Не будите спящих

Спасибо Владиславу Бригнисвену за то, что помог поднять из архива старый полузабытый рассказ и вдохнуть в него новую жизнь. Помог в технических вопросах. Без него, возможно, это произведение никогда бы не увидело свет. 

Допускали ли вы мысль, что так называемый продукт работы головного мозга, именуемый снами, есть нечто большее, нежели искаженная подсознанием обработка дневных событий, дум, тревог? Нет? А напрасно. Сны — это другая реальность. Мы создаем ее, она создает нас — все просто и сложно одновременно. Недаром они могут так много рассказать о том, что происходило, происходит и даже произойдет с нами. Что случится, если мы не внемлем предупреждению... Нужно только научиться читать их образы, понимать на уровне интуиции. И выбросьте дурацкий сонник — он только уведет от истины, ведь у снов нет, и не может быть стандартного толкования. Осознав и научившись видеть, вы получите огромную власть — прежде всего над своей жизнью.

Однако считаю своим долгом предупредить: порой нам свыше дается великая сила, используя которую неумело и бесконтрольно, можно натворить дел, о которых успеешь пожалеть.

В тот памятный, пасмурный вечер, свелменя случай в метро с бывшим одноклассником и соседом по парте. Занудой в школе Гришка слыл страшным, зато у него завсегда можно было списать контрольную по математике, химии, физике и прочим точным наукам. Признаюсь честно: я не узнал его сразу. Ну, шагает рядом каланча под два метра ростом в потертой джинсовой куртенке и штанах, мало что ли акселератов в Питере?!

А вот Григорий меня признал. Нагнав, хлопнул приятельски по плечу:

— Влад, сколько лет!

Я улыбнулся, отыскивая в закоулках памяти имя, принадлежащее рыжему, веснушчатому верзиле:

— Гриша?! Векшин. Ты что ли?

— А-то.

— Надо же… Изменился – не узнать, — соврал, конечно. Просто, неудобно получается, десять лет пользовался человеческой добротой, а встретились и не узнал. — Где ты сейчас, чем занимаешься?

— В метро, — усмехнулся он не весело, на лицо легла тень, печать усталости и следствия не решенных проблем. — А если серьезно – учусь. В ИМЧ и заочно в инсти­туте Электрофизики и энергетики.

— Где, где? – переспрашиваю. — ИМЧ?

Гришка оживился, чувствуется, в излюбленную его тему угодил.

— Институт мозга человека, — расшифровал он. — Слушай, такие горизонты отк­рываются для научных изысканий, ты не представляешь. Только вот времени свободного почти нет, так что из берлоги своей редко вылезаю. А ты, я слышал, с работы вылетел?!

Что тут скажешь, оперативно работает разведка.

— Ничего, другую найду — дело не хитрое, — угрюмо ответил я.

— Начальство надо уважать, — попенял приятель. Оставалось только диву даваться, откуда ему известны нюансы, в которые посвящен лишь очень узкий круг людей.

— Не знаю, как ты, а я вижу разницу между уважением и лизанием задов.

— Ты утрируешь.

Подошла электричка и мы, повинуясь всеобщему людскому потоку, втис­нулись в душный вагон. Народу понабилось... Нас прижали друг к другу, под лопатку впился чей-то острый локоть, в нос ударил нестерпимо резкий, приторный запах духов, вызвав непреодолимое желание чихнуть и утереться уголком серой пушистой шали, покоящейся на плече. Я не видел Гришкиного лица, лишь затылок и оттопыренное ухо, но по тому, как он напрягал и расслаблял кисть, вцепившуюся пальцами в поручень, я мог судить о его нетерпении, а может сомнениях. Но не пытался как-то повлиять, все еще помня ему призыв пресмыкаться перед тупым боровом.

Через пару остановок народ схлынул. Именно тогда, в тишине опустевшего вагона, Григорий, наконец, решился:

— Влад. У меня к тебе предложение есть.

— Мм? — с любопытством посмотрел я на книжного червя.

— Как ты смотришь на перспективу послужить на благо науки?

Здрасьте, приехали.

— Это как? Передать свой мозг в ИМЧ? – усмехнулся я.

Гришка обиженно потупил взгляд:

— Ты зря язвишь, я ведь на полном серьезе. Видишь ли, какое дело… Я не шутил про открытия — изобрел аппарат, а добровольца, чтобы проверить машину в действии, не найду.

— Да ну? — откровенно рассмеялся я. — Подопытные свинки перевелись?

— Смешно.

Вижу, расстроился приятель. Задумался. Руки в карманы запихнул, того и гляди прорвет подкладку насквозь длинными узловатыми пальцами. Светлые брови, имеющие обыкновение взлетать от удивления, сошлись у переносицы, бледные губы вытянулись в линию. Обидел.

Я примирительно толкнул его в бок.

— Ладно, не дуйся – армейский юмор. Ты вот что, помести объявление в газете, а лучше в сети выложи, авось и откликнуться смельчаки.

Гришка грустно покачал головой:

— Думаешь, самый умный? Я рассматривал такой вариант, но отклонил. Ведь узнает кто, аппарат отберут, а мне статью впаяют, за несанкционированные опыты над людьми. «Заявите. Заявите, а то мы сами заявим" — цитировал он Бушу из небезызвестной комедии Гайдая. — По своим надо искать. Вот хотел тебя приобщить… — оставил Гришка ненавязчивые намеки.

И закралось мне тут сомнение, что встреча наша была не так уж случайна. С другой стороны, все верно и логично. Когда-то я использовал Гришку, теперь он хотел поступить так же со мной. И в том не было ничего дурного, поскольку, так устроен наш мир, где даже самые бескорыстные поступки совершаются, в первую очередь, для себя.

— А что хоть за чудо-машина такая? – спросил я, вовсе не желая давать ложных надежд, а просто из любопытства.

— «Сноходец», — Григорий буквально засветился, как новенький самовар. – С его помощью можно проникнуть во сны человека и менять их. В перспективе, даже корректировать его поведение, пристрастия, отучить от вредной привычки или, наоборот, что-то привить. Возможно, обучать… во сне.

Оо, куда изобретателя понесло-то…

— А потом продать аппарат военным? Они бы нашли, куда его применить.

Гришка насупился, проигнорировав вопрос, а может, сочтя его риторическим.

— Ну что, согласен?

— Ох, не знаю, — протянул я. – А вдруг после твоих экспериментов я слечу с катушек, или того хуже, превращусь в слюнявого идиота? Оно мне надо?

— Какой риск, Влад,— увещевал друг детства, — самое страшное, что грозит Сноходцу — приснится кошмар. Так ты у нас не робкого десятка, в армии небось, не того еще насмотрелся, а, Влад?!

И настала моя очередь нахмуриться. Случайно ли изобретатель попал по больному месту, или удар был целенаправленный, но он достиг цели.

— Армию не трогай.

Взгляд собеседника скользнул прочь:

— Прости.

И снова это не приятное чувство, будто копались в моем белье…

— Так как?

— Не знаю... — вновь протянул я. — Надо подумать. Согласись – есть над чем.

В ответ сдержанный кивок:

— Лады. Запиши телефон, позвонишь, когда надумаешь.

Заметьте, не «если», а «когда» — не наоборот.

— Да ну, к черту! – отмахивается Сашка, выкидывая с обрыва еще тлеющий окурок. — Эх, хорошо полетел... Оно, может, и выгодно, но после дембеля ноги моей не будет в этих проклятых горах!

— Куда подашься? – вяло интересуюсь я, вороша палкой крохотный костерок, горящий почти прозрачным пламенем в лучах миновавшего зенит солнца.

Сашка ерошит ладонью свои белобрысые волосы, я машинально копирую жест, ощущая смутное беспокойство – что-то неосознанное, но раздражающее, словно песок в ботинке.

— Известно куда: домой, в Калугу. Меня невеста ждет...

Глядя на его силуэт на краю обрыва, я слышу еле различимый плеск реки внизу – так отдаленно, что это кажется галлюцинацией, пытаюсь вспомнить нечто важное. Что-то я должен сказать...

Пуля разрезает прозрачный кавказский воздух и ударяет Сашку в плечо... Я вижу это словно кадры замедленной съемки – вот он раскачивается на краю, пытается удержать равновесие, вскидывает здоровую руку, каменное крошево подается под тяжелыми ботинками...

Я скидываю с себя оцепенение, бросаюсь к нему, воздух сопротивляется, становясь вдруг вязким, как жвачка... Движения преступно медленные... На мгновение мне кажется, что я успею его удержать, но пальцы скользят по Сашкиной камуфляжной куртке, и он срывается, так и не проронив ни звука. А я тянусь ему вслед, забыв про снайпера, и кричу, кричу, пока в непредставимой дали не раздается оглушительный, а на самом деле едва слышный, удар тела о камни...

И просыпаюсь.

Может, я кричал и в реальности, но сейчас в комнате остался лишь шум дождя да мерное тиканье старых настенных часов, угадывающихся где-то в темноте...

Фонарь за окном, едва пробивающийся сквозь дождь и ветви деревьев, кидает на пол и край кровати неровные полосы холодного света... Они выхватывают из мрака бессмысленные узоры старого ковра, сползшую простыню и ноги в тяжелых ботинках, покрытых капельками воды – наверное, их обладатель добирался под дождем...

Я поднимаю взгляд и без удивления узнаю знакомый силуэт.

— Привет, — говорю я и не могу не спросить: — Ты жив?

— Как же иначе, — хрипло отзывается Сашка. — Я же здесь.

— Да, глупый вопрос, пожалуй, — усмехаюсь, но смех повисает в воздухе совсем неуместно.

Мы молчим. Наверное, я должен что-то спросить – столько лет не виделись.

— Твоя невеста тебя дождалась?

Лучше-то вопроса не нашлось, что вы...

— Нет, — холодно ответил Сашка, не выходя на свет. С его одежды течет вода. — Мне пришлось задержаться на Кавказе несколько дольше, чем рассчитывал.

— Как рука? Ты знаешь, я пристрелил того урода, который ранил тебя...

Боже, что я несу!

— Скажи, Влад, какая мне теперь разница? – он тяжело опускается на край кровати, мне в нос ударяет резковатый запах застоявшейся воды, и в неверном свете фонаря я вижу его распухшее лицо, синие губы, запекшуюся кровь в выцветших, безжизненных, как проволока, волосах... Один его глаз с тоской созерцает меня, второй, весь в прожилках крови, уставился в стену...

— Я не успел, да?

— Не успел, — подтверждает Сашка, пытаясь покачать головой — она ходит, словно на шарнире, с волос летят затхлые брызги. — Там, внизу было так холодно...

— Зачем же ты встал на самый край? – страдая, спрашиваю я.

— Там был... такой простор. Мне такого больше не увидеть – немногое видно из-под земли...

— Сашка... Прости...

— Тебя никто не ждал, ты никому не был нужен, почему ты выжил?! Почему ты, а не я?! И все, что ты можешь сказать, это свое дурацкое «Прости»?! – его голос, клокочущий водами горной реки, срывается на что-то невнятное, ледяные, как сама смерть, пальцы впиваются мне в горло. Я задыхаюсь от страха и холода, который растекается по телу. Мир звенит, теряет цвета, распадается...

И я сел на кровати, просыпаясь, на это раз по-настоящему.

В окно били утренние лучи, постель была скомкана, одеяло сползло на пол. Я дышал, словно загнанный зверь, сердце едва не выпрыгивало из груди. Это был сон, сон, просто сон – слышал меня? Все хорошо, никто за тобой не придет, придурок, – хватит трястись и вглядываться в тени по углам!

Нет, к черту такие ночки! Все, мертвый армейский друг, теперь я найду на тебя управу...

Я встал с поля боя, с вечера бывшего постелью, и направился к стоящей в коридоре сумке, чтобы спустя полминуты набирать номер Векшина.

Должно быть, из окружения Григория Данилыча Векшина так и не сыскалось глупцов, подобно мне решившихся на участие в эксперименте, так как он ухватился за звонок, как торгаш за выгодного клиента. Обещая не только избавить от кошмаров, но и наладить мою жизнь. От последнего, помня о разнице во взглядах, отказался, махнув не глядя на бесплатную кормежку.

Мы выбрали время, когда предки Григория укатили в Турцию, отмечать второй медовый месяц, и я переехал к нему, побросав в сумку самое необходимое.

— Ты мне расскажешь свой сон? — спросил Векшин, угощая отцовским кофе, который тот привез из самой Бразилии.

— Это необходимо? — напрягся я. Не хотелось лишний раз воскрешать то, что отчаянно и безуспешно пытаешься забыть.

Гришка пожал плечами:

— Поглядим. Как я уже говорил, аппарат не испытан. Вот проведем эксперимент, выявим его возможности и потенциал, узнаем о снах поближе… Тогда можно будет судить.

— Понятно, — пальцы стиснули крепче чашку, в надежде изгнать холод, медленно завладевавший телом. – Ну, вот тогда и расскажу.

— Лады.

А пока, я буду видеть чужие сны, где Саша меня не достанет. Ведь не достанет? Так хотелось выспаться…

— Ну что, покажи, что ли, свое чудо техники.

Стряхнул я с плеч депрессию, даже сумев вполне весело и беззаботно улыбнуться. В конце концов, для меня жизнь продолжалась. И с этим, надо было как-то жить. Затушив сигарету о дно хрустальной розетки, которую предоставил мне на замену пепельницы изобретатель, я поднялся, еще раз подчеркивая, что тема о моих проблемах временно прикрыта и пора переходить к делу.

В комнате Векшина царил, мягко выражаясь, художественный беспорядок. Аппарат стоял в головах заваленной книгами кровати. Впрочем, «аппарат» это было громко сказано – груда железа сомнительного происхождения.

— Под ноги смотри.

Очень своевременно предупредил Григорий. По полу тянулись провода, о которые я едва не споткнулся.

— Ну. Расскажешь про него немного? Я ведь отдаю в его власть очень ценную вещь.

Тот кивнул и выдал:

— Главная деталь Сноходца, несомненно, энцефалограф. Он регистрирует мозговую биоэлектрическую активность, позволяя осуществить качественный и количественный анализ реакций головного мозга на основе его электрических импульсов. А, благодаря моим усовершенствованиям, способен еще и менять рисунок мозговых волн, что позволяет регулировать состояние добровольца во сне и, если что, разбудить.

Я уже хотел было попенять, чтобы выражался человеческим языком, но окончание фразы моментально переключило внимание на принципиально иные вещи. Я напрягся, уточняя:

— Если что? — вроде как, мне была гарантирована безопасность…

— Ну, мало ли, сны, знаешь ли, разные бывают.

— Угу.

Мне ли об этом не знать.

— А монитор для чего, будет показывать, что я вижу?

— Нет, биотоки: твои и носителя, то бишь, со случайно зафиксированными биотоками другого спящего. Я синхронизирую их, и ты сможешь не только увидеть его сон, но и принять в нем участие. Но мысль интересная. Может, однажды, он станет способен и на такое.

— Понятно. Гриш, а…

Векшин вскинул руку, обрывая фразу:

— Влад, давай, ты будешь звать меня Крыс, ладно. Терпеть не могу свое имя. Григорий… — передразнил он бабушку, что в нашем общем прошлом каждый божий день встречала его из школы.

— Крыс? – я подавил улыбку. – Забавная кликуха. За что прозвали?

— Не кликуха, а ник, — поправил Гришка, надувшись. – Потому что везде пролезу и отовсюду выкручусь.

— Понятно. Нет проблем, Крыс.

— Ну, раз нет, приступим?

Я кивнул, видел ведь, что изобретателю уже неймется проверить чудо-машину в действии. Чтобы узнать: гений он непризнанный или идиот, угробивший несколько лет жизни на бесполезную рухлядь. Да и смысл тянуть, в самом деле? Раньше сядешь – раньше выйдешь. А время было позднее, с «клиентом» проблем не возникнет.

— Раздевайся и ложись на кровать, — велел Крыс, не оставляя подопытному времени передумать.

— Догола?

— Чего? — не понял Гришка.

— Раздеваться догола?

— Аа… Зачем же, до трусов, — зарделся он, отводя взгляд от моего обнажающегося торса и бросаясь разбирать завал.

— Это так обязательно?!

— Ну, как бы тебе объяснить... Мы ведь не знаем, насколько мощна модель, а спектр раздражителей, воздействующих на человека – велик. Боюсь, не потянет. Поэтому мы постараемся по возможности сократить их количество до минимума. Я отключил телефон, остановил часы, закрыл форточку… А вдруг одежда щекотать будет или, скажем, пряжка на живот давить? Да, — спохватился он, — не забудь в сортир зайти, как-никак полтора часа раздетым лежать.

— Как скажите, доктор, — молвил я, впрочем, без особого энтузиазма.

Разделся, повесил одежду на спинку высокого стула и вытянулся на прохладной льняной простынке, разглядывая белый потолок, совсем как в госпитале или… в морге. Глазом моргнуть не успел, а Гришка тут как тут, нахлобучил мне на голову сетку, под которую крепились электроды энцефалографа, присоски к вискам прилепил…

— Не дергайся, — ворчал он, на каждое телодвижение подопытного, реагирующего то на щекотку, то на холод нетерпеливых пальцев, действовавших так уверенно, что почему-то на периферии сознания начинали копошиться страх и паранойя.

Наконец, Векшин велел закрыть глаза, опустив на веки металлические кругляши, обозванные им электродами, как покойнику, ей-богу, и проинструктировал:

— Доберешься до места, наблюдай, анализируй, делай выводы, но, чтобы ни случилось, не задерживай взгляд долго на одном предмете. В противном случае, — опередил он мой вопрос, — сон оборвется, и эксперимент придется начинать сначала. Ладно, считай до десяти, — и крутанул ручку регулятора интенсивности.

— ... четыре, пять, шесть, — бормочу я, силясь разглядеть в темноте название незнакомого переулка – табличка покачивается от ветра, издавая неприятный ржавый скрип – что за старомодная причуда, эти подвесные таблички…

Единственный фонарь уныло созерцает улицу пустым патронником, и я решаю – Бог с ним, с названием.

Мир чужого сна выглядит вымершим — ни цвета, ни звука, ни движения. Я не замечаю в туманно-серой ночи ни единого признака обитаемости. Время идет, но ничего не происходит, ровным счетом ничего – лишь дома, разглядывают меня темными провалами окон. Света настолько мало, что я не могу даже по бликам понять, есть ли там стекла. Да ветер гоняет по асфальту скелеты прошлогодних листьев...

В голову лезут разные мысли. Опасные мысли, нехорошие. Вот возьму и застряну, не пойми где, между реальностью и сном, и буду до конца дней своих слоняться по пустынному городу, изредка подвывая для антуража... Что тогда прикажете делать?

Картинка-то нерадостная...

По спине ползут мурашки, однако задерживать на чем-то взгляд, как учил Крыс (тьфу, привязалось-таки дурное прозвище), я пока временю. Во-первых, не дай Бог, машина сломалась – выйти, не выйду, а паника начнется, будьте уверены. Во-вторых, эксперимент есть эксперимент. Я сюда не в тур поездку прикатил, так что поставленную задачу надо выполнять. Изобретатель машины, попади он сюда, вероятно, обратился бы к богатому запасу научной фантастики, наверняка скопившемуся в его светлой голове еще со школьных времен. Мои же познания в этой области ограничивались "Головой профессора Доуэля", которую навязала школьная программа и которая явно не могла служить руководством в данной ситуации. Шанс отыскать в закоулках памяти что-то похожее был практически нулевой. Вот ведь я — неуч... А, ладно. Придется импровизировать.

Я прекратил ломать голову и просто побрел по безымянному переулку. Самым разумным казалось погулять тут отведенные полтора часа и, уповая на гениальность изобретателя, верить, что по истечении установленного срока машина вернет сознание в родную оболочку, оставленную на попечение господина Векшина.

Улица выглядит какой-то статичной, плоской, неестественно ровной, нет никаких отличительных особенностей, словно все эти дома, мостовая и деревья – забытая киношниками декорация к какому-то низкопробному фильму ужасов. А толкни пальцем одну из трехэтажных лачуг – и она рухнет к чертовой матери, подняв облачко картонной пыли...

Дорога идет под уклон. И что-то начинает меняться... К добру это или к худу?

И тут раздается хлопок выстрела. Полузабытый рефлекс бросает тело наземь, распластав на асфальте. В нос бьет запах гари, шелестит газета, гонимая ветром по пустынной мостовой. Мир, рожденный подсознанием неизвестного, который мог быть моим знакомым, президентом США или, чем черт не шутит, мной самим, более не кажется застывшим. Все оживает, наполняется звуками ночи, запахами, еле уловимым движением, серая картина становится цветной и объемной, словно кто-то заливает краской пустые контуры предметов, а время снова начинает течь...

Тогда я вывел первый закон бытия сновидений:

Сон – не есть отрезок, имеющий конец и начало, он подобен маленькому мирку, замкнутому на себя, а спящий видит только его часть, которая прорисовывается детально и наполняется цветом по воле его подсознания. Весь же остальной мир существует как бы в ожидании момента, когда спящий решит им воспользоваться.

Тогда я, скорее всего, попал во временной отрезок, предшествующий видению или просто очутился в стороне от места разворачивающихся событий. Вполне правдоподобная версия, не хуже прочих.

Я протягиваю руку и, ухватив трепыхающийся газетный листок, подношу к лицу, взгляд скользит по строкам «Известий». Но необходимый мне угол пожрало пламя. Кроме того, несчастную газету несколько раз мочил дождь, а затем сушило солнце, отчего бумага пожелтела и сморщилась – и я понимаю, что она не может сообщить мне даже сегодняшнее число.

Рядом, за углом, воет собака. Протяжно и глухо — к покойнику.

— Ну, спасибо, Гришка. Удружил, изобретатель.

Человек, одиноко стоящий посреди улицы, отличная мишень, как для опытного стрелка, так и для зеленого салаги. Так что я, не будь дураком, прижимаюсь к обочине. И вижу красноватый огонек, одиноко мерцающий в конце улицы, которая кажется непреодолимо знакомой.

"— Слава богу"— подумал я и прибавил шаг.

Случилось ли это по воле случая, или же сновидение оказало свое влияние, только я неожиданно для себя самого из созерцателя превратился в участника, да столь стремительно, что не успел ни с мыслями собраться, ни приготовиться к кошмару, поджидающему за углом.

"— Боже, куда я попал?!"— мелькает в голове мысль, а рука уже сама подхватывает заостренный кол, что лежит возле мертвого человека на асфальте, и посылает орудие в грудь нападающего упыря.

— Обернись! – молит встревоженный женский голос, и я беспрекословно повинуюсь. Как раз вовремя, чтобы покончить с еще одной тварью.

Обливаясь черной кровью, вампир рассыпается в прах, и я вижу свою спасительницу.

— Откуда ты взялся? — спрашивает она, вскинув голову, и невесть откуда налетевший ветерок колышет короткие завитки светлых волос, оттеняющих ровный загар ее кожи.

— Я…

— Господи! Их количество растет день ото дня, — незнакомка, вздохнув, склоняется над мертвецом. Узкая ладонь ложится на белый лоб и закрывает остекленевшие глаза. — Прости, Макс. Покойся в мире.

Осиновый кол с неприятным звуком вонзается в сердце и остается торчать из груди человека со следами клыков на оголенном горле.

В свете круглого фонаря, второпях пристроенного в развилке черемухи, возникают неясные фигуры – от одного их вида живот сводит судорогой. Они идут медленно, пошатываясь, однако, как я успел убедиться, атаки их могут быть весьма стремительны, несмотря на видимую неуклюжесть. Упыри.

— Смотри, — кончиком пальца трогаю даму за плечо.

Незнакомка круто разворачивается на каблуках и ругается так, что даже прапорщик из моей роты покраснел бы от смущения, будь он жив. Хватается за кол, но так и не кидается в атаку – понимая, что шансы у нас невелики. Шесть к одному – соотношение не в нашу пользу, даже будь они обычными людьми. С двумя человек еще сдюжит, выкрутится как-нибудь, но куда девать третьего? Самое время сматываться, достаточно задержать взгляд, но я, как истинный, мать его, джентльмен, посылаю невмешательство к чертям. Пусть это лишь сон, для меня и для нее он реальнее далекой реальности, и я решительно сжимаю ее похолодевшую ладонь, пытаясь приободрить. Ведь я-то знаю, что происходящее не более чем сон, и мы находимся далеко друг от друга и в безопасности. Она мирно посапывает в теплой постели, а я, опутанный проводами, лежу пластом на белой простыне.

Уголки губ блондинки приподнимаются в неуверенной улыбке. Я улыбаюсь в ответ...

И тут на плечи мне рухнули небеса...

Я резко сел, уронив в ладони кругляши, согретые собственным теплом, и огляделся. Панорама наступающих упырей и атакующей блондинки растая­ла, уступив место серой и такой родной обыденности. Которой я бы обрадовался, если бы не тот факт, что я бросил незнакомку одну в решающий и тяжелый момент. Я снова не успел, не смог спасти того, кто верил мне. Словно был проклят и обречен на вечные муки совести.

Григорий мирно дремал в кресле и не подозревая, что подопытный проснулся и торопливо срывает присоски, оставив­шие на теле бледные красные круги. Не видел, как тот бросается к монитору, перед которым он просидел больше часа, борясь с навалившимся сном, и не удержался от соблазна на мгновение сомкнуть веки.

— Верни обратно.

Крыс подпрыгнул и едва не свалился с кресла, когда моя ледяная пятерня стиснула ему плечо, разворачивая к себе вместе со стулом-вертушкой и тряся.

— Не понял? — пролетал бедняга, снимая очки, чтобы потереть глаза и пытаясь въехать спросонок: что хочет от него взъерошенный подопытный.

— Чего ты не понял?! — горячился я, нависая над несчастным изобретателем, кажется решившим, что приятель его помешался. — Ну чего ты не понял?! Верни, откуда вытащил.

Векшин захлопал светлыми ресницами и уперся мне в грудь, тщетно пытаясь отодвинуть накачанную тушу.

— Сдурел?! Где я тебе отыщу биотоки мозга случайного человека? Кроме того, — сунул он мне под нос распечатки, понятные не больше чем китайские иероглифы, — рисунок энцефалографа говорит о том, что человек проснулся и бодрствует.

Я без сил опустился на краешек дивана и схватился руками за голову. Было странное чувство, будто мир перевернулся, я выпал, и кто-то чужой занял мое место, оставляя болтаться между небом и землей. Интересно, это скоро пройдет?

— Я понял! – вдруг крикнул над ухом Крыс, вскакивая, и тут же рухнул обратно в кресло, чтобы избежать контакта с кулаком. Впрочем, даже не отметив этого факта. – Ты был там. Сработало!

Не говоря ни слова, я накинул рубаху и, так и не нащупав один тапок, прошлепал босиком на кухню, дрожащей от нетерпения рукой доставая сигарету. Над головой завился ядовитый дымок, немного прочистивший мозги, все еще цепляющиеся за растаявшее видение. И отчего-то очень важным было знать, кем была Златовласка: спящим, в чей сон я так бесцеремонно влез, или плодом его воображения? Когда через пять минут на кухне объявился изнывающий от любопытства Крыс, решивший, что дал подопытному достаточно времени оклематься, я уже мог адекватно реагировать.

— Сделай кофе, — попросил я, раскуривая вторую сигарету. Бессовестно пользуясь тем, что сейчас тот бы сделал все, лишь бы поскорее получить заветные сведенья.

Я медленно пил крепкий бразильский кофе, заново прокручивая в голове то, что пережил, что узнал, сортируя и переосмысляя информацию.

— Ну?! Рассказывай, — зудел над ухом изобретатель, и я, наконец, раскололся, выдав все, что знаю. О выстраданной теории, о его гениальности и об истребительнице, как окрестил я ночную незнакомку, об ощущениях во время и после погружения.

— Так-так. Реальней реальности, говоришь, — чиркал тот в блокноте, изредка искоса поглядывая на подопытного.

— Да, — коротко подтвердил я, глядя в окно, где мент… пардон, коп, пытался арестовать ободранного пса, треплющего фуражку, сбитую с его головы ветром. – Крыс, мне кажется, я уже видел его.

— Кого? – вскинул тот на меня любопытный взгляд.

— Место, где мы были во сне.

— Аа…

Интерес изобретателя угас:

— Наверное, объект живет в нашем городе и бывал там, — предположил он напрашивающийся вывод.

— Вот я так подумал, — затушив сигарету, я встал и по-армейски быстро оделся. Накинув куртку, выскочил в прихожую, обернувшись в дверях, вытянул в направлении изобретателя палец. — А ты, положи мне ее биотоки на стол, ясно?!

Векшин рискнул что-то возразить вдогонку, но на его счастье, я не слушал, мыслями находясь уже очень далеко.

На что я рассчитывал? Да хрен его знает. Просто падал, и инстинктивно хватался за тонкую соломинку.

Присев на корточки, облокотившись спиной о ствол раскидистой черемухи, я молча курил. Ноги гудели – еще бы, обегать пол города в поисках смутно знакомого двора. И думал: о многом и ни о чем. Пытался вписаться в реальность, но не получалось, ощущение, что я всего лишь голограмма, не оставляло меня.

За кустами мелькнуло белое золото волос, и тело точно подбросила неведомая сила, заставившая сердце колотиться в груди. Ломанувшись напролом, я вывалился из зарослей, заступая дорогу девушке, прогуливающей московского той-терьера. Та вскрикнула, отшатнувшись, оно и понятно — картина маслом…и прикрыв белой ладонью горло.

— Простите, — сказал я, уже чисто уверенности ради бросив взгляд на ее милое, но чужое личико. – Рр-р…

Передразнил я ее рычащую псину. И та, вдруг, оскалилась в ответ волчьими челюстями.

Оставив их позади, я тряхнул головой, прогоняя наваждение. Вот только глюков для полного счастья и не хватало…

— Запиши, что имеется побочный эффект в лице галлюцинаций, — бросил я прямо с порога. – Не слабых причем.

Оставив обувь и куртку там, где сбросил, я прошел в комнату, сопровождаемый изобретателем. Только теперь замечая, что тот просто светится.

— Достал?

Кивает:

— Она уже спит.

— Тогда не будем терять время. Готовь аппарат.

Пока Крыс организовывал последние приготовления, я разделся и лег, разглядывая трещинки на потолке, которые под моим взглядом расползались все сильнее.

— А что ты говорил про галлюцинации? – вдруг спохватился тот.

Очень вовремя.

— Потом расскажу.

Меня оглушает визг перепуганных леди в однотонных деловых костюмах, так что я с трудом подавляю желание зажать уши ладонями. Причудливый узор на полу подтекает кровавыми разводами, и меня прошибает холодный пот. Да что же тебе такое снится, девочка…

— Она идет сюда! — раздается позади истошный вопль, и какой-то мужчина проносится ураганом, на всем ходу задев меня плечом и разворачивая на сто восемьдесят градусов. Что могло напугать такого бугая?

Я поднимаю взгляд и вижу ее... Епическая сила! Волосы шевелятся на затылке от ужаса, когда взору моему предстает виновница переполоха. И в самом жутком кошмаре не видел я никого ужаснее и фантастичнее – переплетение гибких щупалец, змеиное тело, руки, похожие на многопалый веер с когтями, длинные волосы, двигающиеся не хуже конечностей и хватающие неосторожных людей, разрывая на части... И среди всего этого – прекрасное женское лицо, глядящее на мир со спокойным и умиротворенным безразличием, словно любуясь царящим вокруг разрушением. И это сочетание пугает меня больше всего. Она двигается плавно и быстро – поразительно быстро для таких размеров. Я буквально застываю, глядя, как приближается гибкая смерть с отстраненной, едва заметной улыбкой...

Кто-то дергает меня за рукав, приводя в чувство, и тащит в укрытие.

Златовласка.

На сей раз, отчаянная истребительница упырей предстает передо мной в униформе официантки. Ее белый фартук цветет кровавыми ромашками, а волосы растрепаны, в беспорядке рассыпавшись по плечам. Последнее, между прочим, только добавляет ей очарования.

Девушку лихорадит. Я тоже дрожу, вживаясь в роль кролика, забившегося в нору, и убеждая себя не вибрировать.

"Не уйду, — решил я. — Пока все о ней не узнаю, не уйду"

— В здании есть оружие? – отрешенный взгляд. — Оружие, — повторяю я, помахав рукой у нее перед лицом.

Девушка морщится и неуверенно пожимает плечами.

— У охраны?! — предполагает она.

Пожалуй что…

Мы тенями выскальзываем из укрытия, метаясь от стены к стене короткими перебежками, преследуемые мягким шорохом змеиных колец по асфальту. Змея нагоняла, я едва успевал уворачиваться от тяжелых плетей ее волос, то и дело щелкавших совсем рядом, оставляя на стенах глубокие пыльные борозды... Мы влетаем в офисное здание, фотоэлементные двери захлопываются и тут же разлетаются вдребезги, осыпав нас градом осколков – я едва успеваю прикрыть свою спутницу. А тварь, по какой-то причине заинтересовавшись нами, уже заползает следом с неспешной грацией хищника, уверенного, что добыча от него не уйдет.

Вот и все, отбегались, кролики. В отчаянии я ищу выход, дергая запертые двери. Такое возможно лишь во сне — запертые кабинеты посреди рабочего дня. Давай, дрянь! Ну, хоть бы одна поддалась, так ведь нет.

Стоп. Что это у нас? В матово-серой стене, сплошной секунду назад, обнаруживается панель, скрывающая шахту лифта…

— Сюда! Скорее! – тяну девушку за собой.

Не время и не место ломать голову над загадками сновидений. Потом я подумаю, как такое вышло, а сейчас главное улизнуть. Дамы вперед. Я буквально вталкиваю Златовласку в тесную кабинку лифта, она не отпускает краев моей рубашки, пытаясь увести за собой. Дикая боль опаляет щеку, когда щупальце задевает ее вскользь, брызги крови попадают на побледневшее от ужаса лицо девушки, но она решительно втягивает меня за собой в лифт. Бью кулаком по кнопкам – пусть везет, куда хочет, лишь бы подальше от чудовища.

Панель медленно встает на место, в последний крошечный зазор я вижу, как лицо змееобразной дамы теряет свою умиротворенность – исчезает задумчивая улыбка, хмурятся тонкие брови... Что, не нравится, когда все идет не по-твоему?

Кабина начинает движение вверх, осыпаемая градом ударов, но вскоре они остаются на уровне первого этажа. Некоторое время, мы просто тяжело дышим, опираясь о стенки.

Чувствуя, как мне за воротник стекает кровь, вывожу второй закон сновидений.

Сновидения — не фантазии, рожденные нашим изобретательным подсознанием, а иное измерение, где спящий проживает вторую жизнь, сотни жизней. Но сам мир начинает существовать не с момента засыпания, и исчезает не со звонком будильника. Просто они находятся в разных вселенных, каждая из которых в равной степени реальна – в том числе и в плане боли.

Особенно в этом плане. Черт, такое чувство, что эта ведьма мне пол лица снесла! Свинство какое ... Векшин, собака, хоть бы предупредил.

— У тебя кровь, — первой заговаривает Златовласка, приближаясь и доставая из кармана фартука бумажную салфетку. Я сперва отстраняюсь, предчувствуя неприятные ощущения, но все-таки позволяю коснуться раны. Как больно-то! Тихо-тихо, не пугаем девушку – вон, она и так еле жива от страха. Опускаю взгляд в ее огромные зеленые глазищи – она выглядит такой хрупкой, но умудряется обо мне заботиться... Вижу – боится. Твари внизу, и, может быть, даже меня немного, но держится — губы сжаты, рука двигается уверенно. Другая на ее месте уже металась бы в истерике, и я невольно проникаюсь уважением.

— Ты тоже в крови, я тебя испачкал, — замечаю я, стирая капли кончиком пальца, скорее из желания прикоснуться, чем из-за эстетического дефекта. Отстраняется. Боится. Правильно, нечего мне доверять.

— Эта дура тебя не зацепила? – мотает головой. — Эх, и пистолет мы с тобой не взяли...

— Я взяла, — отвечает красавица, похлопав по карману фартука.

— Умница, — расползаюсь в улыбке. — Пользоваться умеешь?

Вместо ответа она со сконфуженным видом протягивает мне пистолет.

— Ну, слава Богу. Такие милые леди не должны знать подобные вещи.

Не дурак ли я? Если нет, то, что я тогда несу?

— «Милые леди», — передразнивает она, и мы оба не можем сдержать смех.

Лифт застывает, и панель не спеша отодвигается, открывая шикарный вид на крышу. Помогаю девушке выбраться.

Крыша невелика и не так высоко над землей, как я предполагал, однако взгляд вниз вызывает легкое головокружение. Там, не считая десятка разорванных тел и кучи каменных обломков, все спокойно. Что само по себе подозрительно...

— И что теперь делать будем? – интересуется спутница, стоя на краешке и глядя вниз – высоты она явно не боится.

— Ждать. Пока эта хреновина выберется из здания и уползет подальше, — предлагаю я. — А пока можно познакомиться. Я Влад. А ты?

— Меня зовут... — начинает она, и тут сквозь камень на дальнем конце крыши прорывается первое щупальце.

Да мать же твою, запоролось пресмыкающееся, поговорить не даст спокойно!

Из провала показалось задумчивое лицо, волосы потянулись к нам. Я выпускаю в существо несколько пуль, но это лишь вызывает укоризненную гримасу...

Черт бы тебя побрал!

Внезапно вижу, как еще одна плеть гибкой плоти прорывает бетон совсем рядом с девушкой, и та инстинктивно отшатывается, теряет равновесие... Нет уж, второй раз я так не облажаюсь! И снова время замедляется, и я несусь к человеку, едва балансирующему на самом краю... Но сейчас я знаю, что это сон и я могу им управлять...

Шурша по бетону, тварь устремляется за мной, на бегу, мое плечо и грудь прошибают насквозь щупальца, но я уже не обращаю внимания на боль – для меня мир сужается до тоненькой фигурки, отчаянно размахивающей руками, пытаясь удержаться, но уже клонящейся вниз...

Успеваю. Не знаю, что за чудо свершается, но я успеваю – хватаю ее в охапку, заменяя собой, отталкивая от опасного края... Ветер швыряет мне в лицо золотые волосы, пахнущие весной, и мне так не хочется ее отпускать... Но я буквально кидаю девушку на раскаленный солнцем бетон — ударится, наверное, но это мелочи – лишь бы жива осталась...

Змея захватывает мое тело всеми волосами и щупальцами, лицо выражает мрачное удовлетворение, когда они впиваются в мою кожу... Нравлюсь тебе? Тогда пойдем со мной! Я откидываюсь назад, отдаваясь на милость гравитации – благо в этом сне она работает, как положено. Ноги отталкиваются от края, руки обнимают склизкое тело – и мы летим вниз, я и монстр, улыбающийся, словно заполучил любимую игрушку...

— Влад! — кричит мне вслед незнакомка.

И я ударяюсь о залитый светом асфальт...

С криком я вырвался из сна, чтобы согнулся от боли, как если бы объятия змеи по-прежнему сжимали переломанные ребра. Впрочем, ощущение скоро потускнело, а когда Гришка склонился надо мной в тревоге, и вовсе пропало.

Черт! И что это было?!

— Слава богу, — выдохнул Векшин. — Живой.

Пальцы изобретателя, срывающие провода — дрожали. Покончив с сеткой, бесцеремонно брошенной в головах, он принялся за аппарат, отсоединяя друг от друга его составляющие, чем привел меня в ужас. Ведь эта груда металлолома пока была единственным мостиком, что связывал нас со Златовлаской. А так же шансом разобраться в тайнах подсознания, рождавшего монстров. Помочь ей, как Крыс хотел помочь мне.

— Верни на места.

Крыс помотал головой:

— Нет. Не возьму я греха на душу. Черт меня дернул играть с чужими жизнями.

Лучше бы ему послушаться, потому как меня вдруг обуял бес. Вцепившись Векшину в локоть, я грубо отшвырнул его от Сноходца, грудью встав на защиту дьявольской машины.

— Не смей.

Гришка вытер разбитую губу, недоверчиво глядя на алую жидкость, оставшуюся на ладони.

— Ты спятил?!

Не обращая на изобретателя внимания, я по памяти подсоединял составляющие к сердцу аппарата. Другой вопрос: правильно ли…

— Он опасен. Сегодня, у тебя на десять секунд остановилось сердце. А что будет завтра?

Я повернулся, глядя сверху вниз.

— Что, чуть паленым запахло и сразу в кусты?! Мы зашли уже слишком далеко, чтобы отступать. А риск… когда это великие открытия без них обходились?

— Влад… — Крыс попытался оттащить одержимого товарища от экспериментальной модели, но снова полет на пол. — Вижу, — молвил он, потирая ушибленное бедро, — дела обстоят хуже, чем я предполагал. Идиот. Я обязан был предвидеть, что воздействие может вызвать зависимость…

Мне бы утешить беднягу, втолковать, что к чему, да вот беда — я был слишком зол, чтобы обсуждать что-либо.

— За все в этой жизни – надо платить.

Крыс выглядел таким несчастным, точно побитый щенок, и бес замолчал. Я подал однокласснику руку, помогая подняться, и сунул в ладонь носовой платок, подавив желание высморкать того, как ребенка.

— Утрись, — велел я. – Мы продолжим эксперимент – с полпути не поворачивают. А не то, о «Сноходце» узнают соответствующие органы, — сказал я свое веское слово. — Ты понял?

Векшин кивнул, хлюпая носом.

— Вот и молодец, — я закурил, подумав, прокрыл форточку и дымок потянулся к ней сизым щупальцем тумана. — Теперь соображай, быстро: большое здание из темного стекла в черте города.

— Бизнес-центр, — не задумываясь, предположил приятель. – А зачем тебе?

— Потом расскажу, — бросил я, одеваясь.

Вслед донеслось тихое: «Ну да, конечно…» Крыс пытался нацепить непослушными пальцами очки, чудом не разбившиеся при падении на пол.

— И смотри, чтобы к моему возвращению – машина была в полной готовности.

— Когда ты…

Захлопнутая входная дверь оборвала фразу на середине. Ничего, зато тянуть не станет.

Оставив Данилыча один на один с аппаратом, должным быть в боевой готовности к моему возвращению, я отправился в центр, сжимая в руке бумажку с адресом.

С безоблачных небес отчаянно светило солнце, и я успел порядком взмокнуть, пока дождался древнего полупустого троллейбуса, дребезжащего обшивкой. Вот интересно, что у него по пути первым отвалится – дверь или колесо?

Зайдя в его недра, я предъявил необъятной контролерше листочек с адресом. Та нахмурилась, пробормотала что-то вроде: «Слишком мятый», но все же шлепнула печать.

Вопреки моим прогнозам ничего не оторвалось и, пять остановок спустя, я вывалился из душного салона и отправился к бизнес-центру, стараясь не наступать на махровые ромашки, обильно торчавшие из трещин в асфальте, напитавшись солнечным светом.

Впереди показалось знакомое здание – мрачный параллелепипед, покрытый, как панцирем, запертыми окнами темного стекла. Было странно видеть этот «домик» целым, без малейших следов разрушений – они были ему к лицу, делали как-то... живее, что ли. Даже на миг показалось, что я ошибся местом, но отступать было поздно.

Интересно, как у них обстоят дела с охраной?

Представил, как пытаюсь объяснить охраннику, что забыл внутри: «Ну, там у вас есть одна девушка, светленькая такая, глаза зеленые, я ее во сне видел». И сразу отверг этот вариант. Хорошо, если просто вышвырнут, а то могут и в дурку сдать (где, кстати, нам с Крысом самое место вместе с этими экспериментами). Надо придумать план адекватнее.

Эх, где наша не пропадала!

Подобрав оставленную возле урны коробку из-под пиццы, я напихал в нее для веса всякой ерунды – прошлогодний номер «Известий», вороний череп, еще какой-то чуши, после чего набрал в грудь побольше воздуха и решительно поднялся по ступеням.

Фотоэлемент сработал, и двери церемонно распахнулись передо мной.

Я на месте – сомнений нет. Цвет стен, высота потолков, полированный до блеска каменный пол, в центре холла фонтан – помню, как эффектно разнесла его змеевидная дамочка... Все как положено, только без разрухи.

Встав в уголке, я незаметно наблюдал за посетителями, изучая процедуру фейс-контроля. И казалось, что ее, как таковой, и нет – все настолько формально, что на посетителей даже не смотрят толком.

Я определился с легендой и встал в очередь за парнем в костюме клоуна. Мне на плечо приземлилась белая ночная бабочка, больше похожая на одуревшую от дневного света моль. Я брезгливо смахнул ее и на рубашке остался пепельно-белый след пыльцы...

— Служба доставки, — продемонстрировал я «посылку». — Фирма «Алина», офис тридцать три.

— Распишитесь, пожалуйста.

Ага, а клоун не расписывался! Ладно-ладно, не спорю...

— Пожалуйста.

За ближайшим же углом коробка благополучно почила в мусорной корзине...

И это называется пропускной пункт? По всему миру здания и самолеты взрывают, заложников берут, а они ни документов не спросили, ни в коробку не заглянули!

А вдруг у меня там пистолет или бомба? Служба безопасности ни к черту, укромных углов полно — да вот хотя бы эта мусорка, так и просит запихать в нее что-нибудь взрывоопасное! Хоть бы металлодетектор поставили, а то расстройство одно...

Я вышел из холла – один из массы безликих субъектов, чьи черты и особые приметы наверняка не отложились в памяти очаровательной крошки модельной внешности, которую вздумали поставить тут в качестве охраны. Такие могут охранять разве что от насильников и извращенцев – ни один мимо не пройдет.

Отгоняя навязчивые мысли, я отыскал кафе.

Как же шла Златовласке нежно-голубая форма (чистенькая, ни единого следа крови), так подчеркивающая точеную фигуру и стройные ноги... С какой легкостью и изяществом порхала она от столика к столику по залу, выдержанному в бледно-синих тонах, словно для того, чтобы подчеркнуть чудесный цвет и гладкость ее кожи... Да, девочка, тебе, небось, посетители прохода не дают!

Я сделал шаг на встречу, заступая дорогу, и она подняла голову... Наши взгляды встретились – ее зрачки моментально расширились, она меня узнала, хоть и притворилась, что это не так. Оно и понятно – я бы первый заподозрил неладное, кинься она с порога мне на шею. Так что мы, молча и единогласно, приняли правила игры.

Поставив тарелки на стол последнего клиента, храбрая истребительница вампиров подсела за мой столик.

— Лиза, — представилась она.

— Ну, мое имя ты помнишь, я надеюсь?

Не отрывая от меня взгляд холодно-зеленых глаз, Златовласка отхлебнула апельсиновый сок.

— Как ты это делаешь? – сходу и в лоб, так на нее похоже.

— Ловлю биотоки твоего мозга, — уклончиво ответил я, объясняя природу явления и, в то же время, не вдаваясь в занудные подробности, которые даже под угрозой немедленной смерти не смог бы изложить связно.

— С помощью аппарата? – помрачнела Лиза.

Так, и откуда мы знаем про аппарат, красавица, или просто удачная догадка?

Девушка вдруг куда-то заторопилась, и в воздухе, словно что-то изменилось...

— Мне нужно идти.

— Не слышал вызова, — сказал я строго, и она слегка смутилась.

— Ты работаешь на правительство? – и снова в лоб, как же иначе.

— Нет, что ты.

Даже подумать смешно.

— Ну, допустим, — она подула на свою длинную челку. — Но зачем-то ко мне в голову ты залез, верно?

— Это случайно вышло! – подскочил я, возмущенный несправедливостью формулировки. Вот специально искал башку посимпатичней, чтоб забраться в нее и монстров поубивать! И самому разок убиться, чтобы жизнь малиной не казалась...

Лиза инстинктивно отпрянула, и я запоздало понял свой косяк.

— Так, все, пошел вон, — красавица порывисто поднялась и откинула с фарфоровой шеи свои чудесные волосы – я вспомнил их одуряющий аромат... — Хватит с меня аппаратов, биотоков и прочей ерунды! Историю, что ты не из правительства, я бы еще как-нибудь проглотила, но про «случайно», — изобразила пальцами кавычки. — Я не такая дура!

Гордая женщина, она пыталась это скрыть, но я, словно зверь, чуял ее страх. Меня боишься, девочка? Или знаешь что-то?

— Мне пора! – отрывисто повторила Златовласка и решительно отвернулась.

— Лиза! – я ухватил ее за локоть, все еще надеясь что-то исправить.

— Уберите руку, — сквозь зубы, так подчеркнуто официально, так холодно, что стало не по себе. — Я позову охрану!

— Нет, Лиза, ты не... — начал было я, но здоровенный трехстворчатый детина отделился от подпираемого косяка и заслонил собой солнечный свет. Вот кого бы на пропускной пункт поставить!

— Проблемы? – поинтересовался охранник.

Златовласка одарила меня печальным взглядом, словно умоляя не усугублять ситуацию еще больше, и я решил, что от прекращения клоунады моя гордость не пострадает.

— Клиент уходит. Проводи, пожалуйста, Сережа.

Сам виноват – ничего орать и распускать руки. Я уныло направился к выходу, не давая здоровяку себя понукать. Ну, ничего, теперь она никуда от меня не денется. Выждать немного – и все станет ясно.

А сейчас к Крысу – что он там натворил с аппаратом...

Возвратившись на квартиру в середине дня, я застал Григория на лестнице. Он, явно, поджидал меня, карауля на лестничной площадке меж двух этажей. А увидев, замахал рукой, привлекая внимание.

"Чего это он? — подумал я. – Предки, что ли нагрянули?"

Некстати, совсем некстати…

Пока я ломал голову в поисках причин, вызвавших у изобретателя столь удрученное состояние, приглашение наверх стало настойчивым.

— Наконец-то, — выдохнул он, обнаружив тем самым длительность своего пребывания на лестнице.

Предположения проносились в голове, одно хуже другого. Однако мои догадки не шли ни в какое сравнение с тем, что выдал Гришка.

— Надо поговорить, — он увлек меня вверх по лестнице до следующего пролета. — Как ты, держишься?!

Я стиснул пальцами перила:

— Теперь держусь. А что случилось? – пытался шутить, хотя сердце отчаянно билось в груди, словно уже заранее знало правду.

Одна маска — сострадания ко мне, сменилась на лице изобретателя на другую – к себе, вынужденному стать вестником худых новостей.

— Понимаешь, Влад, тут такое дело… был сбой системы… И я не могу вытащить тебя из сна. Но я пытаюсь решить эту проблему, — поспешил он успокоить подопытного. – Думал, ты уже понял…

— То есть, не можешь? Ты же говорил – это абсолютно безопасно.

Казалось бы, мрачнеть дальше – некуда, но Гришке это удалось:

— Говорил… Только мироздание торкнуло меня, точно щенка, в мою ошибку, в который раз доказав ничтожность человека перед ним. Ничто не может быть стопроцентно, только – смерть в конце пути.

Сердце екнуло, но мозг пришел на помощь, подкинув более приемлемую версию происходящего. Перетрусил изобретатель и хочет отвадить добровольца, едва не откинувшего копыта на его одре.

— Испугать меня пытаешься? – усмехнулся я. — Не выйдет. Мы продолжим эксперимент до положительного результата и никак иначе, — ткнул я Крыса пальцем в грудь. – Надеюсь аппарат в порядке?

Лучше бы был, потому как, я не мог ручаться, что в противном случае, мой кулак не съездит по его физиономии.

— Я тоже… — протянул Векшин. – Потому что он твой единственный шанс вернуться в реальность.

— А это что? – обвел я рукой мир, скупо ограниченный стенами.

— Сон твоего сознания, адаптированный под реальность. Чтобы не спятить.

— Ну, допустим… Вот, я задерживаю на тебе взгляд, — я внимательно всматриваюсь в осунувшееся лицо, пытаясь отыскать хоть тень лжи, — почему же я не просыпаюсь?

— Потому что – это ТВОЙ сон.

Сука, и ведь не подкопаешься… Мир качнулся, а в груди неприятно защемило.

— Это ведь решаемо, правда?

Гришка сник:

— Существует риск необратимости разрыва.

— Расшифруй.

— Если в мозговой ткани произошли нарушения, то... — он красноречиво развел руками.

Нет. Неужели это происходит со мной?! Я отвернулся, опершись ладонями о перила. И почему я все ищу себе приключений на задницу?

— Ну, ругай меня, Влад, ругай. Ударь, если станет легче, слышишь, — стенал за спиной Гришка. — Я виноват и наказан за гордыню, но, видит бог, цели мои имели под собой благое основание.

— Лучше скажи, что делать?

— Надо подумать, посмотреть распечатки.

Я вымучил улыбку:

— Не затягивай, не то я из твоего двойника отбивную сделаю.

— Держись.

Крыс вздрогнул и поежился, будто от внезапного сквозняка:

— У меня не осталось времени. Жди здесь же, в семь утра, — его образ колыхнулся. — Верь мне.

Изобретатель исчез, сделав ручкой на прощание, и я остался один, посреди грязной лестничной клетки. Эмоции отыскали выход, и ни в чем не повинная кофейная банка-пепельница полетела на пол, разметав по площадке фантики, да гнутые бычки.

— Проклятье!

— Случилось что, Влад?

Исполненный искренней тревоги, на верхней ступеньке застыл Гришка, вышедший на лестницу в трениках и домашних шлепках. Всего лишь клон, рожденный моим подсознанием. Можно сорвать на нем зло, закричать, ударить и не бояться последствий. Только разве ж он заслужил? И не повинен он в моих злоключениях вовсе. Да – только бесплотный образ, так ведь и я не далеко ушел…

— Ничего.

Крыс пожал плечами. Понял уже, что, если я не склонен разговаривать, вытянуть из меня что-либо не так просто.

— Я хочу сделать кое-какие тесты.

— Иду, — бросил я, а рука на автомате потянулась за сигаретой.

Выкурив три к ряду, добавил окурки в общую массу и спустился к изобретателю, настоявшему, на том, что сегодня «хождений» не будет, а он проверит, нет ли изменений в моем мозгу, и еще раз аппарат. От греха. Хотел послать его, куда подальше, но вспомнил слова Крыса 1 и сдался на уговоры. Прикинув так, что и отдохнуть бы не помешало – вымотался.

А с утра, пораньше, схватил я ведерко и к мусоропроводу. Уж больно предлог хорош и, типа, по хозяйству помогаю…

— Гришка, — тихо позвал я, готовый горько посмеяться над собой.

— Сюда.

Физиономия горе-изобретателя в пролете четвертого этажа расплылась в улыбке. Подошвой согнав окурки в угол, мы облокотились на перила, выдержав приличную паузу.

— Как дела?

— Ну... Тесты не выявили патологий — твой мозг в норме, и это хорошая новость.

— А плохая?

Гришка отвел глаза:

— Скачек энергии ни при чем. По записям биотоков "носителя", я провел аналогичные тесты и пришел к выводу — он не просыпается. Понимаешь?

Я покачал головой, ожидая пояснений. И подробности не заставили себя ждать.

— Он в коме, Влад, и видит сны. В один из таких снов ты и угодил ненароком.

Сорвавшееся с губ проклятье скатилось по ступеням. Вот ведь штука — полоса невезения, в Питере пять миллионов жителей, а я умудрился с первой же попытки угодить прямиком в подсознание коматозника. Блеск.

— В этом, собственно, и проблема, — продолжал Векшин, похлопав себя по карманам. — Схему забыл.

— Обойдусь. Номер два скоро хватится, так что излагай по существу.

— Трудность заключается в разности плоскостей. Если в моей плоскости время — раб физических законов, то в твоей — оно непредсказуемо.

— Да, я заметил. Во сне проходят часы, а пробуждение прессует их в короткие мгновения.

Гришка горько усмехнулся:

— На самом деле все гораздо сложнее. Сновидение длится от трех до семи минут, при известных обстоятельствах, это равносильно игре в наперстки. Сечешь?! Если нет выхода — ищите вход. И это единственный выход для всех нас.

Я, еще припомню его оговорку, позже. Впрочем, обо всем по порядку.

Ниже этажом скрипнула дверь, вынуждая затаить голоса. За пыльным окном зеленели березы, и отчего-то казалось важным вспомнить, существуют они в реальности или рождены моим воображением.

— Вернемся к плану, — предложил я, когда всяческие звуки затихли. — И так, каким образом ты меня вытащишь?

Молчание затянулось, но я терпеливо ждал, пока Векшин соберется с мыслями и был вознагражден.

— Я войду в твой сон. Состоя со мной в тесном эмоциональном контакте, при моем пробуждении, твое сознание потянется следом. Главное, чтобы ритмы биотоков совпали, так я проверил.

— Остаются "наперстки".

Узловатые пальцы нервно тарабанили по крашеному дереву перил:

— Важна синхронность. А как ее добиться без данных?!

— Ты мог бы высчитать разность временных промежутков обеих плоскостей и плясать от нее. Или слабо?

— Строить расчеты, опираясь на единичный показатель, рискованно. Ты же понимаешь: чем точнее расчет, тем выше результат.

— У тебя другие идеи имеются?

— Нет, но...

— Стало быть, на том и порешим, — не принимая возражений, я отлепился от металлических прутьев. Посчитал в уме. — Интервал между твоими визитами девятнадцать часов.

— Влад... — заикнулся, было, изобретатель.

— А в глаз?

— С тебя станется, — надулся Гришка, утопив кисти в глубоких карманах. — Однако хочу напомнить, что я — твой единственный шанс, — в голосе изобретателя проскользнула новая интонация. Оказывается, он умел быть суровым.

— Векшин, — дернул я буку за рукав. — Векшин пойми, мне столько не продержаться. Я и так с трудом понимаю, что происходит. Мозг это предвидел, скоро меня начнет клинить, я утрачу самоконтроль, и рассудок помутится. Так?! Так?!

От удара ногой, пластиковое ведерко подпрыгнуло и завалилось набок.

— Ну, хорошо, — сдался Гришка, опасливо посторонившись. — Хорошо. Я прогоню данные на компьютере, пусть построит расчеты, со всеми возможными погрешностями. Но предупреждаю: риск невероятно велик.

— Займись делом, академик.

Закурить бы. Рука потянулась к нагрудному карману, идя на поводу у пагубной привычки…

— Опять ты сюда сбежал, — попенял Крыс, качая головой. — Конечно, тебе скучно со мной, — констатировал он. — Я скверно занимаю гостей. Зато вкусно готовлю. По омлету?

— И отцовский кофе.

— Не вопрос.

Славный он, бедолага. Что станется с ним, после моего пробуждения? Растает, подобно туману, под жаркими солнечными лучами, или мы еще повстречаемся с ним... во снах?

Весточку от Гришки я получил ближе к вечеру. В половине четвертого позвонились в дверь, подбросив на коврик мятую записку. Четкие инструкции утилитарны и просты: "Погружение в одиннадцать. Следуй сюжету. Двойнику ни слова".

И постскриптум: "Без глупостей. Псих".

— Сам ты...

Скованный в передвижениях, я молча сходил с ума, коротая в четырех стенах время до вечера. Фильтруя накопившуюся информацию, неизменно возвращался к Лизе. Чем глубже уходил в анализ, тем сильнее склонялся я к мысли, что она знакома со "Сноходцем". И не понаслышке.

И Гришка темнит, ох темнит… Напортачил, небось, чего-нибудь, изобретатель, а сознаться духу не хватает. Ничего, дайте срок, проведем дознание, разберемся.

Словом, ко времени перемещения, я порядком себя накрутил, не завидуя тому бедняге, что первым подвернется под руку.

— Ну, — сверился я со стрелками настенных ходиков: — Пожелай Сноходцу удачи.

— Удачи, — крутанул Гришка регулятор интенсивности.

Серая лента шоссе за поворотом тонула во мраке. Серебристый лунный свет пролился на сосновый лес, подведя кроны блестками. Окраины. С выбором направления, проблем не возникло. Совокупность признаков, указывающих место действия, стойко кочевала из одного маниакального сна Златовласки в другой. Достаточно было проследить их закономерность.

Я шагнул к лесу, сминая кроссовками хрустящие травы, точно ступал по битым стеклам. Ну, вот и подходят к концу злоключения Сноходца. Сука, давно пора, а то действительно не долго окончательно рехнуться… Здесь и сейчас пересеку я незримую Грань, возвратившись в мир, которому принадлежу изначально. Но, странное дело, каждый шаг навстречу давался с таким трудом, точно альтернативная реальность, натягивала нити, удерживая марионетку в обозначенных, границах. А может родина отказывалась принимать перебежчика.

Неимоверным напряжением воли, я сделал последний шаг, и более ни одна из сторон не была властна надо мной.

В болотистой низине, справа, почудилось движение. А вслед за ним протяжный жалобный вой разорвал мертвенную тишину леса, так незаметно, исподволь, поглотившего Сноходца. Неясные вертлявые тени слились в плотное кольцо.

Оборотни. Как пить дать… Другого я от разума моей прекрасной Златовласки и не ожидал.

Мне нужно оружие. Пальцы руки сжимаются и разжимаются, то ли ища, то ли требуя. И вот они уже сжимают рукоять серебряного кинжала. Этакий спецзаказ, так прочно вошедший в обиход. Удобно потому что. Мысленно возвращаясь к не домысленному в прошлый раз, делаю очередной вывод:

Сродни компьютерным играм, где пользователь выбирает необходимый бонус нажатием клавиши, во сне спецзаказ повиновался мыслям Сноходца. Только желать надо истово.

Я ударил с тыла и кольцо гибких, мохнатых тварей распалось. Лишившись преимущества, оборотни отступили к чаще, сверкая у кромки рубинами горящих глаз, и затевали подлянку. И только самый крупный экземпляр, разгоряченный жаркой схваткой, предпочел атаковать. Острые зубы сверкнули у лица Златогласки, мощные лапы, увенчанные когтями, норовили ударить в грудь. Девушка вывернулась, и кол опустился, скользнув по шкуре вбок, и псина заскулила, обливаясь кровью, тело ее извивалось, в надежде усмирить жестокую боль. Жалость исказила прекрасные черты истребительницы. Ее рука дрогнула, наверное, впервые на моей памяти. «Тяжело быть сильной, верно, девочка?!» И я завершил начатое ею, хладнокровно добивая тварь.

Вдруг, прохладный ночной воздух оттаял. Привнесенный извне поток закрутил невидимые вихры, выбросившие в пространство худое, сутулое тело. Гришка успел сгруппироваться, но это не спасло его от тяжелого удара оземь, и он громко охнул. Мгновенно отреагировав на появление нового персонажа, Златовласка обернулась, и взгляд ее изменился, как подтверждение моих догадок. Губы беззвучно шевельнулись, произнося его имя, кол дрогнул и пополз вниз.

Ах ты, крыса!.. Картинка реального положения вещей начала вырисовываться, и у меня зачесался кулак от желания снова съездить ему по физиономии. Но сейчас в руке было зажато оружие и это сдержало мой порыв. Краем глаза заметил, как Лиза подалась навстречу Векшину в каком-то своем порыве, и тот тихо сказал:

— Нам пора.

Сев на постели, я несколько минут прислушивался к себе, пытаясь понять, в какой из реальностей нахожусь. Потом сорвал присоски с себя и с Гришки, вытянувшегося рядом. Впрочем, на этом моя забота закончилась, и я бесцеремонно спихнул изобретателя ногой, наконец, воплощая в реальность свои желания. Жестко приземлившись, тот ойкнул, просыпаясь, но даже не возмутился. Чуял свою вину, сука.

— Ну, ты и гад, Векшин…

Тот печально улыбнулся, потирая ушибленное бедро и не пытаясь подняться. Очевидно, чтобы было не высоко падать, когда стиснутый кулак подопытного ударит в челюсть. Но я так и не ударил, решив остаться выше этого. А может, меня остановила боль, живущая в его глазах? Я устало опустился на край постели, давая понять, что изобретателю нечего бояться, и он заполз на стул.

— Прости. Ты был ее последним шансом, — тихо выдавил он. – Но… я боялся, что узнав, насколько это опасно, ты откажешься.

И я молча признал его правоту. Которая, впрочем, ничуть не оправдывала его поступка.

— Почему именно я?

О да, теперь я был уверен, что наша встреча не была случайна, и Векшин подготовился к ней как следует, прежде чем подловить меня.

Изобретатель вздохнул, прикрывая глаза:

— Ты был идеальным кандидатом. У тебя ведь имелись веские причины принять мое предложение, и достаточно смелости, чтобы это сделать. Из всех кандидатов, биотоки твоего мозга были самыми подходящими, чтобы не вызвать отторжение. Ты достаточно силен и психологически вынослив, чтобы не свихнуться в мире ее снов и выдержать правду. Ну и, наконец, тебя никто не ждал, так что в случае неудачи…

Я вытянул кулак, замерший возле его носа.

— Заткнись.

— Прости, Влад. В отчаянии я был…

Голос изобретателя едва слышно надломился, убеждая в правдивости этих слов. Может потому я смягчился, снизойдя до дальнейшей беседы.

— А чего сам за ней не отправился?

Тот удрученно покачал головой.

— Мои биотоки несовместимы с ее биотоками, она меня не чувствовала, не принимала, — сказал он, обнаруживая тем самым наличие этих попыток. – А твои – приняла, а ты – мои. Понимаешь?!

Настойчивый звонок обоих заставил вздрогнуть. Несколько мгновений Гришка сидел, не решаясь, но потом все же встал и подошел к телефону. Выслушав абонента на том конце провода, сказал:

— Да, уже едем. Лиза вышла из комы, — сообщил он, положив трубку.

Застыл посреди комнаты, длинные руки повисли плетьми вдоль худого тела. И ни тени радости на лице, словно не он пошел ради этого на такие меры. Чувствовал вину, не знал, чего ожидать от встречи, боялся ее, до сих пор не верил, что все получилось? Гадать можно было бесконечно. И я пихнул его в плечо.

— Ну что встал столбом? Поехали.

Мы поймали частника и рванули в клинику, в которой лежала, кочуя из одного кошмара в другой, прекрасная Златовласка. Оказалось, я проспал больше суток, и меня терзал голод. Впрочем, какие пустяки… в сравнении с тем, что я вернулся в свою реальность.

Вернулся? Мысль, что это могло быть пробуждением во сне, трансформацией моих желаний, вызвала вспышку безотчетного страха. Заставила озираться, вглядываясь в окружающее меня пространство, сканируя его на предмет «галлюцинаций», знаменующих пребывание во сне. Впрочем, до самой больницы так ни одной и заметил. Но и тогда не перестал анализировать: процедуру посещения клиники, поведение окружающих, как параноик, цепляясь за мельчайшие детали.

На пороге палаты я замешкался, но Векшин втянул меня туда, ухватив за локоть.

— Привет, — улыбнулся я незнакомке.

Ее губы тронула слабая улыбка, она попыталась сесть, но оказалась еще слишком слаба для этого. Гришка разорвал, наконец, оцепенение и, опустившись возле постели на колени, взял ее ладонь в свои, целуя:

— Прости меня, Лиза. Прости…

Я только хмыкнул про себя. Передо мной он так не ползал, хотя умысел преступнее случайности, запершей девушку в мире ее собственных кошмаров.

— Не надо, Гриш… — смущаясь, попросила она, бросая на меня взгляды. Ей явно было неловко. – Я ведь понимала весь риск, соглашаясь на эксперимент. Встань.

Ее рука скользнула по соломенным волосам, утешая.

— Я люблю тебя, — прошептал Векшин.

И осознание поразило меня в самое сердце. Не дожидаясь поцелуев, третий лишний, я деликатно оставил влюбленных одних. Подождав немного за дверью, решительно поднялся с кожаной кушетки, направляясь к выходу. Как там было в «Отелло»: «Мавр сделал свое дело, мавр может уйти»?! В свои ночные кошмары и серые одинокие будни, где, такие как я, никому не нужны и где меня никто не ждет. Эх, прав ты Сашка, лучше бы мне вместо тебя в цинке вернуться.

Я застыл на ступеньке, вдруг осененный откровением, которое ускользало от меня до сих пор.

Сны – отражение наших мыслей и нашей действительности. Чудовища не приходят к спящим по ночам. Их рождает НАШ разум. Сашка, друг, не раз прикрывавший спину, с которым мы прошли огонь и воду. Он бы никогда… никогда не упрекнул за то, что я выжил. Он бы сам хотел этого. Это мое чувство вины принимает его форму, терзая, потому что не спас, не успел. Потому что сидел в голове вопрос: все ли я сделал от меня зависящее тогда?

— Влад! — застиг меня на лестнице голос изобретателя. – Куда ты?

— Домой, — небрежно передернул я плечами, искренне удивлен, что мое отсутствие заметили.

— Вот так, бросишь дело на пол пути?

Под моим пристальным взглядом Векшин поежился, закусывая губу.

— Откуда ты…

Я вернулся, вырастая перед Гришкой, и он раскололся:

— Я видел твои сны, — он вдруг поднял взгляд. Попросил. – Влад, останься. Ты нужен нам.

— Неужели? – горько усмехнулся я. — Мне казалось, что я выполнил ту работу, для которой ты меня «нанимал».

Собеседник тяжко вздохнул:

— Сперва – да, но ты доказал, что подходишь и для дальнейшего участия в эксперименте. Наконец, ты звено, связующее миры наших с Лизой снов, что открывает интересные перспективы. Но, конечно, — спохватился он, — если тебе будет тяжело…

Я приложил к губам изобретателя палец, обрывая фразу:

— Хорошо. Но одно условие – с этой минуты, все будет исключительно по чесноку.

— Лады, — улыбнулся Векшин, потянув обратно. – Пойдем, Лиза хочет тебя видеть.

Порой нам свыше дается великая сила, используя которую неумело и бесконтрольно, можно натворить дел, о которых успеешь пожалеть.

Но устоять перед властью, которую она дает, не просто. Ведь это так заманчиво — проникнуть в тайны бытия, постичь его устройство, и, чем черт не шутит, взять управление в свои руки…