Дора, Дора, помидора...

Я брала из маминых рук десять копеек и бежала со всех ног к малосемейке.

- Только непременно купи у тети Доры! - кричала мне вслед мама.

Не знаю, были ли еще в каких городах Советского Союза дома-малосемейки. В Баку были. Практически в каждом районе, практически в каждом дворе. Это не общежитие, не коммуналка. Общим у людей был только длинный коридор-балкон. На этот балкон выходили двери всех квартир. Квартиры однокомнатные, супер малогабаритные, но со своей кухней и туалетом. И закутком, который назывался ванной комнатой. Кухни были гораздо меньше, чем в хрущевках.

И у нас во дворе была такая малосемейка. И жила в этом доме на первом этаже баба Дора. Я даже не знаю, сколько ей тогда было лет. Возможно, что она была совсем не старой женщиной, но все дети называли ее “бабой”, а взрослые - “тетей”.

И зимой и летом, а Баку это южный город, баба Дора ходила повязанная платком. Были в те годы в ходу такие платки - теплые, шерстяные, коричневого цветы, с орнаментом из более светлого коричневого оттенка и бахромой. Платок баба Дора повязывала на деревенский манер - углы платка обмотаны вокруг шеи и узел под затылком. И еще она всегда была в теплой кофте. Такое ощущение, что баба Дора мерзла даже в самый солнечный день.

Мы, дворовая ребятня, за глаза называли ее Бабой Ягой. И очень ее боялись. Но она продавала семечки. Поэтому, преодолевая страх, нам приходилось стучать в ее дверь. Ходили к ней за семечками парами или гурьбой. Поодиночке - никогда.

У нас во дворе еще несколько человек продавало семечки, но моя мама всегда настаивала на том, что покупать надо у бабы Доры. Не знаю почему. Я так и не спросила маму об этом. Мама не была дружна с этой соседкой. С ней, в принципе, не общался никто. Или, правильнее сказать, она не общалась ни с кем. Она даже на приветствия не отвечала. Опускала голову и проходила мимо. Возможно, мама жалела эту очень одинокую женщину.

Дети из уст в уста, как дворовое творчество, рассказывали друг другу страшные истории про бабу Дору. И детей она крала и продавала, и пистолет у нее был. А ночью, конечно же, она превращалась в ведьму и летала на метле.

Иногда мы собирались большой группой, вставали под дверью бабы Доры и кричали: “Дора, Дора, помидора! Мы в саду поймали вора!” И кто-то из мальчишек бил ногой в дверь. И - врассыпную. И никому из нас в голову не приходило, что можно было не убегать. Можно было продолжать выкрикивать оскорбления. Баба Дора никогда не реагировала на наши издевательства. Не открывала дверь, не кричала, не поливала нас водой, как делали многие другие соседи. Она хранила молчание.

Я не могу объяснить, почему я принимала участие во всех этих выходках против бабы Доры. Я всегда было очень мирным ребенком. И сейчас ни над кем не смеюсь, не вышучиваю. Но… Но детский коллектив, наверное, такая особая организация. Особый организм, не ведающий, что творит.

Жизнь в южных городах - это жизнь у всех на виду. Особенно в летнее время. Кондиционеров в те годы не было и соседи большую часть дня проводили на улице в тени деревьев. Все всё друг о друге знали. О тете Доре знали только то, что она сидела. И все. Я, как и все остальные дети, конечно же, предполагала, что она сидела в тюрьме за убийство. Видимо это предполагаемое знание и давало нам повод рассказывать небылицы о пистолете и украденных детях.

Я ни разу не встречала бабу Дору в магазине. Ни разу не видела ее ни в каком другом общественном месте. Я не знаю чем она питалась. Как и где покупала продукты.

Баба Дора открывала свою дверь только в том случае, если приходили купить семечки. Она молча брала деньги и уходила в комнату. Мы оставалась на пороге и не испытывали ни малейшего желания пройти вслед за соседкой в ее квартиру. Семечки баба Дора выносила в кульке, который мастерила из книжных листов. Только из книжных! У нее никогда не было кулечков из газеты. Скорее всего газеты она и не выписывала. Несколько раз я расправляла книжную страницу, чтобы прочитать. Читать я любила с самого детства. Но тексты на мой взгляд были неинтересные и какие-то непонятные. И только спустя годы я поняла, что она вырывает листы из книг по истории КПСС, из многотомников Ленина и Маркса. Было ли это в те годы подвигом? Или протестом? Или глупостью?..

Как-то раз, когда мне уже было десять или одиннадцать лет, одна из дворовых подружек сказала, что не покупает семечки у бабы Доры потому, что та недосыпает семечек в стакан. Я в этот момент стояла с кулечком семечек, только что купленных у бабы Доры. Не знаю, что мною двигало, но я побежала домой, взяла с полки граненый стакан (именно этот стакан являлся мерилом порции семечек на десять копеек) и пересыпала в него семечки из кулька. Семечек оказалось гораздо больше. Я стояла, потрясенно смотрела на эту горку “лишних” семечек и плакала. Тогда я совсем не понимала, что меня заставило плакать. Но я и сейчас с трудом переношу стыд незаслуженного недоверия кому-то...

Я не знаю дальнейшей судьбы бабы Доры. Ничего о ней не знаю. Как-то она выпала из моей жизни. Я повзрослела, перестала покупать семечки. Всем двором мы ее не хоронили…

Уже во взрослой жизни я встречалась с людьми, которые прошли сталинские лагеря. Отсидели свои десять, пятнадцать, двадцать лет ни за что… Они рассказывали, что самым большим счастьем для них после отсидки было одиночество. Отгороженность от мира. Большим счастьем было сознавать, что они в своей комнате могут остаться один на один с собой. Могут не жить на виду у всего барака. И могут вволю есть вареную картошку с крупной солью...

Мне уже за пятьдесят. Возможно, что я теперешняя, гораздо старше бабы Доры моего детства. Во всяком случае “бабой” меня еще не называют. И вот я мысленно стучу в дверь ее малогабаритной квартиры, протягиваю десять копеек, беру семечки, упакованные в кулек из страницы, вырванной из “Капитала” Маркса и мысленно прошу извинения. За что? Не знаю...