Монах-изгнанник

Часто ли нас сводит судьба с интересными людьми? Бывает. Почти у всех бывает. А вот так, чтобы недолго ты знал человека, считай, только познакомились, а потом больше никогда и не общались? А он успел оставить неизгладимый след.

У меня такое знакомство, как минимум одно, было.

Год девяносто седьмой. Походным ветром занесло нас в Архангельскую область. Есть там такие Сийские озёра. На одном из озёр (Михайловское) стоит Антониево-Сийский монастырь. С историей. Там и вокруг, на других озёрах, по которым мы немного поплавали, следы монашеских деяний имеются – каналы-протоки, прорытые вручную сквозь гряды, поросшие соснами. Или камни (при том, почвы там кругом песчаные) разрушенной плотины водяной мельницы. Впечатляет.

В монастыре мы тоже побывали. Видели архимандрита – толстый мужик в семейниках на пирсе готовился принимать водные процедуры. К нему подошёл монах рангом помладше просить благословления на обед. Пузан перекрестил его, сказал: "Аминь" и сиганул с пирса в озеро.

Мы хотели хлебушка прикупить, но хлеб то ли не испекли в этот день, то ли не было излишков, и нам предложили сметаны и творога. Повели нас на кухню. Подходит наш сопроводитель к двери, стучится и потом что-то такое напевное речитативом изрекает. Оттуда ответная песнь. Потом дверь открылась, и два бородатых мужика в рясах (только у того, что с кухни – фартук поверх) поприветствовали друг друга совершенно по-светски: "Здорово, Паш" – "Привет, Коль".

Сметана и творог обалденные, кстати, оказались. Я таких больше никогда и не ел.

Это вот такое короткое моё знакомство с кусочком монастырской жизни. Надо сказать, что до этого я про религию особенно не задумывался, и свои собственные отношения с верой не выяснял. Не было нужды, интереса и повода.

А за день или два до экскурсии в монастырь стояли мы в лесочке недалеко от Михайловского озера, в протоке. Дня два стояли, дождь там какой-то, что ли, лил. Или собирали грибы-ягоды, уж не помню. И пришёл к нам из лесу бородатый мужик. Представился Игорем. И робко поинтересовался, откуда мы и чего. Соответственно, и мы полюбопытствовали. Оказался монахом, изгнанным за вольнодумие. Живёт в землянке на подножном корме (худющий!) – силки на птичек, сеточка на рыбу, грибы-ягоды опять же.

Приходил он к нам ещё несколько раз, мы делились с ним обедом-ужином (а он отрывал от себя последнее – тоже что-то нам приносил) и общались много и интересно.

И вот жизнь этого Игоря стала для меня образчиком веры, которую можно и нужно уважать. А ещё взбудоражил он во мне вопросы (теологического характера), которые до этого момента несильно меня волновали. Лет через шесть, когда я писал реферат для кандидатского минимума, выбрал религиозную тему, и Игоря при написании не раз вспоминал.

Он рассказывал нам про порочность на тот момент (не думаю, что стало лучше, скорее наоборот) деятельности РПЦ. Критически отзывался об Алексии. Да и настоятелю Антониево-Сийского монастыря тоже досталось – хотя обиды за изгнание не было.

Он печально говорил, о том, что в семинарию идут ради карьеры, потому что это удивительно хлебно – устроиться где-нибудь в структурах РПЦ. Он совершенно спокойно принимал наше атеистическое мировоззрение, и даже, скорее, относился с пониманием. Но при этом чувствовалась его глубинная, глубокая и мощная Вера. Стержень такой, который не поколебать ничем. Конечно, он философ в душе, Игорь этот, и ни разу он не спорил с наукой и техникой. Но вот этот аскетизм монашеский, желание уйти от суеты, жить строго определённым режимом, суровым трудом в стенах монастыря с такими же, как и он, братьями, искренними в своей этой вере – это он ни на что бы не променял.

При этом жизнь его в советское время покидала, и потрудился он на славу, но увидав тщету всего, удалился в монастырь. И судьба России, Руси его очень тревожила, изболелась вся его душа.

Очень сильной воли и светлой души человек. И пусть многие его понятия и знания несколько наивными показались (это я сейчас понимаю; а тогда, в семнадцать лет, на этого пятидесятилетнего мужика я смотрел снизу вверх, открыв рот), зато в душе его пламя горело яркое, и свет души его чувствовался за версту.

Запомнил я его на всю жизнь.

P.S.

А ещё он подарил на бесценную вещь – от руки нарисованную карту-схему окрестных мест, лесов, озёр и болот. В моей коллекции карт – это самый ценный экземпляр. Благодаря этой карте мы сумели из леса выбраться, когда заплутали неделю спустя.