Режим повествования. Деконструкция понятия.

«Режим повествования. Деконструкция понятия»

Режим повествования – это одно из тех понятий, которое, не смотря на то, что должно привносить ясность в устройство художественного текста, как раз таки самой ясности и не достигает. При попытках разобраться в вопросе, где пролегает различие между повествованием от 1- го лица и от 3-го, мы неминуемо приходим к противоречиям иоткровенным заблуждениям. Так, функционирование режимов повествования на практическом и теоретическом уровнях отличается между собою. Если теория говорит, что для повествования от 1-го лица характерны глубина, интимность и достоверность описания переживаний героя, а для 3-го – объективность, ширина обхвата данных и авторская непредвзятость; то практика упраздняет эти различия. На деле различий нет, а если они и есть, то находятся в другом месте.

Чем вызвано это несовпадение? И в чем, всё-таки, заключается различие в режимах повествования? На эти вопросы мы постараемся ответить.

Первым, что бросается в глаза, это смещенность самого понятия относительно своего содержания. В грамматике разделают местоимения на три группы, которые называют 1-м, 2-м и 3-м лицом соответственно, в зависимости от того, какое место занимает указываемый объект (или субъект) относительно говорящего. Однако, когда эту же схему мы перекладываем на сам процесс повествования, и говорим, что рассказ ведется от того или иного лица, мы допускаем структурную ошибку. Не смотря на то, что формулировка «повествование от N-го лица» давно присутствует в языке, она от этого не становится более корректной.

Текст есть речь принадлежащая автору, а любая речь принадлежит говорящему и только говорящему. Это значит, что автор может сказать только свою речь, но не может сказать речь другого субъекта. Он может говорить от другого имени, скажем, передавая услышанное или сказанное, но и в этом случае речь как акт по-прежнему будет принадлежать только говорящему. Речь может исходить только из 1-го лица, исключительно по факту собственного произведения на свет. Следовательно, формулировка «повествование от N-го лица» невозможна по свой структуре, но возможно «повествование о N-м лице». Так, есть тексты, в которых автор говорит о себе (о 1-м лице), о другом (о 2-м лице), или о ином (о 3-м лице). Режим повествования целиком укладывается в плоскость содержания, что объясняет отсутствие различий между рассказами о 1-м лице и о 3-м лице.

Отсюда следует, что лицо, о котором идет повествование и лицо самого рассказчика, а вернее нарратора, не совпадают и не могут совпасть, так как относятся к разным плоскостям речи. Речь всегда принадлежит 1-му лицу лишь по факту собственного произнесения, в то время, как содержание этой речи может быть отнесено к любым фигурам (местоимениям). Данный нюанс будет нам необходим в дальнейшем, когда мы перейдем к вопросу о разновидностях режимов повествования, забегая вперед, скажу то, что они не исчерпываются знакомыми каждому режимами повествования о 1-м лице и о 3-м лице, что после нашего анализа становится, в каком-то смысле, очевидно.

Если лицо является содержанием, и сохраняет себя на уровне содержания, то разницы между тем, о каком лице писать, о первом или о третьем – попросту нет. Точнее есть, но разница это сугубо содержательная, как если бы вопрос стоял о том, какого пола должен быть персонаж – мужского или женского. Если режим повествования что и определяет, так точно не «глубину», достоверность и прочее. Все эти вещи лежат в плоскости формы, в том, где авторское мастерство сталкивается с материалом речи и преобразует его. Всё это зависит от мастерства и ловкости автора, но никак не от режима повествования. Более того, смею предположить, что вообще нет никаких ограничений относительно того, где и как использовать тот или иной режим. Ни обилие сюжетных линий, ни чтения мыслей чужих персонажей не является проблемой. Так, все эти вещи справедливы для любых режимов, в силу того, что к самому режиму они попросту не имеют никакого отношения.

Тогда чему служит режим?

Так как сам вопрос получил такую формулировку только сейчас, это значит, что ответ еще предстоит найти. Мы же предполагаем, что работа режима – структурная.

Для начала, следует сделать пояснение, в каком смысле «режим» выступает в качестве режима. А дело в том, что лицо (далее просто «объект»), о котором пишет автор, вступает в определенные отношения с лицом самого автора. Это могут быть отношения тождества, различия и отсутствия.

Отношения тождества обнаруживают себя при повествовании о первом лице. Тогда авторская речь одновременно выступает речью самого персонажа. Из этого следует что, скажем, те стилистические приемы и ошибки, которые совершает сам писатель, автоматически переносятсяна личность повествующего героя. При писании о третьем лице, такого переноса не случается.

Отношения различия обнаруживаются при повествовании о втором лице. Так, внешний по отношению к говорящему, объект становится представленным в речи, но уже на другом структурном уровне, на том уровне, где второе лицо становится адресатом речи. Достаточно вспомнить эпистолярный жанр.

Отношения отсутствия характерны для повествования о третьем лице, где объект повествования сохраняет себя исключительно как объект, то есть никак не представлен в структуре речи.

Приведем несколько примеров для разъяснения того, как работают режимы в новом для нас понимании. Для этого я прибегну к роману Аготы Кристоф «Толстая тетрадь».

«Толстая тетрадь» - это роман о жизни братьев-близнецов, написанная самими братьями. При написании истории, братья опираются на некоторые правила. Правила, в соответствии с которыми написана «Толстая тетрадь», сформулированы в главе «Наша учеба», и этот отрывок я процитирую:

«….у нас есть очень простое правило: сочинение должно быть правдой. Мы должны описывать то, что есть, то, что видим, слышим, делаем.

Например, запрещается писать: «Бабушка похожа на ведьму»; но можно писать: «Люди называют Бабушку Ведьмой».

Запрещается писать: «Маленький Город красив» потому что Маленький Город может быть красивым для нас и некрасивым для кого-нибудь другого.

Также, если мы пишем: «Денщик добрый», то это неправда, потому что денщик может совершить злые поступки, о которых мы не знаем. Поэтому мы напишем просто: «Денщик дает нам одеяла».

Мы пишем: «Мы едим много орехов», а не любим орехи», потому что слово «любить» — это не надежное слово, ему не хватает точности и объективности. «Любить орехи» и «любить нашу Мать — не одно и то же. Первое выражение обозначает приятный вкус во рту, а второе — чувство.

Слова, обозначающие чувство, очень расплывчаты; лучше избегать их употребления и придерживаться описания предметов, людей и себя, то есть точно описывать факты».

Именно в такой стилистике выдержан весь роман. Не трудно заметить, что условия, которые выбирают братья, значительно отличается от повседневной речи, от того, что мы привыкли слышать и что привыкли читать. Эти-то отличия и накладывают свой отпечаток на восприятие текста. Но если бы повествование шло о третьем лице, со стороны, то выбранный Кристоф язык воспринимался бы как простая документалистика, но когда подобная речь звучит от человека – это внушает тревогу.

Речь братьев - это психотическая речь, мы касались её особенностей в прошлой работе. Это такая речь, которая сопротивляется своему акту, которая упраздняет акт речи, пытаясь быть одним лишь содержанием. Так, как говорят братья, «живые» люди не говорят, тех проблем, тех стремлений к точности у людей нет, так как само устройство языка сопротивляется любой точности. Не трудно заметить, как напряжен язык Кристоф, как трудно говорить подобным образом, какой неживой получается речь братьев с исключенными из неё эпитетами и метафорами. И именно то, что эта самая речь принадлежит героям, и что это не один герой, а несколько, и что говорят они о себе во множественном числе, приводит к тому, что братья не просто воспринимаются как неразлучные, но как буквально сросшиеся, как коллективный разум. «Во славу роя!»

Как видим, прием, который проделывает Кристоф, играет ей на руку. То, что она выбирает такой режим и так вписывает его в выбранную стилистику, делает «Толстую тетрадь» незабываемой. Заметьте, что при замене «МЫ» на «ОНИ», роман не теряет в информации, интимности и в глубине проработки героев, но он теряет в структуре своего акта, где высказанная речь относится тем или иным образом к объекту высказывания.

Гробарь А.

Мы продолжим наше исследование режимов повествования. Далее мы коснемся произведений о 2-м лице и покажем, как отношения различия вписаны в акт авторского высказывания.

С вопросами и предложениями вы можете обращаться в ЛС или по адресу почты: [email protected]