Старая любовь

Вдовец выглядел вполне прилично. Среднего роста, стройный, широкоплечий, немного плешив, но для его возраста это пустяки. Одет в летнюю рубашку кремового цвета и в легкие серые брюки, на ногах сандалии. Сильно смущен, даже в упор не смотрит, но это с ним пройдет. Он всегда таким был, краснел от каждого постороннего взгляда.

- Разберёмся, - думала Людмила, с интересом рассматривая своего пятидесятидевятилетнего одноклассника. Она всегда его любила и теперь ревниво оглядывала его, как собственность, которая, наконец-то, попала ей в руки.

- Вот мы и свиделись! - с замиранием сердца мысленно воскликнула она, не забывая подмечать не проглаженную рубашку и не очень чистый носовой платок, которым он вытирал свою загорелую шею.

- Да, Гена, надо брать тебя в руки. А то, хоть и хорош, зачахнешь без женской-то ласки.

Она улыбнулась своим мыслям и легко поцеловала Геннадия в пахнущую лосьоном щёку.

- Привет, дорогой! Давно ждёшь? А у нас электричка задержалась. На сорок минут. А ты хорошо выглядишь! Жарко у вас тут. Хотя у нас тоже жарко. Ну что мы стоим? Куда идти-то?

Не привыкший к такой экспрессии Гена ещё больше засмущался, хотел что-то сказать, но поперхнулся и закашлялся.

- Что такое? Поперхнулся? Сейчас я помогу.

И кулачок Людмилы принялся обрабатывать спину Геннадия со скоростью электрического перфоратора. От этих дробных ударов Гена, содрогаясь, смог, наконец, прокашляться и, вытирая платком слёзы, махнул рукой в сторону от вокзала.

- Нам туда. На автобус, - лаконично сообщил он.

Подняв с привокзального асфальта лёгкую дорожную сумку Людмилы, Гена подставил ей свой локоть и повёл гостью к остановке автобуса.

Время близилось к полудню, и жара набирала обороты. Асфальт уже плавился и, похоже, женщина по телевизору не соврала - днём будет не меньше тридцати пяти градусов. А то и больше. И никаких осадков всю неделю. В городе это было невыносимо. Смрад выхлопных газов от тысяч автомобилей клубился в горячем воздухе и Гена с удовольствием предвкушал свой приезд домой, в пригород, представил свою лавочку в садике под старой яблоней, на которой так хорошо сидеть в жару, попивая холодную воду и поглядывая по сторонам. Впереди два дня выходных и у него гостья, что тоже неплохо... Правда, после смерти жены год назад, он успел отвыкнуть от женского общества, но это же Людка, его одноклассница, с которой они не виделись... сколько же они не виделись...?

Полгода назад к нему в гости неожиданно заявился старый знакомый, сосед покойного отца. Был он мужиком весёлым, неунывающим, ценителем анекдотов и женщин. Они с Геной выпили за встречу и Николай, посетовав на отсутствие женщин за столом, твёрдо пообещал женить Геннадия в скором времени. Гена, конечно, принял эти слова за пьяный трёп и выбросил их из головы. У него была работа, тяжёлая, между прочим... Он работал путейцем на железной дороге. У него была дочь, живущая в столице и постоянно испытывавшая недостаток в деньгах. Зарабатывал он неплохо и с удовольствием помогал дочери и зятю свести концы с концами, а маленькому внуку получить новую дорогую игрушку. Ему много не надо, скоро на пенсию, проживёт.

И тут позвонила Людмила. Николай не забыл своих слов и дал телефон Геннадия его однокласснице, которая, когда-то, в молодости, была в него безответно влюблена. Много лет прошло с тех пор, но старая любовь не ржавеет. Люда, уже пенсионерка, просто встрепенулась при упоминании о вдовстве Гены, и с видимым удовольствием записала себе номер его телефона.

С тех пор Людмила регулярно, дважды в день, а то и чаще, звонила ему, рассказывала новости, делилась своими проблемами и часто присылала длиннющие эсэмески со стихами про любовь. Кстати, стихи были не только ее.

Гена быстро привык к этим звонкам и даже испытывал нешуточную потребность в них. Все-таки одиночество доставало его, да и по преждевременно умершей жене он сильно скучал. Был он человеком спокойным, ума небольшого, что успешно скрывал за своей всегдашней молчаливостью. Правильно ведь говорят - молчи, сойдёшь за умного. Он не задумывался над этим, просто характер такой уж был у него. Спокойно работал, спокойно отдыхал. Выпивал немножко на застольях, не до безумия... Не курил. По телику смотрел "Давай поженимся", Жду тебя" и Поле чудес", иногда читал классику... Ни с кем не общался, гостей не принимал... Да и разговаривал только на работе, по необходимости... Да, нет, не знаю... Вот как-то так. Только когда приезжала дочь с зятем и внуком, он оживлялся и даже становился разговорчивым... в меру, конечно.

Людмила давно собиралась к нему в гости, но Гена не высказывал такого желания, а давить на него Люда не спешила. Хватит, наспешилась уже. Тогда, в молодости, она так старалась обратить его внимание на себя, так вешалась ему на шею, что он испугался, уехал из села в город и потом женился на другой. Людмила тоже вышла замуж, но, пожив несколько лет в браке, поняла, что её муж не тот мужчина, что ей нужен, и развелась с ним. Все обошлось без скандала, она и теперь общалась с бывшим мужем, они помогали друг другу в решении каких-то проблем, но не жили вместе... Хорошо хоть детей не было.

И вот-такая удача! Вернее - горе, конечно, но это шанс... Она думала, что всё будет хорошо, всё сладится. Теперь она не сделает прошлых ошибок, она будет терпеливой и ласковой... До свадьбы. А что свадьба будет, Люда не сомневалась.

Охота на Геннадия началась ещё тогда, когда жива была жена, но уже было понятно, что она не жилец. Рак, что тут поделаешь! Медицина была бессильна. Окрестные вдовушки и разведёнки подходящего возраста стали захаживать к ним, якобы навестить больную, а на самом деле обратить на себя внимание потенциального вдовца. На похоронах эти дамы разоделись в праздничные одежды, сделали макияж и каждая старалась угодить Геннадию и показать, какая она добрая, работящая и расторопная. Смешно было смотреть на то, как женщина бальзаковского возраста в боевой раскраске и роскошном платье моет полы и выносит мусор. Одна, бывшая сослуживица жены и её ближайшая подруга, даже ухитрилась остаться ночевать, сославшись на позднее время, но, к её великому сожалению, вдовец не кинулся в её жаркие объятия, ища утешения, и не пришел ночью в её спальню. Подруга сильно обиделась, и вскоре вышла замуж за своего соседа. С тем и успокоилась. Кандидатки ещё какое-то время пошебуршились, а потом, видя что на них не обращают внимания, утихли.

После автобусной духоты и вони, воздух пригорода казался прохладным. Здесь уже не было такого количества машин, а когда они свернули в узкую улочку, петлявшую между старыми деревянными домами с вкраплениями новеньких коттеджей, можно было идти прямо посреди улицы, не опасаясь автомобилей, так как дорога была просто непроезжей. Колдобины и кочки надёжно защищали жителей от смрада выхлопных газов. Даже велосипедисты сильно рисковали, пытаясь проехать по этой улице. Здесь-то и жил Геннадий.

Одноэтажный, средних размеров дом, был еще крепок и надёжен, но опытному взгляду было ясно, что его хозяин плоховато смотрит за хозяйством. Подзаросший бурьяном сад, сухие ветви в кронах яблонь, облупившаяся краска на окнах... Все это и ещё многое говорило, что некому дать Геннадию ценные указания, некому пристыдить и укорить. Люда отметила ещё пунктик в своем мысленном блокноте.

Они вошли в дом, и в блокноте стало ещё на несколько пунктиков больше. Хозяин дома явно не был поборником уюта и домовитости. Покосившиеся гардины с пыльными шторами, потрескавшийся кожзаменитель на диване и креслах, затхлая атмосфера казармы поразили женщину. С позволения хозяина она осмотрела все три комнаты и небольшую кухню, и везде было так же уныло. Во всем доме было только три комнатных растения, из тех, которые очень трудно убить: щучий хвост, денежное дерево и какой-то кактус. Земля в них была сухой и твёрдой. Люда машинально сунула в горшки палец и решила немедленно побаловать несчастных водичкой.

Холодная вода текла из крана на кухне, поэтому с поливом проблем не было. Поискав посудину побольше, Люда нашла под раковиной литровую стеклянную банку, налила воды и пошла в комнату.

Хозяин одиноко сидел в кресле, опустив руки между колен и глядя в окно. На его лице застыло выражение тоски и скуки. Люда, задержавшись в дверном проеме с банкой в руках, смотрела на него и не могла найти слов, чтобы разогнать эту тоску. Наконец она справилась с собой и, насколько смогла весело, спросила:

- Чем угощать будешь, хозяин?

Гена очнулся от своих дум и, встрепенувшись и опять покраснев, неловко встал с кресла и пробормотал:

- Сейчас, сейчас...

Он прошел на кухню и загремел там посудой. Скоро запахло жареной картошкой и засвистел чайник...

После фужера красного вина, которое Гена выставил на стол, язык его стал более подвижен. Разговаривая, Люда смогла многое узнать о нем. В частности, что он живет один, что ни в чем не нуждается, что компьютер есть, дочка старый отдала, но он в нем ничего не понимает и не приветствует всякие новомодные штуки, вроде Интернета. Да и зачем бы он ему понадобился? Что дочка приезжает, но ненадолго. Скучно ей здесь после столицы, тоскует она. Возьмет у папы денег и возвращается в Москву. Зять и того реже появляется. Он в войсках служит, занят очень. Иногда подкидывают внука. Это когда Гена в отпуске. Гена ему рад, ухаживает за ним, а внук из него веревки вьет. Сам Гена рассказывал об этом со смехом, а Люда подумала, что не мешало бы этого внука выпороть... возможно, крапивой. Уж она бы выходок такого внука не потерпела. Он бы у нее по струнке ходил!

От вина и Людмила расслабилась, размякла. Запылённые шторы не пропускали яркий солнечный свет, уютно бормотал неизменный собеседник одиноких - телевизор, остывала в тарелке жареная картошка и нагревался салат из помидоров и огурцов, вынутый из холодильника.

Люда рассказывала об односельчанах, общих знакомых, одноклассниках, и постепенно в глазах Геннадия загорался огонек интереса. Вот это было ему близко и знакомо. Кто женился, кто разбился, разбогател и вышел в люди. Кто развелся, умер или заболел. Он жадно выспрашивал подробности, сам вспоминал старых знакомых и подливал в фужеры пахучего тёмно-красного вина.

Они долго сидели за столом, потом вышли в сад, сели на скамейку под старой яблоней, которой было лет пятьдесят, такая морщинистая и потрескавшаяся была у неё кора. Но ветви у яблони были мощные, раскидистые и хорошо укрывали от зноя. Гена устроил на небольшом столике чаепитие и они до заката сидели под яблоней, попивая остывший чай и вспоминая прошлое.

Под конец Гена так расчувствовался, что едва не заплакал, рассказывая о своей дочери. Эта тема, видно, глубоко задевала его и, постепенно Геннадий так разговорился, что уже не мог остановиться. Люда с испугом смотрела на него, в его глаза, светившиеся фанатизмом. С какими-то бабскими интонациями он почти причитывал, вновь и вновь повторяя:

- Бедная моя Ланочка... она ведь у меня одна осталась... мы с ней вдвоем остались... бедная моя Ланочка... доченька моя...

На душе у Людмилы стало неприятно, как будто кто-то застал ее подсматривавшей в замочную скважину. Она пыталась остановить Гену, перевести разговор в другое русло, но это ей не удалось.

- Свихнулся что ли, после смерти жены? - подумала Люда.

Тем временем энергия хозяина стала иссякать, и он выглядел вялым и утомленным. Вместо связной речи он стал что-то бормотать под нос, поглядывая на Людмилу. Вслушавшись в это бормотание, Люда, наконец, поняла, что пора спать и ей предлагают пройти в дом.

Гена постелил ей на том самом потрескавшемся диване. На вопрос Люды, почему именно здесь, Гена ответил, что одна спальня его, а другая дочери, и в комнату дочери он никого не пускает. Про свою спальню он промолчал, но Людмила поняла, что ей и в неё не попасть. Напуганная его внезапным приступом, Люда не стала спорить. Диван, так диван. Впереди ещё два дня, что-то да изменится!

Она выключила свет, разделась и легла в постель. После жаркого дня прохлада никак не приходила, было душновато и пахло пылью.

- Завтра наведу порядок в комнатах, а послезавтра в саду, - решила для себя женщина и спокойно уснула.

- Люда, Люда, проснись... Проснись, Люда! - сквозь сон пробились к Людмиле слова Геннадия. Она открыла глаза и увидела его, полностью одетого, стоящего над ее постелью и монотонно повторяющего:

- Люда, проснись, пора ехать....

- Куда, куда ехать? Зачем? - пролепетала Люда, силясь осмыслить ситуацию.

- Тебе пора ехать. Домой.

- Да почему? Что случилось? Я не собиралась... я думала два дня пожить...

- Дочь сегодня приезжает... я ей вчера позвонил, она утром выехала. Тебе придется уехать.

- Но почему? Я что, не могу с ней познакомиться?

- Ты не поймёшь... она одна у меня... Ланочка моя! А тебе надо ехать... Я провожу.

Наскоро умывшись и одевшись, Люда взяла свою сумку и вышла из дома. Геннадий сидел на скамейке под яблоней и в нетерпении барабанил пальцами по столу.

- Ну что, идем? - спросил он, приподымаясь.

- Я уйду, - сказала Люда, я уйду, а ты оставайся. Оставайся одиноким старым дураком! Я-то думала... А ты... Эх-х, Гена!

Она повернулась и пошла к калитке не оглядываясь и её душило чувство ненависти к этому, давно любимому, но непонятному мужчине, к тому, о ком она мечтала все прошедшие годы и с кем ещё недавно собиралась прожить оставшиеся.