Двое

А на улице весной пахнет!

Зелёная травка, махонькая такая из-под прошлогодней листвы показалась. Почки на деревьях набухли, вот-вот проклюнутся. Солнышко греет тепло, не по-зимнему. Цветочки жёлтые расцветают и пчёлки жужжат. Люблю это время года. Хорошо!

Ноги только вот проклятущие не сгибаются в коленях – распухли, и руки болят. Порог в сарай нынче высоким показался, едва переступила. Но наседкам моим зерно нужно, а в ящике закончилось. Придётся бочку вскрывать. Хорошо Старый придумал пшеницу в железной бочке держать. Серое мышиное отродье не доберётся. Да и птице на всю зиму хватает. Ну и крышка на бочке! Чугунная, что ли? Еле стащила.

Ух-ты, мать честная! Добрались всё же! Да ещё кладку свою устроили. Восемь крохотных телец в пуху лежат. Кожица прозрачная, жилку каждую видно. Не выдержала, крикнула:

— Дед, поди посмотри! Мышаки в бочке гнездо сделали.

Старый разворчался на меня. От работы его оторвала. Ему побурчать и в молодости нравилось. А сейчас все чаще дурой меня зовёт. А мне смешно – сам тоже поди не вундеркинд! Вот притопал, клюкой своей размахивает:

— Что смотришь, Матрёна, хватай и об пол. А то повырастают, мышеловок не напасёшься.

Охнуть не успела, в ответ сказать что-нибудь.

Старый отодвинул меня, схватил лопату, подцепил гнездо и на пол.

И сапогом, сапогом!

Детей малых!

В душе будто треск услышала. Словно ветка яблони от тяжести надломилась.

А Старый, подталкивая, так и выпихнул прочь из сарая. Вышла на свет из тьмы. От солнца зажмурилась. Может поэтому из глаз слёзы брызнули?

Старый увидел, что передником утёрлась, швырнул лопату со злостью о землю и ушёл матерясь.


***

Серый глазастый Мыш впервые увидел свет неожиданно, будучи еще крохотным, с розовой кожей и нежным пушком на ней. Кто-то огромный и страшный сдвинул разом серый потолок и издал громкие, сотрясающие звуки. Мышка-мама больно вцепилась в плечо Мышу, схватила его, ближайшего детёныша и юркнула в норку под пол. Остальных спастись не удалось. Злой, страшный человек поднял всё гнездо лопатой, бросил на землю и растоптал сапожищем…

Мышу стало скучно и одиноко без своих братьев и сестёр. Зато молока оказалось в избытке – детёныш рос крепким и большим.

В положенный срок Мыш обследовал все проложенные мамой тропки, которые вели в разные направления. И когда у мамы появились новые малыши, она прогнала его от себя.

Однажды вечером, пройдя по туннелю достаточно далеко, за границу маминых следов, он очутился в огромной комнате, и его нос учуял запах ароматного хлеба где-то над головой. Голод скрёбся в пустом желудке и Мыш решился забраться на стол.

Он достаточно ловко справился с подъёмом и обалдел от огромной булки.

Мыш оббежал круглый ровный каравай, но укусить не получилось. Недалеко он увидел ломтик хлеба, почему-то лежащий на прозрачной стеклянной стопке, из которой противно пахла прозрачная жидкость. Мыш приподнялся на задние лапы и стал обкусывать краюху. Совсем рядом горела тонкая свеча. Её потрескивание отпугивала Мыша от хлеба, но он возвращался, как только пламя загоралось ровным огоньком.

Когда свеча зачадила и погасла вовсе, стало совсем страшно потому, что возле стола появилась огромная фигура, раздался громкий голос и рядом ударили чем-то тяжёлым.

Испуганный Мыш, сжался, как мог, и стал пятиться к краю стола, а потом стремительно скользнул по ножке и спрятался в норку. Сердце стучало так сильно, что не было слышно посторонних звуков. Но страшный голод заставил его вернуться в комнату.


***

Я суеверная, наверное. Вот кажется мне, что все несчастья начались с того момента, как ты, Старый, растоптал мышиное гнездо.

К вечеру в глазах у тебя зарябило, затылок заболел, рука правая плетью повисла. За пятьдесят два года, как вместе прожили, ни разу на здоровье не пожаловался. Всё уверял, что «не дождутся». Дождалась. Ох, дождалась! Хотя думала первой помереть. Обманул ты меня! Обещал схоронить. Но сам вперёд убрался.

По молодости коров, свиней бил – не волновался. А тут мышат истребил и сердце зашлось. Помню, частило сильно. На аппарате, что доча подарила, давление зашкалило. И фельдшер «скорой» обругал меня, что поздно их вызвала. Может и поздно. Да ты, Старый, не хотел, чтобы я к докторам обращалась, нехорошими словами называл…

Мыши тебя не простили, дед. Вон посланец их краюху поминальную грыз и свечу задул. Видать в отместку.

Нет, серое братство, не выйдет.

Где спички?

Загорелся огонёк.

Вот смотрю на твою фотографию и сил нет, выть хочется.

Больше и не дотронуться до тебя, ни днём, ни ночью. Кто же меня поцелует, кто поругает, кто спину скипидаром намажет, кто гвоздь для полотенца вобьёт?
А ведь так и не вбил гвоздь, обманщик.

Э-хе-хе! Опять слёзы льются. Заругал бы меня уже за мокроту.


***

Старушка, утирая слёзы кончиком платка, вышла из комнаты, а Мыш быстро вскарабкался обратно на стол и вновь принялся за надкусанный ломтик, пока не наелся.

Голод больше не урчал в желудке и Мыш отправился исследовать огромное пространство дальше. Он пробежал до трубы, идущей вдоль стены и, обжигая крохотные пятки, проскользнул по ней до дивана. С него Мыш увидел множество людей за поминальной трапезой. Они, конечно, не заметили Мыша и он смог спуститься на пол, оббежать всю новую территорию и пометить её, а потом спокойно добраться до норки.

На следующий день Мыш чувствовал себя намного уверенней в большой комнате. На столе стояла оплавленная, потухшая свеча. Хлеб всё ещё накрывал стопку, но рядом, на тарелке лежал надкусанный кусок ветчины. Старушка спала на диване. У Мыша от голода и нетерпения затрепетало всё внутри. Вначале он не решился ступить на белую тарелку, но потом зашёл, поскользнулся и съехал к самому аппетитному куску. Испугался и бросился прочь. Задел вилку и она предательски звякнула. От резкого звука Мыш замер. Старушка открыла глаза и глубоко вздохнула. Села. Зажгла свечку и, словно не видя грызуна, пошла в другую комнату.


***

Задремала.

Скоро полдень уже.

Бессонница мучила, всё вспоминалась и вспоминалась жизнь наша, Старый.

Счастлив ли ты был со мной?

Я же до последнего перечила. Поучала. Года то мы с тобой одного, но ты мне цыплёнком неразумным казался. Откормить старалась всю жизнь. Но ты как был худющим, так и помер жердиной. Одно хорошо, в гробу тебе просторно. А костюм, новый совсем, раз пять надёванный, сморщился от складок – не по размеру, стыдно мне…

Мышонок опять пришёл. Зачем? Ругался. Может задобрить божка ихнего? Позвоню дочке, пусть в своём интернете разузнает, чем мышей ублажить можно?..

Позвонила на свою голову. Разволновалась младшенькая. Про давление спросила. Не двоится ли в глазах, интересовалась. Небось думает, что мать совсем разумом после смерти отца тронулась. Нет, я при памяти. А она говорит, что я глупость удумала про мышей.

***

Старушка ушла и долго не возвращалась. Серый Мыш, распрямился, огляделся, понюхал вкусный воздух и принялся за ветчину. Потрескивание свечи его больше не пугало. А голова страшного человека на картинке казалась такой же безопасной, как и тарелка по краю которой Мыш оббежал несколько кругов. Лапки скользили, и он старался не упасть. Мама-мышка оттрепала бы за неразумность, но сытому Мышу хотелось играть.

Все последующие вечера Мыш приходил в комнату старушки. Она тихо сидела в кресле и при слабом огоньке свечи всматривалась в темноту норки. Первое время Мыш опасался подвоха с её стороны. Но женщина оставалась неподвижной всё время, и он осмеливался выйти из своего убежища. Рядом с норкой он находил тарелочку с разными вкусностями: сыром, салом, хлебом, зерном. Мыш аккуратно надкусывал по очереди всё, косясь на старушку. Иногда она моргала, но не делала никаких движений. Наевшись, Мыш бегал по тарелке, поскальзываясь и смешно заваливаясь на бок. Старушка улыбалась краешком губ, но продолжала сидеть неподвижно.

Складки на лбу женщины морщились, когда Мыш забирался на стол с фотографией. А когда Мыш хотел надкусить кусок хлеба на стопке, хлопала в ладоши и начинала ругаться. Тогда Мыш бросался бежать со всей силы своих молодых ног и прятался в норке, чтобы проспать до следующего вечера.

***

И всё же, Старый, рассердился на тебя звериный божок! Я всё думаю, почему мышонок так себя ведёт? Наестся, наиграется и бежит к твоей фотографии. Остановится, в глаза тебе посмотрит, фыркнет и хлеб, тебе положенный, грызть начинает.

Не голодный же!

А однажды и вовсе удивил. Привёл с собой подружку. Это я думаю, что подружку. Может быть и приятеля. Кто ж их различит?

Так вот, другой серенький скромный. Поест и в норку. А наш посланец божий опять к сухарику твоему. Я уже тряпку в руки взяла погнать его со стола, а он сел на задние лапки, а передними мордочку трёт-трёт и остановится. На тебя посмотрит, и опять продолжит. Чудно. Будто наш сосед молится. Может бог у них один?


***

Через полгода почувствовал Мыш себя вполне взрослым. Ощущение это пришло в тот миг, как увидел он Красулю. Запах у неё оказался резкий и такой возбуждающий, что у Мыша в паху всё напряглось и ноги вместо знакомой тропинки повели на чужую территорию.

Всё у Красули казалось привлекательным: и округлые бока, и лоснящаяся шерстка, и тоненький хвостик, и особенно то, что хвостик прикрывал у своего основания. Мыш не узнавая себя, вопреки всем своим опасениям ринулся за Красулей и налетел на самца постарше и позубастее. Здоровяк больно ухватил его за ухо, оттаскивая от молодой самки.

В другое время Мыш бы тут же и ретировался, но не в этот раз. Болезненное напряжение, зародившийся внизу, поднялось кверху и сдавило мозг, заставляя рваться в бой. Мыш дернулся изо всех сил, цапнул соперника за морду и поспешил к Красуле.

Но добежать не успел, его нагнал здоровяк, впился зубами в бок и, заваливаясь в сторону, ударил сразу всеми четырьмя лапами. На мгновенье Мышу показалось, что наступила ночь, что все звёзды сразу превратились в острые щепки и впились в его тело. Но очередной укус соперника привёл Мыша в чувства. Ему стало понятно, что желающий Красулю здоровяк загрызёт его насмерть, но не позволит приблизиться к самке. Отступать Мыш не собирался. Он знал, что должен победить соперника, не думая о боли.
По всей видимости, природа вложила в Мыша силу и напористость всех погибших братьев. Он кусался, царапался, бил лапами соперника, пока тот жалобно не запищал и не бросился наутёк.

Красуля внимательно наблюдала за схваткой своими чёрными, хитрыми глазками. Она не убежала, а дала себя обнюхать и даже припала на передние лапки, приподняв хвост. Мыш-победитель удовлетворённо выполнил предназначенные для самцов обязанности и позвал Красулю за собой. Она пошла покорно, и теперь везде следовала за ним. Но в комнате старухи становилась боязливой и дальше тарелки с едой не выходила.

Мыш считал территорию на столе своей, и потому каждый день взбирался по скатерти наверх и кусал сухарь не потому, что чувствовал голод, а определял – единственный ли он владелец всего этого пространства.

В один из дней Мыш почувствовал сильный мускусный запах. Он ударил в нос и вызвал болезненный спазм. От неожиданности Мыш стал тереть мордочку, повторяя движения снова и снова. Запах не оставлял сомнения, спокойной жизни мышиного клана наступил конец – в доме старушки поселились крысы.

Мыш знал, что крысы страшные звери – кошку могут разорвать. Но уйти прочь, подальше не мог – детёныши малы, только на лапки встали.


***

Старый, стоишь, молчишь. Хоть бы знак подал, что слышишь. Дети сегодня приезжали, предлагали меня врачу показать. Психотерапевту. За голову мою опасаются. Не понять им, Дед, моего страдания. Вот раньше всё хлопоты: малыши, дом, работа; домашние задания с детьми, стройка, хозяйство.

Затем: «стипендии» для наших студентов, свадьбы, перепалки с тобой, Старый.

А в последние годы: внуки, ремонт, огород. И вдруг – одиночество: щемящее в сердце, звенящее в висках. Ноги сами несут, руки заботу ищут, а нет никого рядом, только стены, да тихое тиканье часов.

Дети волнуются. Опасаются. Ухаживать за мной некому. У старшенького третий родился. А доченька новую должность получила. На работе пропадает.

А зачем мне врач? Я сама всех знакомых, родных выслушиваю и даю дельные советы. Ты тоже мне уступал, хоть и ворчал.

Глупая. Сказала дочке, что с Мышом разговариваю и появления его каждый вечер жду! Она расстроилась, а я не смогла убедительно объяснить, почему его твоим посланцем считаю. Вот не нашла слов.

Дед, Мыш наш вырос. Семьёй обзавёлся. И не мешает вовсе. Придут стайкой поедят и быстренько в норку – шмыг. А вот сам Мыш всегда на стол забирается. Меня совсем не боится. Из рук еду берёт. Жуёт и на твой портрет посматривает – словно советуется.

А вообще, Старый, если бы не мышонок, заболела бы давно от тоски. Тишину ненавижу. Включаю телевизор утром, и бубнит он целый день. К вечеру так надоест, что выключу, а в голове всё равно диктор новости говорит или героиня сериальная плачет. Только когда мышек жду, тишина радует и как-то хорошо на душе становится.


***

Однажды Мыш почувствовал, как перестают слушаться, раньше проворные, лапки, как тяжело становится взбираться на стол, где стоит портрет уже вовсе не страшного деда. Но главное – ему мешала ходить шишка на животе. Она появилась после сражения.

Крысы нашли мышиное гнездо. Пришли днём, трое. Родители вышли вперёд, оскалились, ощетинились, прикрывая свой десяток малышей и надеясь, что пришельцы пройдут дальше в подпол. Крысы ушли. Мыш успокоился и побежал разузнать есть ли на тарелке возле норки еда. А вернувшись, застал ужасную картину: Красуля, попискивая, истекая кровью, лежала возле гнезда, а крыса поедала малышей. Отец, не задумываясь, налетел на противника. Сытая, спокойная жизнь, превратила Мыша в неповоротливого толстячка. А в этом случае проворство и размеры имели значение. Крыса, отпрыгнув, изловчилась и цапнула Мыша за пузо. Он дёрнулся и, оставив в зубах неприятеля кусок своей плоти выскочил из норки в комнату, чтобы скрыться от очередной порции укусов.


Здесь израненного зверька увидела старушка, взяла в руки, положила на стол и что-то делала с раной. Мыш не помнил всего, сознание покидало его временами.

Мыш выжил и больше не убегал в норку. Спал на диване в уголке, где старушка положила пушистую вату. Ел с блюдца, которое стояло недалеко.


***

Да чего же временами дети становятся упрямыми!

Не хочу я в больницу!

Не хочу я заводить кошку!

И попугая не хочу!

У меня есть Мыш.

Мы спим на одном диване. Завтракаем в одно время. Вечера проводим вместе. Мыш уже не бегает, скользя по тарелке – вырос и перестал шалить. Но он научился разговаривать со мной. Вот, слышала бы дочка мои мысли, точно бы в дурку упекла.

Слышишь, Старый!

Я Мышу говорю что-нибудь, а он мне пищит в ответ. Иногда спокойно. Иногда с возмущением.

А вчера я к соседке ушла, так Мыш меня возле входной двери ждал. Чуть не растоптала. Не увидела сослепа. Я его на руки взяла, а он горестно вздохнул. Вот сама бы не поверила.

Шишечка у него на животе. Хочу к ветеринару отвезти. Дочку просила, жду.


***

Старухину дочку Мыш почуял ещё за входной дверью – резкий аромат духов разносился быстрее её появления. Мыш боялся эту женщину, и спрятался под диваном.

Он сидел там долго, вслушиваясь в спор матери и дочери. Молодая нападала, говорила громко и резко. А старушка тихо, сквозь всхлипы, оправдывалась.
Мыш чувствовал боль в брюхе. Ему хотелось подойти к старушке, ощутить прикосновение её рук, услышать ласковые слова. Но Мыш, уловивший напряженность обстановки и каким-то шестым чувством осознавший, что скандал разгорится с новой силой, если он покажется из-под дивана, ждал, прислушиваясь к своей боли.

В своём убежище Мыш просидел достаточно долго после того, как голоса затихли. И выбрался, с трудом передвигая дрожащие лапки, спустя некоторое время. Старушка заметила его, подняла и зашептала что-то доброе, непреднамеренно обдавая знакомым, приятным запахом.

Мыш закрыл глаза, прижимаясь брюшком, к ладони старушки, чтобы уже не проснуться никогда.


***

Ох, Старый, нет конца моей печали.

Помянула тебя на годовщину смерти сегодня, а вчера похоронила Мыша под окном нашей спальни. Не поверишь мне, словно друга или брата положила в землю.

А может, наконец, искупление пришло?

Может, простил нам мышиный божок прегрешения?

Или душа твоя теперь навсегда улетела далеко и не воротится никогда?

Как же жить мне без вас в этой глухой тишине, в страшном одиночестве?

Если рядом, если слышишь меня, пошли знак!

Вот и не верь в чудеса!

Или взаправду с ума схожу?

Дед, гляди, возле норки мышонок бегает, махонький совсем. На Мыша похожий.

Значит, услышал ты меня!