Саваран

  • Опубликовано на Дзен
Автор:
Наиль Абдуллазаде
Саваран
Аннотация:
Оставшись сиротой, он заключает сделку с дьяволом, берет себе новое имя и поступает на службу в персидскую конницу – саваран. Он хочет найти своего отца, о котором знает, что тот один из лучших военачальников персидской армии. Все его тело испещрено шрамами, полученными в многочисленных битвах и теперь он сам похож на демона. Сможет ли он вернуть себе человеческий облик и разорвать сделку с дьяволом или же останется получеловеком-полудемоном…
Текст:

Сирота

Он родился на берегу Гирканского моря, в деревне рыбаков, после того как солнце закатилось за высокие горы. Его первый плач услышала ночь, а смех он спрятал от дьявола, чтобы тот не вселился в его душу. Он не знал, кто его отец, мать умерла, подарив ему жизнь, братьев и сестер у него не было. Он имел раздвоенную душу, о которой даже не подозревал и необычную, похожую на вязь судьбу. У его ног плескалось теплое Гирканское море, позже названное Хазарским, а еще позже Каспийским. Ласковое море кормило жителей деревни, но каждый год забирало на дно одного из них, как плату за еду. Его воспитал дедушка, который ловил рыбу, тихо пел песни без слов и говорил единственному внуку, «Скоро я умру, не оставайся здесь. Сожги мой дом как сжигают прошлое и иди туда, куда тебя зовет сердце. В тебе течет другая кровь, не такая как в моих жилах, ты не из нашего рода, ты воин, а не рыбак». Все свое детство он думал, что он из того же племени, что и жители этой безымянной каспийской деревни, пока на смертном одре дедушка не поведал внуку, что его отец перс и великий воин и что искать его надо там, где льется кровь, то есть в битвах.

Когда птицы клевали тело его дедушки на Башне Молчания, он принял свое первое решение. Его мысли были черного цвета, он подумал: «Теперь я свободен, но я никому не нужен. Голод и страх быстрее научат меня жить, чем это сделают сытость и безопасность». Тогда ему было тринадцать лет, он умел считать, хорошо драться и петь песни без слов от которых заживали раны на теле. Он раскопал пол маленькой хижины, в которой вырос, собрал в мешок то немногое, что скопил его дед, взял нож с рукояткой из кости, чистую одежду и вышел за дверь. Он поклонился дому, поклонился Каспийскому морю, которое будет долго ждать его возвращения и поднес горящий факел к старой рыбацкой хижине, сжигая свой дом, свое прошлое и свое старое имя. Освещенный огнем, пожирающим его прошлое, он взял себе новое имя – Зобер, которое принадлежало давно умершему человеку и ждало, когда найдет нового хозяина. Ведь имя без хозяина портится и стареет, его забывают, и оно умирает в нищете. Луна, сиявшая над морем, смотрела на погребальный костер, который с чавканьем съедал его дом и воспоминания, а он смотрел на огонь и думал, что теперь свободен как морской ветер. Когда от хижины осталось пепелище, пришел южный морской ветер Гилавар, услышавший его мысли и сорвал с его головы все волосы. Так в тринадцать лет Зобер стал лысым как злой дух пустыни, больше на нем ничего не росло, как на бесплодной земле. В этот день темная часть его души овладела телом, а другая спряталась под кожу. Зобер поймал свою новую судьбу в кулак, как ловят сонных мух и пошел с ней на юг, в Иран.

Зобер перешел реку Аракс, которая разделяла провинции Арран и Атропатену и направился в священный город Ганзак, в столицу сатрапии, жемчужину персидской короны. Там он поступил помощником конюха в дом военачальника, а потом, когда началась война с византийцами взял в руки меч и вступил в персидскую армию, в отряд, которым командовал его же господин. Там Зобер научился убивать не хуже, чем чистить лошадей и петь песни без слов, как его дедушка. Несколько лет войн и походов изменили его, он вырос, стал высоким, мускулистым, от него всегда пахло потом, кровью и немного конской мочой. Все его тело и лицо было покрыто шрамами и ранами, которые извивались на его коже и лысой голове в причудливый рисунок, похожий на каллиграфию, изображенную железом на плоти человека. В одном из боев его левый глаз закрылся навсегда, поэтому его боялись женщины, а мужчины сторонились.

­­– С одним глазом я вижу лучше, чем с двумя, – смеясь над смертью говорил Зобер, и тащил очередную греческую пленницу в свой шатер. В каждой битве Зобер получал ранение, и каждый раз его тело восстанавливалось после этого, как будто он не мог жить без ран и без шрамов, и всякий раз сражаясь с византийцами приносил в жертву часть своего тела и немного крови чтобы дьявол Ахриман позволил ему жить еще немного. За его умение бесшумно убивать и хитрость в бою ему дали прозвище Мар, что значит «Змей». Его господин и командир Сухраб подарил ему меч, а сын командира, которого звали Ардашир стал его другом.

Ардашир унаследовал от матери красоту, а от отца командную должность в сасанидском войске. У него были длинные черные волосы и гладко выбритое красивое похожее на луну лицо. И спереди, и сзади он был похож на девушку. Ардашир плохо фехтовал, но мог из лука попасть в глаз летящему воробью. Он пил вино, разбавляя его водой и раздавал милостыню, так чтобы все это видели. Ардашира все считали папенькиным сыночком, который даже не умел толком держать в руках меч, но вслух этого не говорили, боясь его отца. Он привык получать все что пожелает и иногда вел себя как капризный ребенок.

Однажды во время битвы с византийцами, Ардашир спас жизнь своему другу, убив выстрелом из лука византийца, который уже занес меч над раненым Зобером. В той битве победили персы. Солдаты Ардашира вынесли с поля боя Зобера, который громко хохотал и кричал, что после каждой битвы на его теле остаются надписи, по которым можно читать историю войн. Действительно, шрамы на его теле переплетались в причудливые узоры, не похожие на те, что могло оставить оружие ромеев. Казалось, что эти шрамы живут своей жизнью и ползают по его мускулистому телу, каждый в своем направлении. Иногда они меняли свое местоположение, и старую рану трудно было найти на прежнем месте. Она могла уползти на спину или на плечо, и рубцы на его руках извивались как маленькие змейки, которыми он играл. Таким образом, тело Зобера превращалось в книгу, написанную железом, которую еще никто не смог прочесть.

С той минуты, когда огонь съел дом его воспоминаний, Зобер спрятал в своем сердце маленькую, но твердую как драгоценный камень мечту. Он пошел на войну не ради славы и не из любви к убийству, он искал того, кто оставался единственным родным ему человеком во всем мире и кому он был обязан своим рождением. Зобер искал отца. С самого детства он мечтал об этой встрече, ждал ее и тщательно к ней готовился. Как жених ждет невесту, Зобер ждал встречи с отцом. Зобер точил свой меч и думал о встрече с отцом, лечил свои раны и думал о встрече с отцом, кормил своего коня и все время, как призрак рядом с ним стоял его отец, которого он не знал. Он представлял отца огромным, закованным в доспехи, пахнущего потом и кровью воином. После первой битвы, когда Зобер вонзил меч в тело византийца и первый раз убил человека, он решил тщательно скрывать от всех свою мечту, закопать ее глубоко в землю своей изрытой рубцами души. Тогда он понял, что убивать легко и с ужасом осознал, что ему это нравится, но пути назад уже не было. К тому же на войне ему везло больше чем в обычной жизни, в потоках своей и чужой крови он чувствовал себя как рыба в мутной воде Гирканского моря. Зобер платил за свободу и жизнь своим телом, покрытым шрамами и чужими проклятиями, которые со временем стали частью его души и без которых он не мог обходится. Они жили на его теле своей жизнью и платили благодарностью хозяину, хотя он даже не подозревал об этом. Так шрамы на его теле медленно вгрызались в его раздвоенную душу. Рубцы на теле стали рубцами на душе.

Зобер понимал, что он отличается от всех, что носит в себе какую-то неизвестную даже ему самому тайну. Из-за это особенности у него почти не было друзей, не считая Ардашира, который держал его рядом с собой, чтобы хвастаться перед другими дружбой с таким воином как Зобер. Он также понимал, что долго это продолжаться не может, либо он изменится и начнет другую жизнь, без крови и пота, либо тот неудовлетворенный голод и глубокое как море одиночество поглотят его и погубят, задушат в потоках своей и чужой крови. Зобер решил спастись и уйти от самого себя, но сначала он должен был найти отца, чтобы убить его.

Однажды в военном лагере он услышал рассказ своего земляка о том, что на берегу Гирканского моря, в городе Багуан живет маг, который может каждому рассказать его судьбу и открыть самые сокровенные тайны души. И что этот маг еще ни разу не ошибался. Зобер принял решение найти этого изгнанного из храма священника и расспросить его о самом себе.

Маг

Зобер получил отпуск и вернулся в Арран, на берег родного моря. Он приехал в древний город Багуан, где из земли и из воды рождался священный огонь и нес свет Благой веры по всей Арийской земле.

В этом городе жил тот самый маг, который читал мысли и желания людей, лечил их песнями без слов, рассказывал о том, какие города лежат на дне Гирканского моря и какие уйдут под воду через века. Никто не знал, как его зовут, он откликался на любое имя, всегда улыбался и любил котят. Маг носил только белую одежду и закрывал лицо белой повязкой чтобы его дыхание не испачкало священный огонь. Он был настолько маленького роста, что дети играли с ним в игры как со сверстником, дарили ему засахаренные фрукты и никогда не обижали. Он же с удовольствием играл с ними в догонялки, рассказывал интересные истории и каждый день подметал улицу перед своим и чужими домами. Именно этого мага искал Зобер, ему нужен был человек, который может читать глубоко в чужих судьбах, то, что не может прочесть даже сам хозяин своей души. Он смотрел на свои шрамы и пытался понять, что же на нем написано, что бы могли означать эти послания железом на его теле. Шрамы будто почувствовав взгляд Зобера зашевелились и поползли каждый в своем направлении, сталкиваясь, переползая друг через друга, создавая новый текст на его теле. Они как будто пытались ему что-то сказать, но Зобер не мог понять загадочную надпись на самом себе.

Город был пуст, как будто все жители Багуана ушли под воду. Только сухой ветер с пустыни играл песком на безлюдных улицах, изжаренных полуденным солнцем. Маг сидел на крыльце своего дома и тихо пел песню без слов. Так он лечил маленького котенка, лежащего у него на коленях. Зобер медленно подошёл к нему, увидев его маг побледнел и бросив котенка, вбежал в дом, заперев за собой дверь. Зобер спокойно поднял котенка, погладил его и одним ударом ноги вышиб дверь. Маг спрятался под стол и жалобно заскулил.

– Пожалуйста, не убивай меня! – Хныкая попросил он.

– Зачем мне тебя убивать. Ты ведь знаешь, что мне нужно. – Шипящим голосом ответил саваран.

– Знаю, и поэтому прячусь. Я не тот, кто сможет тебе помочь, поэтому ты разозлившись можешь убить меня.

Зобер бережно положил котенка на пол, тот поднял на него глаза и тихо мяукнул.

– Видишь, даже звери понимают слова лучше тебя. – Сказал Зобер. Он одной рукой вытащил мага из-под стола, сел на широкую тахту и усадил дрожащего священника себе на колени, как маленького ребенка. Тот ссутулился и из его глаз брызнули слезы.

– Перестань хныкать. – Спокойно сказал Зобер и слегка шлепнул священника по щеке. – Лучше ответь мне, кто я? И почему каждую ночь я вижу во сне битву двух воинов, чьи лица закрыты черным покрывалом? Неужели один из них, это я? Тогда кто же второй?

– Они оба – это ты. Это две твои души бьются за тебя.

– Тогда расскажи мне, что это значит?

– Этого я не могу сказать, потому что я не в силах прочесть, то, что на тебе написано. Это слова не на нашем языке. – Услышав это шрамы Зобера зашевелились. – Буквы на твоей коже – это алфавит богов.

– Ладно, сделаю вид, что я тебе поверил – согласился Зобер. – Тогда скажи мне, кто мой отец?

– Я не знаю его имени, я вообще не знаю имен, даже своего. В моей памяти они не остаются, сразу же убегают куда-то вдаль после того как я их услышу. Я знаю, только то, что твой отец великий воин, его меч не высыхал от крови врагов. Дух ты унаследовал от него, ибо все мы рождаемся от духа отца и от тела матери. Твой отец любил войну и женщин, он победил римлян в Сирии и на Евфрате, он подавил восстание и мятежи в Арране и Атропатене, он нес славу царя и Кавиево знамя во все земли Ирана и не-Ирана. Весь Иран его дом, только в этой стране он может жить, так как получает силу жизни от Земли Ариев – Ариана Ваэджа. Он плоть от плоти этой земли, ее сын. Но в нем жил маленький бес, как проклятие богов, это его мужской меч. Твой отец перетрахал всю Атропатену и Арран, всю Сирию и Согдиану, провинцию Парс и Хорасан, его семя проливалось вместе с кровью воинов в Туране, он не пропустил ни одной женщины ни на войне ни в миру, от границ Аравии до самой Индии, вдоль и поперек вместе со смертью он как пахарь сеял жизнь. Один его меч убивал, а другой вспахивал женские нивы и орошал их, даруя жизнь взамен отнятых. Ты не один такой сирота при живом отце, тысячи сыновей и дочерей командира Бессмертных, зайедан-гунд-салара живут по всему Ирану и даже не знают, что в их жилах течет его кровь, царская кровь.

– Мой отец царского рода? – Удивился Зобер.

– Твой род по отцу ведет происхождение от самого Феридуна, царя убившего дракона, но и это еще не все.

– Что же еще?

– В тебе течет еще одна кровь, ты потомок того самого дракона, Дахака, которого убил царь Феридун. По матери ты из рода Бивараспов, рода из которого был Ажи Дахак. Ты воплощение и добра, и зла в одном теле. Вот почему ты не можешь найти покой, у тебя раздвоенная душа. У тебя положительный и отрицательный резус фактор одновременно! – Вскричал безымянный маг.

– Ты так хорошо все про меня знаешь, а сначала не хотел говорить. Вот что значит, потрепать легонько, когда надо по щеке. – Смеясь сказал Зобер.

– У тебя не человеческая кожа, а змеиная. Ты дьявол, рожденный человеком. – Тихо прошептал маг.

Зобер посмотрел на него так, что маг замолчал и чуть не задохнулся от страха.

–Ты ведь меня боишься? – Со змеиной улыбкой спросил Зобер. И несколько шрамов заползли на его губы.

– Не убивай меня! – Опять захныкал маг.

Зобер почесал пальцем за ухом мага и сказал.

– А ну-ка, мяукни.

– Мяу, – ответил дрожащим голосом маг.

Зобер отвесил ему оплеуху, в ответ маг тихо заскулил.

– Я животных не трогаю, даже коней в битве не убиваю. – Продолжил Зобер. – Какое мне дело до изгнанного священника, который чуть не обмочился при виде меня? Я хочу исповедоваться тебе, так как это делают христиане, с которыми мы, персы, воюем. Меня всегда тянуло не к змеям, на которых я похож, не к львам, на которых похожи другие воины Ирана, даже не к волкам, которые живут свободно в степях Турана. Я всегда чувствовал, что я конь. Когда я был маленьким, и дедушка рассказывал мне кто живет на дне моря, я видел одичавших коней, свободно пасшихся в степи. Их никто не трогал, на самом деле это были священные кони Митры. Я хотел быть одним из них. Странное желание, не правда ли?

С этими словами Зобер стряхнул с колен мага на пол хижины. Тот тихо застонал и тут же затих. Зобер встал, отряхнулся, подобрал котенка и направился к двери.

– Постой! Я знаю, кто может тебе помочь. – Воскликнул маг.

Зобер обернулся.

– На берегу Гирканского моря ты встретишь женщину в белом платье, она тебе все расскажет.

Богиня

Зобер стоял на берегу Гирканского моря и ждал ту женщину, о которой ему поведал маг. Он думал: «Всю жизнь я чувствовал, что не такой как все, и только сейчас у меня хватило смелости начать поиски чего-то важного». Солнце нещадно жгло кожу на его мускулистом теле, от жары его шрамы спрятались под тонкую рубашку, прикрывавшую только грудь и спину. Остались только самые верные и выносливые шрамы, на его лысой голове и открытых плечах. Зобер сел в тени молчаливого дерева, одиноко стоявшего чуть поодаль от воды. Сон подкрался к нему незаметно, как болезнь. Саваран, несколько лет не знавший отдыха закрыл глаза и услышал женский голос.

– Ты так долго ждал меня, что не выдержал и уснул. – Произнес в его голове нежный женский голос.

Открыв глаза Зобер увидел перед собой женщину в белом платье. У нее была настолько тонкая белая кожа, что можно было разглядеть ее вены. Она смотрела на Зобера ласковыми серыми глазами и нежно улыбалась. Ее черные волосы спадали до плеч, а пышная грудь поднималась в такт дыханию. Солнце пробивавшееся сквозь тень листьев дерева играло на ее бледном лице. От этой игры света и тени ее лицо менялось и одновременно выражало материнскую нежность и дьявольскую жестокость.

– Кто ты?

– Я – Дарья, зови меня так. Твой народ зовет меня этим именем.

– Разве у тебя есть еще имена?

– Хазары, что живут за Закрытыми вратами называют меня Дениз.

– Маг сказал, что ты можешь помочь мне. Что ты расскажешь мне о моем происхождении.

– Разве маг тебе не рассказал, что ты потомок двух враждующих родов царского и змеиного?

– Да, он рассказал мне об этом. Но, какой мне толк от того что я царского рода? Разве это принесет мне счастье? По всему Ирану бродят голодные отпрыски древних родов, забытые своими предками и потомками. Мне нет места у трона иранских царей, я не нуждаюсь в почестях и мягких подушках. Царю я служу своей и чужой кровью. Я хочу утолить тот голод зла, который мучает меня с тех пор, как я сжег свой дом вместе с моим именем. Даже если я смогу примирить две враждующие крови, что текут во мне, найду ли я покой? Все что у меня есть – это мое одиночество, и оно не отпускает меня. Ты хочешь, чтобы я стал под Кавиево знамя добра, знамя рода Пешдадидов и сражался с силами зла? Ведь, судя по белой одежде, ты служишь Ахура Мазде.

– Я никому не служу, это мне служат многие. Саваран, ты до сих пор не понял, что не принадлежишь ни одному из двух миров. – Женщина присела рядом с демоном на песок. – Если ты станешь на сторону добра, на сторону Бога Ахура Мазды, то темная часть твоей крови закипит и сожжет тебя. Если станешь на сторону дьявола Ахримана, то все равно проиграешь, потому что победит Ахура Мазда, и ты это знаешь, и опять твоя кровь сварит тебя в кипятке. В этой битве богов, при любом исходе ты проигравшая сторона. Вот в чем весь ужас твоего положения. Ты урод, и ты это знаешь. Уродливо не твое исписанное железом лицо и тело, уродлива твоя двойная душа. Хочешь обрести покой? Проще простого, вонзи в себя свой меч. Покончи с этой странной, непонятной даже тебе самому жизнью. Так ты покажешь всем, прежде всего себе, что ты слабак, и просто убежал от самого себя в объятия смерти. Но, даже убить себя ты не сможешь, так же как не смогли те сотни воинов, что расписались на тебе, заплатив за это жизнью. Пока ты носишь эту змеиную кожу рода Бивараспов, ты неуязвим для железа. Я тебя хорошо знаю, хоть ты видишь меня в первый раз, ты не сделаешь этого. Ты держишься за жизнь, не потому что боишься смерти, а потому что не хочешь уходить побежденным.

Такой дерзости от незнакомой женщины, пусть даже жреческого сословия, Зобер не ожидал. Впервые кто-то не боялся его и смело смотрел ему в глаза.

– Что же мне тогда делать? – Спросил он.

– Тебе нужна любовь. Большая, огромная, похожая на это ласковое море любовь, в которой ты сможешь утонуть, так ты обретешь способность умереть. Она тебя вылечит. Бессмертие – это болезнь, страшная неизлечимая болезнь. – Вздохнула Дарья, как будто ее мысли прорвавшись наружу обнажили ее тело. – Встав в ряды персидской армии, ты ненавидел и брызгал своей ненавистью на окружающих. – Продолжила она. – Пришло время изменить это. Только любовь сделает тебя нормальным, вернет тебе прежний облик, вот только захочешь ли ты получить обратно свое лицо?

– Кто меня полюбит? Ты же сама сказала, что я урод, как внутри, так и снаружи. Лучше, помоги мне найти отца.

– Этого я не буду делать. Не забывай, что я не дьяволица и дьяволу не служу. Я не могу помогать в злых намерениях. Вместо этого я покажу тебя твою мать. Идем за мной. – С этими словами Дарья взяла его за руку и повела к морю. – Слушайся и делай все что я говорю, не бойся, даже если увидишь что-то необычное. Полностью доверься мне.

Они шли по воде, все больше отдаляясь от берега. Теплые волны Гирканского моря медленно поглощали их тела. С каждым шагом вода поднималась все выше и выше. Пока над поверхностью не остались только их головы.

– Набери в грудь больше воздуха и закрой глаза. – Сказала Дарья.

Они сделали еще несколько шагов и море сомкнулось над их головами, но Дарья продолжала вести Зобера вперед. Через минуту он уже задыхался и готов был всплыть.

– Можешь открыть глаза и выдохнуть. – Услышал он под водой голос богини.

Зобер открыл глаза и увидел вдали перед собой белый город, как покрывалом полностью укрытый морем.

– Что это? – Удивился он.

– Моя обитель. Город снов на дне моря. В нем перемешалось время, таким образом, он существует в прошлом, настоящем и будущем. Я покажу тебе мой дворец и сад. Ты будешь первым потомком змея Дахака, кто вошел в этот город. – Смеясь ответила Дарья. – До сих пор сюда не приходил ни один из живущих на земле дьяволов. Добро пожаловать в мой дом, Зобер.

Они шли по величественным улицам, площадям, окруженными домами из белого мрамора. Но город был безлюден, по пути им никто не встретился. Эхо отражало звук их шагов, гулко отражаясь от гладких как женская кожа стен. Невидимые души, упокоившиеся на дне моря зорко следили за богиней и сопровождающего ее полудьявола-получеловека. Их присутствие чувствовала только Дарья. Они шептались и невидимые перебегали улицы, прятались от всевидящего взора богини и шептали, шептали, шептали…

Вместо неба над ними плескалось древнее море. Посреди огромной белой площади возвышался мраморный Храм, в виде усеченной пирамиды без окон. Дарья вела Зобера к небольшому входу в этот храм. Необычное здание было одним из самых высоких в городе, его не украшали ни статуи, ни барельефы, только гладкая мраморная поверхность будто светящаяся изнутри мягким, успокаивающим светом.

– Это мой Храм, здесь я покажу тебе сад, в котором растут цветы воспоминаний о будущем.

Зобер был ошеломлен, но не подавал виду. Он понимал, что сейчас находится в полной власти богини, и то что он понял это слишком поздно, когда уже оказался по ту сторону реальности.

Войдя в Храм, он увидел большой пустой зал освещенный желтым светом, но так и не смог определить его источник. Все пространство вокруг него менялось, словно текло, стены бесшумно двигались, зал наполнялся звуками и запахами, куда-то исчезла крыша, и подняв голову Зобер опять увидел над собой море. Дарья стояла рядом с ним и положив руку ему на плечо облокотилась о его сильное тело.

– От тебя все еще пахнет кровью и конским навозом, даже здесь, в моей обители. – Улыбаясь сказала она. – Ты так сильно пропитался запахом того мира, что даже воды моего моря не смыли его. Ты, наверное, уже понял, кто я такая и каково мое могущество. Не удивляйся, ты не первый и не последний гость богини.

Они прошли дальше и вышли в сад через еще одни ворота в Храме. Зобер увидел, как под толщей Гирканского моря в саду богини росли цветы, деревья, текли реки и пели птицы.

Густой запах цветов ударил ему в ноздри. Зобер почувствовал, что цветы и фрукты говорят с ним посредством запахов, означающих слова и предложения. Аромат, стоявший в саду, вскружил ему голову, рубцы и шрамы на его теле расслабились и расползлись в разные стороны, наслаждаясь этой необычной ароматной лаской. Цветок персика открылся ему как желание, как женский плод, манящий своей сладостью. Роза пахла нежностью, болью, благим словом Заратуштры, страстью. Вишневое дерево прошептало ему ласковые слова, слова утешения молитв из Авесты, ее цветы звонко смеялись и сотнями голосов повторяли приветствия. Пшеница пахла материнской любовью, телом Земли, благословением Бога Ахура Мазды. Каждый цветок, плод, листик в этом саду шептал что-то легкое и понятное, но это был не хаотичный гомон, а гармоничная, нежная симфония слов, запахов и ярких цветов.

– Это рай? – Дрожащим голосом спросил Зобер у стоявшей рядом Дарьи.

– Нет, дьяволенок, всего лишь мой город и любимый сад под водой. Но, я принимаю здесь души, не дожидаясь приговора, вынесенного им. Если душа достойна рая, она может подождать у меня, если нет, то ее все равно заберут отсюда.

В дальнем конце сада Зобер увидел молодую девушку, не старше шестнадцати лет, маленькую, худую, в тонком полупрозрачном белом платьице, которое не скрывало ее хрупкую фигуру. Казалось, что она может сломаться от одного прикосновения. Ее черные волосы спадали до самой поясницы, маленькая, почти детская грудь была видна сквозь тонкую ткань платья. Она держала в руках букет полевых цветов, собранных под морем и нежно посмотрев на Зобера тихо произнесла.

– Здравствуй, сын мой. Наконец-то я увидела тебя.

Мать

Ее ласковая улыбка была похожа на трепетный звон колокольчика. От тела девочки шел теплый запах хлеба и молока. Зобер стоял перед девочкой-подростком как вкопанный. Он – лучший воин персидского войска, командир отряда, не боявшийся ни своих, ни чужих, трясся как тростинка на ветру перед этой маленькой, хрупкой девочкой, которая когда-то родила его.

– Ну, что же ты молчишь? Подойди ко мне. – Сказала она.

Зобер почувствовал, что внутри него, где-то в груди горит огонь и пар его души выходит сквозь глаза, застилая их слезами. Он никогда не плакал, даже в детстве, и только здесь, под толщей воды, стоя перед матерью на дне Гирканского моря он впервые плакал. Богиня, увидев это отвернулась и вытерла слезы, выступившие на ее глаза. Она первый раз видела плачущего на дне моря дьявола. Наконец она легонько подтолкнула Зобера.

– Иди, Фаранак ждала тебя все эти годы, что ты провел на земле, а она под водой.

Зобер набрался смелости и решительно подошел к душе матери, которая казалась еще меньше рядом с огромным савараном. Она погладила его по мускулистой руке и улыбнувшись сказала:

– Ты превратился в настоящего богатыря, как воины древности. Как много же на тебе шрамов!

– Я саваран, мама. – Дрожащим голосом ответил Зобер и замолчал, не зная с чего начать. Тогда Фаранак взяла его под руку и повела по саду, Дарья медленно следовала за ними, держась на расстоянии, чтобы они могли спокойно беседовать.

Мать рассказала Зоберу все что помнила из своей жизни.

Море, деревня с покосившимися старыми домиками, в которой жили рыбаки. Она вспомнила отца, похоронившего рано умершую супругу и так и не взявшего никого в жены во второй раз. Она рассказала, как через деревню прошел отряд гвардейцев-бессмертных шахиншаха, направлявшийся в Дербент, о том, как ее заметил командир отряда, огромный, сильный царский гвардеец, и как он стал ее первым мужчиной. Отец Фаранак был в море, когда все произошло, а когда он вернулся было уже поздно, отряд ушел дальше в горы. Тогда ее отец сел в лодку и поплыл обратно в море со словами, что попросит защиты у «Той, кто живет на дне».

Прошло время и живот Фаранак округлился, ей все время хотелось немного соли, она не спала в лунные ночи, ее отец перестал петь песни без слов и все время пристально смотрел на дочь, словно пытаясь навсегда запомнить ее черты. Рыбаки рассказывали, что по ночам из воды выходила лунная женщина с черными волосами и в белом платье. При виде ее жители деревни убегали в страхе, запирали двери домов и призывали добрых духов, но те сами убегали прочь от владычицы моря. Это была Дарья, она приходила из воды и стерегла хижину, в которой обещанная ей ждала первенца. Когда пришло время рожать, а это произошло в полнолуние, Дарья вышла из воды и впервые постучалась в дверь. Отец Фаранак не проронив ни слова открыл дверь и впустил ее. Из дома они вышли вдвоем, Фаранак и Дарья, поддерживавшая ее под руку. Они шли к морю, а из дома слышался детский плач, по временам казалось, что к голосу ребенка примешивается еще один звук, похожий на грозное шипение змеи.

– Так ты появился на свет, Зобер. – Закончила свой рассказ Фаранак.

К ним подошла Дарья.

– Зобер, тебе нельзя долго здесь находиться. Море пока еще не твой дом. Ты искал ответы на вопросы, я рассказала тебе очень многое и показала больше чем ты заслужил. Теперь ты должен вернуться и продолжать жить.

– Я хочу узнать, кто мой отец. – Сдерживая ярость ответил он.

– Я уже достаточно тебе помогла. Дальше действуй сам.

Зобер не знал, как вести себя, он думал, что это странный сон и желал, чтобы он поскорее закончился. Неожиданно Фаранак подбежала к нему и со слезами прижалась к мощной груди, пытаясь своими тоненькими ручками обнять этого огромного одноглазого воина. Сердце Зобера бешено стучало, он хотел вырваться отсюда и одновременно остаться навсегда. Он не понимал, что делать с этой девочкой-подростком, которая оказалась его матерью, что отвечать богине, владеющей морем. Конец мучительному прощанию положила Дарья, она приблизилась к ним и ласково разъединила мать и сына, что-то шепнув на ухо Фаранак. Та, отошла и вытирая слезы смотрела как Зобер и Дарья удаляются в сторону берега.

– Не забывай иногда менять кожу! – Крикнула ему вслед Фаранак.

Зобер проснулся в тени того самого дерева, под которым так легко задремал. Казалось прошло несколько минут, после того как он сомкнул глаза. Он стряхнул с себя песок, но запомнил свой сон, ведь сны могут пригодиться. Шум волн медленно стирал из его памяти слезы и ярость, приснившиеся ему. Рядом с ним лежал тот самый маленький черный котенок. Зобер не помнил, чтобы брал с собой котенка из дома мага, он оставил его у дверей. Значит, он сам пришел за ним, к самому морю.

Зобер приподнялся и посмотрел вдаль, на ласково вздыхавшее море и отряхнулся, пытаясь привести в порядок мысли, после того удивительного сна. Он подобрал котенка, поправил оружие и пошел в город. Отпуск закончился, ему предстояло вернуться в свой отряд как к себе домой.

– Пора идти на войну. Эти поиски самого себя и своей души так утомляют. – Сказал он и почесал нового друга за ухом.

Сириец

Димитрий Эфестион сын грека и сирийки родился в Дамаске в роскоши дворца, в тени пальм, защищающих от солнца и под журчание фонтана, похожего на девический смех. Его отец Прокопий Эфестион родился в Эфесе, служил в Константинополе, женился в Александрии, первенца зачал в Салониках, всю жизнь прожил на границах Империи Ромеев и не снимая доспехов умер в Дамаске, лежа в своей постели в окружении верных домочадцев, грустных ангелов, пришедших за его душой и одного веселого дьявола, который больше всех скорбел о его кончине. Мать Димитрия была сирийкой с горячей как кипяток арабской кровью, дочерью купца, похожая лицом на ночь, телом на змею, голосом на эхо. Ее мысли так же, как и арабские буквы текли справа налево и также как арабские скакуны были быстрыми во вред ей и себе. От нее Димитрий унаследовал скрытность, коварство и тягу к славе и скитаниям. Из всех сыновей и дочерей она больше всех любила Димитрия и баловала его. Она кормила его молоком своей груди даже после того как младший Эфестион попробовал мясо. Семья военачальника Прокопия прослыла в Дамаске как набожная и глубоко чтущая святую церковь. И действительно Прокопий Эфестион тратил много денег на строительство храмов и часовен, милостыню беднякам и каждый год на пасху он со всей семьей совершал паломничество в Иерусалим к Гробу Господню. Димитрий был младшим сыном, поэтому после смерти отца он испросил благословения у матери, взял причитающуюся ему долю наследства и отправился в Константинополь служить в войске императора. Им двигало не столько желание сделать военную карьеру или чувство долга, сколько сильная тяга к славе.

Еще будучи молодым, он мечтал покрыть себя немеркнущей славой, как герои древних греческих мифов. Иногда лежа рядом с матерью долгими жаркими ночами, когда его отец был в походах, он рассказывал ей о том, как станет великим полководцем, защитником веры, покроет себя славой и гладил ее пупок. В ответ она гладила его по голове нежно шепча красивые слова на греческом пересыпая их солью звонких арабских слов. Пока был жив его отец, он научился у него всем премудростям военного искусства, и даже больше того. Он изучал науки, философию, риторику и римское право. Отправляясь в Константинополь, он обещал матери:

– Ты будешь мной гордиться! Я стану великим человеком!

В Константинополе он начал службу под командованием своего дальнего родственника по отцу, быстро заслужил уважение товарищей, так как не сидел в тылу прикрываясь родственными связями, а шел вместе со своими солдатами в бой. Димитрий был несколько раз ранен, хромал на правую ногу, сражался в различных частях империи, в том числе в войнах с персами, где отличился тем, что успевал изнасиловать всех пленных женщин и девушек. Он участвовал в подавлении восстаний на границе державы, но так и не достиг той великой славы, о которой мечтал. О нем шептались, что он как с цепи сорвался, покрыл себя не славой, а позором, убивая всех подряд, насилуя женщин и детей. Военачальники задвигали его подальше, а во время больших битв отправляли на самый трудный участок, чтобы избавиться от того бешенства, с которым Эфестион набрасывался на всех вокруг. Им брезговали как прокаженным, из-за той зловонной жестокости, которую он источал на всех, кто был слабее него. Он попрал все законы и табу, которых придерживались ромейские воины. Однако Эфестион был поразительно живуч и удачлив – его не убили.

Когда он достиг сорокалетия его мечты начали стареть и меняться. Сначала на них появились морщины вокруг глаз, потом у его желаний выпали коренные зубы, его сны больше не хотели далеко уходить и предпочитали мягкую постель. К пятидесяти годам он получил должность на границе с Ираном на самом беспокойном участке, что его очень огорчило. Его жена и дети, которых он успел завести между походами жили в Эфесе, присылали ему письма, а он старался их не читать, так как ненавидел свою жену и рожденных ею сына и дочь. Больше всего его беспокоило, то что он терял мужскую силу. Многочисленным наложницам и рабыням, девочкам, которым едва исполнилось десять лет, даже нежным греческим юношам с каждым днем становилось труднее разжечь его страсть. Тогда он попробовал старых женщин. К нему приводили старух, с беззубыми ртами и обвисшими грудями, после того как он пользовал их они умирали, но и это помогло ненадолго. Вскоре Димитрий Эфестион окончательно расстался с возможностью воткнуть в кого-либо что-то кроме железа. Он пил отвары, глотал жаб и змей, приглашал к себе арабских, сирийских и даже персидских знахарей, которых тайком проводили через границу, но ничто ему не помогало, его мужская сила оставила его. Он стал бабочкой. Солдаты, сторожившие границу, втихаря посмеивались над ним и меж собой шутили, что у хилиарха меч ржавеет в ножнах.

Однажды с ним случилось необычное происшествие. К нему привели персидскую девушку, плененную на границе во время одной из вылазок. Увидев ее Димитрий обомлел, она была точной копией его самого, но только моложе на тридцать лет. Девушка не произнесла ни слова. Она была одета в белую одежду как персидские священники, что давало понять, что она относится к жреческому сословию. Персиянка была высокого роста, с широким тазом, высокой грудью и нежными руками, не привыкшими к тяжелой работе, но ее лицо было неотличимо от лица Димитрия Эфестиона, те же губы, тот же греческий нос и те же волшебные греческие глаза на персидском лице. Но не только ее сходство с ним самим поразило хилиарха, увидев ее он почувствовал сильное желание, к нему неожиданно вернулась мужская сила и требовала излить семя в необычную пленницу. Его умерший было член, стоял так, что причинял своему хозяину боль. Чем больше он смотрел на нее, тем больше он хотел повалить ее на землю и овладеть этим телом. В ту же ночь он изнасиловал ее. Она билась как львица, исцарапала ему лицо, искусала руки и плечи, но он, не замечая боли в тумане страсти проткнул ее. Пока он ее насиловал она не издала ни звука, даже тогда, когда отбивалась от него и когда кусала. Только тяжелое уставшее дыхание можно было услышать от этой необычной девушки.

Хилиарх насиловал ее каждую ночь, преодолевая бешеное сопротивление и получая новые царапины и укусы, которые он не замечал пока в нем горела страсть. Но, одновременно с мужской силой в его душе поселился страх, тяжелый, вязкий как тишина страх. Димитрий Эфестион начал видеть женские сны, где он был такой же женщиной в белой одежде, с пышной грудью и широким тазом, в этих снах его самого ловили и насиловали его же солдаты. Он, не издавая ни звука сопротивлялся, бился, кусал и царапал ромейских солдат, но они все равно валили его на землю, задирали белое платье и становились в очередь. После таких снов он просыпался в мокрой от пота и извергнутого семени постели и долго ждал рассвета стуча зубами и трясясь то ли от холода, то ли от страха, то ли и вправду от вожделения.

Хилиарх стал замечать, что с каждым днем все больше привязывается к пленнице, и что думает о ней во время маневров и небольших вылазок его отряда. На любые попытки разговорить ее она отвечала глухим молчанием. Он сменил насилие на ласку, ласку на насилие, но так ничего от нее не добился. Однако со временем Димитрию Эфестиону начало нравится молчание пленницы, он связывал ее и мог часами рассказывать ей о себе, о своих мыслях, о мечте стать великим и о том, как его мечты измельчали и теперь он хочет только вкусно поесть, сладко поспать и удовлетворить вернувшуюся мужскую страсть.

Летом, в начале июня в его отряд пришел приказ от командующего византийскими войсками двигаться вдоль границы Персии на север, чтобы предотвратить вылазку крупного отряда персов, возглавляемого, как было написано в приказе, «Персидским дьяволом со змеиной кожей». Обрадованный этим известием, хилиарх вбежал в палатку, где пленница доедала свой завтрак, отобрал у нее еду и связав ей руки стал рассказывать о предстоящем походе.

– Наконец-то я верну себе, то что потерял с годами! Мой час пробил! Там, на севере, меня ждет враг, это персидский гунд-салар, командир отряда катафрактов, или как они сами себя называют саваранов. Его имя Зобер, что показывает его неарийское происхождение, он родом с берегов Каспийского моря, и возможно принадлежит к одному из немногочисленных северных племен. Все считают его дьяволом, несущем в себе две крови, людскую и змеиную. Не только мы христиане, но даже сами язычники персы боятся его и считают не от мира сего. Все его тело, лицо и даже лысая голова покрыты шрамами, как будто на него накинули сеть. Эти шрамы имеют интересную особенность, они ползают по его телу и столь же подвижны, как и их хозяин. Зобер убивает врагов очень быстро, не испытывая при этом наслаждения, свойственного трусливым натурам и не проявляя показного благородства. Персы называют его «Мар», что с их языка переводится как «Змей», но он не щеголяет своими подвигами и также молчалив, и скромен, как и в начале своей службы в войске шахиншаха. От него всегда пахнет кровью и лошадьми, он легко переносит холод и зной. Несмотря на то, что он командует катафрактми, он практически не носит доспехов и даже не носит шлем. На нем всегда его кожаная коричневая рубаха, сшитая им самим, которая покрывает только спину и грудь Зобера, оставляя открытыми огромные мускулистые руки, покрытые рубцами. Рассказывают, что он сшил эту рубаху из кожи пленного ромея, однако я знаю, что это не так, это всего лишь телячья шкура. Он искусно владеет копьем и луком, но предпочитает убивать мечом. Солдаты рассказывали, что он возит с собой большого черного кота. Этого кота Зобер забрал еще котенком у одного старого мага, живущего на берегу его родного Каспийского моря. Говорят, что этот кот защищает его и бережет от ран, которые оседают на его теле в виде шрамов, но не причиняют Зоберу вреда. Он сейчас движется в сторону нашей границы, собираясь напасть на одну из наших крепостей в Анатолии. От этого известия наши военачальники обмочились в постели и потеряли аппетит, потому что знают о его неуязвимости, веря во все эти рассказы о якобы его магической силе.

Я же не дурак. Я просвещенный потомок древнего рода и во всякую чушь о том, что против нас воюет сам дьявол не верю. Поэтому я с радостью пойду навстречу этому изуродованному сироте и стяжаю себе славу, убив или пленив его. Наши лазутчики достали самые точные сведения о его отряде, их количестве и о том, куда они движутся и когда нападут.

Вот такой враг ждет меня в одном дне перехода отсюда.

Персиянка молча слушала хилиарха, что-то сосредоточенно жуя. Когда Эфестион закончил говорить, она выплюнула горькую траву, которую держала во рту и неожиданно для хилиарха ответила на чистом греческом языке.

– Там, Эфестион тебя ждет смерть. Позорная и бесславная. Зобер действительно дьявол, о котором знаем мы, жрецы Священного огня. И он действительно носит в себе две крови и две души, не так как у людей. В нем течет человеческая и змеиная кровь, он потомок первых наших царей и потомок Ажи Дахака, узурпатора, захватившего иранский трон. Поэтому теплая человеческая кровь в нем течет слева направо, а змеиная, холодная справа налево. Когда в его тело входит железо, его души меняются местами и поэтому он остается жив, а на его теле остается надпись, которую принимают за рубец. Но, это еще не все, хилиарх. Он сам убьет тебя, не доверив это никому из своих воинов, потому что он пришел не ради ваших ромейских крепостей, а пришел за тобой. Это твое наказание за тех убитых персидских детей, которых ты приказал умертвить на глазах их матерей. Но, и это еще не все. Ты, хилиарх, жил мужчиной, и овладел мной как мужчина, но умирать ты будешь как женщина. В последний миг, перед тем как вылететь из твоего тела, твоя душа поменяет пол и превратится из мужской души в женскую, в которой каждую ночь тебя и насилуют твои же солдаты. Вот такая грязная смерть ждет тебя, хилиарх. Ты ее заслужил, и тебя не спасет молоко твоей матери-колдуньи.

Услышав это Эфестион побледнел и трясясь от страха ползком выбрался из палатки. В этот миг его мужской орган умер окончательно, и Димитрий Эфестион почувствовал, как его покинула мужская сила, раз и навсегда. Словно предав его в последний момент. Он не спал всю ночь, так и не приблизившись к пленнице, потому что чувствовал где-то в темноте палатки еще чье-то молчаливое и грозное присутствие. Рядом с ним, в темноте сидело ожидание скорого конца. Эфестион чувствовал, что в ту знойную ночь из темного угла его палатки сильно дует, так, что он замерз, но боялся пошевелиться.

Это была его женская смерть.

Копье

Отряд Эфестиона расположился на ночлег в небольшой деревушке между двумя царствами, там, где проходит граница двух миров. Вместо жителей в ней остались только сухие ветры, одичавшая голодная скотина и могилы. С Востока медленно ползла ночь, съедая день и вместе с ней в лагерь ромеев пришел страх, который стыдно показывать.

Хилиарх Димитрий Эфестион не пожелал ночевать в одном из домов, предпочтя свою палатку, охраняемую часовыми. Страх лишает разума, а чувство вины лишает воли. Его персидская пленница сидела на полу со связанными ногами и руками, но по ее виду было ясно, что она даже не думает о побеге. Она все время что-то жевала, может быть какую-то траву известную персидским магам.

– Скажи мне хотя бы как твое имя? – Спросил ее Эфестион.

– У меня их два. Одно было дано мне до рождения, второе после. Какое тебе назвать?

– Которое из них настоящее.

– Раньше меня звали Дочь Воды – Абдохт. Сейчас меня зовут Дочь Огня – Азермидохт, по-вашему И Кори Фотиа.

Ничего не поняв из сказанного, тысячник отошел и лег на свое походное ложе. Он так и не узнал, что рядом с ним связанный по рукам и ногам сидел его грех.

Медленно опускаясь в сон словно в колодец, Димитрий Эфестион терял свою одежду, снимал доспехи и откладывал оружие в сторону. Вместо этого он примеривал красивое женское платье, как будто сшитое для него. Он видел себя на широком пшеничном поле, светило солнце, небо ласково улыбалось ему или уже ей. Хилиарх был женщиной, он видел себя и со стороны и изнутри. Он был точной копией самого себя, но в только белом платье и намного моложе. В своем сне он был девушкой высокого роста, с широким тазом, высокой грудью и нежными руками, не привыкшими к тяжелой работе. Впервые за все то время, что он видел себя в этом образе он прислушался к своим мыслям и тут его осенило. Хилиарх наконец понял, что мысли в его женской голове звучат не на греческом языке, к которому он привык с детства, не на арабском, на котором из груди его матери текло молоко, а на необычной, но ласковой мелодии персидского языка. Эфестион был той самой персиянкой, своей же пленницей, которую каждый день насиловал. Эта мысль прожгла его как молния и тут он услышал дикий рев и крик. По полю к нему бежали несколько ромейских солдат, тех самых солдат, кем он командовал наяву. Увидев его, а точнее ее, они бежали к этой одинокой девушке, беззащитно стоявшей посреди поля. Эфестион поняв, что ему угрожает пытался бежать, но солдаты с гиком и ревом догнали его и повалили на землю, срывая с нее одежду. Он кричал, отбивался, но ей отвесили оплеуху и разорвав в клочья платье встали в очередь. Пока над ним глумились, Эфестион заметил краем глаза странную темную тень, которая бесшумно подошла к солдатам. Когда тень подошла к ним вплотную они начали один за другим исчезать из его сна, пока на хилиархе не остался один из его солдат. В самом конце, как бы не сопротивлялся Эфестион он почувствовал, как волна наслаждения захватывает его и накатывается с низа живота по всему телу, разливаясь словно вино. В это мгновение тень проткнула его копьем, так, что солдат, насиловавший хилиарха исчез, рассыпавшись в пыль, а копье вошло в тело Димитрия Эфестиона.

В это мгновение он проснулся пронзенный копьем наяву, над ним стоял одноглазый персидский воин-дьявол в кожаной рубахе, весь покрытый шрамами. Это был гунд-салар отряда всадников-катафрактов из провинции Атропатена, Зобер, по прозвищу Мар – змей. Эфестион кончил, когда Зобер проткнул его насквозь, так что из его убитого члена потекло семя. Умирая хилиарх оросил землю своей смертью вместо жизни.

Ночью Зобер в одиночку пробрался в деревню и переходя от дома к дому перерезал горло всем ромеям, пока они спали. Из сна жизни они проснулись в яви смерти. Хилиарха Эфестиона он убил последним.

Заметив в палатке грека персидскую пленницу, он кинулся к ней и разрезая веревки бормотал в смущении.

– Ты персиянка? Они взяли тебя в плен? Что они сделали с тобой? О, как я их всех ненавижу! Проклятые румы, анарья! Где твой отец? У тебя есть семья? Из какого ты храма? Я отведу тебя в храм. Ты из Атропатены или из Парса? Может ты из Аррана, а может из столицы? Ты не похожа на жителей Согдианы. Кто твои родители? Кто твой отец?

– Ты только что убил его, Зобер. – Ровным голосом ответила пленница, указав на лежащего в луже крови и семени Димитрия Эфестиона.

Зобер вскочил и схватился за рукоятку меча.

– Твой отец рум? Ты из их племени?

– Нет, я такая же как ты, Зобер. Дочь отца, который даже не знал о моем существовании. Меня зовут Азермидохт, я Дочь Огня, до того, как попасть в плен я служила в храме на берегу Гирканского моря. Этот рум мой отец, он изнасиловал мою мать, также как твой отец зачал тебя. В этом мы с тобой похожи, наши с тобой отцы – убийцы и насильники. Когда я ехала в Ганзак к Великому огню, на нас напал отряд румов и взяли меня в плен, так я попала к своему отцу. Пожалуйста, уведи меня отсюда, я хочу очиститься в водах Гирканского моря. Я не могу идти в храм грязная, опороченная и с израненной душой. – Еле сдерживая слезы сказала девушка.

Гунд-салар вывел ее из палатки, посадил на своего коня и увез в стан персидского войска. Оттуда она сама добралась до Ганзака.

Вдова

Госпожа Аспасия с хорошо скрываемой радостью приняла весть о смерти мужа на границе с Ираном. Ради приличия она надела траур, который тут же разорвала в клочья, оцарапала лицо и громко причитая била себя в грудь. Три дня она делала вид, что убита горем, потом успокоилась и приказала домочадцам не вспоминать о несчастье, постигшем их дом.

Аспасия из рода Каистриоти родилась в Эфесе, и всю жизнь прожила в этом городе никогда его не покидая. Она была привязана любовью и лаской к огромному дому, в котором терялись шаги, тени прятались от солнца, морской ветер быстро перебегал от одного окна к другому весело играя одеждой служанок, приподнимая их подолы и распространяя по дому молодой запах. Госпожа Аспасия носила свои сорок лет с легкостью, она была высокого роста, стройная, с чувствительной к прикосновениям грудью, загорелой кожей, строгим взглядом карих глаз, тонкими губами и с той мраморной греческой красотой, которую ни с чем не спутаешь. У нее был нежный голос, похожий на мелодию, она всегда говорила тихо и редко улыбалась.

Когда ей было шестнадцать лет, ее выдали замуж за молодого офицера Димитрия из рода Эфестион, о котором ходили разные слухи. Аспасия долго не могла забеременеть, это вызывало раздражение ее полу-арабской родни. Тогда ее сирийская свекровь привела к ней арабскую знахарку, всю закутанную в черную одежду и с горбом на спине. Колдунья была похожа на большого вонючего зверя, с волосатой грудью и огромными кривыми клыками. Аспасия в ужасе последовала за ней в свою комнату.

Служанки свекрови привязали трясущуюся от страха девушку к кровати и закрыли ей рот кляпом. Аспасия испуганно озиралась, и пыталась вырваться, но служанки держали ее крепко, а свекровь наклонившись нежно поцеловала в лоб и стала ее успокаивать. Знахарка, стоявшая напротив постели Аспасии начала петь что-то на непонятном, грубом, похожем на рычание зверя языке и обмазывать тело девушки снадобьями. Несмотря на то, что от самой колдуньи густо несло зловоньем, мазь, которой она обмазала Аспасию пахла цветами и чем-то едва уловимым, похожем на пот любимого мужчины. Потом она провела по ее щели пальцем, смазывая ее тем же снадобьем, от этого прикосновения у Аспасии набухли соски. На этом все ее колдовство закончилось. Знахарка собрала свои вещи, свой густой запах и хромая на обе ноги вышла из спальни, не проронив ни слова. Служанки развязали девушку и отпустили на все четыре стороны. В слезах она убежала к себе в комнату и провела там весь день, забившись в дальний угол и всхлипывая от пережитого унижения.

После обряда муж по настоянию знахарки не прикасался к ней в течение сорока дней. Сначала он спал в комнате своей матери, а потом уехал в Константинополь. Те сорок ночей, что она провела одна ей снился один и тот же сон.

Аспасия видела себя в небольшой рыбацкой хижине на берегу какого-то моря. Волны нежно шуршали на непонятном, но красивом языке. По запаху она поняла, что это не ее родное Эгейское море. У этого чужого моря был женский аромат, еще от него пахло желанием, тоской и немного страхом. Она сидела на расстеленной на полу желтой циновке и ждала мужчину. Но, вместо мужчины каждый раз в ее сне тихо открывалась дверь и в единственную комнату заходила женщина в белом платье, тонкой как дыхание кожей и с черными как ночь волосами. Она наклонялась к девушке, молча целовала ее в губы и уводила за собой в море. Аспасия также не проронив ни слова следовала за этой незнакомой женщиной в самую пучину морского дна. Незнакомка вела ее в светлый, похожий на рай мраморный город, укрытый толщей воды. Там в огромном белом дворце их ждал уродливый высокий мужчина, весь изрезанный, искромсанный, покрытый рубцами, проклятиями и славой, восхищением друзей и ненавистью врагов. Этот лысый, некрасивый мужчина нежно ласкал Аспасию, которая то ли от страха, то ли от вожделения не могла пошевелиться и каждый раз во сне овладевал ею, так что она просыпалась от своих же громких стонов в мокрой постели и еще долго ее тело не могло забыть его ласки и подаренное наслаждение. Так продолжалось сорок ночей, что Аспасия спала одна.

Днем она жила как все, ела за общим столом, разговаривала со свекровью, пока муж был на службе, купалась обнаженной в бассейне вместе с юными служанками, и тайно от всех ждала ночи. Сначала она боялась того мускулистого, страшного, густо пахнущего лошадьми мужчину, но потом Аспасия поняла, что влюбляется в него и что любовь и ласки во сне ей дороже чем наяву.

Наступила последняя сороковая ночь, которую она должна была провести одна. Ее свекровь накануне написала письмо сыну, Димитрию Эфестиону, чтобы он вернулся и переспал с женой.

Аспасия сидела на полу той же рыбацкой хижины и вслушивалась в плеск волн чужого, но теперь желанного моря. Как и прежде к ней вошла незнакомая женщина. Гречанка решилась и когда та наклонилась чтобы поцеловать ее, она схватила ее за плечи и повалила на землю. Женщина даже не сопротивлялась, она позволила Аспасии сесть на себя верхом и поцеловать в губы.

– Кто ты? Как тебя зовут? – Дрожащим от страсти голосом спросила Аспасия.

– Называй меня Таласса. Так тебе будет понятнее. – Услышала она нежный глубокий голос.

– Где я? Что это за место?

– Это самая глубокая часть твоей души. Ты находишься в единственном месте во Вселенной, где можешь быть по-настоящему счастлива, внутри того рая, который у каждого свой.

– Ты богиня или дьяволица?

Таласса в ответ звонко рассмеялась и легким, но осторожным движением стряхнула с себя Аспасию.

– Ах ты мой маленький греческий персик. – Смеясь ответила женщина и приблизившись к Аспасии игриво поцеловала ее в губы, пожирая ее страстным взглядом. – Ты же все равно не веришь в меня, и даже если я богиня, то не твоей веры, а так скажем, противоположной. – И подмигнула молодой гречанке.

– Я ничего не понимаю. Но, мне здесь так хорошо, я не хочу уходить отсюда.

– Ты еще не готова перейти в этот мир. Твое время еще не пришло. – Продолжала Таласса, нежно играя волосами Аспасии и поглаживая свою крупную грудь. – Сегодня заканчиваются сорок дней, после которых ты забеременеешь и родишь сына, еще через несколько лет ты родишь дочь. За этим меня и позвали в твою жизнь. Постарайся забыть меня, это море, и эти ночи, превращенные в дни. Вернись в свою веру, исповедуйся, ходи в церковь, постарайся обрести счастье.

– Кто тот мужчина, с которым я провела эти ночи? Это тоже бог?

– Нет, наоборот, это несчастный дьявол. Он наполовину демон, наполовину человек. Это все, что тебе нужно знать о нем.

– Я рожу от него? – С ужасом спросила Аспасия.

– От его духа. Дети рождаются от духа отца и от тела матери. Твои дети все равно не будут рождены от Димитрия, потому что он, твой муж, человек, с настоящей дьявольской душой, зло надолго поселилось в нем. А такие души бесплодны и не могут размножаться.

– А как же тот? Я ведь влюбилась в того, изрытого железом, словно земля перед посевом. Ты же сказала, что он тоже демон.

– У него тело змеи, а душа человека. У твоих детей будет частичка царской крови. Очень древней царской крови. Древнее чем та, что течет в жилах ваших ромейских императоров. – Улыбаясь ответила Таласса.

Аспасия замолчала, пытаясь понять, что ей сказала богиня чужой веры, но та, заметив растерянность девушки решительно встала, взяла ее за руку и опять повела в море. Она обняла девушку за талию и шептала ей в ухо.

– Не спрашивай у него ничего, даже не пытайся с ним заговорить. – Предупредила Аспасию богиня. – Он еще не рожден. Оплодотворив тебя он сам появится на свет в той маленькой хижине, откуда я забирала твою душу на дно моря. Царство сна и царство воды – это два мира, в которых время плавно перетекает из будущего, настоящего и прошлого и смешивается в тонкую материю грез.

В ту ночь Аспасия в последний раз проснулась от оргазма и больше никогда его не испытывала. Первое что она услышала, журчание фонтана и пение птиц. Солнце вошло в ее комнату через большое окно и улыбаясь сидело напротив ее постели. Сорок дней любви закончились.

В тот же день вернулся из Константинополя ее муж-маменькин сыночек, Димитрий Эфестион. Он не обращал внимания на молодую жену и все время хвастался своими успехами в столице. Ночью они легли в постель и впервые в жизни Аспасия испытала непередаваемое отвращение к мужчине. Она с трудом сдержала рвоту и ненависть к этому смазливому насильнику, густо провонявшего жестокостью.

Через девять месяцев она родила мальчика. Сына назвали Константин, в честь императора. Еще через два года, забеременев от другого мужчины Аспасия родила дочь, ее назвали Елена, в честь императрицы.

Прошли годы, Аспасия смирилась со своей ненавистью к мужу и с его безразличием, она забыла сорок ночей и того, покрытого шрамами любовника. Пока в ее заранее прожитую жизнь не ворвалась весть о гибели мужа.

Сначала это была тихая, спрятавшаяся в своей жестокости радость, но со временем она узнавала новые подробности смерти Димитрия. Аспасию потрясло известие, что его убил молодой персидский военачальник, ровесник ее сына, весь покрытый рубцами и ранами, принадлежащего одному из диких прикаспийских племен. Его все считают демоном, получеловеком-полузмеей с раздвоенной душой. Узнав это, Аспасия вспомнила все, что с ней произошло двадцать лет назад.

Она решила найти этого изрубленного демона и прикоснуться к его телу еще раз. Встреча с ним стала ее мечтой.

Поражение

Повержены Румы, 30.2

в ближайшей земле. Но после своего поражения они одержат верх. 30.3

Сура «Ар-Рум», Священный Коран

15 апреля 614 года от Рождества Христова персидские войска после двадцатидневной осады вошли в Иерусалим. Повержены Румы. Городские церкви были сожжены, многие реликвии, в том числе Животворящий Крест и Копье Лонгина были вывезены в столицу Ирана Ктесифон. Повержены Румы в ближайшей земле. Через два года сасанидская армия под командованием Фаррухана Шахрвараза вторглась в Египет и завоевала его. Персы продолжали победоносное шествие до самого поражения под Иссой в 622 году от войск Ираклия I, где византийский император одержал победу над войском Ирана. Но после своего поражения они одержат верх. С тех пор удача отвернулась от персов. Но после своего поражения они одержат верх.

Десять лет спустя в марте 624 года василевс Ираклий попрощался с Босфором и покинул Константинополь, чтобы ударить в самое сердце персидской державы. Два мира сошлись в последней битве. Византийская армия после зимовки двинулась на Кавказ через Арран держа в руках копья и шепча молитвы. Следуя вдоль реки Аракс, византийцы подошли к Нахичевани и разрушили город. После этого греки дошли до столицы Атропатены города Ганзак. Войско византийцев уничтожило сам город и Храм Огня в котором горел Огонь Священников – Азер Гушнасп. Погас огонь, зажженный самим Заратуштрой.

Попытки персов контратаковать не увенчались успехом. Ираклий разбил одну за другой три персидские армии. В 626 году персы предприняли попытку захватить Константинополь в союзе с Аварским Каганатом, но и авары и персы потерпели поражение под стенами византийской столицы. Еще не пришло время Константинополю покориться, еще не родился тот, кто отнимет у греков их славу. Византийский император Ираклий заключил союз с хазарским каганом Зиевилом, который в том же году напал на персов перейдя через Кавказские горы и осадил Тифлис. Ираклий начал наступление в центр Ирана и направился прямо к Ктесифону. Решающая битва произошла у развалин древней Ниневии. В этом сражении победили греки, после поражения под Ниневией персидской армии больше не существовало. В 628 году Ираклий опустошил шахские дворцы Беклал и Бебдах. Он разграбил резиденцию шахиншаха Хосрова II Первеза, где были найдены триста византийских знамен. Император предложил Хосрову заключить мир, так как не мог атаковать Ктесифон из-за истощения сил византийского войска. К тому же персидская столица была хорошо защищена, и греки понимали, что персы будут стоять до последней капли крови. Вместо этого Ираклий решил отправиться на север и в марте 628 года вновь захватил столицу Атропатены Ганзак.

Потерпевшая поражение сасанидская армия взбунтовалась и свергла Хосрова II Первеза, новым царем стал его сын Кавад II, прозванный Шируйе – «львенком». Он заключил мир с византийцами, но вскоре умер, не процарствовав и года. Граница между двумя царствами и обреченными мирами была восстановлена по состоянию на 602 год. Христианам был возвращен Животворящий Крест и другие реликвии, захваченные персами в Иерусалиме в 614 году. Так рушилось одно из великих царств, великие беды пришли на персидскую землю и оросили ее кровью, слезами и потом рабов. После той войны ни персы, ни греки, истощенные ненавистью, друг к другу не смогли противостоять нашествию Копьеносных Наездников, пришедших из аравийской пустыни.

Зобер вместе с терпящей поражение за поражением армией персов отступал к столице Ирана. Словно заговоренный, он глотал железо, оставлявшее на его теле рисунки, и в бессильной ярости видел, как его отряд тает один за другим словно лед под жарким солнцем. Каждый раз после стычек с греками в арьергарде отступавших войск он один или с несколькими выжившими воинами своего отряда догонял основные силы. В войске персов царил хаос и смятение, солдаты бежали и сбивались в разбойничьи банды, офицеры грабили крестьян и сбегали с поля боя, бросая вверенных им людей. После битвы у Ниневии, оставшийся без своих солдат Зобер отступил с ошметками персидского войска к Тиспуну, так персы называли Ктесифон.

Город был наводнен беженцами, мужчинами, женщинами, плачущими детьми, умирающими стариками. Священники и воины, ремесленники и купцы, аристократы и простолюдины, люди и ревущие от голода животные, смешались в одно месиво на радость дьяволу Ахриману. Матери продавали детей, сыновья отбирали хлеб у немощных отцов, обезумевшие от страха священники молились Ахура Мазде, но больше не верили в то что он услышит их молитвы и в отчаянии отрекались от своей веры. Страх перед нашествием греков и их местью поселился в городе. В Тиспуне воцарилось зловоние из кала, пота, крови, слез и горя.

В хаосе и сумятице Зобер решил собрать небольшой отряд таких же как он сирот без кола и двора и пойти на север, следуя за отступающими византийцами. Он, имеющий бессмертие жаждал быть убитым. Все потери, пролитая кровь, битвы и слава потеряли смысл, когда он узнал о заключенным мире между греками и персами. Позор поражения был страшнее смерти. Иранской армии больше не существовало, все кто мог держать оружие в руках разбрелись по окрестностям Тиспуна, Нишапура, Гиркана, Ганзака, Кирманшаха, Багуана и других городов. Зобер смог найти только десять воинов, согласившихся идти с ним. Среди них был его давний друг Ардашир, сын погибшего военачальника Сухраба, у которого когда-то служил Зобер.

На другом берегу канала Нахраван со своим отрядом стоял молодой тысячник византийской армии, хилиарх Константин Эфестион и смотрел на столицу ненавистного врага. Он был молод, красив, богат, любил охоту, лошадей и фехтование. Константин пошел по стопам деда и отца, начав службу в армии с низших чинов, но проявил себя как храбрый воин и быстро поднялся до звания сотника и далее тысячника. Его черные кудрявые волосы были похожи на львиную гриву, и сам он обликом был похож на молодого греческого льва. Константин Эфестион сражался под стенами Ниневии, убил персидского военачальника, захватил в плен множество воинов и обоз. В отличие от покойного отца, молодой Эфестион не был жесток, он не издевался над пленными, не насиловал ни маленьких девочек, ни мальчиков, в наложницы брал только вдов. Свои мысли он спрятал в молчание, страсть спрятал в битвы, а любовь глубоко в сердце. В последней войне он потерял отца, которого редко видел, но за смерть которого хотел, а точнее должен был отомстить. Он знал, что Димитрия Эфестиона и весь его отряд убил легендарный персидский гунд-салар Зобер, больше похожий на черта из ада, чем на человека. Именно за ним, за убийцей своего отца, Константин прошел весь путь от Эфеса до Ктесифона.

Император Ираклий решил идти той же дорогой, какой он вторгся в Иран. Земля запомнила его следы. Копыта греческих коней ступали по тем же тропам, что они прошли раньше.

Зобер не знал куда идут греки, поэтому сразу же повел свой маленький отряд в Ганзак. Им понадобилось меньше времени, чтобы прийти в столицу Атропатены, поэтому в разрушенной крепости они оказались на день раньше византийцев.

Зоберу и Константину было суждено встретиться в Священном городе Заратуштры.

Город был разрушен, сожжен, унижен и изнасилован. Дома стояли черные от копоти пожаров, голодные животные разбрелись по окрестностям, на улицах сидели старики с пустыми от горя глазами и смотрели внутрь своих пустых душ. Девушки, испорченные византийцами, брели по одиноким улицам с таким же разбитым взглядом. Мужчин не было, даже мальчиков. Их всех убили, а кого не убили того забрали и свои и чужие. Из мужского пола остались только никому не нужные старики и одичавшие псы, кидавшиеся на людей без страха. Даже быков и баранов либо съели, либо угнали.

Зобер и Ардашир подошли к разрушенному Храму, в котором когда-то горел Священный Огонь.

– Почему Ахура Мазда не защитил наш огонь? Почему Бог отвернулся от нас? – Причитал Ардашир. – Неужели все наши жертвы, тысячи воинов Ирана пали зря?

– Не зря. И ты это знаешь. На войне, как на войне. Мы разрушаем их храмы, сжигаем их церкви и ломаем кресты, хватаем их женщин. Теперь пришла наша очередь вкусить месть греков. Боги не воюют, воюют люди. – Ответил Зобер. – Если мы были готовы к победе, то должны были быть готовы и к поражению.

Из уцелевшей рядом с храмом лачуги к ним вышла женщина в грязных лохмотьях, бывших когда-то белой одеждой священников. Она подошла к Зоберу и взяла под уздцы его коня. Зобер молча смотрел на нее, лицо женщины было перепачкано землей и сажей, но в ней были какие-то знакомые черты. Он никак не мог вспомнить, кто же она и где он ее видел.

– Ты не узнаешь меня Зобер? Я Азермидохт. Ты спас меня убив румского хилиарха, моего отца. Помнишь? Вот мы опять встретились.

– Что ты тут делаешь? К городу движутся румы. Здесь опасно.

– Я знаю, и поэтому пришла сюда. Меня прислала Дарья. Ты ведь знаешь о ком речь.

Ардашир удивленно смотрел на Зобера и на эту странную женщину, но не решался спросить у друга, кто это.

– Дарья?

– Зобер, ты не должен оставаться здесь и не должен сражаться с греками. Так велит Дарья. Эту и следующую войну мы проиграли. Надо уходить.

– Я не могу! Я хочу сражаться и умереть! Мы не для того взяли оружие, чтобы бежать! Ведь, ты же сама видишь, что они осквернили Огонь Священников! Твой Огонь! Который ты должна была беречь. А я? Что делать мне? У меня ни дома, ни семьи, ни отца, ни матери! Куда мне идти? Только ждать, пока румы меня убьют. – Сам себе ответил Зобер.

– Какое тебе дело до огня? Даже мы, священники, потеряли веру. Здесь ты можешь убить того, кого не следует лишать жизни. Послушайся меня, я только передаю тебе слова Дарьи. Лучше возьми меня с собой и пойдем к Гирканскому морю. Возьми меня в жены, и увези отсюда. Там нас никто не достанет. Я буду твоей семьей. Я буду твоим домом. Ты не просто так спас мне жизнь.

– Женщина! Я спас тебя, но не для того чтобы ты мне указывала что мне делать! Хочешь идти к морю, иди. Тебя никто не держит, а мы будем сражаться в последний раз. Здесь я хочу умереть. Сиротой родился, сиротой и погибну. – Он грубо оттолкнул ее ногой от своего коня.

– Тебе еще рано умирать. Твое время не пришло. – С этими словами Азермидохт повернулась и скрылась среди развалин храма.

– Кто это? – наконец спросил Ардашир.

– Жрица. Я освободил ее из румского плена. Забудь. Нам нужно готовиться к встрече с врагом.

Маленький отряд смертников даже не стал выставлять часовых на стенах сожженной крепости, а просто лег спать, втайне надеясь, что их прирежут во сне. Зобер спал на жестком полу, обнявшись со своей ненавистью и держа в руках меч. Через бойницы лунный свет проникал в зал крепости где спали осиротевшие без войска солдаты. Зобер сквозь сон почувствовал чье-то легкое движение, и попытался пошевелиться, но его сковал паралич. Сквозь закрытые веки он видел, как молочный свет луны превращается в женскую фигуру в белом платье и с черными волосами. Она бесшумно подошла к нему и наклонилась, так чтобы он увидел ее лицо. Это была Дарья.

– Здравствуй, мой любимый свирепый саваран. Молчи, не пытайся ничего сказать. Ты все равно не сможешь произнести ни слова, только слушай меня. Когда-то давным-давно, когда ты еще не появился на свет, дьявольская часть твоей двойной души жила в том прекрасном саду на дне моря, который ты видел. Я не знала тогда, какая тебя ждет судьба и даже не знала, что есть еще одна половинка твоей души. В это время меня пригласили на свадьбу того румского офицера, которого ты убил. Хотя за свою жизнь ты убил много офицеров и солдат, поэтому даже не вспомнишь о ком я говорю. Я взяла много дорогих подарков, надела свое самое лучшее платье из воды, там, где Итиль впадает в меня и отправилась далеко от родных берегов, к другому, мужскому морю. На саму свадьбу я опоздала, но те, кто позвал меня нуждались в помощи. Жена того грека не могла забеременеть. Тогда меня попросили найти ей мужскую душу, от которой она сможет зачать сына. Дело в том, что тот хилиарх, был бесплоден, у него была женская душа, спрятанная в мужское тело. Он мог только насиловать и убивать, но не был способен подарить жизнь. Итак, я согласилась помочь и привела душу той девушки в свой сад, к тебе. Через сорок дней она забеременела от того демона, что сидит в твоем теле, и не дает умереть. Потом пришла очередь и твоей душе отправиться в мир людей. Фаранак тебе уже рассказала, как ты появился на свет. Ты родился в один день вместе со своим сыном, ты и он ровесники, но ты его отец. Удивился? Конечно же, ты об этом ничего не знаешь. Я представляю, каково это узнать, что у тебя есть сын, который одного с тобой возраста, к тому же враг. А теперь самое главное, твой сын сейчас скачет сюда в войске василевса румов, чтобы заново захватить Ганзак и убить тебя. Он думает, что так отомстит убийце отца. Я прошу тебя об одном, уходи отсюда, не сражайся с ним, вы оба дороги мне. Я послала к тебе Азермидохт, чтобы она отговорила тебя, но ты ее не послушал, я сама пришла к тебе, мой милый, чтобы просить тебя не сражаться с ним. Это великий грех, если сын убьет отца или отец убьет сына. Даже я, богиня, не знаю, чем может закончиться ваша битва. Вот такие дела, мой милый дьяволенок.

Дочь

Когда она была маленькой девочкой ее часто обижали сверстники, называли румским выблядком, попрекали отцом, которого она не знала и считали ведьмой. Ее мать звали Дочь Луны – Махдохт. Она прятала дитя от ненависти людей, молча плакала в темноте и однажды отвела ее в храм. Там девочка впервые узнала, что кроме чужих насмешек и тумаков есть добрые слова и улыбки. С тех пор она часто просила мать отвести ее в храм, где в саду их встречал одетый во все белое священник и дарил ей, маленькой и гонимой сверстниками девочке вкусные фрукты и сладости. Позже, когда она сама стала жрицей она узнала, что ее мать покупала улыбку и ласковые слова священника своим телом. Так она росла, дитя изнасилованной матери и бесплодного отца, которого даже не знала.

Прошло несколько лет, у нее выросла грудь, округлились бедра, изменился голос, от нее шел новый запах, глаза имели особый, не персидский оттенок и объект детских насмешек и издевательств стал мечтой местных юношей. Она была похожа на душу-фраваши. Высокая, с пышной грудью, крупным тазом, прямыми черными волосами. В ее облике было что-то чужое, что-то едва уловимое, но заметное сразу и отталкивающее. Это было ее лицо, не женское, а мужское, греческое лицо ее отца. Телом она была прекрасна, лицом уродлива, как женщина, похожая на мужчину, а точнее на мужчину, переодевшегося женщиной.

Однажды после того как она совершила омовение, ее мать, Махдохт увидела дочь голой и с грустью в голосе произнесла:

– Господи, как ты на него похожа! Будь он проклят!

Девушка с удивлением взглянула на мать.

– Что случилось, матушка?

Та в ответ залилась слезами и обняв дочь целовала ее руки причитая.

– Прости меня, доченька, прости. Я не хотела тебя обидеть.

В тот же день мать рассказала дочери о ее рождении. О том, как много лет назад их караван был ограблен разбойниками, мужчин убили, а женщин продали в рабство ромеям. О том, как ее, еще не познавшую мужчину, девочку-подростка изнасиловал молодой греческий офицер. О том, как, позже, когда пленница ему надоела он захотел убить ее, но Махдохт удалось бежать. Вскоре она поняла, что под ее грудью бьется еще одно сердце, которое ровно отстукивало другой ритм. О том, как она ненавидела этот плод насилия и думала от него избавиться. Махдохт попыталась найти защиту в храме огня, но ее оттуда выгнали как прокаженную.

Она думала, что бог отвернулся от нее и не знала куда деться. Ее мучил двойной голод, двойная жажда и одно на двоих одиночество. В поисках еды и крова она шла на восток, подальше от персов и греков, туда, где жили другие племена. Ее живот стал больше, груди налились молоком, ей стало тяжело ходить, уже было поздно избавляться от ребенка. Однажды ночуя в хлеву с коровами и козами, куда ее пустили переночевать, Махдохт поняла, что хочет родить этого ребенка, чтобы разделить с ним свое одиночество. Она продолжала идти на восток и дошла до Гирканского моря, где на перекрестке дорог встретила необычную женщину в белой как у священников одежде. Незнакомка ее накормила, напоила и отвела в маленькую хижину в рыбацкой деревне на берегу моря. Каждое утро она куда-то исчезала и появлялась только после наступления темноты. Она приносила еду и питье и ласково обращалась с беременной девушкой. Ее звали Дарья и Махдохт прожила у нее несколько недель. Когда пришло время рожать, Дарья сказала ей, что родится девочка и что она должна назвать ее Абдохт – дочь воды. Махдохт целовала ее руки и со слезами на глазах благодарила за все добро, что Дарья сделала для нее.

– Кем бы ты ни была, я обязана тебе жизнью.

– Бедняжка, не плачь и пока не благодари меня. Тебе и твоей дочери предстоят еще много испытаний. Я буду рядом и буду оберегать ее. В чем-то она должна повторить твою судьбу. Это не мое решение, так должно быть. Не спрашивай меня ни о чем. Всему свое время.

– Кто же ты? Почему ты так заботишься обо мне?

– Придет время, и ты все узнаешь. – Ответила та и поцеловала ее в губы.

Дарья помогала ей при родах, и когда девочка появилась на свет, то измученная родами Махдохт услышала детский смех вместо плача новорожденного дитя. После рождения Абдохт, Дарья исчезла и больше не появлялась по ночам в бедной хижине на берегу моря. Но, каждое утро Махдохт находила у порога хижины рыбу и овощи.

Сегодня же, увидев дочь голой, она не выдержала и прокляла вслух то лицо насильника, которое носит ее дочь.

Абдохт после рассказа матери молча вышла из дома и пошла к Гирканскому морю, которое словно ждало ее. Когда ей было плохо, она часто шла к воде и тихо сидела на берегу. Ее душили мысли, одна обиднее другой. Мать казалась чужим человеком, отца она ненавидела, себя тоже. Так, при живых родителях Абдохт поняла, что стала чужой греческой сиротой среди родных персов.

Волны нежно прикасались к ее ногам, словно целовали и убегали обратно. Абдохт взяла из дома маленькое зеркало и сидя в вечерней прохладе у моря, внимательно рассматривала свое лицо. Впервые ей захотелось увидеть себя со стороны, понять кто же она на самом деле? Абдохт рассматривала не только лицо, но и ощупывала свое тело, словно хотела убедиться, что она это она, а не кто-то чужой.

Случайно бросив взгляд на море, она увидела, как из воды высунулась женская голова и внимательно на нее смотрит. Страх сковал ее тело, Абдохт пыталась вскрикнуть, но голос отказал ей, она не могла даже пошевелиться. Женщина стала медленно выходить из воды. На ней было легкое белое платье, намокшее от воды так, что можно было увидеть ее тело, под прозрачной тканью. С трудом взяв себя в руки Абдохт встала и попыталась бежать, но ноги ее не слушали.

– Аби, не убегай. Не бойся меня. – Услышала девушка нежный голос за спиной.

Абдохт повернулась и опустившись на колени подползла к богине. Испуганная девушка поняла, кто перед ней. Ее губы тряслись от страха и в то же время, ей хотелось быть рядом с покровительницей. Она попыталась поцеловать ноги богини, но Дарья не позволила ей. Она нежно приподняла девушку и по-матерински обняла ее, прижав к своей груди. От этого теплого объятия Абдохт словно прорвало, она залилась слезами и плакала навзрыд, не успевая выдохнуть, девушка захлебывалась рыданиями, больше похожими на долгий стон.

– Поплачь детка. Это должно выйти из тебя. Можно очиститься от любого зла, кроме того, что сотворил сам. Это нужно, чтобы пойти со мной.

Абдохт била дрожь, она полностью лишилась сил и сползла на землю. Дарья нагнулась над ней и нежно шепча поцеловала ее в лоб.

– Отдохни моя маленькая, отдохни. – Тихо шептала богиня.

Она взяла Абдохт на руки и пошла обратно в море. Было видно, как небольшого роста богиня легко несет на руках крупную, рослую девушку и погружается с ней в море.

Когда Абдохт открыла глаза на берегу моря, ее глубокий сон все еще стоял рядом с ней и невидимый никому улыбаясь смотрел на девушку. Она проснулась с новым, огненным именем. Теперь ее звали Азермидохт – Дочь Огня. Она вернулась домой, собрала свои вещи, надела белую одежду, поцеловала на прощанье плачущую мать и ушла из дома навсегда. Она направилась в Ганзак, священную столицу империи, чтобы служить у Огня Священников – Азер Гушнасп.

Там она провела несколько лет, пока ее не направили обратно на север в Арран. Азермидохт должна была вернуться в Багуан, чтобы служить там, но по пути на их караван напали разбойники, которые убили всех мужчин, а женщин продали в рабство. Так же, как и ее мать, Азермидохт продали византийцам. Так она стала пленницей своего отца.

Сын

Хилиарх византийской армии Константин Эфестион с маленькой группой разведчиков подошел к разоренному Ганзаку. Он хотел еще раз взглянуть на пепелище. Его, как и всех преступников влекло на место совершенного преступления. Священный город, ставший после разорения похожим на обиталище призраков, разоренный Храм, оскверненный огонь – это была месть византийцев за Иерусалим, за Животворящий крест, за поругание веры. Око за око, Храм за Храм.

Константин Эфестион не ожидал встретить в разрушенном городе маленький отряд отчаявшихся персов. Ночь осветила руины лунным светом и в этом свете группка соглядатаев, на несколько часов, опередивших армию столкнулась с группкой осиротевших воинов. Вместо боевых кличей и криков столкнулись два молчания и только звон мечей.

Короткая битва. Первым не хотелось умирать, вторым не хотелось жить. Убиты были все, кроме двоих. Во тьме встретились хилиарх Эфестион и гунд-салар Зобер. Луна спряталась за облако, чтобы не видеть, как отец с сыном убьют друг друга. Эфестион замахнувшись мечом успел оставить на теле демона еще один шрам, но тот одним быстрым движением проткнул его своим копьем, так же, как и его земного отца, Димитрия. Но, произошло не предвиденное.

Зобер вскрикнул и как пронзенный упал на землю, его единственный глаз впервые увидел новую, бездонную тьму. Шрамы на его теле словно в немом крике бросились к груди, в том месте, где секунду назад он сам проткнул Константина Эфестиона. Вместо крови из него текла жизнь. Великий воин, демон войны лежал смертельно раненый своим же проклятьем в разрушенном Священном городе и захлебывался в своей двойной душе. Ему показалось, что он хочет спать, но это смерть впервые протянула к нему руку и прикоснулась к змеиному телу. Зобер закрыл единственный глаз и провалился во тьму, так и не успев понять, что же произошло.

Среди развалин и тел убитых, освещенных луной и звездами к нему, лежащему на земле подбежала девушка в изодранной одежде. Она все время оглядывалась от страха, но даже это ее не остановило. Это была Азермидохт, высохшая, похожая на тень самой себя.

Она подошла к лежащему Зоберу и попыталась оттащить его к приготовленной заранее телеге, чтобы увезти. Но, саваран был настолько тяжел, что она еле приподняла его за плечи. Незаметно, как бесшумное дыхание к ней подошел рослый молодой мужчина в белой одежде, похожий на солнце. Он был светлым, словно излучал сияние изнутри. Светлым было все, его кожа, волосы, лицо, глаза и легкая как птица улыбка. Его золотые волосы струились до плеч, чистое, гладковыбритое лицо было идеальным, но не для человека, а для бога. Азермидохт в страхе отпрянула от него. Он всего лишь улыбнулся и произнес голосом, похожим на несколько голосов, словно исходившим из глубины его души.

– Держи его за плечи, а я за ноги. И вези в Багуан. Я дам тебе мужскую одежду, чтобы никто не тронул тебя в пути. Дарья встретит вас у моря.

Азермидохт молча подчинилась, опасаясь поднять взгляд на незнакомца. Они вдвоем дотащили полумертвого Зобера до телеги и бережно уложили. Незнакомец принес ей мужскую одежду и приказал переодеться. Азермидохт дрожа переоделась при нем, пока он пожирал ее израненное войной и голодом тело глазами. Жрица не осмелилась спрятаться от незнакомца. Она молча подошла и попыталась поцеловать руку странного человека, но он отдернул руку со словами:

– Не подходи близко и не прикасайся. Обожжешься. А теперь, поезжай.

Зобер лежал в телеге, на соломе, укрытый шерстяным одеялом потому что его била дрожь от зноя, поразившего его тело. Он чувствовал тряску на дороге, слышал мерный топот копыт, но понимал, что одной частью души находится в другом мире. Внезапно он осознал, что проваливается в большой, удивительный сон и попытался как можно дольше растянуть это необычное чувство. Саваран увидел себя и свою жизнь со стороны. Рядом с ним в телеге ехали две его души, одна человеческая, лица которой он не видел, но слышал голос и другая, змеиная, уродливая, испещренная шрамами и злобой, но очень несчастная душа. Они сидели справа и слева от его тела и словно молча беседовали, но от этой черной тишины невозможно было убежать, она разрывала тело изнутри своим громким молчанием. Шрамы на его теле перестали ползать и каждый затаился на своем месте, чтобы не тревожить хозяина. Изредка один из них едва заметно двигаясь, переползал на другое место, словно показывая этим, что жизнь в дьяволе еще теплится.

Зобер как птица поднялся над своим телом, над пустыней, над молчаливыми и такими разными душами и полетел туда, куда его неудержимо влекло. Он хотел к своему родному, далекому морю. Большому, теплому, ласковому морю, которое уже один раз приняло его и показало материнскую любовь. Он искал Дарью. Он хотел видеть мать. Зобер хотел прильнуть лицом к ее животу, чтобы она гладила его по голове и говорила ему нежные слова. Теперь, лежа в телеге, стуча зубами от тряски и от холода, он пожалел, что не послушался богиню. Впервые осознав, что он смертен, Зобер испугался того что умрет демоном, а не человеком, что не успеет переродиться обратно в самого себя. Он боялся, что не успеет снова стать человеком и забрать свою душу у Ахримана, что он не увидит отца и покинет мир так и не познав настоящей любви. Любви женщины и любви матери. Еще он понял, что в том теле в котором он сейчас находится, он бесплоден и не может иметь детей. Потому что человеческие женщины не рожают от змееподобных дьяволов. Когда он это понял, он страстно возжелал стать самим собой, вернуть у ветра свои волосы, распрямить кожу, восстановить сгоревший дом и качать на руках сына. Сына, которому он, Зобер подарит жизнь, взамен тысяч отнятых у других.

С каждой минутой их медленной езды, Ганзак и погасший Священный огонь оставались позади, но теперь воину, который должен был защищать огонь было не до руин и священной войны.

Когда византийцы снова вошли в Ганзак, они нашли тела убитых разведчиков и хилиарха Константина.

– Отец и сын убиты одним и тем же дьяволом. Эфестионам на роду написано умирать от рук демонов. – Произнес командир войска, когда ему показали тела ромеев. Он приказал отправить в Эфес гонца, чтобы сообщить госпоже Аспасии о гибели сына.

Бессмертный

Шахин Аспавран родился в Ктесифоне в семье аристократа и военачальника. В его жилах текла кровь первой династии, его предки, прадед, дед и отец служили шахиншахам Сасанидам с самого начала их правления. Дворцы и поместья рода Аспавран были разбросаны по всей стране, об их богатстве злые языки говорили, что оно получено от дьявола и поэтому не иссякнет до конца света. Но на самом деле их несметное богатство было от бога, еще в те времена, когда Ахура Мазда создавал прекрасные страны и населял их людьми.

Шахин Аспавран получил лучшее образование, он умел читать, писать, считать звезды на небе, нанизывать как жемчуг на нить красивые персидские стихи, отличать женское вино от мужского, но лучше всего у него получалось убивать. Этому ремеслу он научился еще в детстве, разъезжая вместе с отцом по провинциям и приграничным крепостям. В пятнадцать лет, после того как он потерял девственность Шахин Аспавран начал службу в Гвардии Бессмертных – Зайедан в чине младшего офицера и за двадцать лет дослужился до звания зайедан гунд-салар, командира отряда Бессмертных в провинции Арран. Он участвовал в римско-персидской войне и в подавлении восстания арабов на юге и кочевников на севере. Шахин подавил мятежи христиан в самом Арране, получил награду от царя и высочайшее поручение инспектировать пограничные крепости.

Шахин Аспавран был высокого роста, широк в плечах и обладал огромной силой. Он всегда побеждал в борьбе, ломал кости противникам, но потом сожалел о том, что сделал и просил у них прощения. Однажды он ударом кулака убил взбесившегося быка, который вырвался из загона. В его густой черной бороде всегда оставалось несколько зерен риса после обеда. Увидев это, слуга говорил Аспаврану:

– Хозяин, одинокая газель пасется в пустыне.

В ответ на это зайедан гунд-салар Шахин с громким хохотом стряхивал бороду и говорил.

– Лучше иметь умного слугу, чем глупого сына.

И действительно, у Шахина Аспаврана не было законных сыновей. Его жены рожали ему только дочерей, словно он был проклят. Он думал, что у него нет и больше не будет детей мужского пола. Но, на самом деле это было не так. Сыновей Шахин наплодил по всему Ирану и не-Ирану.

Он не обижал пленных, но убивал всех, кто пытался оказать сопротивление. Зайедан гунд-салар не отличался излишней жестокостью, но не был милостив к врагам, он как будто знал во всем меру и держался золотой середины. Правда за ним был один маленький, как нескромная мысль грешок. Шахин Аспавран любил маленьких девочек и девочек-подростков. Ему нравились их хрупкие, еще свежие тела, только сформировавшаяся грудь, детская наивность и неопытность. Он любил лишать их невинности, но при этом старался не причинить излишней боли. Он насиловал, но относился с нежностью к своим жертвам, словно в благодарность или из-за легкого чувства вины. При этом, командир отряда Бессмертных не любил и даже презирал тех аристократов и офицеров, которые предпочитали мальчиков и возили с собой по полям сражений и крепостям целые гаремы изнеженных юношей-бачче. Таких он выгнал из своего отряда, заменив часть офицеров на выходцев из диких прикаспийских племен. Считалось, что жители Аррана не утратили мужества и не превратились в изнеженных, персидских юношей.

– Эти утонченные аристократы приближают к себе мальчиков для игр. Вместо того чтобы воспитывать воинов, делают из них игрушки для утех. – В гневе говорил он, когда видел очередного испорченного мальчика.

Однажды его послали с инспекцией в крепость Дербента, где он должен был провести год и вернуться в Ктесифон на новую должность. Он с громким, веселым смехом собрал вещи, сел на лучшего в провинции коня и отправился во главе отряда в путь. Вместе с ним в караване везли его оружие, доспехи, посуду из которой он ел, подарки правителям Аррана и коменданту Дербента, его любимых собак гирканской породы, ковры, сотканные лучшими ткачами провинции Парс, постельное белье, его огромную спальную кровать, которую он всегда возил с собой и несколько молоденьких служанок, с нежными руками и хрупкими телами.

Путь Шахина Аспаврана лежал по берегу Гирканского моря. Всю дорогу зайедан гунд-салар шутил, смеялся своим шуткам и громко разговаривал сам с собой и со своими подчиненными. Но, никто не разделял его радости. Всю дорогу людям из его отряда казалось, что за ними кто-то незаметно следит. Мерзкий, ползучий страх поселился в их мыслях. Как будто кто-то притаился в волнах Гирканского моря и ждет удобного момента, чтобы напасть на отряд Бессмертных. Это был липкий страх той, неведомой опасности, которую даже не можешь представить себе.

Однажды, когда отряд расположился на ночлег в одном из селений Аррана на берегу моря, молодой часовой из местного племени заметил, как из воды вышла женщина с черными волосами в легком белом платье и направилась в шатер Шахина Аспаврана. Никем незамеченная, кроме того часового она вошла в шатер Шахина и через некоторое время вышла оттуда, волоча за волосы крупную, сильную и мускулистую девушку, одетую в доспехи. Часовой понял, что произошло и обмочился от страха:

– Она пришла за его душой. – Произнес он трясущимися от страха губами.

Как только богиня скрылась в воде, утащив за собой душу-фраваши Шахина Аспаврана, откуда-то словно с неба появился молодой белокурый юноша, яркий как солнце и также, никем кроме того самого часового незамеченный вошел в шатер командира отряда. Прошло еще какое-то время и из своего шатра показался сам командир и потягиваясь словно от долгого сна и с блаженной улыбкой на лице приказала собираться и продолжить путь до Дербента.

Они ехали полдня. Всю дорогу Шахин Аспавран шутил и говорил громче обычного, словно помолодел. Офицеры из почтительности улыбались и смеялись его шуткам, но всем было не по себе. Словно внутри Аспаврана поселился кто-то другой и когда он открывал рот из него выглядывал чужой глаз. Они проезжали мимо маленькой рыбацкой деревни рядом с Багуаном, и Аспавран решил сделать небольшую остановку. Жители в страхе за сохранность имущества вынесли им еду и вино, но Аспавран громко, так чтобы все услышали, приказал воинам есть только из своих припасов и заверил жителей, что их никто не обидит. Он спешился с коня и подошел к маленькой худой девочке-подростку.

– Как тебя зовут, маленькая лань?

– Фаранак. – Ответила та смутившись и потупив глаза.

– Твои родители дома?

– Нет. Отец ловит рыбу и будет вечером. – Неосторожно призналась она.

– Отведи меня к себе домой, я хочу немного отдохнуть. – Попросил ласково, улыбаясь Шахин Аспавран и погладил девочку по щеке.

Небо над Каспийским морем иногда становится серым, как печальное предсказание. В такие дни солнце прячется, с моря дует холодный северный ветер Хазри. Ветер Хазри носит длинную седую бороду, на голове у него белая, запылившаяся чалма. Все его одеяние соткано из пыли и песка, грустных мыслей и дурных снов, которые он носит на себе как упреки. Считается, что северный морской ветер является свидетелем мелких грехов, тех в которых стыдно признаться, но о которых все знают. Он как соглядатай, подсматривает за чужими душами, желаниями и действиями. Это самый верный и самый опасный слуга моря, исполнитель его приговоров.

– Как тебя зовут? Напомни мне. – Порывисто вздыхая спросил Шахин Аспавран, слезая с девочки, когда все было закончено.

– Фаранак. – Заливаясь слезами ответила она и дрожа всем телом.

Фаранак, раздавленная огромным телом зайедан гунд-салара была похожа на маленького жеребенка, которому сломали ноги. Он встал с нее, пристегнул меч и бросил ей, голой лежащей на полу горсть золотых монет и золотой перстень.

– Возьми, это плата за твою невинность. Да простит меня бог. – С этими словами он вернулся к своим воинам и громко смеясь приказал отряду двигаться дальше.

Небо над Каспийским морем было серого цвета.

Наказание

Шахин Аспавран лежал в своей огромной постели в крепости Дербента и не мог уснуть. Луна с укором смотрела в окно, ночь не принесла прохлады после дневного зноя, где-то в темноте зашевелилась совесть и зашуршала как мышь. Зайедан гунд-салар не мог закрыть глаза, сон от него спрятался, и он слышал чужие голоса, которых не было. Как только он пытался закрыть глаза и провалиться в сон, что-то невидимое выталкивало его на поверхность собственного тела. Наконец измученный этой схваткой с бессонницей Шахин встал и присел на кровати.

Он почувствовал чье-то холодное присутствие, похожее на прикосновение змеи. Вместе с ним в спальне молчал еще кто-то, от кого веяло морским холодом, сыростью и бездной. Луна не могла осветить всю комнату, поэтому в темных ее уголках затаился страх, ставший реальностью. Казалось, что лунный свет превращается в силуэт женщины в белом платье и черными волосами. Командир отряда всматривался в тьму спальни, но не осмеливался встать и посмотреть, что там. Ему было одновременно и страшно, и стыдно за свою трусость. Только когда забрезжили первые лучи солнца, Аспавран избитый ночным бдением заснул мучительным сном. Это была его первая ночь в Дербенте.

Ночи превратились для Шахина Аспаврана в медленную казнь, растянутую на несколько месяцев невидимым палачом. Днем он забывал тот холод, что поселился в его снах. Но, когда заходило солнце, даже в самую знойную ночь, комната в которой он спал превращалась в место казни сыростью и ознобом. Он несколько раз менял спальни, переселился в город, спал в шатре, спал в домах знати и простых крестьян, он спал в палатках своих солдат, но нигде не мог найти покоя. Везде его настигали бессонница, сырость и страх.

Зайедан гунд-салар похудел, блеск в его глазах стал тусклым, голос тихим, кожа серой. Через полгода он был зол как дьявол, раздражителен и изможден как после долгого заточения в темнице. На восьмой месяц мучений, даже свет солнца не мог его согреть, его все время бил озноб. Он стучал от холода зубами, кутался в теплую одежду и часто озирался. Приглашенные лекари только пожимали плечами и сетовали на непривычный для перса климат. Только один местный знахарь, глядя в глаза Шахина Аспаврана сказал:

– Это не простуда и не климат, это какой-то грех мучает господина зайедан гунд-салара.

Услышав эти слова командир отряда пришел в бешенство, избил и выгнал все лекарей и знахарей.

Однажды на исходе девятого месяца его мучений, он так же, как и всегда лежал в постели и стучал зубами от холода, как вдруг услышал в спальне всхлипывание и женский плач. Аспавран вскочил и увидел сидевшую у его ложа высокую девушку в его же доспехах с опухшим от побоев лицом и распущенными волосами.

– Кто ты? – Вскрикнул он.

– Я твоя душа-фраваши. Я наказана за твои грехи. Этой ночью я навсегда тебя покину и уйду. Но, ты не умрешь, ты всего лишь останешься без мен, без души.

– Почему я должен тебе верить? Я сейчас же позову стражу!

– Не позовешь. – Услышал он еще один женский голос.

Из дальнего темного угла спальни вышла женщина в белом платье, черными волосами и тонкой синей как у утопленников кожей. От нее пахло холодом и сыростью. Аспавран узнал того, кто мучил его все это время.

– Я заберу ее. – Сказала женщина, указывая пальцем на плачущую фраваши. – Для нее я приготовила другое тело. Твой грех теперь будет служить мне, чтобы искупить, совершенное тобой.

Ее глаза были похожи на глаза змеи, а голос шипел, так что сердце бесстрашного воина бешено билось в груди. Страх сковал его настолько, что он не мог пошевелиться и даже не мог вымолвить ни слова. Женщина в белом платье схватила плачущую душу за волосы и поволокла к двери. Та вскрикнула от боли, но покорно поползла за мучительницей. При виде как дьявол за волосы утаскивает его душу, великий воин от страха обмочился в собственной постели.

Через минуту, после того как они ушли, Шахин Аспавран почувствовал, что его тело меняется. Это было похоже на смерть и на рождение одновременно. От боли, охватившей все его тело он не мог пошевелиться и даже кричать. Это была особая боль, не мужская, а женская. В десять раз сильнее чем мужская боль. Воздуха в легких хватало только чтобы дышать. Всю ночь он мучился как женщина при родах. Ему казалось, что он сейчас умрет от той невыносимой боли, что накинулась на него, но жизнь не покидала зайедан гунд-салара и он даже не потерял сознание. Мучительная казнь продолжалась всю ночь, пока он не родился заново.

Утром офицеры Дербентского гарнизона, обеспокоенные долгим отсутствием командира, ворвались в спальню и застали там вместо командира отряда маленького, похожего на ребенка человечка. След Шахина Аспаврана простыл, вместо него в одежду командира кутался этот похожий на червячка карлик. Они стали расспрашивать незнакомца кто он, и как оказался в спальне Шахина Аспаврана, но тот не сумел даже назвать сове имя. Карлика избили и выкинули из крепости.

Маленький человечек, избитый и закутавшийся в лохмотья побрел на юг, держась берега моря. Он пришел в Багуан весь в пыли и слезах. Священники Храма огня пожалели его и приютили, он же служил им, но пользы от него было мало. Слабый и ростом с ребенка, он не мог выполнять тяжелую работу. Поэтому один служитель Храма научил его песням без слов, лечащим раны и болезни и попросил уйти из Храма. Так безымянный человек стал магом и начал лечить людей и кошек в Багуане.

Багуан

Зобер открыл глаза и не увидел над собой неба. Над ним был низкий потолок старой как воспоминание хижины, воздух был пропитан женским запахом моря, а на его груди лежал большой черный кот. Саваран с трудом повернул голову и увидел сидящего на полу мага, того самого, которого он чуть не убил во время отпуска. Маг сидел, поджав под себя ноги и улыбаясь смотрел на лежащего демона. У Зобера пересохло во рту, так что он не мог даже пошевелить языком. Вместо слов он засунул себе палец в рот и тараща единственный глаз уставился на мага. Тот сразу все понял и поднес к его губам кувшин с водой. Зобер пил жадно, чувствуя каждым куском тела, как вода заполняет его изнутри и ласкает его душу. В эти мгновения не было ничего вкуснее холодной сладкой воды. Наконец он смог говорить:

– Что я здесь делаю? – Словно шипение змеи раздался его голос.

– Ты воскрес после смерти, а точнее остался в живых после страшного греха. – Ответил маг. – Там, в Ганзаке ты убил своего сына. Того самого хилиарха Эфестиона.

– Какой он мне сын? О чем вы все говорите? Я убил его отца. Это же не значит, что, я усыновил врага, тем более мы с Константином Эфестионом ровесники.

– Ты сам все поймешь потом. Он сын твоей души, но тебе пока это трудно понять. А сейчас я буду тебя лечить. – С этими словами маг подошел к лежащему дьяволу, сел рядом с ним и взяв с его груди черного кота, бережно положил того на пол. Но, кот прыгнул на колени мага и положил передние лапы на живот Зоберу. Тому стало щекотно от такой кошачьей ласки и морщась от боли он засмеялся. Маг запел песню без слов, которой он лечил детей, взрослых, зверей и птиц.

Пока маг пел, Зобер думал о себе и том, что его судьба снова привела туда, откуда все начиналось. Берег родного моря, хижина бывшего священника, тот самый котенок, выросший в большого черного кота, те же давно забытые песни без слов. Он помнил, как сжег свой дом и как за одну ночь превратился в лысого демона. Он помнил, но никогда об этом никому не говорил, что его шрамы и рубцы появились не от чужих мечей и стрел, а от его собственных. Когда он кого-то убивал, то отнятая им жизнь расписывалась на его коже, а всем казалось, что это шрамы от многочисленных битв. Тогда, много лет назад он знал, чего хочет, что им движет и куда он идет. Но, сейчас, в миг потеряв свою дьявольскую силу и увидев бездну смерти, Зобер понял, что все его желания, цели и весь тот путь, что он проделал были напрасны. Ему вдруг нестерпимо как воды захотелось жизни.

Открылась дверь и в единственную комнату, где лежал Зобер вошла Азермидохт. Она осунулась за это время, ее кожа покрылась загаром, одежда была испачкана и местами порвана, так, что можно было разглядеть ее тело. Она принесла воды и дров, ее руки, не привыкшие к тяжелому труду, покрылись мозолями, со лба капал пот, а взгляд стал глубже. Зобер посмотрел на нее внимательно и наконец заметил, то что всегда ускользало от него. У этой крупной, высокой девушки было мужское лицо, точь-в-точь лицо его врагов, Димитрия и Константина Эфестионов. Азермидохт почувствовала взгляд демона и отвернулась.

Маг пел свою песню, на которую сбегались духи с окрестностей с мыслями, что будут лечить человека. Но приблизившись к Зоберу и увидев, кто перед ними, добрые и злые, мужские и женские, молодые и старые духи в страхе разбегались. Маг не видел всего этого, он сидел у ложа Зобера и продолжал петь песню.

Зобер закрыл глаза и представил тот прекрасный город на дне моря, который ему показала Дарья. Он вспомнил мать, навсегда оставшуюся девочкой-подростком. Он вспомнил тот запах цветов, чем-то напоминающий запах материнского лона. Зобер боялся смерти раньше времени, он отчаянно хотел выжить до того момента, когда сможет изменить себя и обратно стать человеком. Теперь, лежа с раненой душой и невредимым телом, он отчаянно хотел сбросить ту змеиную шкуру, которую нацепил на себя, оставшись один.

С того самого дня, как он пришел в себя в окружении безымянного мага и Азермидохт, Зобер начал самую тяжелую, долгую, изнурительную работу. Он из всех сил, оставшихся в его страшном теле старался вылечиться. Он внимательно слушал песни мага, копил силы, боролся с болью, глубоко дышал и много-много думал. Его мысли утомляли его, они были тяжелые и вязкие, так что долгими жаркими ночами он не мог уснуть. Тогда, словно почувствовав его мучение, на грудь саварана садился большой черный кот, оказавшийся таким легким, как дыхание. Черный кот словно понимая чужую боль смотрел на Зобера и молчал вместе с ним, пока тот не засыпал. Пока в одно маленькое как воробышек утро он не вскочил с постели. Зобер был здоров как дьявол, он выздоровел и все его шрамы на теле странным образом превратились в настоящую рыболовную сеть, опутавшую его с мускулистых ног до лысой головы. Его тело покрывала змеиная чешуя из тысяч отнятых им жизней.

Матка

Когда до госпожи Аспасии дошла весть о гибели сына у нее умерла матка. Сначала она почувствовала холодную пустоту внутри себя, так словно ее оставили в тишине, заморозившей ее душу. Потом она поняла, что это очень сильная боль, которую она не в силах почувствовать, и что, если бы она смогла испытать эту боль ей стало бы легче. Потом у нее началось кровотечение, она больше не могла уснуть, еда и питье потеряли вкус, она перестала чувствовать запахи. Из глаз Аспасии не вытекла ни одна слеза, все воды ее тела испарились, и она стала сухой как изнутри, так и снаружи. Ее красивые греческие волосы за одну ночь стали седыми, вокруг глаз появилась паутина, голос превратился в скрип. Молодые служанки не знали, как помочь госпоже, ветер перестал играть их одеждой, и вместо аромата молодых женских тел в доме поселился запах тлена, смерти и забвения. Так дом матери встретил весть о гибели сына.

Однажды ночью в спальню госпожи Аспасии вошла ее арабская свекровь, похоронившая отца, брата, мужа, сына, и внука. Она была похожа на вставшую из могилы египетскую мумию, пропитанную слезами из иссушенных глаз, и запахом гнилого дерева. Старуха стояла в дверях и смотрела на сидящую на ложе седую невестку.

– В этом мужском доме, остались только женщины. – сказала свекровь. – Это мой грех. Когда просишь чего-то у тьмы, следует помнить, что она пожирает свет. Я забыла наставления предков и позвала дьяволицу моря. Ты же знаешь, как я любила моего мальчика, моего маленького Димитрия. Я любила его больше мужа, но судьба забрала их обоих. Я хотела внука, моего маленького Константина, но и его забрала смерть, там далеко от моих молитв. Как будто чья-то длинная рука, отнимает у меня мужчин. Мое лоно не рождает жизнь, оно как прикосновение смерти, и все это из-за моих грехов. Вместо бога я просила помощи у демонов, а они обманули меня. Теперь я снова зову ее, я кричу, чтобы она пришла за моей душой, но она, вечная и прекрасная как зло, глуха к моим воплям. Зачем мне эта старость? Что я с ней буду делать, если рядом нет ни отца, ни мужа, ни брата, ни сына, ни внука?

– И твоего сына и моего убил один и тот же человек или дьявол. Но, своего сына я родила от него, от этого проклятого, похожего на змею дьявола. Как такое может быть? Кто так играет с нашими судьбами, с нашими жизнями?

– Причина совсем в другом. Мы зовем ее Бахр, персы называют Дарья, дикие северные племена кочевников называют Дениз. Каждое племя дало ей свое имя, но живет она только там, в водах далекого, таинственного Каспийского моря. У нее черные прямые волосы, тонкая белая кожа, серые глаза – это лунная женщина. Таких как она мужчины не забывают, женщины ненавидят, дети любят, а боги боятся. Она всегда носит белое платье, как будто это саван, но на самом деле это лунный свет, обернутый вокруг снов. Когда она снимает платье, чтобы насладиться любовью мужчины или женщины как любая смертная, через ее тонкую кожу можно увидеть, что вместо сердца в ее груди бьется слепая рыба. Эта рыба – вечность. Но, эта вечность имеет свойство заканчиваться и перерождаться. Она словно копит в себе зло и потом выплевывает ее в виде землетрясений, наводнений, ветров и пожаров. Зло всегда дорого обходится. Бахр живет в снах: мужских и женских, колыбелью которых является то неизведанное, голодное и древнее море. Она любит и мужчин, и женщин, и одинаково ложится в постель и к тем и к другим, чтобы насладиться их ласками. Но, сама она не совершает зло, а только наказывает. Мы, люди, сами виноваты в том, за что нас наказывают. Вот кто забрал моего сыночка и твоего Константина. Никогда не проси помощи у дьявола, придется заплатить дорогую цену. Я думала: бога обманула и черта обману, но я ошибалась. Как же горько я ошибалась!

На следующее утро госпожа Аспасия собрала свои вещи, выгнала служанок, надела черное, рваное платье и не попрощавшись со свекровью ушла. Больше у нее не было ни дома, ни постели, ни одинаковых снов. Только звезды ночью и небо днем были везде одни и те же. Она прошла через всю Анатолию, исцарапанная холодными ветрами прошла горы, останавливаясь в постоялых дворах и убогих караван-сараях, но чаще ночуя на улице, где ее заставала ночь. Больше не было госпожи Аспасии, на восток шла ее тень, словно что-то невидимое, но могучее тянуло это изнуренное тело вдаль от дома. В пути на нее не напал ни один разбойник, ни один ребенок не кинул в нее камень и даже сторожевые псы молча провожали ее испуганным и печальным взглядом. На виду у всех и невидимая никому она дошла до Багуана и побережья Каспийского моря. Здесь силы оставили ее, и тень Аспасии упала на горячий песок у самой воды.

– Бедная моя девочка. Мой маленький греческий персик. Как давно я тебя не видела. Не печалься, все скоро закончится, и я заберу тебя к себе. – Аспасия услышала знакомый женский голос, который не звучал для нее долгие годы. – Я берегла его как могла, нашего маленького Константина. Я ходила к Зоберу, просила, говорила ему: «Не убивай, не сражайся, это твой сын». Но, он меня не послушал. Он мне не поверил и совершил этот грех. – Дарья присела рядом с Аспасией и положила ее голову себе на колени. Она гладила ее седые волосы и нагнувшись поцеловала в грязную щеку.

Впервые за долгое время из глаз Аспасии потекли слезы.

– За что мне это наказание, Таласса? Что же будет потом?

– Бедная моя девочка. Это не наказание, это судьба.

– Разве ты не богиня? Разве ты не могла изменить его судьбу?

– Бог один, все остальные – дьяволы. Что я могла поделать? Я не так всемогуща, как кажется многим. Не печалься, скоро ты умрешь, и я заберу тебя с собой. Ты будешь жить у меня, там на дне моря. Помнишь? Ты ведь раньше бывала у меня и тебе так понравилось в моем мраморном городе.

– Константин, мой сыночек у тебя?

– Нет, моя маленькая. Он в другом раю, там, где мне нет места.

– Зачем же мне тогда твой рай?

– Это не рай, глупенькая. Это все лишь морское дно и царство снов.

– А что же будет с тем демоном, от которого я родила и который убил моего Константина?

– С ним все будет иначе. У него две души, и ту, уродливую душу я тоже скоро заберу.

Аспасия молчала. Она обняла ноги Дарьи и положила голову ей на живот. Больше она не хотела ни о чем думать, она устала. Очень устала. Дарья нежно гладила ее по голове. Покой и забвение накатились на Аспасию как теплая морская волна, наконец она заснула. Дарья нежно, чтобы не потревожить мать, ставшую сиротой, взяла ее на руки и пошла к морю. Голова Аспасии покачивалась в такт движению. Сквозь сон она понимала куда несет ее дьяволица, но не хотела открывать глаза. Когда вода коснулась ее тела она вспомнила все. Аспасия вспомнила как жила в доме на берегу Эгейского моря, как вышла замуж за молодого Димитрия Эфестиона, как не могла забеременеть. Она вспомнила тот обряд, что провела ее свекровь, вспомнила те сорок дней, что провела в объятиях уродливого демона, от которого родила. Она помнила свою жизнь, смерть мужа, смерть сына, долгий путь и эту лунную женщину, которая сейчас несла ее к воде, чтобы утопить.

Когда море сомкнулось над ее головой, Аспасия продолжала вспоминать, она задержала дыхание и боялась того мгновения, что должно было наступить через минуту. Наконец она не выдержала и впустила в себя море.

Сон

Лунный свет молоком лился сквозь открытое окно. Каспийское море отдыхало и тихо переворачивалось во сне, шурша волнами. Эта жаркая, знойная, душившая в своих объятиях ночь была создана не для сна, а для мыслей.

Зобер лежал на жесткой постели и пытался уснуть. Но, его мысли сбились в кучу, переползали друг через друга, бегали по всей его душе, так же как рубцы на его теле. Тогда он стал прислушиваться к своему телу, к рукам, ногам, животу, к тем сотням шрамов, которые образовывали на нем причудливый рисунок. Зобер мысленно стал следить за одним маленьким рубцом, который медленно начал свой путь с груди саварана, потом сполз на его живот натыкаясь на другие спящие шрамы. Казалось этот небольшой рубец, полученный в одной из битв от ромея знает куда ползет. Зобер следил за его передвижением, за тем как шрам спустился ниже, к его изуродованному железом члену, но не стал на него залезать, а свернул к бедру. Демону стало интересно, шрам ползал по его телу как будто путешествовал и хотел обойти всего его как обходят страны и города. Проделав весь этот путь маленький рубец вернулся на то место, куда его нанес враг, на грудь Зобера, чуть ниже сердца. Он присмотрелся к шраму и тут как острая боль его пронзила мысль, что он и есть тот самый шрам и что он хочет освободиться от своего тела, покрытого не кожей, а чужой чешуей.

Зобер резко встал с постели, через его шрамы пробивался сильный запах пота. Он хотел бежать и спрятаться от самого себя. Это было чужое тело! Он это понял, но к сожалению, слишком поздно. «Может быть моя первая человеческая душа сейчас правит чужим дьявольским телом?» – думал Зобер.

Азермидохт спавшая на полу подняла спросонья голову, сонно посмотрела на сидящего саварана, зевнула как кошка, потянулась и свернувшись калачиком продолжила спать. В эту минуту она больше всего была похожа на большую белую кошку. Зобер тихо, чтобы никого не разбудить встал, оделся и вышел из хижины. Он шел к морю, к единственному прибежищу, где никому не отказывают.

Море как будто ждало его и увидев демона начало игриво приветствовать его волнами. Полная луна как царица сидела на небе и взирала на освещаемый ее мягким и таинственным светом мир. Зобер сел на песок и стал смотреть вдаль. «Я, как и шрам на моей груди, обошел много дорог, но вернулся туда, откуда начал» – думал он. Он вспомнил свой дом, такой же берег и тот же самый южный ветер, который сейчас сидел рядом и что-то тихо нашептывал. Воспоминания медленно заполняли Зобера, как кипящая пена из глубин души. Потерявший войско гунд-салар полностью ушел в себя, его единственный глаз не моргая уставился на лунную дорожку на воде.

Он не заметил, как из воды сначала показалась женская голова, потом белое словно молоко тело богини. Медленно, не торопясь из моря вышла Дарья. Зобер встрепенулся, но продолжал молча смотреть на нее. Богиня или дьяволица была полностью обнажена. Лунный свет, когда-то бывший ее одеждой как капли морской воды стекал с ее груди, живота, бедер и возвращался обратно в море. Ее тонкая кожа словно светилась от нежного прикосновения Луны и воды, излучая легкий как музыка свет. Зобер не отрываясь смотрел на нее и заметил, что под ее тонкой почти прозрачной кожей можно увидеть бьющуюся вместо сердца рыбу.

– Ты меня ждал? – Прозвучал ее нежный, глубокий как морское дно голос.

– Я не знаю.

– Зато я знаю, мой непослушный дьяволенок. – С грустью в голосе сказала она.

– Почему ты все время называешь меня дьяволенком?

– Потому что ты и есть наполовину дьяволенок. Ты же сам все прекрасно знаешь, Зобер, но боишься признаться самому себе.

– Все началось тогда, когда я остался сиротой, когда умер мой дедушка. Матери я не видел, ты забрала ее у меня. Отца своего я не знаю. Я сирота, у меня никого нет, кроме войска и царя. Они и стали моей семьей. Шахиншах наш отец, Армия Рустама наша мать, офицеры наши братья, солдаты наши сыновья, а без врагов мы не можем жить, они наша страсть. Таких офицеров-сирот как я там было полно. Такие же как я, сыновья диких приграничных племен, получившие возможность стать частью империи. А теперь румы отняли у меня и эту семью. Я дважды сирота. Царя Хосрова убили свои же. Солдаты, сражавшиеся как львы лежат непогребенные и кормят своими телами грифов и шакалов, офицеры, которые должны были служить разбежались кто куда. К чему все это? Что произошло? Почему я всю жизнь должен оставаться сиротой? Где моя настоящая семья? Кто мой отец? Жив ли он? Где он?

– Твой отец жив. Я расскажу тебе о нем все. Но, обещай мне, что ты изменишься. Ты должен стать другим. Только если ты вылезешь из этой чешуи, которую считаешь своей кожей ты сможешь стать нормальным, обретешь семью. Только так ты вернешь себе свою человеческую душу. – Ответила Дарья, нежно гладя его по мускулистому телу.

– А что будет, если я не изменюсь? Что будет, если я не знаю, с чего начать? Что мне делать?

– Тогда за тобой придет Солнце. Оно обожжет тебя, это будет твоим наказанием и возможно спасением. Но, я все равно буду защищать тебя, мой мальчик. Ради Фаранак, ради твоего дедушки, который просил меня о защите, ради той гонимой и истерзанной Азермидохт, которая любит тебя, ради тебя и ради себя самой, я буду тебя защищать. Но, слушайся меня Зобер, не навлекай на себя гнев моря.

– Что значит за мной придет Солнце? Это какое-то наказание? Древняя легенда?

– Лучше тебе этого не знать. А теперь я хочу заняться с тобой любовью. Прямо здесь, прямо сейчас. Поэтому я пришла к тебе сбросив свое лунное платье.

Зобер смотрел как обнаженная Дарья встала перед ним и ждала его прикосновений. Он медленно протянул руку, покрытую шрамами к ее телу и словно боясь обжечься прикоснулся к нежной тонкой коже богини.

Полная Луна остановила свое движение и с любопытством взирала с небес на то как демон и богиня любили друг друга на берегу самого древнего моря. Ни одно облако не посмело затмить взор Луны, смотревшей на это. Перед рассветом, до того, как уйти обратно в море Дарья рассказала Зоберу все о его отце.

На рассвете Зобер проснулся в своей постели и только высохшая морская соль и песок на его теле напоминали о ночном сне.

Солнце

Его мать была непорочной жрицей, не коснулся ее мужчина, но она понесла от духа Бога и было то знамением. Он родился в пещере в день зимнего возвращения Солнца, когда свет побеждает тьму. О его появлении на свет первыми узнали пастухи, которые пришли поклониться ему, будучи младенцем он приветствовал их и заговорил с ними. Его слова лились как чистый свет, который можно было услышать, но не увидеть. После пастухов к нему пришли маги и принесли золото, но увидев его светлые кудри устыдились, он же в ответ улыбнулся и принял их дары со словами «Дающий должен быть благодарен».

Солнцеподобный родился чтобы победить дьявола, и чтобы низвергнуть сонмища демонов в ад. Но, в конце времен они восстанут и тогда он снова вернется, чтобы сразиться с дьяволом и окончательно победить его в последней битве.

Мать видела его свет и в ее душу заполз страх за сына. Страх матери, что смерть настигнет его прежде чем он воссияет чтобы ослепить и повергнуть демонов. Тогда она спрятала своего Светоносного сына в огромной темной пещере, среди неприступных гор. В слезах она оставила сына и ушла, лишь черные вороны и маги знали где он спрятан от смерти и тайно служили ему. Демоны и их приспешники искали Лучезарного, чтобы умертвить, но не могли найти. По великой злобе они умертвили сотню и еще семь раз сотню младенцев мужского пола, рожденных в тот самый день возвращения солнца.

Он вырос в пещере, озаренной его собственным сиянием. В ней он таился много лет. Единственными живыми существами, кого он видел – были лишь кормившие его вороны. Черные посланцы Бога прислуживали ему, играли с ним, учили его ходить и говорить. Птицы рассказали Светоносному о мире, в котором он родился, о Великой Матери, которая полна любви к нему и о смерти, от которой Мать спрятала его в темной скале.

И однажды сказал Лучезарный воронам своим:

– Что такое смерть, которой все боятся? Чем она так страшна, что и я должен буду бояться её? Летите и принесите мне эту вещь. Я хочу на неё посмотреть.

Черные вороны послушно полетели искать смерть. Долго они искали и не могли найти. И лишь немногие из них решились вернуться ни с чем. А остальные по сей день летают всюду, проникая во все места и во все тайны, слушая разговоры и изучая жизнь, вселяясь в человеческие тела и в дома, и в предметы, и ищут смерть, чтобы унести её с собой.

И тогда спросил Спаситель мира тех немногих, которые вернулись:

– Где же смерть, за которой я вас посылал?

И ответили вороны:

– Нету её. Нет смерти.

– Тогда дайте мне то, чего нет! – воскликнул Лучезарный.

– Как же мы можем дать тебе то, чего нет? – изумились вороны, – Разве возьми у нас это сам, если сумеешь.

И тогда вороны протянули к нему пустые лапы и пустые клювы свои. И он взял у них то, чего у них не было, ибо велики были Сила его и власть его над тем, что мыслилось ему. И увидел он, что смерти и правда нет, а есть лишь иллюзия, которой боятся только глупцы, но которая может разрушить всё, что подвержено страху.

Узрев суть иллюзии, Светоносный взял смерть, которой в действительности не было, и в гневе разрушил скалу лжи, в которую был заточен. Он вступил в мир и понес на руках Истину людям, чтобы показать ее и рассказать о ней. Так он разрушил тьму обмана и принес людям свет правды, как послание от Отца своего, от Бога. Видевшие это древние подгорные маги, не стали ему мешать, но лишь тихо удалились в свои каменные храмы. Они знали, что Правда не дойдет до людей, что Солнцеподобного ждет поражение в земной жизни.

Недалеко от того места, где Спаситель вышел из скалы, пасли свои стада пастухи из того же народа, что и Мать его. Увидев чудо рождения человека из камня, пастухи поспешили к нему и благоговейно одарили его молоком и сыром от стад своих. И не успел Лучезарный удивиться их радушию, как появились перед ним другие люди, одетые иначе и выглядевшие по-другому, и пастухи расступились перед ними в почтении. То были трое могущественных священников и прорицателей, поклонявшихся Огню и Свету. Силой своей любви и мудрости они задолго предвидели явление Светоносного дитя и проделали долгий путь, чтобы поклониться ему и одарить его великими ценностями. Путь им указывала звезда, воссиявшая на небе, как перст Божий.

И сказал ему радостно младший из магов:

– Сегодня ты родился второй раз на этот свет, о, Солнцеподобный!

И сказал с почтением средний маг:

– И скоро тебе придется родиться в третий раз, о, Непобедимый Свет!

И сказал с поклоном старший из всех магов:

– И предстоит тебе принести великую жертву Отцу своему, о, Лучезарный, Спаситель мира. Такую жертву, которую никто ещё не приносил и не мог принести.

– Что же это за жертва? – спросил он.

Но маги молчали, ибо не мог тогда их язык вымолвить ответа. Тяжела была ноша знания.

И приняв дары, он пошел прочь от своей пещеры навстречу Солнцу, не разбирая дороги. А кто-то из людей, оставшихся позади, молвил ему вслед:

– Бог вышел из горы!

Однако в тот момент не предал он значения человеческим словам. Он был восхищён и поглощён красотою мира, в котором родился.

Он ушел странствовать по миру, обучая людей как делать вино, печь хлеб и ковать железо. У него было двенадцать учеников, с которыми он разделял трапезу, угощая их круглым хлебом и вином. «Тот, кто не будет есть мое тело, не будет пить моей крови, до такой степени, что он будет во мне и я в нем, не может быть спасен» – говорил он своим двенадцати ученикам.

Он исцелял больных и увечных, прокаженных и сумасшедших. Он воскрешал мертвых мужчин и женщин, детей и стариков, обманывая смерть и смеясь ей в лицо. Он учил, что смерть – это всего лишь иллюзия, что ее нет, а есть только вечная жизнь и что к ней надо стремиться.

Он въехал в Священный город на осле и его окружала толпа, внимавшая каждому его слову. Он прогнал из Храма торговцев и нечестивых священников, наживавшихся на имени Бога. Везде его окружали любившие его и втайне ненавидевшие. Одни называли его Спасителем Обещанным, другие Лжепророком, Отцом лжи и демоном.

Враги оклеветали его перед царем той страны, в которой он учил Истине. Его схватила стража, но он могущественный и знающий покорился. Ибо до этого ему было явлено от Великого Отца его, какую жертву он должен принести ради спасения мира.

Спаситель мира был приговорен к смерти через распятие. Он восстал из мертвых после смерти в Новый День. Так сбылось древнее пророчество, Спаситель своими страданиями и Великой Жертвой заслужил спасение миру и людям. После воскресения он вознесся на небо, но обещал, что вернется для главного сражения.

Священники в день его воскресенья на его могиле оглашают тишину громкими стенаниями, и вдруг тьма сменяется ярчайшим светом, идущим со всех сторон, и жрецы кричат: «Возрадуйтесь! О священные посвященные, ваш Бог восстал. Его смерть и страдания дают нам спасение».

Его звали Бог Солнца – Митра, Мехр.

Отец

Зобер пнул мага ногой и продолжал волочить его по земле, держа за шкирку. Маг скулил как щенок, у него уже не было сил ни кричать, ни молить о пощаде. Зобер отпустил его и тот упал на песок. Мгновение саваран смотрел на лежащего у его ног мага, залитого кровью и блевотиной, потом в сатанинском остервенении начал топтать его. Удары сыпались один за другим. В голове у демона даже промелькнула мысль, как такой слабый и маленький человек может выдержать столько ударов. Весь залитый кровью маг еле хрипел и едва шевелился. Саваран нанес ногу для еще одного удара, но остановился, понимая, что сейчас просто вышибет из бедолаги душу.

Он плеснул на голову мага водой из кожаной фляги, тот еле заметно пошевелился. В его окровавленном лице трудно было узнать любимца детей и кошек, маленького безобидного священника, подметавшего улицы от песка. Зобер наклонился и несколько минут рассматривал лицо избитого. Маг открыл уцелевший глаз и еле прошептал:

– За что?

– За маму. За Фаранак. Помнишь? – Ухмыльнулся дьявол.

Зобер поволок еле дышащего отца дальше, но уже не бил его. Оставалось совсем немного, саваран уже почти дотащил избитого к морю.

– Ты хочешь убить меня? Утопить? – Тихо прошептал Шахин Аспавран.

– Помолчи. Я столько лет мечтал найти тебя, не для того чтобы обнять, а, чтобы проткнуть твою плоть! Я всегда знал, что ты жив, но где-то далеко. Помнишь нашу первую встречу? Ведь я даже подумать не мог, что ты окажешься моим отцом! По чьей вине я стал демоном? Кто же виноват, в том, что я наполовину дьявол? Ты сам мне сказал, что во мне две крови! Как ты это узнал? По моему изуродованному лицу?

– Я наказан больше чем ты. – Ответил Аспавран. – Посмотри на меня. Разве так должен выглядеть великий воин Ирана? Разве в это жалкое существо должен был превратиться Шахин Аспавран? Мы оба потеряли свой истинный облик. Я проклят также, как и ты. Зло в женском обличье сделало из меня пискливого карлика, вместо могучего пехлевана шахиншаха. А тебя она превратила в дьявола! Потому что все, к чему она прикасается, превращается во зло!

– Не пытайся вызвать во мне жалость, я ее потерял вместе с душой.

– Ты так и не понял. Ты не терял душу, это я ее потерял. В тебе же их две, как и крови в тебе две. В моей прошлой жизни, когда я был гвардейцем шахиншаха у меня было много детей. Но, только ты один, которого я ни разу не видел, вырос дьяволом.

– Заткнись! Не хочу больше слышать твой голос! – Зобер выпрямился и повернулся лицом к морю. Шахин Аспавран тяжело дыша сидел у его ног. Он закрыл глаза и думал о смерти как об избавлении.

Зобер глубоко вдохнул и во весь голос позвал.

– Дарья! Дарья!

Услышав это имя Аспавран встрепенулся, его сердце бешено заколотилось от еще большего страха. Он понял, кого звал Зобер, это было хуже смерти.

– Дарья! Дарья! – Продолжал Зобер.

Внезапно с моря ударил сильный порыв ветра, так что саваран даже пригнулся. Небо заволокло тучами, волны накатывались одна за другой. Теплый южный ветер в мгновение сменился холодным, злым, северным ветром Каспийского моря.

– Как ты посмел? Как ты посмел звать меня? – Появившаяся из ветра Дарья была похожа на демона. Синяя, как у утопленников кожа, черные, развевающиеся на ветру волосы и перекошенное дьявольской злобой лицо с острыми зубами. Ее глаза сверкали гневом, от которого даже у Зобера сердце застучало, а шрамы на теле начали лихорадочно шевелится.

– Забери его. – Осмелившись ответил Зобер и указал на лежащего у ног отца.

– Как ты смеешь, гаденыш? Я не для того тебе рассказала, кто твой отец! – Дарья с размаху дала Зоберу такую пощечину, что он упал на песок и мир поплыл перед его глазами.

– В моем раю нет места насильникам и убийцам! – Кричала она в ярости. – Я в тебя верила! Я думала, ты можешь измениться! Я столько раз спасала тебя! Ради чего? Ради того, чтобы ты все равно остался дьяволом? – Голос Дарьи задрожал, ее душили слезы отчаяния.

Она осыпала его проклятиями и трясла как тряпичную куклу этого большого, мускулистого демона, покрытого шрамами. Не выдержав Дарья в гневе пару раз отвесила ему пощечины, от которых у Зобера затряслись обе души. На лице богини сменялись гнев, ярость, жалость, обида, слезы, ненависть и материнская любовь. Зобер сидел перед ней обхватив голову руками и впервые за несколько лет из его единственного глаза текли слезы. Он плакал как маленький ребенок и вытирал слезы и сопли кулаком.

– Уходи! – Наконец излив свой гнев сказала Дарья. У нее уже не было сил проклинать его – Убирайся. Убирайся с глаз долой.

– Зачем тогда ты мне все показала и рассказала? А моя мама? Я никогда ее не видел! Почему ты мне ее показала? Я так бы и остался сиротой! Теперь, когда я их видел, как мне дальше жить одному?

– Ты сам все время просил об этом. Ты их искал. Я же только была рядом с тобой и все время помогала тебе, мой маленький дьяволенок. А теперь уходи. Я должна поговорить с твоим отцом. Убирайся!

– Лучше бы я не видел ничего! Если ты такая могущественная, убей меня! Кому я такой нужен! Одноглазый урод, без отца и матери, от меня разит кровью, потом и конской мочой! У меня даже вместо кожи чешуя.

– Я не для того тебя берегла, дьволенок. После того как я забрала Фаранак, ты пил молоко из моей груди. Ты этого не можешь помнить, но вкус моего молока соленый, как морская вода. Поэтому ты наполовину демон. А теперь, прошу тебя уходи.

Зобер с открытым ртом смотрел на нее не мигая. Вдруг что-то надломилось внутри него, он опустил голову, повернулся и медленно зашагал прочь. Прочь от воды, огня, богов, демонов, прочь от веры и безверия, прочь от добра и зла. Не было больше для него ни белого, ни черного. Он проклинал весь этот мир, богов и демонов, которые не хотят оставить людей в покое. Он проклинал себя, в ярости он проклинал отца и мать. Больше всего Зобер хотел, чтобы все это закончилось.

Шахин Аспавран сидел на песке и смотрел на то как удалялся его сын. Он думал о своей судьбе, о той былой славе, своих грехах, наказании и долгом служении магом. Он вспоминал свою жизнь, день за днем восстанавливая ее в памяти. Его мысли прервала Дарья.

– Ты помнишь меня. Я вижу это по твоим глазам, но теперь я не вижу в них страха. Прости меня, ты сполна расплатился за свои грехи. Прости и Зобера, он еще не совсем вылечился, он все еще наполовину демон. Ты заслужил отпущения грехов, можешь идти с миром. – Она ласково гладила его по окровавленной щеке.

Шахин Аспавран смотрел на нее, но не слышал. Он просто смотрел на полубогиню-полудьявола и на его избитом, израненном лице играла улыбка озарения. Для мага больше не было ни грехов, ни праведности. Все боги стали для него лживыми, все демоны ничтожными.

– На кой черт мне твое отпущение грехов! У меня нет грехов! Я не буду каяться! Мне не нужно твое прощение. Я не верю больше ни в бога, ни в дьявола! Забирай свои подачки и вали в свою вонючую лужу, которую ты зовешь морем! Тьфу!

Дарья молча смотрела на него и не шелохнулась. Он же медленно встал и пошатываясь побрел к Храму Огня в Багуане.

Храм был пуст, как душа грешника. Маги и жрецы давно разбежались, остался только один отшельник из Индии, сухой как ветка и злой как демон пустыни. В середине двора храма горел Священный Огонь – Атеш, вырывавшийся из земли уже сотни лет. Это был главный алтарь Аррана. Окрестности Багуана были священным местом для служителей веры Заратуштры.

Шахин Аспавран подошел к огню и долго на него глядел. Жар от пламени обдавал его и словно проникал внутрь.

– Нет ни бога, ни черта! – Закричал он, переступая ограду и залезая на алтарь. Аспавран лег на Священный Огонь, его белая одежда вспыхнула, пламя проглотило его тело, но ни звука, ни стона не послышалось из сердца самой страшной, богохульной жертвы.

Шахин Аспавран совершил величайшее святотатство, он осквернил Священный Огонь. Словно почувствовав неладное из своей кельи выбежал отшельник и в ужасе воздел руки к небу. Священный Огонь был осквернен прикосновением мертвой плоти. Тысяча и еще семь раз тысяча демонов вырвались через эту плоть в мир, чтобы опорочить святую веру.

Борьба

– Ничто не дается без борьбы. – Произнес светловолосый юноша и с размаху ударил Зобера в челюсть.

Саваран упал и удивленно смотрел на красивого как бог белокурого молодца. Тот улыбнулся словно в насмешку и подозвал Зобера пальцем. Зобер молча встал и тут же получил еще один молниеносный удар в солнечное сплетение, так что согнулся от боли. Вот теперь он рассвирепел и в нем опять проснулся дьявол. Он набросился на наглеца, но юнец легко ушел от мощного удара Зобера и продолжая смеяться над ним пнул ногой его в зад. Зобер в бешенстве навалился на противника, тот не успел увернуться и оба покатились по горячему песку.

Наконец Зоберу удалось повалить юношу на лопатки и мощным ударом в челюсть сбить с его лица ухмылку.

– Кто ты такой? – Прокричал Зобер придавив юношу к земле.

– Бог. – Ответил тот и резко оттолкнул навалившегося на него демона.

Зобер смотрел на того удивленно, но, когда юноша опять на него накинулся с кулаками, продолжил драку. Они били друг друга долго, до тех пор, пока оба обессиленные не стали валяться в песке. У обоих уже не осталось сил наносить удары.

– Какой ты бог? Чей ты бог? Наш или чужой? – Еле переводя дыхание спросил Зобер.

– Я Мехр. – Ответил юноша, вытирая окровавленное лицо.

– Ааа, понятно. – Протянул Зобер. – Ты Солнце. И где же ты был, когда румы громили нас? В какое болото ты закатился? Бог Мехр. – С презрением сказал Зобер.

– Не тебе осуждать богов, полукровка!

Услышав это оскорбление, Зобер снова бросился на противника.

– Не смей меня оскорблять! Ты нас предал! Предал свой народ!

– Никого я не предал! Так надо! Нам всем конец! И мне и Дарье, и всей той стране, той вере, которую ты так бережешь! Грядут новые боги! Новые языки! Это судьба! Даже мы, боги ей подвластны!

– А при чем тут я? Почему ты напал на меня? – Спросил Зобер.

– Тебе самому не надоело ходить между богом и дьяволом? – Ответил Митра вопросом на вопрос.

Зобер молчал. Он не знал, что ответить, и крепко держал бога за руки, что тот не ударил его.

– Ты стал похож на черта из ада. Ты, Зобер, убил своего сына, так и не узнав его! Вспомни, ведь лежа в хижине отца, который за тобой ухаживал ты дал себе клятву измениться. Что произошло потом? Ты хотел убить своего отца! Так что же изменилось? Почему ты не меняешься? Ведь об этом тебя все время просит Дарья.

– С чего я должен начать? Я слишком долго был в шкуре дьявола. Мне теперь нелегко меняться. Даже здесь, на этом горячем песке, я одолел тебя, о великий бог солнца! Может мне лучше остаться дьяволом?

– Тьфу на тебя! Гори и дальше в том аду, который носишь в себе! Дарья просила мне помочь тебе, но вижу, что ты не хочешь ничего менять.

С этими словами Митра встал и пошатываясь пытался уйти, как Зобер из последних сил вцепился зубами в его обнаженное бедро, чуть выше колена. От боли Митра взвыл и упал на песок. Он колотил Зобера руками и свободной ногой. Но тот еще крепче сжимал челюсти, вгрызаясь в мясо бога. Кровь Митры потекла ему в горло, но Зобер крепко держал Солнцеликого за ногу и не отпускал.

– Отпусти! Я больше не могу! Отпусти! Я не буду тебя наказывать! Оставайся и дальше дьяволом!

Но Зобер только мычал и мотал головой, еще больше вгрызаясь в тело Митры. Он вперил взгляд единственного глаза в златокудрого бога и сложил ладони над головой, словно прося чего-то.

– Что ты хочешь? Отпусти! Я сделаю, то что ты хочешь!

Зобер продолжал держать Митру, но немного разжал челюсти. Горячая, сладкая, вкусная как молодое вино, кровь бога текла по его лицу, попадая на язык и опьяняя своей сладостью. Но, дьявол крепко держал бога и не отпускал его, моля о благословении.

– Я благословляю тебя! – Наконец понял его просьбу Митра. – Я благословляю тебя! Будь свободен! Ты больше не дьявол, забирай свою душу! Бери ее и убирайся отсюда! С нас хватит! Нет больше сил противостоять сонму людей и демонов!

Зобер разжал челюсти и в изнеможении лег на спину. Он кричал от сжигающей боли и радости, от опьянения божественной кровью и от переполнявшей его дьявольской силы. Шрамы на его теле двигались в бешеной пляске. Его тело было похоже на звездное небо, испещренное кометами.

Митра подполз к Зоберу и взглянул на его счастливое лицо. Покрытое шрамами и залитое кровью, он было страшнее любой маски дьявола Ахримана.

– Хочешь быть человеком? Да? Хочешь так же как все? А ты сможешь? Сможешь, прожить как люди? Сможешь любить? Сможешь страдать? Побеждать и терпеть поражения? И самое страшное, знать, что все это когда-нибудь закончится. Тогда сбрось с себя эту змеиную шкуру! Без боли нет освобождения!

Резким движением Митра впился когтями в грудь Зобера и как будто пытаясь оцарапать его оторвал от его груди кусок кожи, как будто это была бумага или чужое платье. Зобер закричал от дикой боли, у него потемнело в глазах.

Когда он пришел в себя, то рядом уже никого не было. Зобер помнил только сладкий вкус крови бога на языке и адскую, словно сжигающую боль в груди, там, где Митра оторвал от него кусок кожи. Она все еще свисала с него лоскутом, но под ней Зобер увидел еще кое-что.

Под своей старой, змеиной шкурой демона он увидел белую, чистую, нежную кожу как у Дарьи, как у своей матери, как у Азермидохт, как у всех людей.

Воскрешение

Азермидохт ждала возвращения Зобера у окна. Она знала, что с ним произошло и как он вернется домой. Южный ветер рассказал ей в подробностях как полудьявол-получеловек встретил полубога-получеловека и причастился его плотью и кровью. Она слушала внимательно и шептала полузабытые молитвы. На щеках девушки блестели слезы, высокая грудь вздымалась от глубоко дыхания, а ее прекрасные греческие как у убитого отца глаза смотрели на водную гладь притаившегося Каспийского моря. Море снов тоже ждало возвращения дьявола после встречи с богом.

Зобер ввалился в хижину словно раненый зверь. Он действительно был ранен, но теперь ни его живучесть, ни тысячи шрамов не спасали его от боли и слабости. Рана, нанесенная Митрой, не кровоточила, она светилась новой, чистой белой кожей, спрятавшейся под чешуей демона.

Саваран сел на земляной пол и молча уставившись на Азермидохт показал ей лоскут свисающей с его груди кожи. Она все поняла. Бывшая жрица знала, какое испытание ждет Зобера.

– Сдирай ее! Не мешкай, пока заново не срослась. – Пытаясь унять дрожь в голосе, воскликнула Азермидохт.

Зобер резко рванул кусок кожи с груди и взвыл от боли. Дьявольская плоть не отпускала его, шрамы устремились в бешеный пляс. Если бы наступила абсолютная тишина, то можно было бы услышать, как по телу демона шуршат тысячи его шрамов и рубцов. Но, когда Зобер открыл единственный глаз он увидел, что под оторванной шкурой видна нежная, мягкая как у младенца человеческая кожа.

Зобер не стесняясь девушки разделся до гола и стиснув до хруста зубы, стал сдирать с себя змеиную оболочку. Он впивался острыми, вонючими ногтями в свою плоть и рвал ее в злобе, словно его собственное тело было его врагом. Иногда демон останавливался чтобы набрать в легкие воздух и превозмогая боль, похожую на прикосновение огня продолжал снимать с себя проклятие. С приглушенным рычанием Зобер катался по полу и срывал с себя бессмертие. Он весь горел. Боль, которую он испытывал хлестала его с каждым разом сильнее. Обнаженное, получеловеческое-полудьявольское тело обливалось горьким потом, но не было пролито ни одной капли крови саварана. Ад, в который он был закован все эти годы не отпускал его. Дьявольская шкура свисала лоскутами со спины Зобера, его лицо все еще было покрыто старой, змеиной кожей, его длинные когти все еще были черного цвета и источали зловоние от забившихся под них кусков дьявольской шкуры. Но, грудь, ноги и руки до ладоней уже были другими. Из старого облика Зобера с болью и мучением рождался новый, с нежным оттенком тонкой полупрозрачной кожи.

Зобер на минутку перевел дыхание и резко впился когтями себе в лицо. Азермидохт еле сдерживая рыдания не выдержала этого и выбежала из хижины. Она тут же оказалась в объятиях Дарьи, которая ждала за дверью и слушала что происходит в доме. Она крепко обняла девушку и начала ее успокаивать.

– Ему сейчас очень, очень больно. Но, это еще не все. Ты тоже должна стать другой, моя девочка. Нам все предстоит пройти через страшную боль. И ты, и я, и Зобер и даже Митра, нас всех ждет Большая Боль.

Из хижины слышался дикий рев боли. Плач дьявола смешивался с примесью змеиного шипения. Но, сквозь рев демона можно было услышать еще один голос. Этот второй голос был голосом человека.

Дарья отвела Азермидохт в сторону, но стоны и крики из хижины были слышны далеко. Пустынный, безлюдный, почти вымерший после нашествия город огласился его стенаниями и плачем. Но, город был пуст, по его улицам гулял ветер и одичавшие звери. Только полумертвые старики и вдовы слышали, как дьявол превращался в человека. Никто из них не пошевелился. Никому не было дела до того, что происходит в бедной рыбацкой хижине на берегу моря.

Зобер сорвал с себя всю змеиную шкуру. Когда он сорвал кусок кожи со своего закрытого глаза, то внезапно обнаружил, что не слеп и что он не одноглаз. Под старой змеиной чешуей прятался его левый глаз, который видел души мертвых и живых. На когда-то лысой голове он нащупал тонкие, короткие волосы, прятавшиеся столько лет под слоем шрамов и рубцов. Остались только длинные, черные, зловонные когти.

Саваран зубами оторвал коготь со своего указательного пальца. Боли он уже не чувствовал, он к ней привык. На месте оторванного когтя оказался простой человеческий ноготь. Саваран стал отрывать зубами себе когти. Он еле дышал и с трудом уже понимал, что делает. Новорожденный он щупал свое новое, горящее от боли тело и рассматривал себя как в первый раз. Наконец изможденный, трясущийся от боли со слезами на глазах он лег, свернулся калачиком и тут же заснул голый на полу.

Азермидохт дрожа вошла в хижину, позади нее стояла Дарья. Обе они увидели спящего на полу прекрасного как сон молодого воина.

– Он сорвал с себя зло. – Сказала Дарья. – Теперь он такой же чистый, как когда-то родила его Фаранак. Бедный мой мальчик. Бедный мой саваран. Вместе со старой кожей он сорвал с себя свое старое имя, он больше не Зобер.

– Кто же он? – Спросила Азермидохт.

– Когда он проснется, накорми и напои его. Потом иди к морю, я буду ждать тебя. Вам обоим надо сменить имена и судьбы. Больше не называй его Зобер. Он даже не вспомнит как его зовут, когда проснется.

– А как же я?

– Ты тоже. Я подарю тебе новое имя. Лучше, чем то, что ты носишь сейчас. И подарю тебе новую судьбу. А теперь, сиди и жди, когда я приду за тобой.

С этими словами Дарья собрала в подол своего платья куски змеиной кожи, сброшенной Зобером и ушла обратно в море.

Имя

Море ждало наступления ночи и возвращения Луны. Тьма двигалась с востока, принося с собой прохладу, сны и отдых. Морская вода тихо шептала молитвы, шурша волнами. Азермидохт смотрела на полуобнаженное тело саварана, спящего на тонкой желтой циновке, и из ее глаз текли слезы. Когда этот человек содрал с себя последний лоскут дьявольской кожи, он уснул словно после битвы. Борьба, через которую прошел воин оставила его без сил. Саваран лежал на полу свернувшись калачиком и иногда вздрагивал во сне, как будто мучительная казнь все еще продолжалась. Его тяжелое дыхание изредка прерывалось глухими стонами во сне. Тонкая белая кожа стала чувствительной к малейшему дуновению. Только внутренняя сила еще сдерживала его от бездны безумия.

Бывшая жрица укрыла его куском белой ткани и нежно смотрела на его новое лицо. Чистое, молодое лицо, несущее на себе черты тех северных племен, которые живут на берегу Гирканского моря. Азермидохт боялась разбудить его, но все же не смогла удержаться и прикоснулась к его нежной, только обретшей свободу человеческой коже. Саваран простонал во сне, но не проснулся. Азермидохт продолжала гладить его и пожирать глазами. Она чувствовала нестерпимое томление в низу живота, ее тело покрылось сладким потом желания. Она понимала, что с ней происходит, это было первое желание мужчины после того как ее изнасиловал собственный отец.

У саварана быстро росли волосы, словно почувствовав свободу, они вырвались наружу и теперь его голова была покрыта густыми черными волосами, которые продолжали расти до его плеч. Его мускулы оставались такими же как раньше, когда он был демоном. Он был прекрасен, как любой молодой воин и беззащитен, как новорожденный. У него было все, но не было имени. Свое, а точнее чужое имя он содрал с себя вместе с кожей.

Дверь в хижину медленно открылась и тихо ступая вошла Дарья. Она на цыпочках подошла к Азермидохт и взяв ее за руку повела за собой. Девушка оглядывалась на спящего саварана, но Дарья приложила палец к ее губам и шепотом сказала девушке:

– Не тревожься о нем. Ему еще надо долго спать, чтобы снова стать человеком. Я прислала к нему старые лечащие сны. Они будут мазать его израненную душу нежной мазью, чтобы он вновь научился видеть и чувствовать, как человек. Пойдем со мной. Уже темно, скоро взойдет Луна.

Они вышли к берегу моря и сели на песок. Дарья взяла девушку за руку и молча смотрела вдаль на восходящую над морем Луну.

– Чего мы ждем? – Спросила Азермидохт.

– Снов. Сегодня особенная ночь. Ночь смены времен. Я покажу тебе страшные вещи, но не для того чтобы напугать тебя. Я хочу спасти вас обоих, хотя сами мы обречены на кое-что страшнее гибели.

– О чем ты говоришь?

– О том, что мы, боги и демоны этого моря обречены на забвение. – Ответила Дарья.

Азермидохт ничего не поняла, но промолчала и вместе с богиней смотрела на водную гладь и на лунную дорожку. А потом она стала различать смутные силуэты, которые двигались в воде, словно это был чужой, но в то же время ее мир, на который она смотрела со стороны. Море превратилось в большой киноэкран, на котором показывали долгий, страшный, немой фильм.

Азермидохт видела будущее. Она увидела воинов халифа Умара и арабов, которые завоевали Иран и разрушили древнее царство. Она увидела разрушение храмов огня и падающих ниц людей, потому что их теперь заставили молиться именно так. Она видела раздоры и войны, кровь и голод, но также видела расцвет науки и поэзии. Азермидохт смотрела и видела, как с Востока, с Великой Степи движутся тучи всадников с узкими глазами. Как они топчут копытами своих коней землю Ирана. Она видела, как рушатся города и как их отстраивают заново. Азермидохт видела, как сладкая мелодия персидского языка была записана арабскими буквами, словно это ноты старой песни, звучащей по-новому. Она видела туркоман, которые рвали Персию на части. Она видела четырнадцатилетнего шаха Исмаила, возродившего страну из руин и объединившего ее под своей властью. Она видела войны с турками и русскими. Перед ее глазами проходили сражения русско-персидских войн и завоевание северных ханств. Она видела шаха и англичан, нефть и свержение Моссадыка. Азермидохт видела свержение ненавистного шаха и тысячи, и тысячи убитых молодых мальчиков, не вернувшихся с ирано-иракской войны. Она видела, как менялось древнее Каспийское море, как оно проглатывало и выплевывало древние города и крепости. Как рос и менялся Багуан, превращаясь в большой город-столицу Ширваншахов, потом в столицу нового государства Азербайджан. Она видела нефть и роскошь, войну и коммунистов, резню и процветание. Она видела советские танки в Баку и сотни убитых в одну ночь мужчин, женщин и детей. Она видела возрождение города из пепла. Как город стал таким же мраморным, как его отражение на дне морских снов. Она видела, как за все это время никто, абсолютно никто не вспомнил о том, что на дне Каспийского моря тихо плачет в чужих снах забытая всеми богиня-дьяволица с черными волосами и тонкой кожей.

Потом она проснулась. Ее била дрожь.

Когда девушка встала на ноги, она заметила, что стала меньше ростом, что ее талия стала уже и бедра стали не такими широкими как раньше. Она потрогала себя за грудь, заметно уменьшившуюся за ночь. Теперь у нее было тело подростка, не по годам молодое, чистое, девственное тело.

Солнце медленно выныривало из моря, словно ничего не произошло. Девушка протерла глаза и взглянула на свое отражение. В страхе она отпрянула от воды. У нее было новое, неизвестное ей лицо. Это больше не было мужское лицо ее отца, это было настоящее женское, прекрасное персидское лицо. Теперь она была похожа на настоящую девушку, а не на высокую, толстозадую жрицу с мужским лицом.

В старую рыбацкую хижину возвращалась другая девушка, не та, что заснула на берегу моря под светом Луны. У нее было новое имя.

– Теперь я Воскресшая – я Зенде. – Сказала она с улыбкой.

На полу, на старой циновке спал молодой, красивый как конь мужчина. У него были длинные до плеч, густые, черные волосы, мускулистое тело и прекрасное как любовь лицо. Он открыл глаза, когда в хижину вошла Зенде. Она улыбнулась ему и нежным, женским голосом сказала:

– Просыпайся. У тебя теперь новое имя, ты Конь Митры – Мехрасп.

Забвение

Держава Сасанидов доживала свои последние годы. Израненная, обессилевшая от долгих войн, страна была обречена покориться новым завоевателям. День сменялся ночью, Солнце уступало свое место Луне, исчезали и появлялись царства. Безмятежное Каспийское море дышало, оно затопляло города и крепости, а потом отступало и обнажало морское дно с руинами и разрушенными стенами. Камни и скалы видели, как пролетали столетия и тысячелетия. Как на место одних царей и богов приходили другие. Только таинственное море так же нежно плескало коварными волнами, как и тысячи лет назад. Часть прошлого была предана забвению.

Дарья стояла на берегу своего родного моря и смотрела вслед удалявшейся фигуре всадника. На одном боевом коне ехали двое. Молодой, красивый, бывший воин и девственно-чистая, хрупкая бывшая жрица. Они двигались вдоль берега, но шли строго на север. Через Дербент Мехрасп и Зенде должны были доехать до самого края Гирканского моря, туда, где оно становится почти пресным. Их путь лежал в землю Хазар.

Богиня грустила, ее красивые серые глаза наполнились слезами. Солнце высушило капли воды на ее белом платье, любимый южный ветер трепал ее иссиня-черные волосы. Она прощалась с теми, кто знал ее и помнил, с теми, кто был последними молящимися ей. Ей суждено было стать забытой легендой, так же, как и спустившегося к ней Митру.

– Они счастливы. – Тихо сказал Митра.

– Они этого заслужили. – Также тихо ответила Дарья.

– Что же будет с нами?

– Уже совсем скоро арабы придут на землю Эраншахра. Нас ждет поражение, а потом о нас все забудут. Ты и так знаешь, что должно произойти, Мехр. – Сказав это Дарья повернулась и пошла обратно в море.

Митра еще стоял на берегу и смотрел на север, туда куда уехали Мехрасп и Зенде. Потом и он повернулся и покинул пустынный берег. Остались только песок, вода и бегающий без устали южный ветер, которого видят и слышат только боги.

Багуан почти вымер, как будто время очистило город от людей, призраков и воспоминаний, чтобы возродить его заново под другим именем и дать ему новую историю. Город ждал завоевателей, которые вдохнут в него едва потухшую жизнь. Пройдут столетия и уже под другим именем Баку, древний город станет столицей и отражением мраморного подводного города-легенды.

Дарья вернулась в свой опустевший сад на дне моря. Она медленно, словно прощаясь прошла по морскому дну, ступая в свои мраморные владения. Здесь, притаившись ее ждали души, ставшие снами. Снами тех, кто остался на берегу. Это была ее единственная связь с тем миром, который она покидала навсегда. Она вошла в свой великолепный, но пустой как грусть дворец. В саду больше никого не было, даже цветы замолчали и перестали звонко смеяться при виде богини. Только бесшумные тени шелестели по мраморным улицам подводного города. Дарья села напротив зеркала, в котором богиня снов сама могла видеть сны. Она смотрела на свое отражение, на свои грустные серые глаза, ее губы дрожали от душивших ее слез.

Сзади к ней подошла высокая, крупная девушка в белой жреческой одежде, с широкими бедрами и большой грудью – это была душа-фраваши. Она нежно поцеловала богиню в шею и помогла ей снять платье. Вместе они направились на большое, мягкое как любовь ложе, чтобы предаться там ласкам.

Дарья лежала на спине, ее открытые глаза были полны слез. Она не проронила ни звука, пока фраваши ласкала ее холодное тело. Даже любовь не могла вернуть ей радость.

– Прости, что отняла у тебя жизнь. – Тихо прошептала богиня душе-фраваши, когда та обняла ее бедра и положила голову ей на живот. Утопленница грустно смотрела на дьяволицу и по ее мужскому лицу текли слезы обиды и отчаяния.

Луна

Далеко на севере от Багуана река Итиль впадает в Хазарское море. Эта великая река приносит со степей Евразии чистую воду и холодные северные сны. В том месте, где она сливается с морем вода почти пресная, как молодая душа, у которой еще не появились тяжелые мысли. Там же, на севере между двумя морями, на берегу двух великих рек раскинулось огромное и могущественное царство Хазар. Оно появилось как необычное видение и исчезло также, как будто приснился яркий сон после которого остаются только капли пота на простыне и соль от слез на щеках. В это царство держали путь Мехрасп и Зенде, получившие шанс на новую жизнь. Говорили, что, в Хазарии звездное небо ближе к земле, чем где-бы то ни было.

Зенде и Мехрасп прятались от людей. Они искали самые тихие и безлюдные места, самые маленькие деревни и хижины. Оба избегали общаться с людьми, похожими на их соплеменников. Это уединение нужно было им, чтобы познать любовь, которой у них никогда не было. Они оба не могли насытиться страстью и друг другом. Каждую ночь, как только восходила Луна, они стискивали друг друга в любовных объятиях и покрывали тела друг друга поцелуями. Они пили любовь как будто только что вышли из огромной пустыни, где умирали от жажды. Но кроме любви они еще чувствовали страх. Страх потерять то счастье, которое они обрели.

Зенде изменившаяся настолько, что походила на девочку-подростка была особенно ненасытна. Она не слезала с Мехраспа даже тогда, когда он уже обессиленный и залитый потом лежал и тихо гладил ее маленькую, почти девическую грудь и бедра. Тогда она ложилась на его мускулистую грудь, целовала его и рассказывала о том морском городе, который ей показала Дарья. В эти мгновения Мехрасп молчал, он становился задумчивым, словно что-то из того страшного прошлого преследует его. Зенде рассказывала о прекрасном саде на дне моря, в котором растут говорящие цветы, об огромном храме, являющимся обителью богини снов. Но, Мехрасп становился еще более угрюмым и молчал. Он всего лишь гладил ее молодое, мягкое, сладкое на вкус тело и наслаждался ее любовью.

Чтобы прокормить их Мехрасп стал рыбаком, так же, как и его предки. Они поселились в маленькой деревушке, точно такой же как его родная деревня близ Багуана. Днем он ловил рыбу в реке Итиль или в самом море, а вечера и ночи проводил с Зенде. Иногда, когда Мехрасп смотрел на возлюбленную, его посещало смутное воспоминание, которое он никак не мог ухватить за хвост. Ему все время казалось, что он где-то уже видел молодое, почти девическое лицо Зенде. Как будто она сама была воспоминанием из той далекой, страшной жизни. Ему казалось, что это не та девушка, которую он спас от византийского плена. Она улыбалась ему, ее голос звучал как журчание ручья, гладкая, нежная кожа пьянила его сильнее вина. Но, за всей их любовью пряталось чувство большого неизвестного греха. Зенде была до боли родной и в то же время чужой, словно запретной женщиной.

Самыми беспокойными для них становились ночи полнолуния. В эти дни Зенде менялась. Она молчала, ее взгляд становился пустым, а лицо неподвижным. Она могла часами сидеть на берегу, смотреть на воду и расчесывать свои волосы. Бывший саваран замечал эту странную перемену в возлюбленной, но старался не подавать виду. Он сам менялся в ночи полнолуния. В эти дни воспоминания его дьявольской жизни как вражеское войско нападало на него, и он пытался убежать от своей страшной памяти как от врага. В такие ночи он все время видел один и тот же сон.

В абсолютной тьме встречаются два воина в одинаковых тяжелых доспехах. На них были знаки различия шахиншахской гвардии Бессмертных. Разница была лишь в том, что у одного из них доспехи белого, а у другого черного цвета. На их лицах персидские боевые маски, на которых одинаковое бесстрастное выражение, словно это маска смерти. Они становятся друг напротив друга и начинают долгую, изнурительную битву. В их руках тяжелые щиты и парфянские булавы белого и черного цвета. Движения воинов зеркальны. Они одинаково размахивают булавами и наносят одинаковые удары. Точно так же они прикрывают свои тела щитами. Кажется, что это не битва и даже не танец, где заранее известны все движения, а это какой-то древний, священный ритуал. Внезапно воины бросали свое оружие и щиты и вступали врукопашную. Они не наносили друг другу ударов, а скорее боролись по правилам древней иранской борьбы, пытаясь повалить противника на землю. Их тяжелые, огромные тела сплетались в этой удушающей схватке. Вот один из воинов валит другого на землю, казалось борьба закончилась, но они продолжали бороться на земле. Они катаются по земле срывая друг с друга доспехи, и каждый из них словно поддаваясь, позволяет раздеть себя. Их мускулистые тела сплетаются еще сильнее. Становилось очевидным, что это не битва, не борьба, это страсть. Но и их тела такого же цвета, как и брошенные доспехи: белого и черного. Они сливаются воедино, и уже не разобрать где белое и черное. Где Свет и где Тьма? Нет ни того, ни другого. Нет больше ни Ахура-Мазды, ни Ахримана!

Мехрасп резко проснулся и вскочил на постели. Зенде лежала рядом с ним, и недовольно поморщилась во сне, почувствовав его движение. Но она не проснулась. Мехрасп смотрел на ее лицо, освещенное нежным, молочным светом Луны, на ее обнаженную маленькую грудь, на черные шелковистые волосы. Мехрасп нежно погладил ее грудь, Зенде продолжала спать.

Он смотрел в окно на воды Хазарского моря, такого непохожего, на то каким оно было на его родине. Лунная дорожка как лестница вела в царство снов. Ему показалось, что лунный свет медленно превращается в женский силуэт. Ползучий, вязкий страх заполз в душу Мехраспа, когда он увидел то знакомое лицо дьяволицы Дарьи. Она смотрела на него издалека, словно боясь приблизиться. Но даже на таком расстоянии он разглядел, что ее губы шевелятся и она что-то шепчет ему. Испугавшись за Зенде он перевел взгляд на нее. И тут на него опять со страшной силой нахлынули воспоминания. Сожженный дом, служба в войске шахиншаха, бесчисленные войны, победы и поражения, ранение, маг, оказавшийся отцом, побег из Ирана. Во всех этих картинах он никак не мог вспомнить тот единственный сон, который он видел один раз в жизни. Он смотрел на почти детское лицо Зенде и его как молния прошиб пот, когда он вспомнил чье это лицо.

На ложе любви, обнаженная и теплая лежала его мать – Фаранак.

Мехрасп открыл рот чтобы крикнуть от ужаса, но у него пропал голос. А вместо крика из его рта, словно червь выполз шрам, рубец его души. И пополз по его лицу, меняя тело рыбака на тело воина-дьявола.

Другие работы автора:
0
16:00
1105
15:10
Спасибо! Книга невероятно атмосферная и достойна наивысшей похвалы!
Благодарю. Спасибо за хороший отзыв.
Загрузка...
Владимир Чернявский