Дар

Дед Толь сидел на лавке перед забором, в тени старой, с облезлой корой, яблони. Хрясь – упало яблочко, об угол доски раскололось, потекло соком на землю, а по воздуху кисло-сладким запахом прямо в ноздри деда. Тот чихнул, как кот, не открывая рта, вытер нос широкой мозолистой ладонью, а потом об штанину – руки, и вновь затих. Сидит, смотрит, думает. А что думать уже и не знает – всех перебрал. Лёшу-хулигана сразу откинул. Пожил дед Толь на свете, видели-знаем. Чувствовал он, что Лёша на кривую дорожку свернет, уже бутылку со старшими распивает. А для волколака алкоголь – смерть. Не от цирроза печени, конечно, а от того, что деду Толе придется эту самую печень у малолетнего придурка вырвать. Надо ему такое счастье? Не надо.

Большие надежды были у деда на Ваську-рябого. Он пока малой был с Лёшей куролесил – то яблоки воровал, то грязью в прохожих из кустов кидался. Ну, дурак, конечно, но сообразительный – из кустов ведь. А что поделать, умных в деревне уже и не встретишь – или в город в «калежи» да университеты подались, или с родителями в «катежи» перебрались, что за околицей. Старые хаты вымирают, прям как дед Толь. Молодёжи в деревне нет, и преемника у деда Толи не наблюдается. Вот и остаётся, что остаётся. Васька. И был бы у деда отличный приемник, кабы городские летом парня клей нюхать не приучили. Пропал. Надышится, затихнет в сарае, только кончики пальцев подрагивают, да зрачки за веками бегают. Ему уже кроме картинок «гальюциногенных» и не надобно ничего боле. Понюхал его дед Толь, схватил зубами за загривок – потрепал для острастки, а Васька только глаза приоткрыл да целоваться полез. К нему. Волчаре полтора метра в холке. Кхм, кхм. Не, такой нам не нужен.

Славка. Дед Толь и не взглянул бы на него. Заморыш, глаза впалые. Но других мальчишек не было. Не ждать же пока подрастут. Боялся дед Толь не дожить, не научить. Вот и приглядывался. На улице Славка почти не появляется: после школы не гуляет, редко когда мать из дома выгонит – за хлебом сходить. Всё в «компутере» сидит, то императором, то лучником, то обезьяной ти лешем каким. Где уж тут конкурировать простому волколаку. Походил дед Толь ночью вокруг, постоял, в окно посмотрел, да и пошёл да дому.

Хотел было в «катежи» податься, парней там всяк больше. Спортсмены есть – в футбол на поле гоняют. Так ведь не смог. Сунулся волком – вонь вокруг. И не приятная – как теплым навозом от хлева только опоросившейся свиноматки, или молодым жирненьким бычком – а резким запахом газа, машин и пластика. Сбежал дед Толь оттудова, хвост поджав. Днем пошёл – вот ведь зараза! – слепой он. Почему так? Волк – зрячий, сильный, от старости – только синева на боках. А человек… Не, мощь-то у него осталась, матёрость, сила в руках звериная есть, но вся голова – белая, давление скачет – голову «крутит», да на глазах будто пелена («катарахта», доктор сказал). Пришёл дед Толь, мальчонку присмотрел, а потом, рррраз, тот к уху телефон новомодный поднёс, крикнул остальным «Пока!», и только пятки засверкали. Как его поймаешь?

Потому-то и засел три месяца назад дед Толь на лавку – к девкам приглядывался. Тьфу, срамота какая! Волколачку в преемницы… Дожил. Лучше б он тогда женился пол века назад. На Леле. Пошли бы у них детишки один за другим. Наследники. Стая. Но разве ж для того он свободным волком стал, чтоб дома быть захомутованным бараном? Хочешь – не хочешь, но сделанного не воротишь.

Анка была дочкой Ворониных, что пекарню свою держали. Семейное дело, потомственное. Хорошо. Значит, не уедет, в деревне останется. Анка, конечно, в теле девица. На булочках и на маслице щёки да живот наросли. Как бежит – смотреть больно. Ножками семенит, остановится - отдувается, и опять вперёд, за подружками и парнями городскими. Те оглядываются, хохочут над ней, но не ждут, убегают на пруд купаться. Пока Анка добежит – нет уже никого. А как вечером играть начинают, соберутся, кривляются, всяких зверей изображая, ей обязательно какого лебедя загадают, и, глядя на ужимки Анки, крякают. Хохочут. Анка, конечно, дура, терпит, а по ночам слёзы льёт. Но, присмотрелся дед Толь, «компутера» у неё нет, клей не нюхает и водки не пьёт. Глотнула, как всунули ей бутылку, так тут же и выплюнула назад, на подружку. Решил дед Толь, что подходит Анка. Поймал ее взгляд, да как завыл, шуганул поганцев, аж пятки засверкали. Только Анка застыла от страха, глаза вылупила как лягуха, и лупает. И обратил бы ее дед Толь кабы не выскочил назад «катежный» – ловкий, и длинноногий, только вонючий больно – смазкой и бензином так и разит. Схватил Анку за руку и потащил за собой. Добычу из-под носа уволок. Хотел дядя Толь его за ногу цапнуть, да опешил от такой наглости, замешкался – только челюсти в воздухе клацнули.

Купальская ночь выдалась славной – теплой, но не жаркой, безоблачной и полнолунной. Запах теплой крови поросенка на шерсти приятно щекотал в носу, а поросятинка сладко тяжелила желудок, когда дед Толь лениво хилял к реке. Не умели люди праздновать Купалу, восхвалять день и ночь, жизнь и смерть. Прыгали вокруг костров, потом над ними сосиски из магазина на палочках жарили. И песни пели неправильные. Не знают правильных городские. Свои, какие-то новомодные, брынчали на гитаре да тянули: «Есть город золотой…» Но одну традицию сохранили – венки девки плели да гадать на суженого к реке ходили, на место близ замшелого гигантского валуна. Вот и Анка семенила последней. Прямо к деду Толе, прилегшему за камнем в кустах. Подружки наговор произнесли, венки бросили, захихикали, перемигиваясь. И уйти бы им, так нет, к Анке подбежали. Одна вырвала у неё венок:

– Чё тебе гадать, Аня? Только расстроишься. Ты такая толстая! Кто захочет быть твоим парнем?

– Ой, Валя, – вторая дернула венок к себе, разорвав, и протянула назад Анке. – Дай ей бросить. Ты как маленькая. Ерунда все это гадания. Зато меня Саша пригласил погулять. А-а-а. – Они с Валей завизжали как поросята, Валя, правда, скорее, за компанию, чем от восторга.

– Саша… – лица Анки вытянулось, в глазах навернулись слёзы. – А что Лёша? Он же твой парень…

– А сейчас будет Саша.

– Но я…

– Ой, – отмахнулась. – Он на тебя даже не смотрит. Побежали Валя.

Разорванный венок горкой травы осыпался из Анкинах рук. Она отвернулась к валуну и заревела, уткнувшись в него лбом.

Наконец-то одна. Дед Толь вышел. Полная луна осветила его сзади, бросая огромную волчью тень на плачущую девушку.

***

– З-з-зачем? – прошептала Анка. Она еще не отошла от испуга. И даже сейчас, когда знакомый деревенский дедушка сидел возле неё, заметно дрожала.

Дед Толь нахмурился. Что за вопрос?

– Это дар. Ты сможешь ночью становиться волчицей по своему желанию.

– Дед Толь… я не хочу.

Приехали.

– Ты что, не хочешь быть сильной, быстрой, свободной?

– Ну… – задумалась она, успокоившись. – А я стану красивой и стройной?

Тьфу, срамота.

– Станешь.

Дед Толь заглянул Анке в глаза, глубоко-глубоко, до души. И вот перед ним стояла молодая и красивая, но чуть полноватая… толстая волчица.

– Чтобы могла перекидываться сама, ты должна споймать добычу и вкусить её кровь, – прозвучало у Анки в голове.

Но она уже не слушала. Для неё всё вокруг было ново – запахи, звуки, чувства – всё было знакомо и незнакомо одновременно. Возбуждающе, но дико страшно. Она сорвалась с места и как ветер понеслась в лес. Глядя ей вслед дед Толь подумал: «Зайца она с такой скорость не поймает. Надо идти воровать у Тёмкиных ещё порося,» – и потрусил следом.

С поросёнком не вышло: Тёмкины спустили собаку и, найдя оторванную в стене сарая доску, основательно заколотили её. Зайца, что выследил дед Толь, Анка спугнула, и тут же потеряла из виду, недоуменно мотая мордой. Кошку жрать отказалась.

Так было и на следующую ночь. И на следующую. И на следующую.

Дед Толь решил задавить животину и принести Анке, полакомиться. Та ткнулось мордой, прикусила одним зубом, облизнулась и сожрала. Остался дед Толь без ужина, и ладно бы, но почувствовал: не завершился ритуал. Анка сама должна поймать добычу. Вкусившая крови, на следующую ночь Анка рвалась вперёд с удвоенной силой, но…нет.

Прошёл месяц, два. Дед Толь грешным делом подумал о человеке. Но он же не нехристь какой. Спаси Господи. Да и Анка-волчица с каждым днём становилась всё быстрее, ловчее, сильнее.

***

Сегодня дед Толь сидел на лавке перед забором по привычке. Сидит, смотрит, думает. А что думать уже и не знает. Анка утром подбежала к нему – а девчушка-то расцвела. Стройная, красивая, фигуристая. Обняла старика, чмокнула в лоб:

– Спасибо, дед Толь, за дар. Мне сегодня Сашка встречаться предложил, представляешь? Он спас меня был от волка. А сейчас встречаться предложил!

И закружилась от радости. А потом опять обняла и говорит:

– Ты извини, я не буду больше волчицей. Сашка у меня в секцию спортивную ходит. Он по утрам бегает, и я с ним с завтра начинаю. У-и-и! Как здорово! Дед Толь, ведь правда!?

Схватила за руку, прижалась. Дрожит – смех из неё рвётся. Что тут скажешь?

И что тут уже думать.

Перекинулся дед Толь– впервые при свете дня, чтоб пути назад не было – и побежал в лес матёрый седой волк.