Сын Ориона

Посвящается народу покрывала

«Во всём мире шёл 2136 год. Во всём, кроме Сахары. Некоторые из имохагов — коренных жителей североафриканской пустыни — по-прежнему передвигались на верблюдах, жили в палатках из шкур и пользовались кремневым камнем, чтобы развести костёр. Люди Запада, самодовольно называли этот народ «реликтовым». К нему принадлежал и мой отец. Но он — один из самых образованных людей, которых я знал, — свободно чувствовал себя и верхом на мехари, и за рулём внедорожника, и в компании американского президента, и в хайме кочевника».

Я оторвал взгляд от пада и огляделся. Глиняные пол, оконные ниши, барельефы на стенах и сами стены, лепные ложа ручной работы и даже деревянный потолок — всё было оранжевато-красноватого цвета, поверх проступала коричневая и голубая роспись. Обстановка нашей общей с Салимом спальни была роскошной, по меркам Африки. Было поздно, но я не спал, трудясь над биографией самого удивительного, доброго, справедливого и умного человека в мире — моего отца.

Агадес за окном отдавал дань южной ночи. Не местные начинают ненавидеть здешнюю сорокаградусную жару в первый же день пребывания. Но если ты родился здесь, любовь к вездесущей пыли, к низким домам одного цвета с грунтом, въедается в кровь и плоть. Агадес — сердце Сахары. Моё сердце. Выросший в Европе, я всё равно был одержим этим сухим, неприхотливым охряно-красным царством песка. Только здесь, посреди шестисотлетнего оазиса и ещё более древней пустыни, я, несмотря на раскалённый жар дневного воздуха, мог дышать полной грудью.

В тёмном доме кто-то ходил. Я не думал, что к нам могли залезть воры: отец умел располагать к себе людей. Все, от босоногой ребятни до администрации, его любили и уважали. Насторожившись, я бросил пад на одеяло, бесшумно подошёл к двери, миновав спящего брата, и выглянул в общую комнату. Там действительно ходил человек: высокий крепкий мужчина в свободной белой рубахе до середины бедра, белых же штанах и тёмно-синем литаме, в темноте казавшемся чёрным. Я узнал в нём отца и облегчённо выдохнул. Мне стало интересно, что же он собрался делать, ночью, в тайне от матери. И я решил за ним проследить. Обычно я так не поступаю, но именно сейчас я понимал, что всё это выходит за рамки обычного. «Сахара — холодная страна, в которой часто бывает жарко», — любил говорить отец, рассказывая Салиму и мне местные легенды. Помня об этом, я накинул эресуи, в темноте впрыгнул в сандалии и выскользнул из дома.

Ночной Агадес был тёмен. И если бы не звёздная прорва и луна над головой, я бы не видел ничего уже в трёх метрах перед собой. Аманар, или Орион, в переводе с тамашек, — так звали моего отца. Три «а» в имени — как три звезды в «поясе Ориона». Испугавшись, что упущу отца, я поспешно отвёл взгляд от звёзд. Он всё ещё был шагов на сорок впереди и шёл уверено и целенаправленно. Его шаг был почти бесшумен: так умеют ходить только дромадеры. Наверное, я тоже так мог, потому что отец моего присутствия, похоже, не заметил.

Здесь, в пустыне, ветер встаёт и ложится вместе с солнцем. Будь это не так, сейчас мне было бы холодно даже в моей тёплой накидке, а отец не рискнул бы выйти на улицу в одной нижней гандуре.

На парижских улицах в этот час было ещё оживлённо, и потому Агадес казался вымершим. Я почти потерял бдительность, успокоенный однообразной дорогой и одинаковыми улицами. Сколько раз мы повернули? Я сбился со счёта на одиннадцатом.

— Метулем, метулем, — послышался приглушённый голос отца, а я едва сумел вовремя остановиться перед углом ограды, за который он только что свернул. — И сегодня в ночном, Элага? Как дочка?

— Доброй ночи, Аманар, — ответил ему один мужской голос и ещё как минимум два повторили приветствие. — Вчера ей исполнилось четыре месяца. Такой крик по ночам!

— Что — врач?

— Говорит, жене нужны витаминные препараты. Да где же я их возьму в пустыне. Иншалла! — ответили отцу.

— Вот что, Элага, завтра принеси мне список лекарств, я закажу их в Ниамее для твоей жены и дочки.

— Спасибо!

— Ну а что на улицах? — продолжил расспросы отец. — Всё спокойно?

— Всё спокойно, Аманар, — ответили ему под тихий лязгающий звук — автомат переложили из руки в руку. — Вы можете не беспокоиться.

Я догадался, что отцу, скорее всего, повстречался один из вооружённых ночных патрулей, охранявших улицы этого когда-то богатого оазиса.

— Я и не беспокоюсь, — проговорил он, но в его голосе мне почудилась озабоченность. — Кто здесь меня тронет?

— Будет плохо, если кто-то недовольный вашей политикой навредит вам или вашей семье. Не всем по нраву то, что вы делаете.

— В самом деле, — легко согласился отец. — Спасибо, Элага. Всего хорошего.

Я не смел высунуться: за углом всё ещё были вооружённые солдаты. Ничего плохого они бы мне не сделали, но отцу бы сдали. Я вжался в шершавую стену, вслушиваясь в шаркающие шаги, хлопанье дверец автомобиля и лязг автоматов. Сообразив, что всё равно заметен, я присел на корточки: у земли тени были гуще. Патрульный внедорожный пикап с пулемётной установкой и двумя солдатами в кузове прошелестел по усыпанной песком и мелкой глиняной крошкой улице, перпендикулярной моей, и никто из солдат меня так и не заметил. Пока я дожидался, когда машина свернёт за ближайший угол, отец ушёл дальше, чем я предполагал. Я принялся догонять его, внимательно вглядываясь, куда он повернёт. Мне не хотелось думать, что сзади может появиться ещё один патруль, который вонзит мне в спину кол из света фар и отбросит мою тень далеко вперёд.

Постепенно сплошная застройка кончилась, дома поредели, их неясные очертания уплыли назад, выпустив нас за пределы Агадеса. Отец не останавливался, и я шёл за ним по трассе, ведшей в самое сердце Тенере. Дорога была старая, но пока ещё успешно выдерживавшая атаки песчаных бурь. Впереди, через два километра трасса исчезала. Взорванная три года назад, она напоминала о себе лишь разбросанными кусками старого асфальта, наполовину засыпанными песком.

Неужели отец направляется прямо в пустыню? Вот так просто, без всего? Никому ничего не сказав? От беспокойства у меня похолодели пальцы на руках. Если сойдёт с дороги мой отец, обратную дорогу ему подскажут звёзды. А если углублюсь в пустыню я, со звёздами не знакомый, в темноте путь назад могу и не найти. Но отец остановился раньше, чем дошёл до взорванного конца трассы Тенере. Остановился и как-то странно взмахнул руками. Не так, словно бы падал и пытался удержаться на ногах, а так, будто кого-то приветствовал. Но с кем у него могла быть встреча в таком месте и в такое время?

Прямо навстречу ему словно бы вышагнуло из темноты существо, выглядевшее как человек, но человеком не являвшееся. Оно горело! И при этом не сгорало. Его кожа светилась жёлтым; на огонь, горевший «вверх ногами» были похожи его медно-красные волосы.

Пошатнувшись, я свалился за насыпь дороги, где во время редких дождей скапливалась вода. Подняв клубы пыли, я осторожно выглянул и увидел, что отец ведёт со странным «человеком» очень оживлённую, эмоциональную беседу. Мне стало понятно, почему ему понадобилось уходить так далеко от дома, аж за город: мало бы кто из здешних суеверных жителей понял и принял бы то, что понять и принять было в принципе невозможно.

Я находился метрах в сорока от отца и его визави и не то что слов не слышал, но даже не мог разглядеть лица «огненного человека». Но он вдруг посмотрел в мою сторону, словно точно знал, что слежу за ним, — и мои руки и туловище сковало жутким холодом, от которого даже сердце на миг остановилось. Вспотев от страха перед непостижимым и иррациональным, я тут же продрог и решил вернуться в дом как можно скорее. Меня немилосердно трясло и уже почему-то не слишком волновало, смогу ли я избежать патрульных машин, и вообще, сумею ли найти обратную дорогу.

— Стой, пацан! — грубо окрикнули меня в тот самый миг, когда я решил, что заблудился в одинаковых узких улицах. — Стой, пристрелю ведь!

Я повиновался требованию и замер, развернувшись лицом к трём солдатам в незнакомой форме, которая была лучше и чище, чем у бойцов местного ополчения. Их автомобиль чёрным пятном выделялся на фоне длинной, чуть менее тёмной глиняной стены и одинокой деревянной дверцы голубого цвета. Их оружие было направлено на меня, что лишало их грубые тёмные лица остатков человечности.

— Пойдёшь с нами, — проговорил их, по-видимому, главный и резко поднял моё лицо за подбородок. Мне в глаза тут же ударил луч света из электрического фонарика, а в бок пребольно тыкнулось дуло автомата.

— Заложник? — спросил другой из его группы. — Ты не говорил, что нам нужны заложники.

— Мальчишка, конечно, не местный, судя по одежде, — задумчиво проговорил главарь, — но...

— Это же сын Аманара Аг Айяда! — удивлённо и как-то гадко ухмыльнулся третий, державший мой левый бок на прицеле. — Гуляет в комендантский час. Ай да проказника вырастил этот заступник бродяг и отщепенцев!

— Тем лучше! — захохотал первый и, грубо схватив меня за затылок, повёл в сторону их автомобиля. — Ему давно пора заканчивать с этим!

Меня втолкнули внутрь салона, пропахшего бензином и потом. Моё сердце, бившееся в горле на месте кадыка, заходилось от страха и мешало вымолвить даже слово. От отца я слышал, как жестоко подавляли борьбу за независимость имохагов, как бесчестно боролись против него самого. Но в сложившейся ситуации был виноват я один.

Меня уткнули лицом в грязное сиденье, а руки связали за спиной. Я попытался дёрнуться, чтобы хотя бы скатиться на пол автомобиля, но все мои попытки тут же пресекли. Тёплую накидку с меня сдёрнули и вышвырнули на дорогу, а рубашку задрали вверх, обнажив спину. Голову тут же кто-то сильно прижал, почти перекрывая мне доступ кислорода, отчего моё негодующее восклицание прозвучало глухо и отрывисто:

— Отпусти!

— Держи крепче! — рыкнул первый. — Вырежу на спине его сына предостережение, и можно будет пацана выкинуть, — он гнусно ухмыльнулся, а я почувствовал, как кожу между лопаток обожгла боль от ножа.

В следующий миг я почувствовал, как тяжёлый военный автомобиль основательно тряхнуло. Он подскочил, огласив улицу грохотом. Я подумал было, что нас взорвали, но я всё ещё был жив, а значит... Не может быть! Вокруг машины бешено вращался огненный вихрь, увлекавший в смертоносную пляску моих мучителей. Они горели почти бесшумно, но и от того, что я вынужден был слушать, зажмурив глаза, тошнило и кружилась голова. Я же непостижимым образом оставался невредим. Как только солдаты, схватившие меня, встретили свой страшный и отвратительный конец, вихрь огня, в центре которого находился я, утих, и прямо передо мной материализовался тот самый человек, с которым давеча разговаривал мой отец. Та же ярко-жёлтая кожа, красные, будто живые, волосы. Его зрачки ещё секунду полыхали пламенем, а потом медленно погасли, превратившись в чёрные угольки. Это существо, так легко уничтожившее трёх вооружённых солдат, внимательно разглядывало меня и будто бы чего-то ждало.

— Кто ты? — выдавил я из себя и попытался втянуться обратно внутрь машины. Вышло неловко.

— Арсъйялалъйюр, — ответил он и шагнул вперёд, будто пытался разглядеть меня в глубине машины. — Хайата, не бойся меня. Я от Аманара. Не бойся меня, — повторил он и, чуть нахмурив брови, поинтересовался: — Они тебе навредили?

Я угрюмо мотнул головой и, не говоря ни слова, неуклюже развернулся к нему спиной, показывая связанные руки.

— Я видел, как ты разговаривал с папой, — произнёс я, чувствуя, как этот — кто он такой, кстати? — освобождает меня от пут. Хотелось знать об этом существе хоть немного больше, чтобы не так холодело внутри, пока он находился позади. Успокаивало лишь то, что отец его, похоже, знал и доверял.

— Я много лет как знаю твоего отца. И всё это время служил ему, — бесстрастным голосом соизволил пояснить он. Я вздрогнул, когда он дотронулся до ранки между моих лопаток. Наверное, кровавое пятно проступило на одежде.

— Служил? — недоверчиво, слегка севшим и дрожавшим от боли голосом, произнёс я. Я невольно согревался в потоках тепла, исходивших от этого очеловеченного сгустка огня. Но это был не просто огонь, как пламя одного из костров. Это было возражение холоду по сути.

— Ещё одно потрясение для тебя — и Аманар голову мне оторвёт. Я провожу тебя до дома, Хайата.

— У отца никогда не было рабов! — строптиво воскликнул я, отстраняясь от этого «человека» и прячась в глубине автомобиля, из которого так и не вылез. — Как это — «служил»?!

— Почему я не могу просто отвести тебя домой? — впервые с лёгким раздражением проговорил он, подвижные волосы его при этом даже слегка приподнялись, длинные пряди забликовали красным, оранжевым и жёлтым, снова напомнив языки пламени.

— Арсъйял... — я запнулся, не сумев выговорить его имя, — ты кто все-таки?

— Моя родина — Идинен, — ответил он, решительно вытянул меня за руку наружу, поставил на ноги и осторожно провёл рукой по спине. Нож солдата только коснулся кожи, но рана сильно саднила. А после этого перестала. Я содрогнулся, вспомнив о сгоревших заживо людях. — Смелости Аманару было не занимать, раз он явился в Идинен.

Я был озадачен. Отец побывал во многих местах мира, поэтому нам с Салимом было так интересно слушать его истории. Но об Идинене он не рассказывал никогда.

Утро я проспал. Мать передала мне просьбу отца, как только я закончил с обедозавтраком. Я должен был непременно встретиться с ним у Большой мечети. Где-то на полпути за мной увязался незнакомый рыжий пёс величиной с козла, и я тысячу раз пожалел, что не пошёл в обход верблюжьего рынка: лохматая псина перепугала мехари так, что они сбили с ног двух людей, ещё троим отдавили ноги. Мне стало так стыдно за учинённый переполох. А ведь это была даже не моя собака!

Солнце слепило воспалённые после бессонной ночи глаза. Я сдвинулся в сторону на несколько шагов, чтобы немилосердное светило скрылось за глиняным минаретом, ощетинившимся деревянными балками, и только после этого, разглядев широкую трёхметровую стену и голубую дверь в ней, понял, что нахожусь там же, где сегодня ночью меня остановили солдаты. Сейчас здесь не было уже ни обгоревшей машины, ни трупов; о ночной трагедии напоминали лишь продолговатые кристаллы песка, оплавленного пламенем Арсъйялалъйюра, разбросанные широким кругом.

К тому моменту как я подошёл, на пыльной площади уже собралось около двух десятков вооружённых бойцов цвета хаки с лицами, спрятанными за литамами. Перед ними стоял отец и что-то говорил. Его слушали очень внимательно, не перебивали и иногда согласно кивали головами. В этот момент я был так горд за него. Я надеялся, что и сам когда-нибудь стану таким же настоящим лидером, каким Аманар Аг Айяд был для своих соплеменников.

— Не печалься, что люди пока не особо интересуются твоей персоной, — усмехнулся отец, когда я сказал ему об этом. — Когда люди ей заинтересуются, будет гораздо хуже.

Как же он был прав! Так ошеломляюще прав, хоть и не знал о моём жутком ночном приключении.

— Идём-ка, я тебе кое-что покажу, — тоном заговорщика проговорил он и пошёл прочь с площади. — Тебе понравится.

Я был заинтригован, но промолчал. Отец легко и быстро шагал по горячему песку. Он посвятил жизнь своему народу, и ему это нравилось. Это было видно по его движениям, фигуре, лицу. А я вдруг подумал, что у него довольно опасная работа.

— Гепард?! — воскликнул я, как только мы пришли. Под навесом стояла клетка, в которой, высунув язык, неподвижно лежало просто-таки огромное пятнистое животное. — Он мёртв?

— Он спит. Ты можешь погладить его, Хайата, — улыбаясь, ответил отец и отпер клетку, поманив меня пальцем. — Пастухи жаловались, что дикие звери стали таскать коз. Пришлось мне поймать этого красавца.

Пятнистая кошка лежала смирно, но кончик хвоста и лапы её иногда резко вздрагивали.

— Да, но как я узнаю, что гепард на самом деле спит?

— Пощекочи его, — хохотнул отец. — Если он засмеётся, то удирай.

Зверь на ощупь был потрясающий, хоть вблизи и пах совсем не приятно. Шерсть была жёсткая, но гладкая. Твёрдые мускулы под толстой шкурой, сухопарое телосложение — неудивительно, что гепард считался самым быстрым хищником.

— Ему нужен человек, который не даст ему скучать, — приглушённым голосом произнёс отец, наклонившись к моему уху.

— Ты о ком? — побледнев, спросил я и медленно убрал руку с шеи гепарда.

— Арсъйялалъйюр, — спокойно пояснил он и молча встретил мой недоверчиво-извиняющийся взгляд. — Хайата, я знаю, где ты был и что видел сегодня ночью.

— Отец...

— Не оправдывайся. На самом деле, имеет значение только то, что ты жив и цел, — строго ответил он, потрепав по голове лохматого рыжего пса. — Теперь Арс будет помогать тебе, пока ему не станет скучно. Пожалуйста, постарайся жить так, чтобы не лишиться такого защитника, как он.

— А ты, отец? Ты останешься один?

Ответить он не успел: к нам подкатил грязно-белый автомобиль, его водитель махнул рукой отцу:

— Аманар, самолёт прибыл.

— Ну, прощай, сын, — произнёс отец, мягко улыбнулся и направился к машине. — Я улетаю сейчас в Ниамей. Попытаюсь договориться насчёт финансирования строительства школы в Агадесе.

Я не дошёл до дома сотню метров, как сначала услышал, а потом увидел небольшой самолёт, взлетавший с местной полосы. Он, похожий на ленивую птицу, поднимался тяжело, слегка покачиваясь. Уносил отца на юг. Шесть минут я наблюдал полёт самолёта, на седьмой небо над Агадесом озарила яркая вспышка взрыва, затмившая даже сахарское солнце. К ноге привалился рыжий лохматый пёс и заглянул мне в глаза.

«Аманар Аг Айяд. В живых не числится».