Я открываю глаза и тихо плачу, без слез, он ведь рядом. Пробуждение дается мне как всегда с трудом, с болью в груди, что так сложно дышать, пеленой в глазах, одеревенелое тело от неподвижности и вечного страха, словом сумбур в моей бедной голове. Но это полбеды: вокруг давящая тишина, кромешная, полная, в котором и кислорода мало, и попробуй сделать вдох, как мир твой взорвется. И темнота, она как огромное чудовище, дышит, выпуская воздух отравляющие газы, готовый проглотит тебя целиком, если потревожишь его сон. И это не все, он рядом, монстр из моих снов, что дышит в мне затылок, он трется об мою белую чуствительную кожу и от его грубых жестких щетин, мои раны восполятся вновь и будут кровоточить еще долго, и словно этого мало, из его открытой пасти капает слюна, в котором столько яда и огня, что ожогов на моем теле не перечесть, а в заключении, он держит в тисках, грубо, сильно, что любое движение может только ухудшить положение. Я смотрю на него и вижу только тьму, сколько бы не грезила увидеть немного света. Падаю, вновь падаю, в мир моих фантазий, где могу найти свет, тот самый свет, что укажет мне путь, и, я, наконец, увижу солнце, мое солнце.
Бумага, акварель.
Жар — птица.
Холст на картоне, акрил
Я открываю глаза и тихо плачу, без слез, он ведь рядом. Пробуждение дается мне как всегда с трудом, с болью в груди, что так сложно дышать, пеленой в глазах, одеревенелое тело от неподвижности и вечного страха, словом сумбур в моей бедной голове. Но это полбеды: вокруг давящая тишина, кромешная, полная, в котором и кислорода мало, и попробуй сделать вдох, как мир твой взорвется. И темнота, она как огромное чудовище, дышит, выпуская воздух отравляющие газы, готовый проглотит тебя целиком, если потревожишь его сон. И это не все, он рядом, монстр из моих снов, что дышит в мне затылок, он трется об мою белую чуствительную кожу и от его грубых жестких щетин, мои раны восполятся вновь и будут кровоточить еще долго, и словно этого мало, из его открытой пасти капает слюна, в котором столько яда и огня, что ожогов на моем теле не перечесть, а в заключении, он держит в тисках, грубо, сильно, что любое движение может только ухудшить положение. Я смотрю на него и вижу только тьму, сколько бы не грезила увидеть немного света. Падаю, вновь падаю, в мир моих фантазий, где могу найти свет, тот самый свет, что укажет мне путь, и, я, наконец, увижу солнце, мое солнце.