Разговор мамы с дочкой о самом сокровенном. Глава 144 из романа "Одинокая звезда"
Когда ребята ушли, Ольга позвонила на кафедру и попросила у Миши разрешения пропустить заседание. Тот, конечно, разрешил — знал, что без особой причины она бы отпрашиваться не стала.
— Давай поедим, — предложила она дочке, когда они убрали осколки зеркала и помыли руки, — а потом пойдем к тебе в комнату. А то у меня кишки марш играют. Шесть часов у доски кого хочешь доканают.
— Ну, расскажешь матери, что случилось,— предложила Ольга, когда они расположились на ковре в своей любимой позе — носом к носу. — Или будешь переживать молча? Страсти, я вижу, тут разгорелись нешуточные. Может, все же поделишься?
И Лена рассказала. Со всеми подробностями.
Ольга молча выслушала ее, потом перевернулась на спину и долго глядела на люстру, подаренную им Отаром много лет назад.
— И что ты намерена делать? — наконец, спросила она. — Как у вас с Димой будет дальше? Ты же понимаешь, что эта история будет иметь продолжение?
— Понимаю, — вздохнула Лена. — Самое ужасное, что я вообще не представляю, как нужно вести себя в такой ситуации. Мама, ты должна мне все рассказать.
— Что рассказать?
— Все. Как у вас с папой было в первый раз. Мне это очень нужно.
О боже! — смятенно подумала Ольга. — Дожилась! Родная дочь требует рассказать с чего началась ее жизнь.
— Леночка, — попробовала она увильнуть от предстоящего. — Я же тебе давным-давно все объяснила. И у тебя книжки такие есть — там обо всем написано в подробностях. И по телевизору... все эти ночные фильмы. Ты же все это видела на экране.
— Мамочка, там одна механика. С этим мне все ясно. А в фильмах — одни движения и никакого выражения. У них же нет лиц! То есть, лица есть, но они пустые. Никаких чувств, никаких эмоций! Никакого отношения к происходящему. Как будто это не живые люди, а роботы.
— А ты чего хочешь?
— Я хочу, чтобы ты рассказала все с самого начала. С того момента, как он тебя привез на "Золотой рыбке" на тот ваш пляж.
— И зачем тебе это нужно?
— Значит нужно, раз спрашиваю! Ну что здесь такого? Какие-то вы взрослые все... зажатые. Ведь это и меня касается.
— Да уж! — засмеялась Ольга. — Тебя это касается самым непосредственным образом.
— Ну вот. Я хочу знать, как все происходило. Что он говорил. Какие чувства ты испытывала. Все-все. Если, конечно, помнишь.
Их первая близость — самая большая драгоценность в сокровищнице ее памяти. Редко-редко в минуты нестерпимого одиночества она извлекала ее оттуда. Комната распахивалась, наполнялась солнечным светом, запахом сосен и моря, криками чаек. И над ней склонялось его божественное лицо.
Помнит ли она? Господи, еще бы! Каждое слово, каждый взгляд, каждое прикосновение.
Все, как вчера!
Нет, час назад!
Да только что!
— Забудь все,— сказал он, аккуратно укладывая ее на обе лопатки. — Во всем мире остались только ты и я.
— Посмотри на меня, — сказал он, отнимая ее ладошки от лица. — Не надо бояться. Не надо прятаться — это уже бесполезно.
И новый обжигающий поцелуй лишил ее последних остатков самообладания.
— Обними меня, — велел он. — Прижмись ко мне покрепче. Вот так. Привыкни ко мне.
Ну что − уже не страшно?
Прости, Оленька. Сейчас немножко больно сделаю.
Немножко! Ох, ничего себе немножко! Как вскрикнула, как затрепетала она в его железных объятьях.
Как осыпал он поцелуями ее лицо!
Какие чувства она испытывала? О, целую гамму чувств — счастье, страх, стыд, боль, полное самозабвение.
И все затоплено такой... такой любовью!
Всепоглощающей.
Этот человек с бесконечно милым лицом, с его небесными глазами, глядевшими ей прямо в душу, в те мгновения стал для нее Центром Вселенной. Она забыла все: свой дом, отца с матерью, Юльку, всех друзей и подруг — она забыла самое себя.
Он стал для нее и небом, и солнцем, и звездами, самим воздухом, которым она дышала. Ее настоящим и прошлым, и будущим. Ее жизнью и смертью.
Как расскажешь об этом? Девочка ждет. Какое у нее странное выражение лица: испуганное, соболезнующее? Что она прочла в ее глазах?
— Мамочка, — сочувственно сказала Лена. — Не надо. Если не можешь, не рассказывай. Я у Танечки Окуневой спрошу — у нее с Боречкой Плетневым недавно все было. Она мне обещала рассказать в подробностях.
Танечка Окунева! Девочка с косичками и белым бантом! Да что они там все... с ума посходили — в своей школе? Куда торопятся?
— Не надо Танечку. Я сама тебе расскажу. Но ты ответь: у вас что — непорочность, целомудрие, чистота уже никакой ценности не имеют?
— Я тебя не понимаю. А что здесь грязного? Они давно любят друг в друга — почему им нельзя?
— Ну, в наше время... это считалось позором. В школе. Да и после... если до свадьбы — не приветствовалось.
— Вот-вот! Из-за вашего ханжества и погибли сразу три человека — Лизонька, ее парень и их малыш. Ведь их, по сути, затравили! А за что? Что они кому плохого сделали? У меня до сих пор сердце разрывается от жалости, как их вспомню. Мама, почему люди так плохо относятся к сексу?
— Не знаю, Лена. Традиция, наверно. И церковь считает это грехом. Если до венчания.
— Церковь! Какой же здесь грех, если люди любят друг друга? Без любви — ладно, я согласна — это грех. А если любят, то почему нельзя? Ведь Бог — это любовь! Ну, рассказывай.
И Ольга рассказала. Как у них с Серго все произошло в первый раз. Ничего не утаила.
Заложив руки за голову, Лена лежала на спине и внимательно слушала. Когда Ольга закончила, она вздохнула:
— Здорово! Как я вам завидую! А теперь расскажи, что вы делали потом. Ты мне когда-то говорила, что вы в тот день пробыли на пляже до вечера, Что было дальше? Ты помнишь?
Помнит ли она? Еще бы не помнить!
— Отдохни, дорогая, — сказал он, прикрыв ее халатиком. — А я пока похозяйничаю.
И она сразу уснула − как сквозь землю провалилась.
Проснулась Оля от сказочно вкусного запаха, щекотавшего ей ноздри. Она почувствовала, что если немедленно не съест кусочек его источника, то умрет с голоду. Никогда еще у нее не было такого зверского аппетита.
Оля приоткрыла один глаз. У самого ее носа покачивался на кончике шампура кусок сочного подрумяненного мяса, посыпанного зеленью и политого остро пахнувшим соусом. Шашлык!
Заурчав, она открыла оба глаза и впилась в него зубами. Улыбающийся Серго держал перед ней шампур. На песке между ними пестрела большая нарядная салфетка − на ней стояли длинная матовая бутыль темно-синего цвета и два бокала. Он открыл бутыль, налил в бокалы густую темно-красную жидкость и протянул один из них ей.
— Что это? — спросила Оля. — Похоже на кровь.
— Это кровь Земли и Солнца — чистый виноградный сок. Изабелла! Смело пей. В нем ни капли алкоголя.
Оля пригубила бокал. Рубиновая жидкость пахла садом и летом, и имела божественный вкус. Райский нектар!
— Оленька! — поднял свой бокал Серго. — Не жалей ни о чем. С тобой произошло замечательное событие — самое лучшее в жизни женщины. Его можно сравнить только с рождением ребенка. Я пью за тебя этот бокал, и ты выпей тоже. Сегодня твой день. "Золотая рыбка" обещала исполнить три твоих желания. Одно из них она уже исполнила. Ты хотела, чтобы мы остались вдвоем, и она привезла нас сюда. Теперь загадывай второе.
— Я хочу еще два дня, — быстро сказала Оля, замирая от собственного бесстыдства. Но после случившегося она вдруг поняла, что одних воспоминаний ей мало. Захотелось увезти с собой что-то более существенное.
Но что она могла увезти? Только одно.
— Серьезное желание! — засмеялся Серго. — Ну что, "Золотая рыбка", выполнишь желание девушки?
Он посмотрел на их катерок. Потом снова на Олю.
— "Золотая рыбка" согласна выполнить и это твое желание. Но надо немножко потрудиться.
И он стал водить своей большой ладонью над песком. Оля зачарованно следила за его пассами.
— Холодно, холодно, горячо! — Серго подмигнув Оле, указав пальцем в песок. — Ну-ка, девушка, поработай ладошкой! Выкопай здесь ямку — может, что в ней найдешь. Что смотришь? Давай копай!
Оля послушно стала копать. Сначала шел только песок. Но вдруг ее пальцы нащупали кольцо. Подцепив его, Оля потянула и вытащила серебряный ключик.
— Что это? — севшим от волнения голосом спросила она.
— Это ключ от квартиры, где счастье живет. "Золотая рыбка" дарит его нам. Мы с тобой будем там жить не два, как ты хочешь, а целых десять дней. До самого моего отъезда.
Да, Оленька, они пройдут. Но ведь все пройдет.
— Все?
— Все! И наша жизнь пройдет. Даже звезды погаснут. Вечного нет. Что имеет начало, то имеет конец. Но эти десять дней ты будешь счастлива, обещаю. Я буду любить тебя так, как больше никто и никогда тебя любить не будет. Я сделаю тебе сказку. Покажу красивейшие места побережья. Мы все время будем вместе. Скажи, ты согласна?
Видеть его поминутно! Дышать одним воздухом! Разговаривать с ним! Обнимать его! И целовать! Отдаваться ему! Десять долгих дней и ночей! Целая вечность!
Она представила себе этот ослепительный ряд — день за днем — и от радости потеряла дар речи.
Он напряженно ждал ее ответа. Не дождавшись, повторил с тревогой:
— Оля, ты согласна? Почему ты молчишь?
Надо же ему ответить. А то еще решит, что я раздумываю.
И она энергично закивала.
— Очень! — вспомнила она, наконец, подходящее слово. — Очень-очень!
Он облегченно вздохнул.
— Ну, теперь загадывай свое третье желание.
— Я уже загадала. Только пусть это останется тайной. Ведь "Золотая рыбка" умеет угадывать тайные желания.
Он посмотрел ей в глаза, потом отвернулся и долго глядел на море. Потом спросил, не оборачиваясь:
— Ты действительно этого хочешь?
— Больше жизни! — не раздумывая, ответила она.
— Даже так? Что ж, будь по-твоему. Только это неправильно. Не нужно бы тебе это — особенно сейчас.
Он что, ясновидящий? — испугалась Оля. — Если он догадается, то немедленно посадит ее на катер и отвезет обратно. И она его больше никогда не увидит.
— Я хочу, я хочу! — жалобно залепетала она, лихорадочно придумывая, чем бы его отвлечь. — Я хочу, чтобы ты меня поцеловал!
— О, я тоже этого хочу! — Он ринулся к ней, опрокидывая бутыль с бокалами.
И уже не чайки, а белые ангелы с криками радости летали над ними.
— А что вы делали потом? — не унималась Леночка, глядя на Ольгу блестящими от любопытства глазами. — Рассказывай дальше.
— Потом? Потом мы купались в море. Плавали, ныряли, ловили руками рыбок. Дурачились. Загорали. Потом... повторили, с чего начали.
В общем, по всем подсчетам тети Юли, да и врачей тоже, именно в тот день и появился во мне крошечный зародыш — ты, моя радость. И выходит, уехали мы оттуда вечером уже втроем.
— Ой, мамочка! — Лена бросилась на нее, как котенок, и принялась бурно целовать, приговаривая: — Спасибо тебе! Спасибо папе! Спасибо "Золотой рыбке"! Спасибо вам всем, что я есть! Мне так нравится жить!
— Хватит, хватит, ты меня зацеловала! — смеялась Ольга.
Лена оторвалась от нее, перевернулась на спину и закричала, глядя в потолок:
— Папочка, ты меня слышишь? Я люблю тебя! Я благодарю тебя! Так здорово жить на свете! Быть красивой и любимой. Я так счастлива!
Я тоже, — думала Ольга, любуясь своим созданием — этой прелестной девушкой с гривой золотых волос и синими глазами Серго.
Они помолчали, глядя влюблено друг на друга. Потом Ольга спросила:
— Что ты думаешь о словах Гены? О его обещании вывести Диму на чистую воду? О Диминых девушках?
— Ничего не думаю. Все это полная чушь! Мамочка, для тебя имело какое-нибудь значение, что у папы до тебя были женщины?
— Абсолютно никакого.
— Вот и для меня — не имеет. Никакого. Тем более, что я уверена: никого у него по-настоящему не было. Так − встречи, поцелуи, и все. Да даже, если и было — мне все равно. Сейчас он любит меня и я люблю его — это главное. Все остальное не имеет никакого значения.
