный вопрос:

— А, они знали, что Аримия твоя дочь?

— Эта вздорная девчонка сбежала с вселенского пространства и, укрывшись платьем человеческой биоформы, вполне расчётливо обзавелась покровительством весьма успешной пары, наивно полагая таким образом спрятаться среди эфирных составляющих обычной девочки.

— И что, та не проявляла никаких признаков одержимости?

— Фрагментарность волнового потока любого демона стремит до времени сокрыться среди сопутствующих информативных фракталов хозяина. Это ваши сценаристы раздули подобную инсталляцию до ночных кошмаров. Вот так вот посетишь ярмарку ужасов Голливуда и до следующего утра на задворках нулевых фильтров будут на каждом углу мерещиться не только злобные оборотни во главе с графом Дракулой, но и ожесточённые пришельцы, да и иные, затаившиеся в темноте, и отчего-то именно я им всем покровительствую.

— А, я читал, что Брэму Стокеру именно ты дал завязку для романа во время спиритического сеанса, также любил посещать Франца Кафку в его убогой келье, особенно был дружен с Ницше и Шопенгауэром, Кантом, а Булгакову так вообще в прямом смысле этого слова диктовал «Мастера с Маргарином».

— Врут всё едкие языки из ядовитых уст публичных бездарей. Я покровительствовал не только в работе философов, талантливых писателей, музыкантов, скульпторов и художников, но и первооткрывателей, а равно и учёных.

— А, современных магнатов…?

— О, нет ими занимался совершенно другой отдел нашей небесной канцелярии, для меня это слишком скучно.

— Вот как…?

— Не расстраивайся, всё происходило с санкцией АБСОЛЮТА, тебе ли не знать: «Даже травинка не шелохнётся под дуновением ветра без воли Господней».

— Да, конечно, – выдохнув согласился я.

— Именно в такой канцелярии и стал управлять сын Аримии.

— Что?!

— Давай-ка, чуть выпьем, в конце концов все мы дети Гармонии и Хаоса, где хаос, лишь непознанная закономерность соответствия не размеренности.

Вновь волшебство терпкого напитка разлилось по моим загустевшим жилам, горький шоколад невероятной сладостью сочетался с колкой теплотой коньячной эссенции. Я потянул в своё обоняние остывающий ночной воздух, пахнувший летом, сдававшим свои генеральные позиции, но предвкушения унылой осени ещё не было. Меня всегда посещают странные мысли на рубеже смен времён года….

— Да…, – протянул воодушевлённо я, – наверное с Кантом или Пушкиным было куда интереснее, нежели со мной….

— Тоже сложно, впрочем, не стоит торопить события, придёт время, сам у них спросишь.

— Когда?! – я словно ребёнок готов был умолять и даже плакать, для того чтобы узнать о самом значимом событии своей жизни. Ведь согласитесь, друзья, куда важнее старта финиш, именно там станет известен под стук безжалостного секундомера итог твоей жизненной эстафеты.

— Ты же прекрасно знаешь ответ на этот вопрос.

— Э…, э…. Проклятая жизнь, о чём её не попросишь – ничего нельзя.

— Но ведь что-то и можно, – одобрительность Дьявола не совсем походила на таковую, но я охотно ответил:

— Можно и нужно работать, да и не только над собой.

— Чем собственно мы сейчас с тобой и занимаемся.

— Слушай, да не трудись ты слишком тяжко и усердно, я ведь давно понял твою тонкую игру и изощрённость искушения: мастер спорта, не уступающий великим, а посему скажу словами Фауста:

Какой я бог! Я знаю облик свой.

Я червь слепой, я пасынок природы,

Который пыль глотает пред собой

И гибнет под пятою пешехода.

— Меня радует то, что ты искренен в этом, считая себя червём относительно вселенского многообразия. Слегка прикоснувшись к величию ты сейчас считаешь себя даже ниже, чем червь, гибнувший под пятою пешехода. Ты прав, человечество не самая, но одна из самых низших форм разумной неразумности. Публичные бездари, имея мнительный достаток, считают себя двигателями истории, утопая лишь в трясине собственных амбиций и заблуждений, они вряд ли заслужат уважение потомков.

Что особи мужского ли женского толка? Все ограничены биохимией своей несовершенной оболочки, а равно и информативно-эфирной направленности векторной экзистенции. Абсолютная беспристрастность может быть только лишь в нулевых позициях покоя не только физически-материальных величин, но и обусловлено – эфирных субстанций.

— Ну вот, кажется, всё и начинает становится на свои места.

— Всё да не всё делается, дабы обеспечить стопроцентный замысел АБСОЛЮТА.

— Даже самый минимальный коэффициент погрешности тоже ересь для вселенских математиков, а лесть одна из самых преданных фрейлин гордыни.

— Я рад, что ты поступил так, как поступил в создавшейся ситуации.

— Что ж, подобному поведению не последним образом способствовала и моя трусость.

— Что касается трусости ли же смелости, то инвариант не возможен, ибо это величины одного уравнения и при грамотном алгебраическом подходе это может обернуться не посмертным геройством.

— Хм…, значит не Аримия бросила сына, а покинув оболочку биологической матери, оставила сына на обеспеченное попечение.

— Да, и данное ему первоначальное имя Самаэль полностью нашло созвучие с его сутью.

— Ангел Смерти, один из главных демонов АдА. Некоторые источники утверждают, что именно он искусил Еву в Эдемском саду, и такое сравнительное подобие Камаэль – тот, кто видит Бога.

— Тебе нечего объяснять очевидное; как единственная интонация, претенциозность к произношению или замена одной буквы способна повлиять на ход вещей, – ибо всё взаимосвязано в волновой теории Тёмного поля. Не так ли, Аретинский?

— Должно быть родители назвали его…, ммм…, что-то вроде Самюэль, или даже Самуэль, – услышан Богом.

— Конечно же услышан, а ты хотел иного…. Нефилим, рождённый от двух Богов и дочери Люцифера. Разве этого не достаточно для ушей Всевышнего…?

— Простите, генералиссимус тьмы….

— И общаюсь я с тобой вот так и запросто лишь оттого, что люблю тебя, подлеца.

— Как сына? – чуть обрадовался я.

— Приёмного, – не сразу коротко улыбнулся Он.

— Спасибо, что не пасынка, что в конечном счёте одно и тоже.

— Да, пожалуйста.

— Значит паспортные данные изменила Аримия…. И что же дальше?

— Мальчик возмужал во всех отношениях слишком стремительно, что там до человеческого гения.

— Дилемма пропорциональности параллельности общества и Самаэля была слишком очевидной.

— Разумеется, академическое звание в столь юном возрасте ведёт к лживой спеси, лести со стороны окружающих, да и не только, какие ты остроумно назвал фрейлинами гордыни.

Гордыня всякий раз ведёт к неразумным желаниям, какие рождают себе подобных в геометрической прогрессии, именно они в свою очередь, сибаритствуя, жиреют до невообразимых размеров, а если это касается Богов, то иной раз и до вселенских масштабов. Так что же способна сотворить человеческая ненасытность с Богом…?

— Весьма интересное замечание, если не сказать о булыжнике в огород земляных обитателей.

Так значит Самаэль пытался заручиться поддержкой Господа, дабы тот поспособствовал небесной рокировке, а точнее сказать замене старого оборудования на новое.

— Мне потребовалось два галактических цикла, чтобы избавиться от ненасытной «всеутробницы», а считать себя остроумнее, искромётнее Абсолюта неприемлемая ни под каким соусом глупость, какая тоже всегда сопутствующая служанка гордыни.

— Так появился Ваалберит – секретарь Ада…?

— Чего-чего, а тюрем для всех грешников хватает. Довольно сбалансированный момент во всякой уважающей себя системе. Если в лагерном бараке твоё имя заменят на цифровую символику и заставят шить рукавицы или валить в заснеженной Сибири переросшие деревья, то знай, что это лишь отголосок Космического возмездия за греховные преступления…. А секретарь преисподней не такая уж, и завидная должность при Адски-планетарных изваяниях….

— Должно быть, – тяжело вздохнув, согласился я.

— Надеюсь, всё остальное тебе предельно ясно, – Дьявол посмотрел на свои наручные часы, какие переливались сейчас невообразимым светом на неузнаваемом циферблате.

— Да, но как же…, – растерянно развёл я руками.

— Всё, всё…, мне уже пора к одному физику.

— У нас на Земле…?

— Если бы, – абсолютно неуклюжее сравнение; но Сатана встрепенулся, словно воробей в весенней луже, притронувшись к краешкам своего тёмного воротника и, тотчас обернувшись в блестяще-чешуйчатую скульптуру инопланетной биоформы, исчез из-под моего пристального взгляда с невероятно раскрытым ртом…. Лишь слегка выходимые из инопланетного композиционного скафандра копыта прародителя зла остались в моей оперативно-визуальной памяти, – всё…, и я лишь бессмысленно крикнул ему вдогонку:

— А, как же коньяк с сервелатом и шоколадом?! – Лишь ветер наполнил мой возглас в ночном безмолвии, опорожняя солнцеворотной клизмой кишечник ночи, готовой вот-вот разродиться новоиспечённым днём….

Ночные светила гасли один за другим, не оставляя видимых следов на светлеющем небосклоне. Я сделал глоток удивительного напитка, сопроводив его в свои потроха пахучим прикусом копчёного яства, и мне сейчас было абсолютно плевать из чего сделан этот мясной предмет колбасного мастерства….

Мы то, что мы едим, а среди нас нет ангелов. Но кто мы? Есть лишь один способ узнать это на третьей ступени адских планет….

Всё не случайно, чтобы Вам не диктовала монография истории человеческой…. А удачливость лишь миф, свободная команда к последующему алгоритму – ограниченная свобода выбора на перепутье нулевого фильтра.

Я не знал со стопроцентной уверенностью:

— победил ли я свою гордыню,

— сделал ли это до конца,

— выдержал ли испытание Всевышнего приведённым в исполнение самим Сатаной…?

Полагаю, и Вам это чувство хорошо знакомо, мои драгоценные читатели и зрители.

Лишь стоит зависти пройти

В улыбках беспокойных лиц,

Чтоб смыть намеренность с пути,

Как тушь с накрашенных ресниц.

И бездна красок, схожих с колдовством,

Накроет дух твой тяжестью томимый,

Подхваченный совсем не большинством,

К чужим порокам вовсе нетерпимый.

Он уж не знает разницу в приросте; –

Гордыня в гордости до злости,

И вот теперь для всех, как подсудимый

Твой разум, побираясь на погосте,

Уж ищет символ власти допустимый.

Ему теперь уж не принять лекарство

От отвратительной болезни

Теперь она уж не исчезнет,

Приняв за дух всего полцарства.

Со школьных парт, с учёного мышленья,

Где нас учили заблужденью…,

Бывает часто так и к сожаленью….

Не заразись и ты, друг, звёздною болезнью….

Что и говорить с возрастом силы покидают – навыки теряются, но я твёрдо убеждён, что некоторые свойства всякого индивидуума остаются неизменными. Именно они заложены ВСЕВЫШНИМ в каждую частичку Величайшего многообразия. Если же ты атеист, мой драгоценный друг, то пусть это для тебя прозвучит на этих страницах, как Природа, заложенность генетической или космической наследственности…. Важность совершенно в ином: благополучие этого мира принадлежит разумным, но удивительностью завтрашнего по-прежнему будут владеть безумные, и в любые времена первые будут зависеть от вторых, равно как вторые от первых.

И это как непреложная аксиома, в какой неминуемы подводные камни в виде нестандартных исключений….