Фильм "Ты и я"
В память о Ларисе Шепитько
41 год назад как раз в июле погибла в ДТП режиссёр Лариса Шепитько. Разбилась вместе с частью съёмочной группы, оказавшейся с ней в одной машине. Водитель заснул за рулём – а дальше было столкновение с грузовиком, который перевозил камни. Все эти тонны груза погребли киношников под собой, не оставив никому не малейшего шанса на спасение.
Шепитько было тогда 41, и она снимала фильм «Прощание с Матёрой». "Прощание" получилось вот такое. На разрыв аорты.
Лайза Минелли называла Шепитько самой красивой женщиной Европы. Дамы познакомились (и подружились) на каком-то статусном кинофестивале, где нашему режиссёру вручали очередную награду. Да, у Шепитько не было проходных работ и было предчувствие смерти. По крайней мере, так пишут в воспоминаниях те, кто её знал.
Но речь не о том, речь про фильм «Ты и я». Наткнулась на него недавно, совершенно случайно и ничего особенного от архивного шедевра не ждала. Думала – «старьё, утиль, тоска». Нет, нет и нет! Это то до чего современному кинематографу ещё расти и расти. Это наша Эпоха Возрождения.
Хотя у меня, несмотря на восторги и писки, отношение к картине сложное. Она раздражает. Взгляд камеры непривычный, полудокументальный. Будто местами в художку втиснули хронику. А ещё материал подаётся через призму классической литературы – через Толстого, Достоевского и Чехова. Фильм как бы продолжает размышления этой троицы про человека, время и поиски смыслов.
Литературная подноготная «Ты и я» – на совести Геннадия Шпаликова. Поэта, сценариста и неприкаянного человека. Человека того самого – толстовского и чеховского толка. Шпаликов, как и Шепитько, рано ушёл из жизни. Но по доброй воле. Из-за того, что не смог ответить на важные вопросы, не простил себе ошибок. Как и герой фильма
Киноведы считают сюжет «Ты и я» библейским и сравнивают героя фильма с апостолом Петром. (Это тот ученик Христа, который трижды за одну ночь отрёкся от Учителя). Гг тоже отступник. Он предал бога в себе. Был талант – не реализовал его. Были друг и любимая – бросил их. Сценарий Шпаликова – это судилище, обвинение, пощёчина самому себе. В фильме есть такая сцена. Герой едет в лифте, где на стенах зеркала. И куда он ни повернётся, везде видит своё отражение. И так оно ему омерзительно, что Пётр не выдерживает и плюёт в него. Вот фильм – как раз и есть такой плевок в зеркало.
Кто хочет от просмотра развлечения и удовольствия, боже вас упаси смотреть «Ты и я». Под этим интимным названием таится разговор с Богом, а о любви нет ни слова. Какая к чёрту «лю», когда главные герои – «девочка» и два «мальчика». И не важно, что им под или даже за сорок… Кому картину рекомендую? Почитателям арт-хауса. Снято по вышке. Авторы точно знали, что они делают и зачем.
Фильм вышел на экраны в 1971 году и получил Золотого Медведя на Берлинском фестивале. Сама история создания «Ты и я» давно стала красивым мифом. Дело было якобы так. Шепитько с мужем уединились на собственной даче в Тверской области. И вот однажды сидят они на веранде, пьют чаёк и вдруг видят: выходит из лесу какой-то человек с мешком за плечами. Причём, мешок – огромный, а незнакомец по виду совсем не богатырь, однако тащит ношу без напряжения. Наши дачники, ясен пень, заинтригованы. Мол, что ж там за поклажа загадочная и кто этот человек такой будет, поскольку он явно к ним направляется.
Оказалось – Шпаликов. А в мешке – рукописный сценарий. И Шпаликов, встав перед супругами в эффектную позу, развязал завязку на мешке и всё содержимое высыпал к ногам Ларисы. А день был не сказать, чтобы тихий. Ветер подхватил исписанные листки и разметал по саду. Пришлось солидным людям поиграть в догонялки. Этакая живописная охота за летающими рукописями получилась. (Ябэтоснял!)
В фильме три героя. Ещё одна история про «Сердца трёх» или про три удара одного сердца. Дружат-любят они, наверное, со студенческих времён, а может и со школьных. И вот не факт, что с той поры они хоть чуть-чуть повзрослели, потому как по-прежнему в бирюльки играются. Фильм так и начинается с динамичной «ковбойской» сцены. В светлом проёме двери в квартиру появляется герой в шляпе и с кольтом в руках. Ну и дальше игра в войнушку. Так встречаются два друга - Пётр и Саша после нескольких лет разлуки. Они оба учёные-нейрохирурги. Когда-то вместе работали над одним исследованием и были уже на пороге важного научного открытия. Но Пётр из мальчишества, из любви к приключениям вдруг всё бросил и уехал работать за границу врачом при посольстве.
А потом вернулся – как ни в чём не бывало и предложил другу завершить работу. Но нельзя войти дважды в одну и ту же реку. И друг, и наука сделали ему ручкой.
После этого Пётр подался в Сибирь на Великие стройки века. Конечно, спонтанно. Прыгнул в уходящий поезд вслед за чем-то приглянувшимся ему парнем.
В Сибири герой устраивается работать простым врачом в обычную поликлинику. Суровый край, мужественные люди. Такая чистая джеклондонщина. Сцена дурацкой бессмысленной охоты, когда все куда-то бегут – и даже охотничья собака не понимает, что происходит – это развенчание романтики. Опять игры и забавы, а не борьба за жизнь, как у Лондона. И Пётр прозревает: он прожил впустую.
Финал – это приговор герою и одновременно наказание. Одна из его пациенток смертельно больна. И Пётр не может ей помочь, потому что забросил когда-то своё научное изыскание. А продолжил бы, и девушка жила.
Фильм заканчивается страшным по своей жестокости кадром. Крупный план: огромные почти детские глаза смотрят с надеждой и верой в камеру, в душу и просят: «Ну ты же большой, сильный, умный – помоги мне!» Это, наверное, страшнее дула автомата. После этого только – в петлю или в беспробудное пьянство.
Да, это морализаторство, это плакат вроде «Родина-мать зовёт!» Но эффект сильный. Защитка не срабатывает.
Короче, идите и смотрите. Чего я одна страдаю?
Он учился рядом с Тарковским, дружил с Некрасовым и повесился на шарфе.
«Пришел Гена Шпаликов, принес бутылку шампанского в авоське и сказал, что придумал для меня классный сценарий. И рассказал:
— Дождь, посреди улицы идет девушка босиком, туфли в руках. Появляется парень на велосипеде, медленно едет за девушкой. Парень держит над девушкой зонтик, она уворачивается, а он все едет за ней и улыбается… Нравится?
— И что дальше?
— А дальше придумаем.
»
«Снимали мы памятник Маяковскому для сцены «вечер, засыпают памятники». Юсов с камерой, операторская группа и я сидим на крыше ресторана «София» — ждем вечерний режим (когда небо на пленке еще «прорабатывается», но оно темнее, чем фонари и свет в окнах).
— Снимайте, уже красиво! — донеслось снизу.
Внизу появился Гена Шпаликов. Гена знал, что сегодня нам выдали зарплату и не сомневался, что мы после съемки окажемся в ресторане.
— Рано еще! — крикнул я ему сверху. — Слова сочинил?
— Что?
Площадь Маяковского, интенсивное движение машин, шум — очень плохо слышно. Я взял мегафон.
— Говорю, слова к песне пока сочиняй! — сказал я в мегафон.
Песня нужна была срочно — Колька поет ее в кадре, а слов все еще не было. Последний раз я видел Гену две недели назад, когда давали аванс. Он сказал, что завтра принесет слова, — и исчез. И только сегодня, в день зарплаты, появился.
— Я уже сочинил: «Я шагаю по Москве, как шагают по доске…»
— Громче! Плохо слышно.
Гена повторил громче. Вернее, проорал.
Людная площадь, прохожие, а двое ненормальных кричат какую-то чушь — один с крыши, другой с тротуара.
— Не пойдет! Это твои старые стихи — они на музыку не ложатся. Музыку помнишь?
— Помню.
— Если не сочинишь, никуда не пойдем.
— Сейчас! — Гена задумался.
— Можно снимать? — спросил я Юсова.
— Рано.
— Сочинил! — заорал снизу Гена. — Я иду, шагаю по Москве, и я пройти еще смогу соленый Тихий океан, и тундру, и тайгу…» Снимайте!
— Лучше «А я»!
— Что «А я»?
— По мелодии лучше «А я иду, шагаю по Москве!»
— Хорошо — «А я иду, шагаю по Москве…» Снимайте! Мотор!
— Перед «А я» должно еще что-то быть! Еще куплет нужен!
— Говорил, не надо «А»! — расстроился Гена.
Пока Юсов снимал, Гена придумал предыдущий куплет («Бывает все на свете хорошо, / В чем дело, сразу не поймешь…») и последний («Над лодкой белый парус распущу / Пока не знаю где…»)
— Снято, — сказал Юсов.
"
«Поначалу судьба Гены складывалась удачно. В двадцать четыре года он уже написал «Заставу Ильича», потом «Я шагаю по Москве», потом «Я родом из детства» и другие… Его печатали, снимали. Он женился на красивой и талантливой актрисе Инне Гулая, у них родилась дочка, им дали квартиру… Он был самый молодой знаменитый сценарист, о нем выходили статьи в газетах, в журналах, кто-то собирался писать о нем книжку. Но в один момент все оборвалось.»
За напоминание о фильме спасибо. Его действительно стоит смотреть, видеть, чувствовать.
«Но сценарий фильма «Я шагаю по Москве» мы со Шпаликовым бесконечно переделывали не из-за меня — из-за Никиты Сергеевича Хрущева. На встрече с интеллигенцией Никита Сергеевич сказал, что фильм «Застава Ильича» (режиссер Хуциев, сценарий Шпаликова) идеологически вредный: «Три парня и девушка шляются по городу и ничего не делают». И в нашем сценарии три парня и девушка. И тоже шляются. И тоже Шпаликов. И поэтому худсовет объединения сценарий не принимал. Но на Хрущева не ссылались, а говорили, что мало действия, что надо уточнить мысль, прочертить сюжет, разработать характеры…
Здесь надо рассказать, как принимался сценарий в те времена. Сначала его должен был принять редактор объединения, потом редколлегия объединения, куда входили штатные и внештатные редакторы, потом худсовет объединения — все те же редакторы плюс режиссеры, сценаристы и парторг, потом редколлегия «Мосфильма», потом главный редактор «Мосфильма», потом директор «Мосфильма». И потом сценарий отправляли в Госкино. Там его читал редактор, курирующий студию «Мосфильм», и представлял на редколлегию Госкино. Потом его читал главный редактор Госкино и представлял министру или, в крайнем случае, заместителю министра. И только после всего этого пути фильм запускали (или не запускали) в производство. На любом этапе могли сделать замечания, и авторы обязаны были их учесть. Готовый фильм принимали по такому же пути, но только его еще отсылали на консультацию в ЦК, в ГлавПУР (Главное политическое управление армии) и «причастному» ведомству: если фильм о плотнике, то министру строительства, если о деревенском вертолетчике — министру авиации и т. д.
Между прочим. Как-то в Западном Берлине немецкий прокатчик, купивший картину Меньшова «Москва слезам не верит», похвастался мне, что в Германии за месяц уже посмотрели фильм сто тысяч зрителей. Я ему сказал, что столько людей у нас только принимают фильм.
Мы со своим сценарием застряли в начале пути — на худсовете объединения. Полгода мы с Геной уточняли мысль, прочерчивали сюжет, разрабатывали характеры, а на худсовете объединения сценарий все не принимали и не принимали. Мне это надоело, и я, нарушив субординацию, отнес сценарий Баскакову:
— Прочитайте и скажите, стоит дальше работать или бросить.
Баскаков читать не стал. Спросил:
— Без фиги в кармане?
— Без.
— Слово?
— Слово.
И Баскаков велел фильм запустить.
Этот фильм снимали легко, быстро и весело. И нам нравилось то, что мы делаем. И материал всем нам нравился. Мне приятно было находиться в компании Кольки, Алены, Володи и Саши и во время съемок, и после, когда я вечером дома продумывал план следующего дня…
Но когда показали материал худсовету объединения, там опять сказали:
— Непонятно, о чем фильм.
— О хороших людях.
— Этого мало. Нужен эпизод, который уточнял бы смысл.
Честно говоря, мы и сами уже понимали, что в фильме чего-то не хватает. Съемочный период кончался, и сцена нужна была срочно. После худсовета мы с Геной весь вечер пытались что-то придумать — ничего не получалось. Вставляем умные реплики «со смыслом» — сразу становится очень скучно. В этот день так ничего и не придумали.
На следующий день мы с Геной на моей машине поехали в роддом за его женой Инной Гулая и дочкой Дашей. По дороге прикидываем: а может, Володя написал рассказ и послал его писателю, а теперь приходит к нему за отзывом — и писатель говорит «про смысл»…
Тоже тоска.
Забрали Инну и Дашу, приехали к Гене. В подъезде уборщица мыла лестницу. Вошли в квартиру. В одной комнате собрались — мама Гены, мама Инны, Инна, маленькая Даша, соседка по квартире… Все умиляются новорожденной, гукают… А я говорю Гене:
— А может, полотер? Володя перепутал писателя с полотером, а?
— Гена, дай пеленку, — сказала Иннина мама. — В комоде, в третьем ящике.
— Да, — сказал Гена, подавая пеленку, — «про смысл» должен говорить полотер.
— Какой полотер? — спросила Генина мама.
— Да это мы так… Гена, пошли покурим, — позвал я.
По дороге в прихожей я прихватил пустую картонную коробку из-под торта, и мы пошли на лестницу. Я закурил, положил коробку на подоконник, открыл её, достал карандаш и дал Гене:
— Ну, давай писать.
— Ты что? Потом напишем, Инна обидится.
— Инна не заметит, мы быстро.
И мы написали. Полотер у нас оказался литературно подкованным: прочитал рассказ Володи и говорит ему то, что говорили нам «они». А Володя не соглашается и говорит полотеру то, что говорили им мы. Сцена получилась не длинной — уместилась на крышке и днище коробки.
В фильме эпизод получился симпатичным, полотера очень смешно сыграл режиссер Владимир Басов (актерский дебют).
Когда сдавали картину худсовету объединения, мы боялись, что «они» поймут, что это про них, и эпизод выкинут. Но «они» оказались умнее, чем мы про них думали, и сделали вид, что ничего не заметили.
Но в Госкино, после просмотра, нам опять сказали:
— Непонятно, о чем фильм.
— Это комедия, — сказали мы.
Почему-то считается, что комедия может быть ни о чем.
— А почему не смешно?
— Потому что это лирическая комедия.
— Тогда напишите, что лирическая.
»
К своему стыду, до сих пор так и не поняла, почему все до Оскара писали кипятком от «Москвы слезам не верит». «Любовь и голуби» намного ярче и ничуть по режиссерской мысли не уступают. Каких-то новаторских съёмок, как у Тарсковского например, у Меньшова нет… Загадка.
Слонопотамцы!