Голос

Младий Вышегородцев был основательно холост, и только поэтому его кандидатура оказалась в списке тех, кому предстояло работать в новогодний день. Вполне естественно, что развозчиков, имеющих статус семейных, в праздничную пору на выселки не отправляли – дорога дальняя, погода за периметром непредсказуемая, случались и с техникой неполадки, а ну как заночевать в пути придётся? Чтобы в семьях царил мир и покой, мужья и отцы в такие дни работали на пассажирских линиях, а те, кого дома никто не ждал, отправлялись в дальний путь: если повезёт – успевали возвратиться к разгару веселья, в противном случае потом долго вспоминали о случившемся в их жизни приключении. А вот отказаться от такой поездки было никак нельзя, гражданская совесть не позволяла.

Стоило только людям направить свои силы и энергию в мирное русло, как золотой век человечества перестал быть мечтой и приобрёл вполне реальные черты. Урбанизация набрала невероятные темпы и по всей планете, быстро, как грибы после дождя, стали возникать многоуровневые мегаполисы. Вскоре маленькие поселения исчезли, а единственным напоминанием о городах, бывших когда-то центрами провинций или даже столицами, остались названия жилых и промышленных кварталов, возникших на их месте. Теперь Рязань – это парк-район в мегаполисе Москвитания, Омск – один из крупнейших транспортных центров мира, на верхнем уровне которого находится правительственный космодром, а Манхэттен стал частью музейного комплекса в самом молодом мегаполисе, названном Атлантидой, который возник на месте разрушенного мощнейшим землетрясением в 2034 году Нью-Йорка.

Не так уж и много времени – всего несколько десятилетий! - понадобилось людям, забывшим о войнах, чтобы окружить себя комфортом. В каждом мегаполисе сегодня есть отдельная служба погоды, она в состоянии обеспечить любому жителю персональную дождевую тучку или маленькое солнце в квартире. Личного транспорта теперь ни у кого нет, зато в любую точку планеты можно добраться в считанные минуты на скоростном аэробусе, таксопланере или рельсомобиле.

Досуг граждан мегаполисов тоже продуман до мелочей! На первых уровнях каждого жилого квартала располагаются детские и отраслевые (для взрослых) школы, инфотеки, залы для концертов и театральных действ, киностудии, хобби-центры – есть чем заняться в свободное время. Стандартный набор бытового оборудования, которым укомплектованы жилые сектора: пищевой блок, стиль-генератор, визиоцентр и релакс-бокс, обеспечивают необходимый минимум, а милые безделушки, которыми некоторые эстеты любят украшать своё жилище, можно получить в обмен на заработанные трудодни.

Тестовая система, разработанная лучшими псилософами планеты почти полвека назад, позволяет сегодня с максимальной точностью определить подходящую для каждого из нас сферу деятельности, при этом учитывается не только польза, которую человек может принести на данном поприще, но и потенциал его эмоциональной удовлетворённости от той или иной работы. Поэтому в мегаполисах каждый трудится на своём месте: развозчики доставляют грузы и людей в места назначения, техники обеспечивают работу домашних приборов, а-техники – машин и роботов, строители расширяют и повышают города, биологи работают в пищевых оранжереях, космонавты летают в космос, учителя учат, певцы поют, а граждане, обладающие управленческими способностями, входят в координационные советы, которые руководят промышленными и общественными районами и мегаполисом в целом. Управленцы с самым высоким IQ и самым положительным уровнем сознания входят в Совет Мира – им доверено решать судьбу всей планеты.

В общем, наша жизнь организована и распланирована так, чтобы никто не терпел лишений и получал максимум удовольствия от своего существовании. Согласитесь, что может быть лучше?! Но, странное дело, нашлись-таки люди, не пожелавшие принять блага новой цивилизации! Они отказались от всего, что мог дать им развитый мегаполис - уют, покой и обеспеченность, и ушли в заповедные земли.

Заповедники – места первозданной природы – Советом Мира решено сохранить в неприкосновенности. Под страхом строжайшего наказания было запрещено рубить деревья в заповедной зоне, вырывать растения, ловить животных. Лишь по особому разрешению Научного Совета можно посетить заповедник и только с целью изучения живой природы. Поэтому когда добровольные изгои, наотрез отказавшиеся принять гражданство мегаполисов, стали селиться на заповедных землях, общество забило тревогу, а Совет Мира долго искал выход из щекотливой ситуации: необходимо было найти такое решение, при котором не пострадает реликт, и не будут нарушены права людей.

В конце концов, компромисс был найден: изгоям разрешили обосноваться (и даже выделили для возделывания маленькие клочки земли) в приграничных зонах заповедников, но обязали не нарушать их первозданности, за что сообщество близлежащего к заповеднику мегаполиса должно обеспечивать поселение всем необходимым. Изгои согласились на предложенные условия, но отказались от всех технических новшеств, кроме светоэнергии, в том числе и от услуг службы погоды. Для них были реконструированы старинные дома и даже улицы, а жители мегаполисов стали называть такие поселения выселками. Изгои выращивали овощи на выделенной для этого земле, всё остальное им со строгой периодичностью доставляли из мегаполисов.

Но постепенно выселки пустели. Среди изгоев никогда не было молодых людей, предпочетших в своё время выверенную стабильность техногородов. Жители выселок старели и умирали, но чем больше они старели, и чем меньше их оставалось, тем чаще отказывались от даров щедрых горожан. Теперь развозчики доставляли в выселки лишь набор самых необходимых продуктов питания – обессилевшие от старости изгои уже не возделывали землю и не обеспечивали себя едой. Они жили в своих ветхих домах тихо и незаметно, собирались вечерами, чтобы поговорить в полголоса о былом, а, заслышав колокольные переливы, спешили к заутрене. Звон колоколов слышали и в мегаполисах – далёким эхом они звучали, тревожа своей неизбывностью.

Вышегородцев мчался по шоссе с максимально дозволенной скоростью. В его путёвке остался всего один, самый дальний, пункт назначения – девятый выселок, называемый изгоями Берёзовым. Была, была ещё надежда, что успеет он к кульминации новогоднего праздника – полночному салюту!

Навигатор сообщил, что до нужного поворота осталось 2 километра, и Младий приготовился перейти на ручное вождение. Автоматика хороша на ровном, размеченном и напичканном электроникой шоссе, но к выселкам приходилось добираться по старым дорогам, изобиловавшим ямами и наполовину заросшим травой, и здесь электронная система грузовоза часто давала сбои, флэш его знает почему.

На обзорное стекло кабины прилипло несколько крупных белых снежинок. «Вот те на! Снег! – досадливо поморщился Вышегородцев. – Не разошёлся бы… Ну вот что они против службы погоды имеют?!»

Младий взялся за руль и, сбавив скорость, свернул с шоссе. Сразу заметно потемнело, и не только потому, что дорога к выселку пролегала между деревьями – высокими, закрывающими половину неба. В этой, приграничной, зоне заповедника лес был не густой, но снег вдруг повалил хлопьями, занавесив обзор, пришлось включить прожекторы и укротить машину до черепашьего шага. Настроение у Младия стремительно приближалось к точке раздражения, а когда, добравшись, наконец, до стоянки и загнав грузовоз под навес, он не увидел ни одного встречающего, стало очевидно, что в этом году праздника ему не видать.

Выселки представляют собой несколько десятков низкорослых деревянных домов, выстроенных в два ряда. Улочки, пролегающие между ними, в целях экономии заповедной земли, сделали узкими, причём на столько, что ни одна более-менее солидная транспортная единица проехать по ним не могла. Что уж говорить про массивный грузовоз, в вагоне которого можно было разместить любой из этих домиков! Поэтому перед каждым выселком в своё время были оборудованы стоянки, на которых, зная расписание, изгои обычно поджидают развозчиков с гостинцами. Сегодня стоянка была почему-то пуста.

Вышегородцев сидел в кабине и наблюдал сквозь стекло за снегопадом. Порывы ветра всё чаще колыхали снежную пелену, разрывали её, и тогда Вышегородцев видел сквозь эти разрывы серые силуэты домов, заваленных снегом, и прямую пустынную улицу. Только спустя несколько минут он вдруг понял, что ни одно окно в выселке не светится.

Младий достал сопроводительный лист. В последний плановый приезд развозчик отметил, что здесь в живых осталось всего трое человек. Вышегородцев подумал, что, возможно, они больны и не в силах выйти на стоянку, ведь все изгои уже давно перешагнули порог старости. Ему вдруг стало остро жаль этих людей, он с содроганием представил, каково жить вот так, вдали от цивилизации, видя изо дня в день одни и те же немногочисленные лица, которых становится всё меньше и меньше… Он снял с крючка тёплую куртку, надел её, накинул капюшон, застегнул молнию и, замерев в нерешительности лишь на долю секунды, вышел из машины.

Погода, а вернее непогода, с воем обрушилась на него. Тёплая кабина грузовоза надёжно защищала и от холода, и от какофонии малоприятных звуков, теперь же оказалось, что снег острый, колючий, а ветер, словно живое существо, целенаправленно швыряет охапки снежинок в лицо. Вышегородцев, склонив голову и выставив локоть навстречу ветру, ступил на улицу и двинулся по ней к крайнему дому.

Дверь первого дома была заколочена перекрещенными трухлявыми досками, крыльцо скрылось под высоким сугробом - значит изгои, жившие в нём, покинули этот мир давно. Таким же старым и пустым оказался дом напротив. Вышегородцев раз за разом пересекал узкую улочку, переходя от дома к дому, и везде видел этот знак смерти – двери, когда-то служившие людям входом в дом, а теперь перечёркнутые чёрным от старости деревянным крестом.

Пурга кружила вокруг него и пела свою жуткую песню, похожую на вой, и с каждым звуком Вышегородцеву становилось всё страшнее. Иногда пурга пугала его ещё больше, когда вдруг начинала петь человеческим голосом. Тогда Младий тряс усиленно головой, чтобы избавиться от наваждения, но не прекращал своего движения вперёд.

Дверь в предпоследнем доме по правую сторону улицы оказалась открыта, причём не просто не заколочена, а распахнута. Она, наверное, скрипела, когда ветер мотал её, то ударяя о перила крыльца, то прихлапывая ею наметённый на пороге сугроб. Но в вое и свисте пурги скрипа Вышегородцев не слышал, зато всё отчётливее различал звучащую, словно где-то вдалеке, странную и удивительную мелодию, и от этого наваждения уже не хотелось избавляться.

Этот дом тоже оказался пуст. Стылый и мрачный, он принял незваного гостя неохотно, скрипел промёрзшими стенами, вздыхал недовольно, потревожено. Вышегородцев поспешил уйти, но задержался на пороге, чтобы разгрести снежный завал и закрыть вымотанную дверь.

Стоя на краю выселка, Вышегородцев всматривался в волнистое поле, огороженное кованным забором, но лишь подойдя ближе он понял, что это кладбище - могилы, занесённые снегом, щетинились крестами, кое-где покосившимися. Даже пурга не смела их тревожить, она бесилась в воздухе, но не трогала покрова забвения. А у самой ограды две, стоящие рядом, могилы были черны, снег таял на словно ещё тёплой земле недавно насыпанных холмов.

Внезапно ветер стих, оборвал вой и лёг на землю. В наступившей всепоглощающей тишине, неотличимый от этой всепоглощающей тишины, разливался по воздуху нежный, трепетный голос, поющий заупокойную песнь. Вышегородцев вздрогнул – этот голос был ему знаком…

Музыкальностью сын Вышегородцевых одарён не был, но музыку любил, не слухом - сердцем выделяя из потока пафосного треньканья настоящую. А если к ней прилагались слова «со смыслом», то песня западала в душу и попадала на язык, тогда Млад, отчаянно фальшивя, напевал её до тех пор, пока не находил для себя новую усладу.

Мальчишка любил смотреть концерты и различные музыкальные программы. Ему было лет десять, когда он стал ярым поклонником телевизионного шоу «Мега-голос», смотрел все выпуски и болел за любимчиков, желая им победы (шоу было конкурсное). Однажды Млад замешкался с ужином и пропустил начало концерта: мама была категорична, котлета в желудке сына являлась для неё задачей номер один. Сидя за столом на кухне, Млад слышал, как отзвучала музыкальная заставка, ведущий, с трудом перекрикивая аплодисменты зрителей, объявил имя исполнителя, оркестр взял первые ноты. А потом раздался голос… Чистый, звенящий, от него веяло необыкновенной силой, но не той, что покоряет, а той, что даёт покой. Этот голос разлился в воздухе, как аромат утреннего ветра, он заполнил пространство вокруг Младия тёплым голубым туманом, и в этом тумане преобразилось всё: мама оказалась большим ярким цветком с бархатными лепестками, а недоеденная котлета превратилась в бабочку и упорхнула в окно, не обременённое стеклом.

У Младия пересохло во рту – так вдруг захотелось увидеть того, кто пел этим чудесным голосом. Вышел из-за стола и направился в гостиную, где стоял телевизор, и первое, что он увидел на экране – спокойное лицо с отрешёнными глазами цвета света. Камера отдалилась, и оказалось, что на сцене стоит монах – в сером подряснике, тёмные длинные волосы собраны на затылке. Он пел о тихой ночи, свете луны и ангелах, летящих в небе.

Иеромонах Отий – так звали певца – победил в том конкурсном сезоне. Его стали звать на светские рауты, у него брали интервью, приглашали на гастроли и даже предлагали сняться в рекламе. Интервью победитель давал, охотно отвечал на вопросы журналистов, появился он и в нескольких новостных и развлекательных передачах на телевидении. А потом исчез. Первое время озадаченные поклонники пытались выяснить, что же стало с необычным монахом, уверились, что жив-здоров, справляет службы в монастыре. Со временем их умами и чувствами завладели другие идолы.

Младий иеромонаха не забыл. Взрослея и сталкиваясь с всё более серьёзными проблемами, задаваясь всё более сложными вопросами, он в трудные моменты своей жизни слышал чудный голос, поющий песню про ангелов – песня возникала в его голове, голос завораживал, страхи таяли и нужные ответы и правильные решения приходили на ум.

А сейчас этот голос звучал наяву, только пел он другую песню. Вышегородцев не разбирал слов, но отправился на этот зов, сердце трепыхалось в груди, как бывает, когда надеешься на чудо. Голос привёл его к церкви. Она была маленькая – не церковь даже, церквушка. Затаив дыхание, Младий бесшумно отворил узкую дверь и вошёл; вновь взметнувшаяся пурга дверь захлопнула.

В церкви было темно, лишь несколько свечей горели у алтаря. В их колеблющемся свете Вышегородцев разглядел фигуру в белом облачении. Знакомый с детства, священный для Младия, голос выпевал тревожные слова: «Со святыми упокой, Христе, души раб Твоих, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь безконечная.…» Вышегородцев продолжал идти на голос, медленно приближался к поющему, а горло сдавило судорогой. Казалось ему, что случилось невозможное, что он оказался в прошлом и увидит сейчас того юного иеромонаха, смело вышедшего на сцену, будто переступившего порог сомнений и узревшего должное.

Поющий обернулся и взглянул на гостя. Лицо его было лицом старика, почти древнего, со впалыми щеками, сухими морщинами, седобородое и усталое. Но Младий увидел и узнал – светлые прозрачные глаза, спокойно взирающие на мир. Отец Отий молчал, а его голос лился тёплым дождём из-под купола, тонкой золотой нитью вился в хрупком огоньке свечи, просачивался сквозь стены и летел, гася пургу, над погостом, над крышами уснувших навеки домов, в небо, где белая луна баюкала на холодной груди уснувших ангелов.