Святое место
Я стоял в толпе перед большим храмом, с высоты которого раздавался оглушающий колокольный звон, когда по рядам, как волна, пронесся тихий ропот. В нашей группке все оживились и начали шептаться, со встревоженным любопытством оглядываясь вокруг. Какой-то низенький мужчина с бегающими глазками, увидев, что я до сих пор ничего не знаю, радостно осклабился и совершенно бесцеремонно принялся горячо шептать мне на ухо:
– Говорят, вот-вот появится, – указывал мой осведомитель куда-то вдаль дороги, ведущей ко входу в монастырь, около которого быстро образовывалась гурьба всякого сброда, – уже двоих исцелил, одним прикосновением лечит! Из Рима, из Рима нам божьей помощью; не зря говорят: народ-богоносец!
– Простите, – в тон мужичку спросил я, – но кто же... он?
– Увидите, увидите, сам еще не знаю, но говорят, большой святости лик, – нетерпеливо ответил мне мужчина. – Большая удача нам, молитесь, – многозначительно прибавил он и растворился в толпе.
Атмосфера все накалялась. Постепенно люди заполнили весь внутренний двор монастыря, оставив узкий проход до трапезной, куда, по слухам, хотел первым делом направиться странник. Из разговоров вокруг я узнал, что неизвестный вот уже два года ходит по русским монастырям, но образ жизни ведет аскетичный, так что узнать о нем ничего точно решительно нельзя: одни утверждали, что это деревенский мужик с густой черной бородой и суровым взглядом, пронизывающим тебя насквозь; другие, их было меньше, отчаянно уверяли небольшую группку, собравшуюся возле них, что целитель – молодой монах, взявший на себя епитимью посетить все святые места во искупление тяжкого греха, лежавшего на нем, и на своем пути обнаруживший божий дар целителя.
– Говорю вам, – вопил самый неистовый из них, на вид больше напоминавший юродивого, – кайтесь, кайтесь, пока не поздно! Грядет он, вестник Страшного суда, антихрист! Спасение только здесь, в молитве и посту на земле нашей святой, которая все переживет и вознесется в рай! Кайтесь!
Вдруг всеобщий гул стих. Настала мертвенная, неестественная для этого места тишина, и у врат обители показалась процессия из трех человек: схимники в черном величественно шагали вперед, а центральный из них благоговейно нес на вытянутых руках подушечку из красного бархата, на которой покоилось почти неразличимое издалека существо.
Шествие двинулось вперед, и внезапно со всех сторон послышались вой и причитания. Рыдающие люди в исступлении бросались на колени перед священниками, торопливо крестясь, целовали край подушечки, пока их не отталкивали другие, и отходили в сторону, набожно шепча молитвы.
Я протолкнулся вперед, пытаясь разглядеть, что за существо несут монахи, по дороге больно с кем-то столкнувшись. Это оказался юркий мужичок, который еще недавно рассказывал мне о чудесах целителя. Он опять куда-то торопился, но, увидев меня, на мгновение снова припал к моему уху, с чувством горькой скорби шепнув: "Не выдержал дороги!"
Наконец тяжело продвигающаяся процессия приблизилась ко мне. Стоящие подле тихонько завыли, приготовившись падать под ноги, украдкой брезгливо поглядывая в мою сторону.
– За что нам наказание такой, отец ты наш! – вдруг раздался истошный крик под самым ухом, и безумец, как бы не видя, сильно оттолкнул меня, бросившись целовать подушечку.
Стараясь не падать под напором страждущих, я пригляделся к маленькому серому существу с редкими клоками шерсти: это была мертвая собачка. По всей видимости, она действительно погибла еще недавно; на ней висел большой золотой крест, пахло ладаном, и могло показаться, что она всего лишь спит, если бы не мертвенная бледность ее закрытых, измученных глаз и тощее тело, к которому отчаянно пытались прикоснуться, веря в исцеляющую силу сего божьего существа.
Ужаснувшись, я с отвращением попятился назад, и толпа быстро отодвинула меня к стене, хлынув за процессией к дверям трапезной, где возникла небольшая давка, впрочем, благополучно разрешившаяся. Темнота поглотила тройку, и дубовые двери затворили.
Толпа, ещё какое-то время тщетно пытавшаяся увидеть монахов через окна, вскоре затихла и начала расходиться. Кто-то хвастался, что содрал кусочек его шерсти и приложил к ноге, на которую с детства хромал.
“Да, святое всё-таки это место!” – довольно заключили позади меня.