— Вот и я про што, — соглашается тетя Глаша и полирует стойку, стулья и несколько пузатых бутылок. Придирчиво ищет на дне чашек неотмытые следы чаев и кофеев. Не находит. — Во всяком деле есть за-ко-но-мер-ность. А-на-ло-гии.
Вот, ежели я, к примеру, пойду швабру покупать, я что сделаю? Зайду в магазин и спрошу продавца. Где, как, почем. И вообще, чем торгуете? А могла бы и не зайти. А могла бы и соседку, которая сковородку покупает, расспросить. Только так я швабру-то не куплю.
А ежели я захочу вклад открыть — что я сделаю?
Эх, что я сделаю…
Предается мечтам и успевает заплести из тряпок косицу.
Тетя Глаша выходит из сумрака и лирического полумрака в жилете с карманами до пят, набитом тряпочками, тряпками, тряпулями, тряпочечками, тряпушками и распылителями для натирки стекол и зеркал.
Пшыкает в воздух и сдувает капельки с пульверизатора.
Оживление в баре слегка умерло.
— Ходют тут и ходют, ищут и ищут. Или не ищут, а чего ходют тогда?
Тетя Глаша косит глазом неопределенного цвета на чужую икоту:
— Ты б водицей запил, она протрезвляет, авось и коммуникативный дар прорежется, следовательский талант проклюнется, взрастёт умение задавать вопросы так, чтобы получить нужные ответы.
Тетя Глаша сосредоточенно трёт пол вокруг посетителей и бурчит под нос:
— Ишь ты, ишь ты, Черный рынок они ищут. Спохватилися. Он тут, можно сказать, ищо с основания времён, ищо Америка с Россией Аляску делили, когда он открылся.
Она знает, что в газетах всегда пишут только самое основное. И порциями, чтобы читатели не потеряли интерес раньше времени.
Тетя Глаша выходит на работу, подтереть за теми, кто поднамусорил за ночь, с толстой пачкой свежих, хрустящих газет.
Кладет их на стойку, где подают кофе, крепкий, как партизанское молчание, и горячий, как сковородка в аду.
На первой полосе газеты органы государственного управления рассматривают законопроект о введении штрафов за грубое обращение с работниками общепита.
Чувствуя себя тоже работницей общепита, тетя Глаша преисполнена солидарности и праведного гнева.
Она поднимает с пола чей-то галстук, сосредоточенно полощет его в уборочном ведре и вешает на гвоздик у туалета
Тетя Глаша разминает затёкшие руки-ноги, подтягивает дореволюционные чулки, натирает до блеска древко швабры.
Выметает тех, кто отсеялся, в зрительные ряды, за утешительными покупками и в бар за выпивкой.
Наливает полное ведерочко водицы и дожидается крупной, напряжённой игры.
И попкорн у неё есть, вон, в кладовке
Ох, а натоптано-то на пустом месте!
По три следа на одном и том же, по три отпечатка поп на одной и той же стуле!
Куда плитку с пола выковыриваешь?
Вот, погодите, щас как волосы-то в пучок самурайский наверчу, тряпку на швабру накручу, и нечего мне тут в одном углу стоять!
*Собирает в пучок голубые волосы оттенка «Мода для седых», водружает на него косынку, с уверенным «пшшшш» медленно тушит бычок о металлическое ведро"*
Вот, ежели я, к примеру, пойду швабру покупать, я что сделаю? Зайду в магазин и спрошу продавца. Где, как, почем. И вообще, чем торгуете? А могла бы и не зайти. А могла бы и соседку, которая сковородку покупает, расспросить. Только так я швабру-то не куплю.
А ежели я захочу вклад открыть — что я сделаю?
Эх, что я сделаю…
Предается мечтам и успевает заплести из тряпок косицу.
Но можно.
Пойдем, покумекаем о своём, о бабульском, пока меня и впрямь не замочило что-то окромя хлораминов, ПИВ и ПАВ.
А некролог-то допиши, вдруг пригодится?
Пшыкает в воздух и сдувает капельки с пульверизатора.
Оживление в баре слегка умерло.
— Ходют тут и ходют, ищут и ищут. Или не ищут, а чего ходют тогда?
А по одному, по очереди?
Мошт, знающие люди стесняются принародно черные секреты озвучивать
— Ты б водицей запил, она протрезвляет, авось и коммуникативный дар прорежется, следовательский талант проклюнется, взрастёт умение задавать вопросы так, чтобы получить нужные ответы.
— Ишь ты, ишь ты, Черный рынок они ищут. Спохватилися. Он тут, можно сказать, ищо с основания времён, ищо Америка с Россией Аляску делили, когда он открылся.
Она знает, что в газетах всегда пишут только самое основное. И порциями, чтобы читатели не потеряли интерес раньше времени.
Кладет их на стойку, где подают кофе, крепкий, как партизанское молчание, и горячий, как сковородка в аду.
На первой полосе газеты органы государственного управления рассматривают законопроект о введении штрафов за грубое обращение с работниками общепита.
Чувствуя себя тоже работницей общепита, тетя Глаша преисполнена солидарности и праведного гнева.
Она поднимает с пола чей-то галстук, сосредоточенно полощет его в уборочном ведре и вешает на гвоздик у туалета
Выметает тех, кто отсеялся, в зрительные ряды, за утешительными покупками и в бар за выпивкой.
Наливает полное ведерочко водицы и дожидается крупной, напряжённой игры.
И попкорн у неё есть, вон, в кладовке
По три следа на одном и том же, по три отпечатка поп на одной и той же стуле!
Куда плитку с пола выковыриваешь?
Вот, погодите, щас как волосы-то в пучок самурайский наверчу, тряпку на швабру накручу, и нечего мне тут в одном углу стоять!
*Собирает в пучок голубые волосы оттенка «Мода для седых», водружает на него косынку, с уверенным «пшшшш» медленно тушит бычок о металлическое ведро"*