Ярость на двоих

- Целый день не прекращается. Воет, как по покойнику. 

Слова, раздавшиеся у меня за спиной, вывели из оцепенения и заставили вздрогнуть. Стакан, печально звякнув, выпал из ослабевших пальцев, и пиво тонкой струйкой разлилось по барной стойке.

- И не говори, - прохрипели в ответ из-за соседнего стола. - Главное ведь, кружит рядом, а к домам не подходит. Видел его позавчера около лесопильни, на заднем дворе. Здоровый, как бык. Ухо в клочья, а на морде – шрам ооооот такой…
Стараясь заглушить дальнейшие описания, я как можно громче хлопнул по столу, требуя счет, и, расплатившись, вышел из бара.

Стояла глубокая осень. Холодный ветер проникал под куртку, кружил листву под ногами в бешеном танце, но я не замечал этого. Всем моим вниманием завладел далекий, надрывный вой, от которого волосы на голове встали дыбом. Древняя песнь дикого зверя нарушала покой городка, но это не была песнь любви или голода. В ее нотах звучала нескрываемая необузданная ярость, переполненная ненавистью и жаждой мести. Я узнал ее с первых нот, с первых звуков, донесшихся до меня через завывания ветра. На секунду дрожь сковала движения и пригвоздила к земле, но закравшийся в душу холодный страх, набатом отзывавшийся в голове, заставил прибавить шаг.

Оказавшись дома, я первым делом открыл сейф, достал ружье, перезарядил его и рассовал по карманам патроны. В последний момент я захватил и старый отцовский охотничий нож. Только после этого, уверенный и непоколебимый в своем решении, я вышел из дома.
- Беркут, Байкал! - окликнул я свернувшихся калачиком в будке псов. Рослые белоснежные татры неспешно вылезли из укрытия. Промозглый ветер был им не по душе, но, учуяв запах пороха, они возбужденно заскулили.
Я спрятал ружье под куртку, чтобы не привлекать внимания случайных прохожих и вышел на дорогу. До леса, глухой стеной окружавшего городок, было не больше трех километров.
Тем временем ночь уже вступила в свои владения. Полная луна показалась из-за хмурых лохматых туч, и ее мертвенно-бледное сияние отразилось в заледеневших лужах, скользнуло по крышам домов, заглядывая в окна. Город спал, убаюканный шелестом осеннего ветра. Это было мне на руку.
Оказавшись на опушке, я пошел по тропинке, ведущей к озеру. Беркут то и дело нырял в заросли кустарников, повизгивал и возбужденно лаял: он напал на след и всеми силами пытался показать это, но Байкал, который был старше на два года, чувствовал мое напряжение и следовал рядом. В такие минуты, минуты крайнего напряжения, он становился моей тенью и словно перерождался. Глухим рычанием он давал понять, что готов отразить любой удар, и если понадобится - стоять насмерть. Именно так он и поступил однажды, когда на меня напала разъяренная медведица. После схватки от полученных ран пёс плохо слышал и полуослеп, но, словно в благодарность за то, что я нес его больше пяти километров на руках и ночи напролет сидел рядом, молясь, чтобы он выкарабкался, стал еще преданней.
Что изменилось с тех пор, как я вступил в лесные владения, я понял не сразу, но, осознав, замер и вытащил ружье. Затихла волчья песнь, затих и ветер в кронах деревьев.
- Почуял, - прошептал я едва слышно, замерев на месте.
Из-за стройных стволов елей уже виднелась спокойная гладь озера, серебром переливающаяся в лунном свете. Поляна плавно переходила в песчаный берег, и волны белыми барашками неспешно накатывали на него. Бесшумно колыхался камыш, в зарослях которого по весне часто скрывались серые утята. Где-то вдали протяжно закричала ночная птица.
Теперь уже и Беркут ощущал напряжение, нараставшее с каждой минутой. Жалобно поскуливая, татра жалась к старшему товарищу и даже пару раз лизнула его, но Байкал отогнал его угрожающим рычанием. Все его внимание было сконцентрировано на опушке леса, там, где серой тенью скользил среди деревьев осторожный преследователь.
Враг давно учуял меня, шел следом и теперь, поняв, что его заметили, вышел на поляну.
Догадка оправдалась, и смелость оставила меня. Страх накатил волной, сжал в крепких объятиях и сковал движения.
Тот, кого я считал мертвым, стоял предо мной, великий и несломленный, и ярость сверкала в диких, налитых кровью глазах.

***
- Али.. Алииии….! – хрипел старик, вырываясь из моих рук. – Не губи, оставь, - повторял он раз за разом, цепляясь за меня из последних сил. Дрожащее хрупкое тело сотрясалось от бессилия и безумства, охватившего его худое, сгорбленное тело.
- Малыш, Али! – старик рвался к волку, напрасно пытавшемуся вытащить лапу из капкана, но я крепко держал безумца за шиворот.

Волк пытался отогнать татр грозным рычанием, но они кружили вокруг добычи подобно ястребу, пикирующему на обреченную жертву.

Одна из собак, пытаясь схватить волка за загривок, подобралась вплотную, но тут же отскочила, спасаясь от смертоносных клыков хищника, щелкнувших в паре миллиметров от ее шеи. Но не татры занимали все его внимание. Волк смотрел на руку врага, державшую его хозяина, и от всхлипываний старика он приходил в еще большую ярость. Волк метался на месте, грыз толстую цепь, ломая зубы, и с остервенением кусал лапу, зажатую между зубьями капкана.
Однозначно, зверь был прекрасен в своей беспомощной дикой ярости.
***
- Мстить пришел, - сплюнул я, невольно залюбовавшись зверем.
Ровно год прошел с нашей последней встречи. Ровно год назад он издыхал в лесной чаще, и вороны-падальщики, скосив глаза-бусины, уже подбирались к его обездвиженному телу.
***
Старик досаждал мне. Он рвался к животному и даже попытался выскользнуть из тулупа, за который я его держал.
- Оставь, старик. Это же татры. Их не остановить. Это твой, что ли? Ручной?
- Мой, внучок. Он же малыш совсем, - загнусавил тот, и вновь попытался вырваться.
- Собак не остановить, - вновь повторил я. – Хочешь, сразу могу прикончить? Мучиться не будет.
Волк крутился на месте, щелкая клыками и рыча. Шерсть встала дыбом от загривка до кончика хвоста. Я читал в его глазах отчаяние перед лицом неминуемой гибели, но не видел страха.
Татры подступали к волку вплотную, рыча и захлебываясь слюной, и смелый Байкал решился первым. «Идеальный прикус» - подумал я в тот момент, когда мощные челюсти сомкнулись вокруг лапы противника. Лапа хрустнула, и визг раненого животного эхом разнесся по березовой роще. Хищник защищался из последних сил, и непременно впился бы в белоснежную шею Байкала, если бы не Беркут. Следуя примеру товарища, повинуясь зову крови, он ринулся на противника, но тут же, скуля, отпрыгнул назад - его ухо было разодрано в клочья, из глубоких ран на носу сочилась кровь.
- Ату их, Али, ату! – воскликнул радостно старик, утирая грязным рукавом непрошеные слезы.
Услышав его голос, волк повернул лобастую голову, и именно это подвело его. Татры, выжидавшие удобный момент, разом набросились на жертву.
И вдруг старик, немощный и слабый, ударил меня по колену. Я взвыл от боли и на секунду выпустил тулуп. Воспользовавшись замешательством, старик выхватил из кобуры, висевшей у меня на поясе, пистолет.

Но целился он не в меня.
- Не тронь собак! – взревел я, не помня себя от ярости.
Раздался выстрел.
Обмякшее тело старика повалилось на землю. Я опустил ружье. Но словно бы жизнь в эту секунду покинула два тела. Волк, еще сопротивлявшийся татрам, с неожиданной силой раскидал их, словно тряпичных кукол, и подполз к хозяину, волоча тяжелый капкан за собой. Из его пасти текла кровь. Прекрасная густая шерсть от многочисленных ран из серой превратилась в бордово-красную.
Татры недоуменно уставились на противника, сдавшегося так неожиданно.
Меня трясло.
Я закопал тело неподалеку от озера, под кустом можжевельника, и долго стоял затем над могилой, лаская прильнувшего ко мне Байкала.
Старика никто не искал. Возможно, он был бездомный, возможно – сумасшедший, но факт в том, что он был одинок, и никто не произнесет прощальную молитву.
***

Волк не сдвинулся с места даже тогда, когда татры бросились к нему. Он не уступал им ни в росте, ни в ширине грудной клетки и твердо стоял на мощных лапах, опустив лобастую голову и прижав уши. Шерсть на загривке стояла дыбом, из горла рвалось хриплое рычание. Я видел, как смотрит он на меня, как сверкают его глаза, и мурашки пробежали по телу.
Байкал подоспел первым. Подобно большинству собак, повинуясь инстинкту, он попытался повалить противника на землю, но напрасно. Волк отскочил. Сверкнули клыки, щелкнули челюсти. Он был проворен и быстр, а Байкал – мощный, откормленный Байкал, отставал от него. Не встречавший раньше столь сильного противника, пес допустил самую страшную ошибку - он недооценил врага. Прошло не больше секунды, и вот он, шатаясь, плелся в мою сторону. Из распоротого горла хлестала кровь. Овчарка свалилась через пару шагов, забилась в конвульсиях и затихла. Сердце дико забилось в моей груди. Беркуту не совладать с волком.
- Беркут, ко мне! – крикнул я, но тот не повиновался. Татры не знают слова «отступление», и я не соврал старику, когда сказал, что их не остановить.

Беркут превратился в первобытного, кровожадного зверя. Он забыл, что значит быть прирученным, и его уши не слышали призыва своего хозяина.
Волк и Беркут сошлись в схватке. Сверкали клыки, клокотало рычание, и напрасно я пытался прицелиться, напрасно отзывал пса. Он сдался сам через некоторое время, когда, полумертвый, приполз к моим ногам. Волк не преследовал его. Он смотрел на меня исподлобья, и дикий оскал искажал и без того ужасную морду.
Слепое бешенство охватило меня целиком. Я жаждал мщения, но не быстрой смерти я желал этому зверю. Отшвырнув ружье, я вынул отцовский нож, представляя, как забьется волк в последних конвульсиях. Он будет умирать медленно, загребая лапами мокрую землю и хватая разинутой пастью воздух. Он ответит за моих псов.
И волк бесшумно двинулся на меня, припадая к земле. Он слизывал кровь моих собак с морды, и красная слюна капала на мощные лапы.
- Давай же, черт!
Мой голос прозвучал, как бич погонщика, щелкнувший в воздухе. Волк побежал. Оттолкнувшись - прыгнул, и разом накрыл разделявшее нас расстояние. Нож вошел в мягкое брюхо, распоров шкуру. Я упал, придавленный весом противника, но, несмотря на рану, хищник еще жил. Он рвал мою куртку зубами, лапами, и его клыки щелкали в паре сантиментов от моего лица. Я нанес больше десяти ударов, прежде чем волк затих.
Оттолкнув тело, я попытался подняться, но не тут-то было. Сломанная нога, руки, прокушенные до кости, разодранная кожа на груди – только бы мне добраться до дома.

Задавалась заря. Она распускалась подобно разгорающемуся пламени, и лес заиграл багряными красками.
- Ты еще не победил, - хрипел я, пытаясь подняться, но силы уже покидали меня. - Меня найдут, обязательно найдут. Я не дряхлый вонючий старик.
И вдруг хриплый, надтреснутый смех вырвался из моей груди. Я смеялся над собой, над умирающим Беркутом, над стариком, еще раз над собой, и мой смех был безумным:
- В моем пистолете ведь не было патронов… не было… – и, перейдя на шепот, словно боясь быть подслушанным, добавил. – А я это знал, с самого начала, но убил старика..
Занималась заря, но я уже не видел ее. Тело ослабло, веки дрогнули. Хотелось спать.
Меня найдут, обязательно найдут. Ведь я еще живой.