О пользе синих занавесок

Самой потрясающей деталью этого романа были синие занавески, висевшие в каждой комнате. Куда бы ни пришел главный герой, он повсюду видел их, неизбежных, неотвратимых, сразу бросающихся в глаза. Тяжелые, полупрозрачные, японские, австрийские, римские, шторы из бархата, шторы из шелка – все потрясающей синевы, все глубокого синего цвета. Они манили, они притягивали взгляд, они были лучом света в темном царстве, они из прекрасного далека взирали на чуждую им действительность.

И это было, по сути, единственным, что нравилось Макару в книге. Из-за этих занавесей – ему нравилось даже само слово «занавеси» - он перечитывал роман снова и снова, из-за них рекомендовал его знакомым, из-за них полюбил автора.

Напоминанием о смерти казались они ему, о ее неизбежности, неотвратимости. Какой дом ни посетил бы главный герой: холостяцкую берлогу или квартиру в стиле модерн, убежище старой девы с подушечками на креслах и кружевами на каждой поверхности или светлую обитель большой и дружной семьи с рождественской елкой в углу и носками, развешанными над камином, - всюду были синие занавески, объединяющие, как дождь, бедняков и королей, праведных и неправедных. Семьи могли быть счастливыми или несчастливыми, но смерть одинаково приходила в каждый дом, и ни одно убежище не могло укрыть от нее.

И заметьте, занавески не были черными. В смерти не было траура, не было трагедии, была только бесконечность самого глубокого из всех цветов. Перья птицы счастья, божественная недостижимость неба, обратная сторона зеркала.

Едва ли какой другой символ в современной литературе лучше отразил смерть, как ее понимал Макар. При этом сюжет книги был простенький, банальный, и уж точно не новый: главный герой, молодой человек по имени Гафиль, ходит по свету в поисках счастья. Спутники его не свет и сахар, но Цезарь – девушка, переодетая мужчиной, да черный кот по кличке Машенька. Второстепенные персонажи были примечательны сами по себе, но вот герой, по мнению Макара, отличался разве что поразительной гендерной близорукостью.

Значения это не имело. Занавески были единственным, что занимало Макара, занимало тем более, что возвеличивало автора и вместе с тем роднило с ним общностью взглядов и созвучием идей. Лучшая часть чтения для Макара заключалась в нахождении на страницах чужих книг его собственных, пусть и невысказанных мыслей. Ощущение одиночества уходило. Когда-то на свете жили люди, чувствовавшие и мыслившие, как он – это ободряло, приносило утешение. Возможно, он и был странен, но он был странен не один.

А этот автор еще жив. И с ним необходимо увидеться.

Наверное, это было самым спонтанным решением в жизни Макара: увидев в Сети объявление об автограф-сессии, вскочить с места, наскоро собраться и отправиться на вокзал. Сутки до Питера – день там – сутки обратно. Странный способ связи для людей двадцать первого века, но Макар Деточкин и подумать не мог о том, чтобы просто написать письмо – ему нужно было встретиться с автором лично.

Автограф-сессия проходила в большом «Буквоеде» на Невском. Подиумы с бестселлерами были убраны, вместо них в центре зала в четыре ряда расставили стулья. Макар по наивности прибыл точно к назначенному времени – к этому моменту все места уже заняли, и он пристроился среди книжных полок, откуда стол, за которым сидел автор, все-таки было видно.

Встреча началась кратким вступлением от организаторов, затем автор произнес речь по поводу выхода новой книги. Макар с волнением ждал, когда начнутся вопросы из зала. Ладони вспотели, Макар волновался страшно. А если он ошибся? А что если он прав, но люди – эти люди – ничего не поняли, не осознали прелести синих занавесок? А если – тут он похолодел – если это настолько очевидно, что ни к чему и спрашивать? Вдруг люди – эти люди – посмотрят на него, как на идиота, считающего сложными и восхитительными очевидные вещи?

Если это так, то незачем и спрашивать, но если… что если нет? Если только он, Макар, из всех людей – этих людей – сумел понять автора, увидеть странные, смутные, простому глазу кажущиеся неинтересными символы, угадать заложенные смыслы? Макар ждал, что про занавески из его любимого романа спросит кто-нибудь другой, надеялся и боялся, что спросит, но спрашивать никто не стал.

Спросил Макар. В очереди, кажущейся бесконечной, подошел к автору, протянул книгу и неловко, несмело, страшно стесняясь, стал рассказывать, как любит его роман. Автор был уже сед, носил очки и нарочито современную прическу. Он благосклонно кивал. Обрадованный, Макар начал: «А можно спросить…» - но автор грубо прервал его, вслух заметив, сколько людей еще ждут, пока дойдет их очередь.

Как же так! Макар в отчаянии выкрикнул: «Но синие занавески в Вашем романе! Скажите, ведь они символизируют смерть?». Автор взглянул на Макара поверх очков в тонкой оправе: «Молодой человек, синие занавески – это всего лишь синие занавески».

И Макар ушел, ошарашенный, лелея свою философию, ощущая себя умнее и выше автора, который сам не понял, что написал. Автор посмотрел было ему вслед, но быстро выбросил этот случай из головы и потянулся к следующей протянутой книге. Занавески на самом деле обозначали васильковые глаза его умершей матери, а также матери главного героя, следившей за ним, куда бы он ни направился, ждущей его домой. Дома было настоящее Счастье, которое герой в конце концов нашел, которое сам автор понял слишком поздно. Но делиться этим с каждым, прочитавшим его роман, автор не собирался.