Вера ребенка

— Сколько осталось?

Я вздрогнул от ее тихого голоса и резко вскинул голову. Когда успел уснуть?

— Минут пять.

Бутылка с раствором физиологии почти опустела. Я со сна немного хрипел, но жена этого не заметила. Она чуть приоткрыла глаза, когда мои губы коснулись бледного мокрого лба. За последние три часа она почти не изменилась, хотя кажется, мешки под глазами потемнели еще сильнее, а кожа стала бледнее. Или просто в комнате освещение такое… не знаю.

Я медленно встал со стула и потянулся до противного хруста в спине и локтях. После вчерашнего резкого повышения температуры тела крутило суставы. Но по сравнению с жутким желанием поспать это мелочи. Браслет на запястье показывал температуру тридцать пять и восемь. Остальные показатели держались на привычном уровне. Хочется верить, что я просто замерз. Но на всякий случай накину кофту.

Давно остывший кофе из старенького железного термоса немного взбодрил, причем скорее своим противным кислым вкусом. Не выдержав, я сплюнул в стоящее рядом с кроватью наполовину заполненное медицинским мусором ведро. Соня, не открывая глаз, чуть повернула голову в мою сторону. Я скорее догадался, чем услышал слабый стон. Она не любила проявления мужланских привычек. Помню, как от вида сморкающегося в пальцы алкаша на улице она, прикрыв рот рукой, еле сдержала рвотный позыв. Это ее привычное раздражение… надеюсь.

Скудный луч солнца пробился через тяжелые тучи и осветил зал. Покрытый пылью сервант стоял напротив кровати. Несколько книг из него в беспорядке валялись по грязному полу. Одна из них лежала раскрытой на сорок пятой странице возле телевизора. «Бешенство – острое вирусное заболевание…». Я с ненавистью пнул книгу куда-то под кресло. Хотя три дня назад трясущимися руками листал ее вдоль и поперек. Три дня… тело настоятельно требовало сна. Постоянный страх одно время держал в тонусе, но сейчас ему на смену пришли апатия и тоска.

Флакон физиологии опустел, и я осторожно вытащил систему из катетера. Соня наблюдала за мной воспаленными красными глазами. Некогда полные чувственные губы превратились в тонкую красную линию на заостренном лице.

— Я в туалет хочу, – прошептала она.

— Может, памперс?

— Нет, – твердо ответила она.

Я беззвучно вздохнул и достал зеленый тазик.

Три дня назад Соня перепуганная прибежала домой, обмотав шарфом прокушенную собакой кисть. Я перевязал руку и, посадив жену в машину, рванул к травмпункту. Настя, получив наказ никому не открывать дверь, осталась дома.

По дороге встречались разбитые машины, стоящие в беспорядке у тротуара. Несколько раз я резко нажимал на педаль тормоза, чтоб не сбить выходящих прямо на проезжую часть бездумно шатающихся людей. На мои разъяренные крики у них была довольно странная реакция. Кто-то просто не замечал меня, а некоторые с руганью бросались к машине. В городе зарождался хаос. Выбитые витрины, распахнутые настежь двери, валяющийся на дороге мусор и дерущиеся прямо на улице люди были только началом. Как я сразу это не понял?

В травмпункте царили бардак и тишина, на мои крики никто не отозвался. Я заглядывал в каждый распахнутый кабинет в поисках персонала. Двухэтажное разграбленное здание оказалось пустым. Прививки от бешенства нашлись в закрытом на магнитный ключ холодильнике. Связка ключей валялась на полу. Сделав Соне укол, я как смог обработал её раны и забинтовал руку.

Когда же я понял, что дела плохи? Когда у Сони поднялась температура до сорока? Нет, тогда я просто убедился в этом. А понял раньше, когда увидел возле травмпункта перевернутую коляску и валяющегося рядом мертвого растоптанного грудного ребенка. Да, вот тогда я и понял, что нам конец. Меньше чем за сутки город утонул в безумии.

Я медленно подошел к балконной двери и осторожно выглянул. Связанный по рукам и ногам сосед лежал на полу с кляпом во рту. Увидев меня, он яростно задергался, пытаясь освободиться от пут. Его воспаленные глаза с ненавистью буравили окно. Вздохнув, я открыл дверь и осторожно вышел к Вите. Его джинсы местами совсем истерлись от постоянных попыток освободиться. На клетчатой рубашке уже отсутствовали все пуговицы, а количество дыр только увеличилось.

— Привет, ты как?

Мой шепот пробудил в нем бурю нечленораздельных звуков. Перевернув его спиной вверх, я посмотрел данные биометрического браслета на запястье.

«t — 24,5С. АД — 45/20. ЧДД — 45 ЧЖС – 31.»

Я бессильно закрыл лицо руками. Ничего не изменилось. Неизвестный вирус привел тело в нужное ему состояние и продолжал его так поддерживать даже несмотря на отсутствие пищи и воды. Что же будет дальше?

Я на всякий случай проверил нейлоновые веревки на Вите и зашел обратно в осточертевшую квартиру. В нос сразу ударил смрад, источаемый немытым телом жены. Она опять забылась беспокойным сном.

Развернув пленку ПК, я первым делом проверил камеру в подъезде. Юля, одетая в пушистый розовый халат, все так же сидела в своей крови возле нашей двери и бестолково смотрела в окно. Она уже не пыталась прорваться внутрь. Хрупкие кулачки, которые почти шесть часов колотили дверь, кровавыми тряпками лежали на полу. Я открыл папку с заметками и быстро набрал текущие биометрические данные Вити. За трое суток ситуация не изменилась. График кривой, так же, как и у Сони, не менялся. Может все же дать ему воды? Хотя в сводке новостей, перед тем как отключилось электричество, говорилось, что пока не придумали лекарство от вируса. Тогда какой смысл давать ему пить? Легче Вите не станет. Или станет? Я с тоской посмотрел на стоящие в коридоре баллоны с водой. Осталось всего четыре пятилитровых и два десятилитровых у Насти. Плеснув немного из баллона в ковш, я пошел на балкон.

Соню опять начало мелко трясти. Ее измученное болью лицо перекосилось превратившись в дьявольский оскал. Я вскочил с кресла, открыл ампулу «Сибазона» и быстро набрал желто-прозрачную жидкость в шприц. Попасть иглой в катетер на руке оказалось непросто. Соню так трясло, что мне пришлось придавить ее руку ногой.

Постепенно жена успокоилась. Я сел на кровать и аккуратно положил ее голову себе на колени. Слез уже не было, просто пустота внутри, если бы не шестилетняя дочь, я опустил бы руки и перестал бороться. Сейчас Настя по моей просьбе заперлась в своей комнате. Я оставил там еду с водой на трое суток и сказал не открывать дверь. Девочка не спорила, она видела, как сначала тихий сосед зашел попросить еды, а потом, увидев запас быстрорастворимых субпродуктов, с руганью набросился на меня. Его мирное, всегда спокойное лицо мгновенно исказилось в приступе ярости. Витя стремился укусить и расцарапать. Он успел впиться зубами в плечо, пока я не стукнул его стоящей в коридоре полной мелочи копилкой по голове. Настя пряталась за дверью, испуганно прижав к груди любимого красного дракошу, и большими глазами наблюдала за безумной дракой. Я связал соседа, сунул кляп в рот и оттащил его на балкон. А потом у двери появилась его жена – Юля. Она яростно кричала, требуя отпустить Витю. Если бы я открыл дверь, в попытке вытолкнуть ее мужа, женщина набросилась бы на меня.

Я аккуратно стянул рубашку и отклеил бактерицидный гель с плеча. Вокруг укуса уже появилась желто-зеленая каёмка — воспаление. Сколько мне осталось? Так, от момента, когда жену покусали, до первых признаков заражения прошло чуть меньше суток. Значит, у меня в запасе около пяти часов.

Скорее всего, от противовирусных препаратов толку мало, но что мне еще остается делать? Я вколол себе и Соне двойную дозу «Цикатола» и снова развернул пленку ПК. Заметки и наблюдения не давали ответов и решений, но все же стоило накапливать материал.

Получается, вирус достаточно вирулентен, так как у многих зараженных я не видел укусов. То есть, он свободно проникает через легкие или кожу. Инкубационный период около пятнадцати часов, в зависимости от состояния организма, хотя укушенные заболевают часов через двенадцать.

Я опять встряхнулся, аккуратно положил голову Сони на подушку и встал. Кофе почти закончилось, так что придется включать горелку и тратить драгоценное топливо. Залпом выпив остатки кисло-горькой дряни, сел в кресло и окунулся в размышления.

Вирус видоизменяет ткани, и продукты метаболизма влияют на центральную нервную систему. Или сам вирус влияет? Ладно, оставлю вопрос открытым, пока это не принципиально. Просто в какой-то момент человек теряет контроль и стремится убивать и разрушать. Потом в организме наступает упадок сил и снижение гемодинамики. Вирус подстраивает организм под себя. Хотя в любой момент может его вновь активировать.

Я сильно потер виски и тряхнул головой. Моих познаний терапевта катастрофически не хватало. Что же делать?

— Пап.

Шепот Насти вывел меня из раздумий.

— Что? – не вставая с кресла, спросил я.

— А мама станет зомби?

Я посмотрел на запертую дверь. Ох, дочка-дочка…

— Нет, просто она заболела. Зомби – это сказки.

— Но она же умрет?

— Нет.

В моем голосе просквозил металл.

— А ты умрешь?

— Настя, не смей так говорить! – зашипел я.

— Почему?

Я со злостью вскочил с кресла и быстро подошел к двери. Ну, сейчас я тебе устрою паршивка! Как ты смеешь…

Я удивленно посмотрел на свой занесенный кулак. Еще бы мгновение, и… меня прошиб холодный пот.

Я медленно опустился на пол у двери и беззвучно зарыдал. Как это остановить? Как спасти жену и ребенка?

— Пап, мне страшно, – прошептала Настя.

Дочка открыла дверь и нерешительно остановилась передо мной. Русые волосы свободно лежали на плечах, усталое лицо осунулось, и Настя стала выглядеть гораздо старше. Одетая на ней зеленая футболка с нарисованной смешной пчелкой заставила меня улыбнуться. Довершила нехитрый наряд потёртые джинсы.

— Ты зачем вышла? – строго спросил я.

— Мне страшно.

— Ладно, иди сюда.

Дочка обняла меня и крепко прижалась. Если вирус настолько вирулентен, то жалкая дверь для него не преграда.

Мы сидели за столом и пили чай. Я задумчиво наблюдал за дочкой. Девочка в отличие от меня нормально поспала и чувствовала себя лучше. Мне бы так.

— Нам надо уходить.

Настя вздрогнула и удивлённо посмотрела на меня большими зелеными глазами.

— А как же мама? – спросила она.

— Я… я не знаю.

— Это же мама! – воскликнула дочка.

— Тише! – зашипел я. — Хочешь, чтоб сюда полгорода прибежало?

За прошедшие дни зараженные установили свой порядок, и уже не могло идти речи о простом набеге на продуктовый магазин. Они каким-то образом чуяли тех, кто еще не инфицирован и набрасывались, словно муравьи на добычу. Я из окна видел, как толпа растерзала убегавшего парня, он успел убить человек пять из своего пистолета. Его полные ужаса вопли потонули в яростных криках инфицированных. Разномастная стая в едином порыве уничтожила человека. Когда они разбрелись по округе, на месте бойни осталось небольшое кровавое пятно и обрывки одежды.

Я замер, не донеся кружку до рта. Шальная мысль попыталась ускользнуть от меня, но я схватил плутовку за хвост. Витя. Сосед сначала был нормальным. То есть он, скорее всего уже инфицировался, но вирус не мог контролировать его полностью. Значит, вирусу нужен был катализатор. Ярость – вот катализатор. Норадреналин вырабатывается надпочечниками, и вирус полностью начинает контролировать своего носителя. Это как раз и объясняет состояние жены. Она страдала почками, и поэтому вирусу было сложнее завладеть ею. А я еще и капельницы ставил, регулярно вымывая организм.

— Маму мы заберем с собой, – сказал я.

— Но она же…

— Она еще не стала… зомби – последнее слово я выдавил с трудом. – И мы найдем лекарство.

Слабая улыбка надежды озарила лицо Насти. Я встал из-за стола и пошел в комнату. Предстояло еще собрать вещи в дорогу набрать зарядов для парализатора, решить, что делать с Витей и его женой под дверью…

Посреди комнаты, чуть шатаясь, стояла Соня в ночной сорочке. Когда на увидела меня, ее воспаленные глаза зловеще сузились, превратившись в две красные полоски на бледном искаженном яростью лице.

Я замер в дверях и осторожно поднял руки перед собой.

— Соня, ты как?

Она вздрогнула от моего голоса и резко дернула головой, словно отгоняла назойливую муху.

Настя осторожно выглянула из коридора. Жена отстраненно посмотрела на дочь.

— Тебе кто разрешал выходить из комнаты? – спросила она. Голос вибрировал на грани истерики.

— Соня, я понял, как не превратиться в одного из них, – прошептал я. – Нельзя злиться. Слышишь, только не злись, пожалуйста. Сейчас я запру Настю в комнате, вот, смотри.

Я взял дрожащей рукой ладошку дочки и стал медленно отходить назад.

— А ты мне не указывай! – взвизгнула она. – Ты что, не мог нормально запретить ей выходить? Да что же ты за мужик такой? Тряпка!

Соня сорвалась на крик. Вдруг ее тело мелко задрожало и резко дернулось. Соня хищно оскалилась и бросилась на меня.

— Нет! Соня, нет! Прекрати! – закричал я, уворачиваясь от ее растопыренных пальцев.

Жена, ничего не слыша, пыталась меня укусить. Я поймал ее запястье и заломил руку назад. Локтем другой руки она попыталась ударить меня в лицо. Не удержавшись на ногах, мы вместе повалились на пол. В голове все вспыхнуло от удара затылком. Соня мгновенно перевернулась и оказалась сверху. Раньше ее гибкости я только радовался…

Вдруг жена дернулась, глаза закатились и она, обмякнув, просто повалилась на меня. Я аккуратно отпихнул Соню в сторону и медленно сел. Рядом стояла Настя с тяжелым железным термосом в руках, в ее глазах блестели слезы.

Я не знаю, есть ли у нас шанс победить этот вирус. Откуда он взялся, уже не имело значения. Для меня стало важным то, что я понял, как с ним бороться. А если обнаружена профилактика, то есть надежда найти и само лечение. Я на секунду бросил взгляд на сидящую рядом дочку. Настя с серьезным видом просматривала что-то на пленке ПК.

— Что интересного? — спросил я.

Мультики? Игры?

— Странно, у дяди Вити, меняются все цифры, кроме самой первой. Она всегда одна и та же, — не отрывая взгляда от пленки, произнесла дочка.

Да уж, вот тебе и игры с мультиками.

— Я тоже это заметил.

— Пап, это важно?

— Думаю, да.

Настя быстро поняла, что пора детства закончилась. В мире, где нам предстоит выживать, важно лишь само выживание. Я до боли в скулах стиснул челюсти.

— Дай я посмотрю укус, – складывая пленку в бардачок, сказала она.

Я позволил маленьким ручкам проворно расстегнуть пуговицы рубашки и чуть приспустить рукав с правого плеча. Дочка отклеила гель и внимательно осмотрела укус. Желто-зеленое воспаление почти исчезло — я шел на поправку. У Насти так вообще температура подскочила только вчера и то всего на три часа. Оставалось еще масса вопросов, на которые предстояло найти ответы. Интересно, а есть ли у нас иммунитет, после перенесенной болезни? Может ли наша кровь быть ключом к спасению?

Настя ловко набрызгала медицинский гель на укус. У нас осталось всего два баллончика, надо будет заехать где-нибудь в аптеку, еще набрать.

Большую часть геля мы истратили на брыкающегося Витю, на Соню и Юлю ушло поменьше. Через сорок восемь часов гель растает, освободив запястья и щиколотки, и они будут свободны.

Я опять вспомнил наш утренний разговор.

— Она будет все время пытаться освободиться и покусать нас.

— Я поняла.

— Мы не можем взять ее с собой.

— Я поняла.

— Настя…

— Папа, но мы же вернемся, когда найдем лекарство?

— Конечно.

Большие зеленые глаза плавали в озерах слез.

Я встрепенулся и резко крутанул руль вправо потом влево. Старенькая черная Mazda Y8 по крутой дуге объехала стоящего на трассе инфицированного. Бледный мужчина в синей куртке и джинсах равнодушно проводил нас взглядом.

— Пап, а с мамой точно ничего не случится? – глядя назад, спросила дочка.

Если бы я знал ответ. Пустынная трасса уводила нас все дальше на юго-запад от нашего города, от нашего дома.

— Нет, конечно, она же будет среди своих.

Я старался не думать о том, что она будет есть.

Правильно ли я поступил, оставив ее в Питере? Знать бы наперед…

— Пап, а ты уверен, что в Венеции мы найдем лекарство?

Я ни в чем не мог быть уверен, просто центр по изучению вируса был там. По крайней мере, так говори в блоке новостей.

— Будем надеяться.

Когда мы выходили из нашей квартиры, Настя остановилась и приклеила на входную дверь альбомный листок. Я, поправляя тяжелые баулы с вещами, быстро пробежался глазами по короткому тексту.

«Мамочка, будь дома, мы с папой скоро приедем. Мы тебя любим. Настя и Папа».

Настанет ли день, когда Соня сможет прочесть эту записку? Вернемся ли мы домой?

У меня нет уверенности в этом, а надежда так слаба, что я даже не чувствую ее тепла. Так что же осталось? Осталась вера. Вера шестилетнего ребенка, которого лишили детства, у которого отобрали дом и маму. Ради этого стоит бороться и искать лекарство.

Пустынная дорога уводила нас все дальше от дома.