Яблочный огрызок, одиноко падающий в туман

Я читаю рассказ "Монья" "как есть", как целостное произведение, ничего не зная о намерениях автора по развитию рассказа, если таковые будут. Ничто из сказанного здесь не является предложением о развитии фабулы, все -- только поиски параллелей и пересечений между собой в некоторых точках самостоятельных художественных систем.

***

Рассказ "Монья" предназначен для разумного читателя, мудро неуверенного в полноте своего знания о мире и спокойно сосуществующего с тайной. Отчетливые вначале суждения становятся менее отчетливыми, потом -- еще менее, а затем перед читателем в полный рост поднимается загадка, интрига которой остается открытой и не решается финалом.

В голову приходят мысли о контексте, в котором могут быть обдуманы загадки рассказа. У каждого, видимо, будут свои предпочтения в выборе ассоциаций, -- я же услышыл в рассказе далекое эхо повестей "Солярис" Лема и "Путь на Амальтею" Стругацких. Приятно было узнать, что я не одинок как минимум в одной реминисценции.

Рассказ "Монья" и повести "Солярис" и "Путь на Амальтею" различны, -- три пространства трех художественных миров, -- но они примыкают друг к другу в некоторых точках, из возможного множества которых я хочу указать лишь на две, оставляя другим читателям возможность найти и раскрыть что-то свое.

Три произведения -- как проходы в гипертекст друг для друга, выходы в необъятный мир ассоциаций, в котором умножаемые взаимоотражения образов создают причудливую ткань взаимообогащающих смыслов.

Узнавание открывающихся возможностей интерпретации произошло в момент чтения о летящем вниз огрызке яблока. "Монья доела яблоко и швырнула огрызок вниз, в облака... Монья лежала и представляла, как яблочная сердцевина ныряет в облако и долго-долго летит вниз, покрываясь водяными капельками, пролетая мимо обитателей туманной страны."

Этот фрагмент для меня -- едва ли самый значимый в рассказе, как бы странно не звучало мое признание. В нем -- схождение многих силовых полей рассказа -- одиночество, храбрость, тревога, надежда, смирение. Маленький огрызок как храбрый одинокий путешественник пролетает неведомые миры, сообщая читателю об одиночестве и вовлеченности в его окружающую тайну.

Капельки воды на огрызке яблока почти можно потрогать, почувствовать их прохладу, плотность... На слове "плотность" я ловлю себя на мысли о схожем чувстве, возникшем при описании другой ситуации, в другом месте, у другого автора. Объемные, выпуклые капельки влаги, -- не похожи ли они на другие капли, с другой планеты?

Описание одинокого летуна сквозь туман вниз -- и тоже с каплями -- встречается в повести "Солярис". Во фрагменте изложения события со слов пилота Бертона есть такие слова: "Это был не обычный туман, а как бы взвесь, по-моему, коллоидная, — она затянула все стёкла. Очистить их было очень трудно, взвесь оказалась очень липкой." Если вы помните, в это время пилот Бертон скользит в аэромобиле-глиссере над поверхностью Соляриса и спускается к поверхности воды. Там он видит странные образования, "взятые" океаном из человеческой памяти. Маленький храбрый исследователь, -- в сравнении с планетой-океаном, -- как яблочный огрызочек.

Ассоциации, начавшись на Солярисе, ведут к повести Стругацких "Путь на Амальтею", к эпизоду, где грузовик "Тахмасиб" получает повреждения отражателя и, притянутый массивным Юпитером, медленно погружается в него, а команда корабля, испытывая страшные перегрузки, с восхищением наблюдает "розовое свечение", странные оптические явления, невероятные "объемные тени", опять совсем как "яблочный огрызочек" в бескрайних неизведанных пространствах. Но Амальтея -- еще более далекое эхо, поэтому, полюбовавшись видами Юпитера из его атмосферы, вернемся к туману.

Туман -- одна из форм коллоидной смеси. От предположения о плотности тумана легко перейти к вопросу о его составе. Так ли прост этот туман?

Мы знаем, что Монья находится на экзопланете. Туман, по-видимому, настолько обычное явление там, что факт его присутствия вошел в название небесного тела. Туман концентрируется в некоторых местах, и явно не заполняет всю атмосферу, поскольку атмофера пригодна для дыхания, что было бы затруднительно в случае повышенной плотности коллоидной системы или при наличии в ней отчетливо проявленных биологических соединений. Во всяком случае, это было бы физиологической (и медицинской) проблемой (но с очень интересными последствиями).

Далее, туман Планеты Туманов и туман Соляриса -- очень густы и способны к порождению образов. О существе туманов с Планеты Туманов мы знаем мало -- разве что в девочкином полусонном восприятии "облака оказались плотными, только слегка пружинили под ногами, как поверхность огромного дивана." Про туман с Соляриса известно больше: "Такого густого и упорно держащегося тумана при полном штиле мы не наблюдали до дня катастрофы за всё время пребывания на планете."

Туман-океан Соляриса -- одна система, одно разреженное физическое тело, переходящее в себе от меньшей к большей плотности. Это качество позволяет разумному Океану порождать объекты, очертания которых почерпнуты из памяти людей. "Этот ил, или слизь, собирался в большие комки, вырастал над поверхностью, образовывал бугры, похожие на цветную капусту, и постепенно формировал разнообразные фигуры. ... когда я снова мог смотреть, внизу под собой увидел что-то, что напоминало сад. Да, сад. Я видел карликовые деревья, и живые изгороди, и дорожки, не настоящие, — всё это было из той же самой субстанции." Или в этом фрагменте: "...фигура слегка приподнялась, словно она плавала или же стояла по пояс в волне."... "Этот человек, да, это был человек, не имел на себе скафандра. Несмотря на это он двигался... Это был ребёнок."

Образы, порождаемые туманом из рассказа "Монья" -- более сказочны: "Облачное море внизу клубилось, как живое, медленно меняя очертания. Вон невдалеке бредёт стадо усталых слонов; появился и пропал перламутровый кит, выпустивший похожий на фейерверк фонтанчик; раскрылся и растаял цветок, превратившись в чуднУю птицу."... "Из тумана соткался большой розовый медведь..." Автор умалчивает, но нас вполне может заинтересовать вопрос о том, нет ли где-то на Планете Туманов своего зарождающегося, или уже существующего Океана? Или туман всегда останется туманом?

Порождения "тумана", -- уже в ключе научного описания, -- встречаются в "Пути на Амальтею": "Из желто-розовой бездны поднимались огромные радужные шары. Они были похожи на мыльные пузыри и переливались зеленым, синим, красным. Это было очень красиво и совершенно непонятно. Шары поднимались из пропасти с низким нарастающим гулом, быстро проносились и исчезали из поля зрения. Они все были разных размеров... Один шар, особенно громадный и колыхающийся, прошел совсем близко."

И в "Монье", и в "Солярисе", и в "Пути на Амальтею", в их описании туманного, зыбкого мира есть что-то кинематографическое: взгляд камеры вниз и вокруг себя, и замирание с ощущением тайны, совмещенной с почти священным ужасом от величия мироздания.

Туман Соляриса -- объект научного наблюдения и описания, факт объективный, как бы его при этом не интерпретировать. Создаваемые им объекты, как настаивает Лем, существуют в действительности (в реальности повести). Туман же Планеты Туманов -- что-то более эфемерное, возможно, возникающее только в воображении ребенка, но, при этом, читателю дается возможность думать, что туманные образы из "Моньи" реальны не менее лемовских и, возможно, черпаются разумным Туманом из детских фантазий, точно так же как это делает с исследователями разумный Океан Соляриса -- потенциальный кузен Тумана с Планеты Туманов.

Интересно предположить, что океан Соляриса может состоять из того же вещества, что и туман с Планеты Туманов, или быть близких с ним свойств. Этот путь дает новое развитие.

Сам туман -- честная метафора мира и его познаваемости. Слово "туман" и образованные от него прилагательные используются в литературе с самого ее начала (есть уже у Гомера) как образы таинственного и пугающего опыта. В сущности, и аэромобиль Бертона из Соляриса, и грузовик "Тахмасиб" из "Пути на Амалтею", равно как яблочный огрызок из "Моньи" -- только удобные авторам образы, смысл которых видится в проявлении и обозначении бесконечности и загадочности мира вокруг нас, в настройке нашего внимания на тайну.

Приведенные параллели не налагают никаких обязательств, но позволяют воображать и предвкушать развитие фабулы для "Моньи", позволяют увидеть Моньино лицо у гигантской фигуры ребенка из Соляриса, видеть туман изнутри с точки зрения "яблочного огрызка" (аэромобиля Бертона, грузовика "Тахмасиб"), предполагать способы и траектории распространения мыслящего тумана во Вселенной, думать о нерасказанном автором загадочном спасении Моньи, вообще, -- почувствовать общий вкус энигматичности в трех таких различных по стилю, характеру, героям произведениях, но -- таких общих в своей разумной деликатности по отношению к тайнам миродания. Мир больше, чем наше знание о нем, разгадывать его загадки -- удивительно интересно, так же как разгадывать загадки пересечений литературных миров.

Напомню, что сказанное в эссе -- только игра автора на маленькой смысловой линии "капли -- туман -- образы" из фрагмента полета огрызка яблока в рассказе "Монья".

===============

Готовится вторая часть анализа фрагментов из "Моньи".