Ведьма - тоже женщина

На отшибе у самого яра, возле криницы с холодной вкусной водой жила…

Нет не Баба-яга, а баба – Глаша. Роста небольшого, круглобокая. С торчащей как два стога в поле грудью, с мягкими пухлыми руками и синими глазами. Смотрели эти очи на мир пристально, то сурово, то с издёвкой, а то и весело-одобрительно.

Парни и мужики на фигуру Глаши засматривались, но в жёны брать не желали. Поговаривали в станице, что Глаша не только знахарка, но колдунья. Женское население вслед ей плевало или крестилось. Но по вечерам молодки, бабы, да и старухи по дну глубокого яра с оглядкой шли к Глаше. Одной надо соперницу извести, другой хвори напавшие прогнать, а третьей и чего похлеще, но о том другим знать было не положено.

На другом конце станицы, почти у самого выезда на большак, жил бобыль Петро. Казак статный, нестарый, не молодой. В бою несколько раз раненный, крестом за смелость награждённый. Дом, хоть и исправный, крепкий, хозяйкиной руки, после смерти матери Петра не знавший, выглядел сиротливо, неухожено.

Посмеивались над казаком дружки-сослуживцы. Мол, помрёт их товарищ, свадьбы не сыгравши. И так достали они Петра, что решился он глухой ночной порой к Глашке сходить. Мучился по дороге сомнениями страшными, в кармане денежки, оплату за труды, сжимал, мял, так что почти трухой сделались. Но дошёл и в окошко, зашторенное, постучал.

Глаша встретила Петра серьёзным словом, без насмешки, без озорства. А ведь этого побаивался казак. Выслушала внимательно и задала главный вопрос:

— Чего же ты Петро больше всего в жизни хочешь?

Казак ответил сразу:

— Хочу уверенным быть, что жена пошла ко мне с добрыми помыслами, без принуждения, не думая о нажитом мною добре, ценя меня и восторгаясь.

Глаша внимательно посмотрела Петру в глаза, видимо, ища подтверждения правдивости слов, а потом молвила:

— Добре, казак, так и будет. Могу дать тебе испить зелья, после которого ты все бабьи мысли узнать сможешь. Только надобны ли тебе такие знания?

— Нужны, Глаша. Ох, как нужны, — молвил в ответ Петро.

Знахарка, а может, и ведьмачка, больше томить казака не стала. Открыла шкаф, с дальней полки взяла маленькую стеклянную посудину и накапала в стопку темно-вишнёвой жидкости. Разбавила красным молодым вином и подала Петру.

Тот выпил отраву залпом, утер усы рукавом и заикнулся об оплате.

— Деньги мне твои не нужны. Замуж за тебя хочу!

Петро от неожиданности даже крякнул:

— Да ты что, Глаша! Какая ты невеста? Ведьма ты, а жить с ведьмачкой — дело последнее.

— Ну, что же, если надумаешь ко мне вновь прийти, подумай прежде. Оплата твоя неизменная.

Короче, ушёл Петро домой в приятном настроении. Но вскоре понял, что не так это расчудесно бабьи мысли читать. Чего только не наслышался: и о страданиях женских каждомесячных, и о грубых домогательствах мужских, и о коклюше, и о вовремя не подошедшем тесте, и о стервах свекровях, и о гадинах снохах. Не учуял Петро ни слова о любви в головах бабёнок. Разве только о похоти с чужим мужиком иногда мысли проскакивали, не у всех, у некоторых. И казались бабы станичные Петру ведьмачками погаными. Дивчины те, конечно, о любви думали. Но думки были ненастоящими, сказочными. Не о таком Петро мечтал.

Бабьи мысли лезли в голову казаку, разрешения не спрашивая: в какой день квочку на яйца сажать, где бычка на выпас привязывать. Когда уловил Петро мысли о том, в какой последовательности надо панталоны сшивать, и вовсе тоска одолела.

В ту же ночь пошёл к Глаше и просил, чтобы вернула его мозги к прежней жизни.

Знахарка не сопротивлялась, взяла литровый ковшик, влила туда зелёного, тягучего зелья, добавила до краёв светлого игристого вина и подала казаку. Петро выпил, не раздумывая. Зашумело, в голове, заплясали искорки в глазах, повело мысли к действиям неосознанным. Обнял казак Глашу, поцеловал в уста и предложил замуж за него выйти.

— А не боишься ведьмачку в жёны взять? — засмеявшись, спросила Глаша.

— Боюсь, — честно признался казак, а потом добавил: — А кто же не боится из мужиков под венец идти? Ведь понимают казаки, что все бабы чарами владеют, у всех думки, да дела хитрые – а женятся.

— И то верно, — вновь улыбнулась довольная Глаша. — На Троицу и обвенчаемся.

—Успеем ли к свадьбе подготовиться? — засомневался Петро.

— Мне белого платья не надевать, и тебе тройку не запрягать – поди, не молодые уже…

На отшибе у самого яра, возле криницы с холодной вкусной водой живут…

Нет, не дед, да баба. А влюблённая пара: Петро и Глаша, детей уже трое у них бегают. По вечерам Петро по-прежнему ходит к казакам за околицу, поговорить. Вновь насмешки слушает. Мол, женила его ведьмачка на себе, приворотным зельем опоивши.

— Может, и опоила, — смеётся в усы казак, а сам думает, мысли товарищей читая: не со зла говорят, по дружбе, да из зависти, что мир и лад в их с Глашей семействе.