Фавориты вечности

Черепашку купили на Птичьем рынке перед самым отъездом в деревню, но маленький Риги успел полюбить ее еще в городе. Он купался с ней в ванне, ел в ее обществе манную кашу, носил ее с собой, когда выходил гулять с мамой.

Прокатил ее пару раз на горке. Сначала, конечно, держал на руках, а потом отправил в самостоятельное «плавание».

Черепашка не боялась и съезжала, не пряча голову в панцирь.

Потом Риги отнес ее на песочницу, и тут случилось первое горестное происшествие. Черепаха вдруг пропала. Риги бегал вокруг и скулил, как щенок. Хватался за мамину одежду и заставлял ее искать вместе с собой. Мама сказала, что лучше б она не покупала это животное, а Риги в деревне нашел бы какого-нибудь котенка. Единственно, жаль его будет бросать при отъезде, как в прошлом году.

Все ж таки, когда Риги с мамой уже уходили домой, их соседка — маленькая Лили — наткнулась в песке на какой-то камешек. И конечно, им оказалась пропащая черепашка.

Черепашку так и назвали: «Кам». Именно так воскликнула Лили, едва умеющая говорить, когда наткнулась на что-то твердое.

В дороге Кам вёл себя прилично, но, когда приехали, снова как сквозь землю провалился. На этот раз с Риги никто не нянькался. Сказали: как пропал Кам, так и найдется. Ибо никаких сквозных дырок в деревенском теремке не было, а порог высокий.

Оказалось — ура! — и правда, он нашелся на следующее утро.

Приоткрыв глаза, Риги обратил внимание, что дедушка не лежит, как обычно, на своей кровати в своей комнате, а стоит посреди гостиной. Присмотревшись, Риги увидел у него под ногами Кама. Деда шел в туалет, а черепашка тащил длинный для своих размеров огурец. Так они и пересеклись. Дедушка терпеливо стоял, ожидая освобождения пути.

Вскоре по складу овощей под дединой кроватью установили, что Кам обосновался именно в его апартаментах в забытом с зимы валенке.

Все успокоились, а зря.

Кам любил всех тревожить и время от времени менял любимые маршруты своих похождений — и тогда Риги сбивался с ног от тревоги за любимца.

Конечно, Кама можно было бы посадить в клетку. Но ее пока не было. Да и кто скажет, хорошо ли сидеть в клетке вольнолюбивому животному? Если да, то это бабка надвое сказала.

Риги еще не очень-то научился говорить, но слово «Кам» выучил хорошо.

Ему казалось, что черепаха на зов откликается. А мама радовалась первому сыновьему слову. Время от времени она просила сына позвать черепашку, а видик с ним размещала в приложении «ПикПок».

И вот вся эта идиллия нарушилась что ни на есть банальной трагедией. Пришедший в дом электрик дядя Антон наступил на Кама.

Раздался короткий треск, дядя Антон поспешно убрал ногу, но было уже поздно.

Кам лежал недвижимо под электросчетчиком.

Риги сначала завопил, а потом разревелся. Ревел басом, как положено будущему мужчине. Потом схватил черепашку с расколотым панцирем и побежал к деду. Дед нашел клей, и они вместе что-то долго клеили и латали. Однако чуда не произошло. Склеенный панцирь не помог. Кам не ожил. И мама, крадучись, тихонько ночью вынесла трупик из дому.

Куда она его дела, никто не ведает. А горюющему ребенку она объяснила, что похоронила, и показала холмик под яблоней.

— К-к-кам, К-к-кам, — плакал ребенок, пытаясь совочком откопать друга.

А взрослые говорили, что всё перемелется и мука будет.

Но Риги никакой муки не дождался. Кама тоже.

С тех пор Риги стал заикой. слова «Кам» он научился другим словам, но всех их произносил с дефектом. С нечеткой дикцией и повторением согласных звуков.

Его водили к логопеду, ко всяким старушкам. Логопед замучил его карточками. Со старушками было интересней, но и они спасовали перед Ригиной болезнью.

Шли годы. Заикание стало настоящим бичом в Ригиной судьбе. Из троек он не вылезал, друзья дразнили, хорошая девочка Лили из его подъезда не подпускала к себе на вытянутую руку.

Риги избрал себе профессию художника. Мама говорила всем, что это из-за того, что у него явный талант к рисованию. Но все остальные окружающие знали истинную причину: чтобы поменьше говорить, а желательно совсем обходиться без слов.

Однажды он сидел на Арбате и подрабатывал, рисуя портреты желающих увековечиться. К нему подошла очень красивая девушка и заказала свой портрет.

Пока он рисовал, то без памяти влюбился в это очаровательное и воздушное создание.

Он не заметил главного: что девушка влюбилась в него. Поэтому он не счел нужным скрывать свой дефект. Но когда девушка услышала его и поняла, что влюбилась в заику, она неожиданно для себя и для него расплакалась, закрыла лицо руками и убежала, оставив портрет не законченным.

Григорий Григорьевич, так теперь величали Риги, принес портрет к себе в студию, прикрепил булавками к обоям и долго лежал, глядя в потолок.

Он понял, что надо что-то делать. Он мог стать прославленным художником. Шансы у него были. Он мог заработать миллионы, продавая свои картины и построить на эти деньги дом с фонтаном. Но самого главного —стать нормальным человеком — он не мог.

ГриГри(так его звали друзья) стал читать специальную литературу и как-то наткнулся на разработки известного психиатра-философа Лойжда Виккорда, которыми очень заинтересовался.

Суть метода заключалась в снятии с себя ролей и оболочек. Очистка, так сказать, своего не замутненного условностями естества.

Чтобы достигнуть желаемого, надо было бесконечно разотождествляться со всем, что попадется на глаза. Посмотрел утром в потолок — растождествись, посмотрел на свои ботинки—растождествляйся и с ними. От витрин отражаешься — утверждай, что это не ты.

ГриГри так наловчился, что, однажды устроив аварию на Ленинском проспекте, вышел сухим из воды, внушив гибэдэдэшникам, что он это не он.

Но вот пришла пора научиться смотреть на свой, направленный на себя, указательный палец и спрашивать себя при этом: «Что ты видишь?»

По замыслу Лойжда, ты в результате должен увидеть нечто прозрачное, бесформенное и неопределенное, а потом должен понять, что это ты и есть — и возрадоваться. Лишь тогда, когда тебе удастся отделиться от всех своих пороков и ущербностей, ты автоматически отделишься и от своего заикания.

Григорий Григорьевич начал усиленные тренировки.

В один прекрасный момент ему удалось добиться отчетливого чувства, что он не свое тело. Даже есть расхотелось.

Более того. Он очистился от необходимости умываться по утрам, чистить зубы и бриться.

Потом освободился от роли внука и сына.

Таким же образом благополучно разделался с долгами по кредиту.

Осталось, он сам чувствовал это, совсем чуть-чуть.

Вот он проснется как-то утром — и очистится от роли заики.

И день этот день близился неотвратимо.

Григорий Григорьевич был педант и все нюансы метода по ментальной очистке сознания, выполнял с суровой педантичностью. Благодаря этому он мог с точностью до часа и минут высчитать момент полного высвобождения от тенет заикания.

В этот решающий день технология предписывала устроить праздник всем своим остальным эго, которых, как было предписано, он до того держал в ежовых рукавицах и заставлял ходить в рубище и веригах.

Поэтому он принял душ, почистил зубы и даже погладил выстиранный накануне костюм.

По очереди направляя указательный палец на различные предметы, он говорил:

— Я не… — и называл этот предмет.

И тому надлежит длиться до тех пор, пока не подойдет очередь сказать:

— Я не заика!

Вот тут-то всё и должно свершиться.

И вот Григорий Григорьевич отверг все предметы, роли и вредоносные наслоения. Направил на себя палец и сказал :

— Я не заика!

Но если раньше, тыча в себя пальцем, он чувствовал, что видит нечто прозрачное, бесформенное и неопределенное, то тут он увидел… Кама!

Да-да, ту самую почти забытую черепашку, со смерти которой всё началось…

И Кам говорил на отличном русском языке!

— Здравствуй, Риги! — сказал он. — Как ты вырос. Однако давай отбросим эти все формулы и шаблоны, которые прилепляются к нам в течение жизни.

Григ Григорьевич кивнул, боясь открыть рот.

— Ничего не бойся, — продолжил Кам. — В конце нашего разговора ты избавишься от своего дефекта и станешь совершенно нормальным… Ты веришь.?

Григ Григорьевич кивнул, снова не раскрывая рта.

— Начну с каминг-аута, — заявил Кам. Дело в том, что я рептилоид. Да и как ты думал? Ведь черепахи — это типичные рептилии, и от этого никуда не уйти.

Но открою тебе секрет: мы просто люди. Очистившиеся люди.

Спросишь меня, отчего мы очистились? Я тебе отвечу. Мы очистились ото всего, что ценится в нерептилоидном обществе: от лжи, лицемерия, всех этих "благообразных ролей", которые нацепило на себя человечество, вплоть до того, что люди каждый день надевают на себя мимический костыль — улыбку. Это исчадие ада — лживую, вводящую в когнитивный диссонанс гримаску.

У рептилоидов нет улыбки. Они честны и прямолинейны. Мы не поступаем так, как например, поступают ваши любимые кошки. Мы не рожаем котят, которых затем вышибаем со своей территории. Мы не убиваем дельфинят, чтобы спариться с их матерью. Мы не занимаемся педофилией и фетишизмом, как пингвины…Да, мы, как и они, откладываем яйца, но мы даже не делаем вид, что заботимся о своем потомстве.

Мы честны, чисты перед вечностью, и она на веки вечные сделала нас рыцарями пространственно-временного континуума. Все кротовые норы — наши. Все черные дыры Керра у нас на посылках. По утрам нас подташнивает от избытка квазаров и параллельных миров.

Закрой же глаза, Риги, и на счет «три» открой их!

Григ Григорьевич послушно закрыл глаза. Когда он открыл их, то увидел, перед собой зеркало. А в зеркале отразился Кам.

Не размыкая рта, он сказал:

— Ну вот, теперь нас двое. Видишь, как хорошо мы размножились. А беспроблемное размножение — один из критериев видового прогресса. И главное без фальшивых трюков с улыбками, со счастьем и любовью. Все прямо, лоб в лоб и без фейков. И погляди, ты больше не заикаешься.

— Но почему же у меня не открывается рот?

— Все очень просто. Мы телепаты. Слово — квинтэссенция лжи. А ты не знал? Зачем нам придумывать лживые слова, если мы можем напрямую передавать друг другу неизречённые мысли?

Мы не знаем, что такое заикание, и с чем его едят. Ведь мы обходимся без ротового аппарата и зоны Брока в мозге, которые ответственны за заикание.

Это люди придумали эту болезнь. Ни у кого в мире фауны и флоры такой болезни нет. Это целиком фейковое производное. Повтори же за мной «Я не заика».

— Я не заика, — сказал Григорий Григорьевич, и ни один мускул не дрогнул на его рептильном сером и недвижном лице.