А причина возникновения философской и религиозной литературы разве не одна и та же?
Ну и что, если образный язык разный? Не о теологии речь, не о том, сколько бесов на конце иглы. Речь о мировосприятии.
И почему их нельзя валить в кучу? Чем Вы так богаты, что позволяете себе отказаться от какого-то куска культуры?
Что за нужда кроваво-слабым людям
Себе такое же придумать божество?
Тонуть в застенках и мечтать: «Там — будем!»-
Смотреть на звезды, озираясь на цевье.
И разводя огромное кострище,
Сдавив пространство каменной рукой,
Во имя новой, умной жизни
Отдать огню ребенка на убой.
И не своею кровию, чужою
Мостить потомкам бесконечные проспекты в рай…
Не важно с кем играть — с Системой, с Временем, с Судьбою —
Иди, и как на плаху, Сам на весы вставай!
Сотрет нас Век невозмутимый
И переулки позабудут ветра свист.
Последней — с лица земли исчезнет низость
До крайней пошлости дорвавшихся детоубийц.
На самом деле, из всех трех стихотворений, в этом самый глубокий смысловой пласт. Поздравляю. Теперь с этим нужно как-то жить.
Голос.
От раза к разу циклы короче.
Раз от раза тише свет.
Мы все дальше — говорят, что ближе к ночи —
От твоих таинственных бесед,
От Тебя, от шепота пустыни,
Что баюкала твои сомнения в тиши.
Нам казалось, что спасешь отныне.
И ты спас… до следующей межи.
И теперь, нам кажется, что должен
Век от века кто-нибудь страдать,
Ведь все повторить не сложно.
Но, что будет, если мы не будем повторять?
А Тебя, наверно, можно встретить там же,
На рассвете у пустынной россыпи камней
И на склоне одинокая олива, как над башней
Флаг, распластала небопожатие ветвей.
Религиозную лирику(филосовскую в смысле), наверное никто сейчас не пишет. Как и прозу. А если пишет, то получается нечто подобное. Это нужно иметь размах Пастернака, чтоб об подобном говорить. Стих совсем не плох. Смысл есть. Форма тоже. Практикуйтесь больше, станет лучше.
Какие плоские желания
Того, кто книжной, так похоже, не вдыхал пыли.
Твоих стремлений скромным трепыханиям
Союзник дан: немного подожди.
Пусть бег естественного увядания
Души и тела поспособствует тому,
Что верность будет сточена признанием,
Что жизнь скучна и безразлична ко всему.
Тогда — приди! Чужие двери приоткрыты
Перед торговцем иноземных змей
И царственной рукой полог прикрытый
Сорви и зрелое вино, будто хозяин, пей!
… Или, как будто ты имеешь знание,
Смотря со стороны, подумать о другом?
О чуде вербы у дороги, о воспоминанье,
О странной тени,
что на вас отбрасывает дом.
Тема интересна. Написано не бесстыдно. Если бы сам я знал, как бесстыдно писать, то только так бы и писал, но не знаю. Жаль. Говорят, нужно душу рвать. Страшно.
Мы такого ранее не проходили
В бастионов взятой череде,
Чтобы нас прохожие судили
Не маравшиеся в собственной судьбе.
Да. В крови мои по локоть руки.
Жизнь невинную невольно забрала.
Пала я, но для того лишь, чтобы
Никому не выпала моя страда.
Первый шаг всегда зовется болью.
И вдвойне больней, когда не подают родной руки.
Спи, родная! На сердце шипящей солью
Вечно будет мне пустая детская кроватка у двери.
Стихотворение, по форме, так себе. Но каков замах! Как надрывна тема, как мощно можно было написать. Тебе вопрос: слепая удача или писательская чуйка? Голос.
Назовем это так: первое, раннее прочтение лирики Фернандо Пессоа.
За Пессоа я взялся следуя своему книжному плану: был дочитан сборник Цветаевой в начале августа и я сразу взялся читать португальца(если кто разбирается в цветаевских поэмах, особенно воздуха, то милости прошу — пообсуждаем).
Пессоа вызывает крепкие ассоциации с Пастернаком: обостренное восприятие места-пространства, времени, уход в себя — поиски Мира в себе, отражений мира, быта, действительности, людей.
После Цветаевой это была жесть(кажется странной эта дружба между Цветаевой и Пастернаком). Все ее творчество — это тонкое наблюдение всех подробностей взаимодействия лирического объекта и лирического субъекта: всегда связь «Я»-«Ты»(у ранней Цветаевой еще были связочки «Я»-«Он»), все пронизывают эти токи между между действующими лицами(у ней полно этого: просит взять ее руку, вспоминает как месте ходили по склону, как шла к нему или от него по улице и проч.) — это первый слой смысла. Уже к нему и через него накладываются следующие — отношение к обществу, времени, пространству и проч. Цветаева все трогает и всего касается.
Пессоа не такой. С какого-то момента(после двух суток морального раздрая) он стал казаться правильным. Он вообще не трогает мир, как Цветаева, вернее он трогает мир по-другому. Он делает акцент на «Я», на его анализ, на его ощущения, но вне мира людей.
Это важно: в русской традиции — не разделять мир сотворенный, мир природный(зоологический) и мир людской. Даже Заболоцкий(Стих-е: «Некрасивая девочка»), хлебнув лиха в лагерях, очень тонко подводил к поиску «Правды» в людях(здесь аксиомально беру поиск правды — правдорубство — как элемент русской культуры. пример: современная оппозиционная публицистика, например, не просвещенческая, а обличающая).
Людей и быта Пессоа касается едва-едва, говоря о бесконечных днях, о буднях в которых все — ложь. Но в основном, он говорит о себе и о времени, о себе и о жизни, о себе и пространстве, но без зоологии, без людского(в этом его большая выдержка: во времена глобальных потрясений — не ругать). Хотя природа у Пессоа — это красота прежде всего, а не зоология и это правильно: красота натурализма — спорна, как минимум.
Пессоа — это не торжественное, не пафосное возвращение к себе. Будто можно уйти не в первобытный, но в первозданный мир, а возвративших обнаружить «себя». Пессоа — это грусть по поводу неудобного, нелепого положения своего «Я» в бытии. Но это и некоторый интерес поиска — интерес наблюдения за собой. Е. Ряузова(ее — предисловие) ссылается на одно его письмо, в нем Пессоа сообщает, что начинает большую работу во имя прогресса и расширения рамок человеческого сознания. Это очень европейская позиция — стремления к самоусложнению, к самопознанию через осознанное.
Да, Пессоа — это главенство Своего. Всего самого настоящего Своего. Без Эго. Без пафоса. Но здесь, вот что мне странно(что в принципе любая посредственность XX века — посредственность опасливая, боязливая — понять не может) — это несомненность своего восприятия(как у Цветаевой): Пессоа способен сомневаться во всем, но не в том, что он чувствует уникально. Его восприятие — безусловно восприятие художника — отличается от восприятия большинства — он сам об этом пишет. Но откуда это априорная уверенность?
XX век — век сомнений и страха, еще геройства, еще соглашательства, которого свет не видывал, но все это испытывали люди в основе своей цельные. Парадокс: в век огульного конформизма были люди затравленные, испуганные, да какие угодно, но с твердой основой, с стержнем.
Почему так? А сейчас все еще так или уже по-другому?
вот куда-то катится
никому не нужный век,
мягкой каракатицей
пухнет маленький мой грех.
ну и пусть, осудят ли? — им не до того.
бутер, зис из хорошо — вот моя замена
и мне не до того.
Посмотрите, вот большой оригинал, он — хулит толпу, совести настал аврал — не смолчать, все не по нему. Сколько интересных тем подкинет нам iPhone, в steam'е — 1000 часов — это тоже норм. Папа денег дал на чай — нужно сразу в тайм-кафе, а с друзьяшками с района, с бэком на легке, обсуждаете вы прямо весь такой расклад — только вы для жизни прямы, остальные в лад ходят, хрюкают и жнут жалкие гроши, вы — оригиналы, не как все, не таковы.
Молодой наш человек, не судите строго тех, кто столько уже лет со своего порога истончает этот мир и живет упрямо — здесь опоры уже нет, всё трещит и все трещат…
P.S.: а вы носите Stone Island? мне просто интересно.
Ну и что, если образный язык разный? Не о теологии речь, не о том, сколько бесов на конце иглы. Речь о мировосприятии.
И почему их нельзя валить в кучу? Чем Вы так богаты, что позволяете себе отказаться от какого-то куска культуры?
Себе такое же придумать божество?
Тонуть в застенках и мечтать: «Там — будем!»-
Смотреть на звезды, озираясь на цевье.
И разводя огромное кострище,
Сдавив пространство каменной рукой,
Во имя новой, умной жизни
Отдать огню ребенка на убой.
И не своею кровию, чужою
Мостить потомкам бесконечные проспекты в рай…
Не важно с кем играть — с Системой, с Временем, с Судьбою —
Иди, и как на плаху, Сам на весы вставай!
Сотрет нас Век невозмутимый
И переулки позабудут ветра свист.
Последней — с лица земли исчезнет низость
До крайней пошлости дорвавшихся детоубийц.
На самом деле, из всех трех стихотворений, в этом самый глубокий смысловой пласт. Поздравляю. Теперь с этим нужно как-то жить.
Голос.
Раз от раза тише свет.
Мы все дальше — говорят, что ближе к ночи —
От твоих таинственных бесед,
От Тебя, от шепота пустыни,
Что баюкала твои сомнения в тиши.
Нам казалось, что спасешь отныне.
И ты спас… до следующей межи.
И теперь, нам кажется, что должен
Век от века кто-нибудь страдать,
Ведь все повторить не сложно.
Но, что будет, если мы не будем повторять?
А Тебя, наверно, можно встретить там же,
На рассвете у пустынной россыпи камней
И на склоне одинокая олива, как над башней
Флаг, распластала небопожатие ветвей.
Религиозную лирику(филосовскую в смысле), наверное никто сейчас не пишет. Как и прозу. А если пишет, то получается нечто подобное. Это нужно иметь размах Пастернака, чтоб об подобном говорить. Стих совсем не плох. Смысл есть. Форма тоже. Практикуйтесь больше, станет лучше.
Того, кто книжной, так похоже, не вдыхал пыли.
Твоих стремлений скромным трепыханиям
Союзник дан: немного подожди.
Пусть бег естественного увядания
Души и тела поспособствует тому,
Что верность будет сточена признанием,
Что жизнь скучна и безразлична ко всему.
Тогда — приди! Чужие двери приоткрыты
Перед торговцем иноземных змей
И царственной рукой полог прикрытый
Сорви и зрелое вино, будто хозяин, пей!
… Или, как будто ты имеешь знание,
Смотря со стороны, подумать о другом?
О чуде вербы у дороги, о воспоминанье,
О странной тени,
что на вас отбрасывает дом.
Тема интересна. Написано не бесстыдно. Если бы сам я знал, как бесстыдно писать, то только так бы и писал, но не знаю. Жаль. Говорят, нужно душу рвать. Страшно.
Больше практикуйтесь. Всего доброго!
Наверно, интересно на мальчишек
Старцу великому с небес взирать —
Но в том уверены… мальчишки,
Которые за бороду его хотят поймать.
А вот ваш вариант:
Наверно, интересно на мальчишек
Великому старцу с неба взирать… —
Но в том уверены… мальчишки,
Которые за бороду его хотят поймать.
Мне вот нравится последние слога тянуть. На пение похоже. А вам больше декларировать нравится?
Мы такого ранее не проходили
В бастионов взятой череде,
Чтобы нас прохожие судили
Не маравшиеся в собственной судьбе.
Да. В крови мои по локоть руки.
Жизнь невинную невольно забрала.
Пала я, но для того лишь, чтобы
Никому не выпала моя страда.
Первый шаг всегда зовется болью.
И вдвойне больней, когда не подают родной руки.
Спи, родная! На сердце шипящей солью
Вечно будет мне пустая детская кроватка у двери.
Стихотворение, по форме, так себе. Но каков замах! Как надрывна тема, как мощно можно было написать. Тебе вопрос: слепая удача или писательская чуйка?
Голос.
Наверно, интересно на мальчишек
Старцу великому с небес взирать —
Но в том уверены… мальчишки,
Которые за бороду его хотят поймать.
А Бог… ушел. Гулять меж нами.
И Новое из бездны вызывать.
И душу мне с ума сводить словами,
Что человеческим глаголом не назвать.
Но может быть, Ему чуть интересней
Все окружение покажется тогда,
Когда пойду за Ним тихонечко и я
Всю душу вытряхнув, уже бесстыдства не тая.
Ну на самом деле, по сравнению с оппонентом, автор хорош. Только кому интересны проповеди? Ведь исповеди не получилось.
За Пессоа я взялся следуя своему книжному плану: был дочитан сборник Цветаевой в начале августа и я сразу взялся читать португальца(если кто разбирается в цветаевских поэмах, особенно воздуха, то милости прошу — пообсуждаем).
Пессоа вызывает крепкие ассоциации с Пастернаком: обостренное восприятие места-пространства, времени, уход в себя — поиски Мира в себе, отражений мира, быта, действительности, людей.
После Цветаевой это была жесть(кажется странной эта дружба между Цветаевой и Пастернаком). Все ее творчество — это тонкое наблюдение всех подробностей взаимодействия лирического объекта и лирического субъекта: всегда связь «Я»-«Ты»(у ранней Цветаевой еще были связочки «Я»-«Он»), все пронизывают эти токи между между действующими лицами(у ней полно этого: просит взять ее руку, вспоминает как месте ходили по склону, как шла к нему или от него по улице и проч.) — это первый слой смысла. Уже к нему и через него накладываются следующие — отношение к обществу, времени, пространству и проч. Цветаева все трогает и всего касается.
Пессоа не такой. С какого-то момента(после двух суток морального раздрая) он стал казаться правильным. Он вообще не трогает мир, как Цветаева, вернее он трогает мир по-другому. Он делает акцент на «Я», на его анализ, на его ощущения, но вне мира людей.
Это важно: в русской традиции — не разделять мир сотворенный, мир природный(зоологический) и мир людской. Даже Заболоцкий(Стих-е: «Некрасивая девочка»), хлебнув лиха в лагерях, очень тонко подводил к поиску «Правды» в людях(здесь аксиомально беру поиск правды — правдорубство — как элемент русской культуры. пример: современная оппозиционная публицистика, например, не просвещенческая, а обличающая).
Людей и быта Пессоа касается едва-едва, говоря о бесконечных днях, о буднях в которых все — ложь. Но в основном, он говорит о себе и о времени, о себе и о жизни, о себе и пространстве, но без зоологии, без людского(в этом его большая выдержка: во времена глобальных потрясений — не ругать). Хотя природа у Пессоа — это красота прежде всего, а не зоология и это правильно: красота натурализма — спорна, как минимум.
Пессоа — это не торжественное, не пафосное возвращение к себе. Будто можно уйти не в первобытный, но в первозданный мир, а возвративших обнаружить «себя». Пессоа — это грусть по поводу неудобного, нелепого положения своего «Я» в бытии. Но это и некоторый интерес поиска — интерес наблюдения за собой. Е. Ряузова(ее — предисловие) ссылается на одно его письмо, в нем Пессоа сообщает, что начинает большую работу во имя прогресса и расширения рамок человеческого сознания. Это очень европейская позиция — стремления к самоусложнению, к самопознанию через осознанное.
Да, Пессоа — это главенство Своего. Всего самого настоящего Своего. Без Эго. Без пафоса. Но здесь, вот что мне странно(что в принципе любая посредственность XX века — посредственность опасливая, боязливая — понять не может) — это несомненность своего восприятия(как у Цветаевой): Пессоа способен сомневаться во всем, но не в том, что он чувствует уникально. Его восприятие — безусловно восприятие художника — отличается от восприятия большинства — он сам об этом пишет. Но откуда это априорная уверенность?
XX век — век сомнений и страха, еще геройства, еще соглашательства, которого свет не видывал, но все это испытывали люди в основе своей цельные. Парадокс: в век огульного конформизма были люди затравленные, испуганные, да какие угодно, но с твердой основой, с стержнем.
Почему так? А сейчас все еще так или уже по-другому?
никому не нужный век,
мягкой каракатицей
пухнет маленький мой грех.
ну и пусть, осудят ли? — им не до того.
бутер, зис из хорошо — вот моя замена
и мне не до того.
либидо подходит сезон —
не ты теребил венчик розы
и грустью об этом ссушен.
Молодой наш человек, не судите строго тех, кто столько уже лет со своего порога истончает этот мир и живет упрямо — здесь опоры уже нет, всё трещит и все трещат…
P.S.: а вы носите Stone Island? мне просто интересно.