Когнитивная поэтика. Часть 4. Эффект смещения в психотической речи

Когнитивная поэтика. Часть 4. Эффект смещения в психотической речи

Пусть вас не смущает название статьи. Несмотря на заглавие, разговор пойдет о художественных приемах и их когнитивном обосновании. Однако некоторая доля «психологии» все же будет задействована.

Для психологической науки нет сомнений в связи между мышлением и речью. На этот счет существует масса исследований, начиная от классических работ Пиаже и Выготского, заканчивая современной когнитивной парадигмой. Тесная связь между мыслительными процессами и состояниями психического аппарата также отражены в классической психиатрии, где целостность речи и ее нарушения выступают в качестве критериев оценки внутреннего состояния человека. Так, у психически больных людей, в частности больных шизофренией и другими психотическими расстройствами, наблюдаются характерные искажения в речи. Избыточность, нарушение грамматики и синтаксиса, нарушение прагматики высказывания, утрата контекста — вот неполный список аномалий.

Одним из частых симптомов шизофрении является речевая разорванность (шизофазия), что проявляется в нарушении структуры речи при относительной сохранности синтаксических и грамматических связей. Больной говорит правильно, однако его речь совершенно бессмысленна. Вот один из хрестоматийных примеров:

«Родился на улице Герцена, в гастрономе номер двадцать два. Известный экономист, по призванию своему — библиотекарь. В народе — колхозник. В магазине — продавец. В экономике, так сказать, необходим. Это, так сказать, система... э-э-э... в составе ста двадцати единиц. Фотографируете Мурманский полуостров и получаете «Те-ле-фун-кен».

Высказывания можно разбить на отдельные словосочетания, относительно целостные, однако пропозиции же остаются бессмысленными.

При маниях и острых психозах часто наблюдаются повреждения прагматики языка, нарушения механизмов контекстуальной связи. Слова и предложения больного можно понять, вот только никакой подразумеваемой реальности за ними не стоит. При шизофрении — бредовый конструкции, обилие неологизмов (авторских выдуманных слов), искажения слов, звукоподражание.

Кусты и рак в ажур —

Вот голос Сентябрины.

Я видел сотню Юр

В ЛЭТИ на именинах.

Кричат: «Мадаполам

Несите в магазины!»

Пришел косой Адам,

Косую Еву сдвинул.

Но сотни тысяч дам

Кричат: «Отдайте Инну!»

Гуляя, скажет: «Ам!»

Проглотит нюх бензина.

Авто веду в гараж,

Забыты негативы.

Сентенция, я в раж

Без квинтэссенций ты вы...

Это стихотворение приведено в учебнике по клинической психологии, как пример творчества душевнобольных.

Мне нравятся эти строки. Они бойкие, ритмичные, небольшие четверостишья — это позволяет при чтении чеканить их как в барабан. Чем-то напоминают абсурдные стихи Хармса и Чуковского. И здесь мы сделаем поворот в сторону творчества и художественной литературы в частности.

Дело в том, что речевые (и языковые) нарушения при психических расстройствах — это следствия душевной болезни. Это значит что какие-то изменения внутренних состояний отражаются, словно в зеркале, в работе речи и языка. Невозможность удержать мысль приводит к разорванности речи, навязчивые идеи и автоматизмы — к вербигерации (стереотипная речь), органические повреждения мозга — к афазиям разной степени выраженности.

Но, несмотря на распад, во всякой речи незримо присутствуют осколки человеческой души, ее работы, труда и страдания. Разомкнутая, распадающаяся на глазах речь может содержать в себе и эмоциональную надрывность, сложность, громоздкость, она может внушать страх и ужас, может смешить и радовать. Неудивительно, что элементы такой психотической (болезненной) речи перешли и в художественный мир, в частности, в литературу, и перешли они не только в качестве подражания болезни, когда автору надо изобразить больного персонажа, но и как особенный способ повествования, поэтический принцип.

Новый французский роман (или антироман), постмодернистская проза, литература абсурда — все эти направления, так или иначе, используют психотическую речь в качестве художественного приема.

Где-то мы можем встретить аномалии грамматики и синтаксиса, где-то — нарушения прагматики и логики.

Вспомним начальную сцену «Превращения» Кафки: Грегор Замза просыпается и обнаруживает, что он превратился в насекомое. В этот момент героя больше всего волнует, как он в таком виде пойдет на службу. Обратите внимание, насколько странным кажется переход от превращения в жука к озабоченности работой и опозданием. Героя не беспокоит его метаморфоза, его беспокоит служба и то, как же он в таком виде там покажется.

Авторов и их творения можно перечислять до бесконечности, впрочем, это не входит в задачи данной работы.

Нам важно отметить, что психотическая речь может быть самостоятельным художественным приемом, и что ее характерной чертой является распад языковых норм и правил, при этом этот распад носит скорее структурный характер, нежели содержательный.

В качестве примера для анализа я возьму творчество А. Платонова, в частности, его повесть «Котлован». Именно в его творчестве языковая деформация становится основным изобразительным приемом.

Рассмотрим фрагмент из текста:

«Котлован»

«В день тридцатилетия личной жизни Вощеву дали расчет с небольшого механического завода, где он добывал средства для своего существования. В увольнительном документе ему написали, что он устраняется с производства вследствие роста слабости в нем и задумчивости среди общего темпа труда.

Вощев взял на квартире вещи в мешок и вышел наружу, чтобы на воздухе лучше понять свое будущее. Но воздух был пуст, неподвижные деревья бережно держали жару в листьях, и скучно лежала пыль на безлюдной дороге — в природе было такое положение. Вощев не знал, куда его влечет, и облокотился в конце города на низкую ограду одной усадьбы, в которой приучали бессемейных детей к труду и пользе...».

Обратите внимание на то, как соотносятся между собой способ повествования (то, как автор пишет) и предмет повествования (то, о чем он пишет). Неподкованному в вопросах филологии и лингвистике читателю, тем ни менее, очевидно, что таким языком, которым автор пишет роман, люди не говорят. Так не только не говорят, но и не пишут. Платонов, по сути, в тексте совершает сразу два нарушения: нарушения речевых, и нарушения художественных норм.

В глаза бросаются странные фразы и формулировки:

1. в день тридцатилетия личной жизни
   
2. где он добывал средства для своего существования
3. вследствие роста слабости и задумчивости среди общего темпа труда.
4. взял на квартире вещи в мешок
   
5. в природе было такое положение.

Чаще всего Платонов использует следующие ходы:

1. Избыточность («Вощев... отворил дверь в пространство», «его тело отощало внутри одежды»)

2. Использование синтаксически неправильных конструкций типа «глагол + обстоятельство места» («думаешь в голову», «ответил... из своего высохшего рта», «узнал желанье жить в эту разгороженную даль»)

3. Употребление предельно обобщённой лексики («природа», «пространство», «погода») вместо конкретных пейзажных описаний («Прушевский осмотрел пустой район близлежащей природы», «старое дерево росло... среди светлой погоды»)

4. Использование придаточных причины («наступила пора питаться для дневного труда») и цели («Настя... топталась около мчавшихся мужиков, потому что ей хотелось»), по смыслу часто излишних или логически немотивированных.

Обратите внимание, что используемые автором стилистические ходы не мешают пониманию высказываемого. Распад речи на уровне выражения не затрагивает уровень содержания. Несмотря на то, что фраза «взял вещи в мешок» грамматически неверна, ошибка не мешает понять то, что хотел сказать автор. Ряд исследователей поэтики Платонова отмечают следующий факт: читатель корректирует авторский слог при чтении текста. Мы не просто воспринимаем Платоновские изыски, но и автоматически переводим их на нормальный язык.

Работ, посвященных анализу Платоновского языка, достаточно много, в противовес полному отсутствию исследований, связанных с процессами восприятия подобных стилей повествования. Мне не известны труды, где бы подробно изучался вопрос субъективного переживания художественных текстов, написанных психотическим языком. Конечно, можно сказать, что каждый читатель уникален, и его переживания ни на что не похожи. Правда, такой ответ едва можно назвать научным.

Я вижу решение данного вопроса в когнитивном обосновании художественного приема. Из психологии нам известно, что эмоции работают в две стороны: некоторые переживания выражаются в определенных формах поведения и реакций (когда радостно — улыбаемся), и некоторые формы поведения способны вызвать внутреннее переживания (если встать перед зеркалом и начать улыбаться — вскоре станет несколько веселей, если же скорчить грустную мину — станет грустно). По сути, на этом принципе основана сама возможность актерской игры.

Попробуем несколько расширить данную концепцию, применив ее к речи. Мы установили, что определенные внутренние состояния способны привести к распаду речи. Но возможен ли обратный эффект? Может ли читатель, пробираясь сквозь дебри психотического языка, испытать некоторое переживания, близкое к тому, которое испытывал сам автор текста? Вполне возможно, что стиль повествования имеет в себе потенциал эмоционального внушения.

Возможно и другое решение вопроса.

Дело в том, что каждый человек в совершенстве владеет языком. Мы способны строить фразы и предложения, учитывая бесчисленное количество правил и закономерностей согласования языковых единиц, при этом делать это на лету, автоматически. Мы не задумываемся, как спрягать глаголы, в какой падеж поставить прилагательное и существительное, как выстроить фразу и т.д.

Читая тексты, написанные психотическим языком, мы бессознательно отслеживаем нарушения языковых норм и искажения, связанные с ними. При этом такие нарушения сопровождаются некоторым чувственным переживанием (ощущения того, что что-то не так, или чего-то не хватает и т.д.). Ошибки и аномалии наслаиваются друг на друга, в результате они производят чувственный эффект, накладываемый на восприятие художественного мира. Искажения выступают чем-то вроде спектральных очков, которые придают объектам дополнительный эффект. Поскольку здесь на лицо искажения и аномалии фраз — то в результате и сами описываемые объекты (события, люди, мир вокруг них) обретаю точно такой же оттенок. И уже не язык аномален, но тот мир, который описывает автор. Это мы назвали эффектом смещения.

Психотическая речь переносит собственные искажения на объекты, о которых говорит.

Платонов описывает некий вымышленный мир и описывает его странным, непонятным языком. Этот язык избыточен, неправилен, инороден, чужд некоему нормальному языку. В результате сам художественный мир становится подобным языку своего описания; и уже сами люди, события и обстоятельства, которые их окружают, становятся точно такими же избыточными, неправильными, искусственными.

Такой эффект можно назвать «смещением», переносом свойств способа восприятия объекта на сам объект.

Итог

Психотическая речь, как художественный инструмент, открывает перед писателем, как и перед читателем, поле богатых возможностей по созданию художественно глубоких миров. В силу механизмов своей работы психотический стиль повествования оказывает более глубокое воздействия на читателя. Разработка самих языковых ходов, их применения и обоснования составляет отдельный интерес исследования.

Понравилась статья? Поддержи автора лайком и репостом. Вступай в группу, записывайся на писательский курс по Когнитивной поэтики и следи за новыми материалами по писательскому мастерству.

Подробности на https://vk.com/anspoetic