Плюсы в этом тоже есть

– Может, останешься пока? Тимофеев новую задачу найдет, как раньше. Нормально же было?

Спрашивая, Лыков мялся и отводил глаза. Тешился пустой надеждой, хоть и чувствовал, что – все, поздно, Тата не останется.

– Не останусь. Габрилян раздобыл хороший проект, как раз на двоих. Туда и поедем.

Тата все решила, говорила отчетливо, смотрела Лыкову точно в переносицу. Всегда такая – отчетливая. Но сегодня что-то дребезжало в ее голосе. Габрилян стоял неподалеку, подпирал стену массивной спиной, делал вид, что ему все-равно, о чем Тата разговаривает со своим бывшим.

– Мне противно, что вас теперь двое, – продолжила Тата. – Ты вроде бы один, а вас – двое. Все время об этом помню, перестала тебе доверять. Я не знаю, чего от тебя ждать, понимаешь? Ты же теперь себе не принадлежишь.

Лыков понимал. Раз доверия нет, значит – все, надо расходиться. Без доверия ни на работе, ни в личной жизни никак.

– Я же не виноват, – сказал он, жмурясь на золотой свет из окна.

Лыков, действительно, не был виноват. Они с Габриляном уже выходили из зоны контроля навигационной башни, как очнулась охрана и включилась "гребенка" – система переменных воздушных потоков. Неподготовленного человека она валила с ног, подготовленный знал, чего ждать. Но против "подготовленных" у охраны в запасе оказался грязный прием – гравий, разложенный у воздуходувов. Лыкову прилетело камешком в голову и вышибло дух. Габрилян тащил его на себе всю обратную дорогу до машины, а потом, подключив старшего по группе Тимофеева, до госпиталя.

Когда Лыков вышел из комы, оказалось, что не может пошевелиться. Доктора сошлись на том, что удар по голове нарушил нейронные связи. Сказали: надо подождать, возможно, само восстановится. Или ставить нейроимплант. Тимофеев говорит: а если не восстановится? Давай нейроимплант. Доктора сказали: ждать три-четыре месяца, пока доставят. Тимофеев предложил: пусть будет пока Ксаверий, по возможностям даже лучше, а как поступит нейроимплант, так и переставим, если нужда возникнет. Лыков согласился.

Ксаверий это искусственный интеллект из разряда "мягких", аморфной конфигурации. Сто пятьдесят лет назад такие ставили в большие межпланетники. Поражала их невероятная рабочая эффективность, плюс эвристика почти как у человека. Потом оказалось, что случайная топология синапсов создает уникальные связи и последовательности, относимые "Законом об искинах" к полным личностям. Возникли неразрешимые проблемы с правами на корабли, грузы и комиссионные. В результате "мягкие" искины массово заменили на более предсказуемые нанопроцессоры, – списали и распродали. Теперь все стало по закону, но один искин уже не приветствовал другого добродушным хохотком и словами "где же это твое корыто красили?"

Свой искин Лыков купил по ошибке, можно так сказать. Он искал партнера по 3-шахматам, как подвернулся продавец, заявивший, что есть сильный игрок, только дорогой, секретной технологии, контрабандный, молодому может быть не по карману. На что Лыков, загипнотизированный убедительными посулами, потребовал реальной демонстрации достоинств "сильного игрока".

Каково же было его удивление, когда из настроенного на волну искина передатчика вырвались презрительные слова, что, если претендент не уровня тогдашнего чемпиона Егорьева, то может даже не начинать игру, финал у его жалкой партии будет едино бесславный.

Восхищенный Лыков немедленно обменял свою полугодовой заработок на ругательский искин, и унес партнера по игре в чемоданчике. За чемоданчик в разноцветную светящуюся полоску продавец не постеснялся заломить дополнительную двадцатку.

Пару раз Лыков с искином сыграли друг с другом, поговорили о многомерности поэзии Хлебникова, обсудили возможности постановки узконаправленных радиопомех. Назвавшийся Ксаверием искин смотрел на мир и общался через стандартный охранный передатчик. Потом Лыков прилетел на Цереру для маленькой, почти безобидной диверсии, где и получил камнем по голове.

Так что, после успешной операции Лыков оказался заинтересованным пользователем искусственного интеллекта, выполнявшего в связке с мозгом управление всеми движениями, при этом смотревшего на мир глазами Лыкова, чувствовавшего его чувствами. Тело Лыкова стало домом на двух хозяев. С другой стороны, как выкрикнула в первой же после возвращения из госпиталя ссоре Тата, если искин управляет движениями тела, то уже непонятно, кто кому хозяин. Сам Ксаверий после первых нескольких дней симбиоза задумчиво произнес: "Ты знаешь, такое дежавю, как будто ты – мой грузовик, а я могу тобой двигать, куда захочу. Жаль, в некотором смысле, что хотеть я ничего не могу".

В самые неожиданные моменты вспоминалось потом дважды с расстановками повторенное "куда захочу", а следом – блеклое "жаль". При таком раскладе получалось, что Лыков это желание Ксаверия, а Ксаверий – движение Лыкова. И вроде как один без другого только часть общего.

Из космопорта Лыков возвращался к себе в номер пешком, почти не замечая происходящего вокруг. За несколько недель с Ксаверием он привык к тому, что, проявив намерение, дальнейшее можно не контролировать. Поэтому вполне мог погрузиться в мысли, позволяя телу шагать самому.

Раз за разом прокручивая в памяти расставание с Татой он запоздало удивился страху и злости в ее глазах. Вспомнился Габрилян и его слова, на которые раздосадованный Лыков тогда не обратил внимания. Как же... как же он сказал-то?..

Подошел, сжал плечо Лыкова ручищей и сказал так:

– Когда разговор зайдет, вспомни, что Тимофееву зачем-то было нужно пришить к тебе искина. Мне будет жаль, если что. И на Татку зла не держи.

Лыков тогда разозлился, что Габрилян его опекает, как маленького. Габрилян хохотнул, хлопнул Лыкова по плечу и отошел, прямой и независимый. И с Татой. Она даже не обернулась. Под тугим комбинезоном от пальцев ног до макушки покрытая татуировкой "рептилия", гибкая, с крепкими ногами, безупречный компаньон, прирожденный пилот... Ушла с Габриляном.

Мобили ровно двигались рядом с тротуаром. Город переливался в золотистом свете поляризующих фильтров купола. Навигационная башня маячила справа. Архитектор придумал сделать ее несущей подпоркой для купольных дуг, что напрочь отбивало желание как-то повредить башню. Такая вот актуальная страховка страхом. С другой стороны, именно то, что высоченная башня подпирала купол по центру, позволило сделать его таким большим и устойчивым, создать столько пространства для комфортной жизни и потратиться на красивую поляризацию. Снаружи был космический мрак, а внутри – золотое свечение наполненного звездными энергиями пространства.

Вдруг все пришло в движение.

Когда мозг человека не поспевает за событиями, на лице появляется особенное выражение – смесь удивления и недоверия. Именно такое выражение приняло лицо Лыкова, обнаружившего, что он переворачивается в воздухе, точно укладывает ступню в мягком ботинке на крышу мобиля, затем отталкивается, вверх ногами пролетает над крайним рядом мобилей, приземляется на ноги в куст магнолии и, пригнувшись и приседая, сноровисто передвигается в обратную транспортному движению сторону.

Слыша знакомый шелест и посвист пролетающих рядом дротиков игломета, Лыков успевал отстраненно изумляться отсутствию страха, потому что чего-чего, а скорострельного игломета с разрывными дротиками бояться следовало.

В том, кто стрелял, сомнения отсутствовали. Привет передавала кампания "Троя", охранявшая передатчик маршрутов для межпланетных автоматических грузовиков, взломанный им и Габриляном в тот памятный день, когда случайное попадание камешком сделало тело Лыкова вместилищем дополнительного разума, разлучив, буквально, тело и сознание.

Пока же, разделенный на быстрые движения и гораздо более медленные мысли, Лыков протиснулся в переход на соседнюю улицу и еще раз сменил направление движения. "Троянцы" не станут преследовать и мстить. Им незачем. Постреляли, показали рвение, намекнули, что в курсе вторжения и – хватит. Лишнее рвение – лишние вопросы у полиции. Хотя, при защите передатчика могли подстрелить. Ничего личного, только работа.

"Интересно, как узнали? Кто навел? – вопросы посыпались из Лыкова как мелочевка из порвавшегося кармана. – Что за интрига у Габриляна? И при чем тут старшой?"

Безудержный перестраховщик, Тимофеев не первый раз собрал команду для хорошо оплачиваемых операций. Компании межпланетных перевозок предлагают хорошие гонорары, профессионалам расценки известны, здесь все прозрачно. На подлеца Тимофеев никак не походил. Более того, к старшому, тщательно вычищавшему малейший неоправданный риск из работы, Лыков чувствовал теплое доверие. Нет, здесь совсем непонятно.

Ровно через минуту после прихода Лыкова в номер в дверь постучали. Вошел Тимофеев, посмотрел в угол и сказал привычно мягким голосом:

– Слухи ходят, что в городе стрельба была. В кого-то не попали. И еще говорят, народ наблюдал чудеса акробатики.

– Да, по мне стреляли, – сказал Лыков. – Ксаверий, спасибо ему, отреагировал... Не пойму, как они на меня вышли.

– Ты точно хочешь это знать?

Вопрос прозвучал как жалость пополам с угрозой. Понятное дело, после такого сказать "нет" уже невозможно. Лыков и не сказал, только напрягся и кивнул.

– Тата тебя сдала перед отъездом, – рубанул Тимофеев. – Мне только что сообщили. Думаю, она тебя с Ксаверием боится. Ей пообещали место и много денег. Она – профи, все посчитала, уломала Габриляна и улетела.

Лыков опешил. Тата? Ах ты ж, змеиная шкурка! Что, вот так запросто сдала его конкурентам?

– Так это не Габрилян контракт нашел?

– Нет.

Лыков зажмурился. А он-то там перед ней распинался!

– А Габрилян знал?

– Может и знал. А может и не в курсе, он же теперь на твоем месте, зачем его расстраивать перспективами?

Тимофеев смущенно хмыкнул.

– Ты прости, про "твое место" случайно вырвалось. Я чего пришел то... Есть запрос на работу. На двоих. Я собираюсь согласиться. Ты как, выходишь? Мне кажется, новые способности тебе пригодятся. И еще...

Тимофеев, сняв с кармана передатчик, точно такой же, через который Лыков общался с Ксаверием, выставил перед собой на стол.

Лыков смотрел в окно.

Источаемое шестиугольными сегментами купола золотое сияние к вечеру сгустилось, стало текучим. Тени струились как расплавленный металл. Поток мобилей казался медленной рекой из золотых брусков.

– Что, Ксаверий, и ты вернулся к пилотированию? – прозвучал незнакомый голос.

Лыков резко обернулся. Незнакомый голос шел из передатчика Тимофеева.

– Где же ты такое корыто подобрал, неужто в больничке? – ехидно продолжил голос.

– Опаньки! – откликнулся Ксаверий через тот же передатчик. – А ведь мы с тобой встречались!

Тимофеев внимательно наблюдал за реакцией Лыкова. Затем, оставив искины болтать, сказал:

– Ты не подумай, я тебе не нарочно искина поставил. Но четыре-пять месяцев без движения тебя выбросят из профессии. Так что это хороший выход. И большие возможности: сила, скорость. Лишних комплексов у тебя нет, нервный тип устойчивый. Ты подумай денек. Если все нормально, вместе и полетим. На Станции-26 сбор наших, обсудим планы. Если нет, давай договоримся: тебе нейроимплант поставят, а я у тебя потом Ксаверия выкуплю.

Лыков чувствовал, что его обманули, отняли у него свободу. Потом представил себя в коме. Потом вспомнил свой лихой полет над мобилями и запаздывающий стрекот игломета. Подумал, что все не так уж и плохо. И даже хорошо, в некотором смысле.

Тимофеев смотрел, не отводя взгляда.

– Мы с тобой, – сказал Тимофеев, – теперь не то корабли, не то капитаны, я не знаю. И что такое "я", мне уже совсем неясно. Мы теперь что-то непонятное, но ужасно интересное. Я тоже переживал вначале, все про свободу думал. Так ее же не забирает никто, ты пойми. Искины собственных желаний не имеют. Они выполняют. Мы с ними вроде как партнеры теперь. Они через нас такую жизнь живут, что им и не снилось! Главное, не говори никому об этом, будет спокойнее. А сам со временем свыкнешься. Плюсы в этом тоже есть.