Верёвка и бельё

Есть надежда остаться в живых, если строго соблюдать

правила личной гигиены, не выходить из квартиры и

если нет мышей, поскольку мыши —

главный источник заражения, как всегда.

Л. Петрушевская. Гигиена

Этот город был давно уже забыт не только богом, но и самими людьми. На улицах не было ни людей, ни машин. Люди прятались по домам за закрытыми окнами, а машины стояли без дела, припаркованные возле домов, как собаки, которые и после смерти хозяев продолжают стеречь дом, охраняя оставшийся запах. На улицах царила жара: она ослабевала к концу дня, оставляя свой отпечаток на высохшем белье, висящем на проводах. В нём и коренился источник всех зол. Бельё перевесили с балконов на уличные провода после того, как в городе объявили, что надвигается проверочная комиссия от роспотребнадзора — будут ездить по улицам и следить за выполнением санитарных норм. Мэр собрал всех жителей (благо, город был населения немногочисленного) на центральной площади и объявил в рупор:

-Инспектор комиссии будет присутствовать при проверке лично. Он будет объезжать город и следить за фасадами домов. Он не любит, когда на балконах висит бельё.

-А его нельзя оставить в доме? - спрашивали люди.

-Нет, этого допустить никак нельзя: у него на этот счёт пунктик. Когда-то его отец задушил мать бельём, которое она вывешивала на верёвку. Он будет следить за тем, чтобы в доме нигде не было белья. Это он называет стабильным уровнем рождаемости. Он считает, что мы всем очень скоро попадём в демографическую яму, так как мужья только и ждут того часа, когда их жёны вывешивают бельё на просушку, чтобы подкрасться к ним и задушить их. Такому человеку не объяснить, что есть масса других способов помимо удушения бельём. Делайте, что хотите. Отдавайте на хранение родственникам. Только чтобы белья этого духу у вас не было. Мало ли, что взбредёт Инспектору в голову...

Так говорил мэр города, а горожане смеялись, и только одной девушке было не до смеха. Она давно уже следила за человеком в доме напротив, который по вечерам вывешивал бельё на балконе. Он делал это всегда в один и тот же час, поэтому ей стало казаться, будто вывешиваемое бельё — сигнальный знак для неё. Известие мэра означало для неё прекращение этих отделённых балконными решётками встреч.

Белья в этом городе было слишком много, чтобы оно всё смогло уместиться дома. В этом городе было жаркое лето и холодные зимы, и горожане спасались тем, что спали под стопкой одеял. Их было великое множество. Простыни были длинными специально для того, чтобы складывать их под собой на матрасе в несколько раз — ведь холод шёл от кроватей, ползя по ножкам и заползая на спящих, как удушливый газ. Не все люди отнеслись серьёзно к наставлению мэра, но они не стали особо сопротивляться – в конце концов на дворе стояло жаркое лето и спать можно было вовсе без одеял. Вместо того, чтобы отсылать постельные наборы куда-то к родственникам, бельё решили перевесить на провода уличной проводки, чтобы после проверки комиссией как можно скорее вернуть его домой. Некоторые из простыней были такими длинными, что почти достигали земли. Те же, что были покороче и полегче, трепыхались на ветру, как молящие руки, простёртые в немом возгласе: «Снимите нас отсюда! Верните нас в кровать!» Так как летом горожане стирали своё бельё, оно в основном было мокрым. Его нужно было повесить так, чтобы избежать удара тока. Но как возможно было это сделать? Люди отвергли стремянки. Они просто выходили на балконы и закидывали бельё на ближние им провода. С большими это легко было сделать, а вот с маленькими дело обстояло труднее - тут требовался длинный шест. Его следовало вытянуть во всю длину и затем, установив его над самим проводом, переместить бельё к кончику шеста и быстро отдёрнуть шест, скатив бельё на провод. Если бы кто посмотрел на это со стороны, то это выглядело, как массовое селфи: люди вытягивали перед собой палку, потом как будто раздавался щелчок (то был треск электричества) и шест возвращался восвояси — при удачном исходе событий без белья. Но если бельё и падало, то повинен в этом был ветер, а не люди. Избавившись таким образом от всех постельных «следов» в доме, жители города вздохнули с облегчением, решив, что им малой кровью удалось выполнить необходимое требование сумасшедшего инспектора. Мэр города поначалу опешил, увидев целые ряды полотен, вывешенных на улицах, как на выставке бродячих художников, и уже собрался снова созвать всех на центральную площадь, чтобы засветить рупором в того, кому первой пришла эта идея в голову, но, ещё раз внимательно изучив протокол, он пришёл к выводу, что «существенных отклонений от проекта» нет. Там было указано, что улицы должны быть вычищены, фасады домов выкрашены свежей краской, балконы – пусты и не завешены бельём, но ничего не было сказано про провода и их оформление. «Ха, ловко они придумали: у Инспектора совершенно нет чувства юмора, и он не поймёт насмешки над своей фобией, - рассудил мэр после непродолжительного размышления над выходкой своих горожан. - Нарушения протокола нет, а если он спросит, почему бельё висит на улице, можно будет сказать, что это флаги в честь его приезда. Белый – беспорочный цвет. Пусть он попробует после этого усомниться в порядочности здешних мужей!» Таким образом бельё осталось висеть на улице. Лучи солнца высушили его, и даже те лужицы, что успели натечь на землю, быстро распрощались со своей влагой.

Поначалу жизнь шла своим черёдом. Люди занимались своими делами, ходили за продуктами, ездили на машинах и, наверное, всё бы так и продолжалось до самого приезда комиссии, если бы не несчастные случаи и ДТП, начавшие возникать из-за падения злокозненного белья. Началось это с того, что однажды чья-то простыня упала на машину и водитель, не справившись с управлением, врезался в дерево. В другой раз упавшая наволочка запуталась в колесе и машина, потеряв контроль, вылетела в кювет. Но самое загадочное случилось, когда человек, сидящий за рулём, умер от сердечного инфаркта. Когда его накрыло одеялом, он увидел своё отражение в лобовом стекле. Никто так и не узнал, что такого ужасающего увидел там водитель (некоторые склонны были считать, что в машине кто-то был и его просто убили, воспользовавшись завесой белья), но когда одеяло отбросили палкой (люди побоялись прикасаться к нему голыми руками), они увидели поникший за стеклом труп. После этого случая люди перекрыли движение на дорогах.

Просто так снимать бельё было нельзя — ударит током. После произошедших прецедентов люди вообще опасались к нему прикасаться чем бы то ни было. Один смельчак вздумал помочиться на бельё — просто от шалости или чтобы доказать, что есть ещё кое-что способное усмирить эти взбесившиеся тряпки, но он оказался не прав: ток передался через струю. Его нашли мёртвым со спущенными штанами – то, что было в них, походило на изъеденный паразитами гриб. Подобно фрукторианцам, которые едят только упавшие на землю после созревания плоды, люди оттаскивали в сторонку только упавшее на дорогу бельё, чтобы никто не наступил на них случайно. Обычно их оттаскивали в клумбы и оставляли там скомканными, как туалетную бумагу в ведре. А бельё продолжало падать, словно осенние листья, обленившись, решили выполнить свою рабочую норму летом за счёт белья. Оно падало на стоящие без действия машины, накрывая их, как клетку с попугаем, на палатки с мороженым, оборачивая их, как закрытый на ключ рояль покрывалом. Порой бельё падало на людей. Достаточно было просто пройтись под проводами, чтобы оно спикировало прямо на голову. Поэтому люди, выходя на улицу, старались идти как можно ближе к бордюру. Поговаривали, что в городе объявился маньяк, который каким-то образом опускал бельё на людей, когда те проходили под проводами. Маньяк завязывал их бельём, как бумажкой - закупоренную банку с вареньем, потом грузил в машину и увозил к скалистому обрыву, где сбрасывал тела в реку. Так как люди боялись выходить из дома, на улице никого не бывало и вычислить маньяка никто не мог. Притрагиваться к белью и вовсе не решались: боялись, что обожгутся, как от кипящего молока.

Люди перестали выходить из дома, потом они перестали выходить и на балкон. Магазины, конторы и концертные залы закрывались под предлогом санитарного обследования. Город превратился в безлюдную пустыню, как будто в нём давно уже вымерли все обитатели. Поэтому, когда Нимферата (та девушка, которую расстроил приказ мэра) вышла на балкон полить цветы из лейки, она никак не ожидала, что встретит на улице кого-то ещё. О маньяке давно уже ничего не было слышно: люди предпочитали замыкаться в четырёх стенах, нежели становиться жертвами начинённого электричеством белья или, что ещё хуже, маньяка. Съестные запасы подходили к концу, и люди с нетерпением ждали приезда комиссии — когда, наконец, она объявится, чтобы можно было зажить по-прежнему? Горожанам казалось, что это всё проделки Инспектора, сговорившегося с чёртом. И пока он не покинет пределы города, они не смогут жить так же спокойно, как раньше. Но девушке, по-прежнему выходившей поливать на балконе цветы, было, казалось, всё равно. Её ноги двигались между прутьев балкона, как между решётками тюрьмы, а рука поливала цветы сквозь завитки прутьев тем приговорённым жестом, каким заключенные просовывают руку через арестантское окошечко для получения баланды. Однажды она вышла полить цветы и увидела незнакомца, как ни в чём не бывало прогуливавшегося по проводам с навешанным на них бельём. Он дефилировал по проводам, как канатоходец, но даже не это казалось странным, а то, что его не ударяет током. Девушка полила цветы чуть щедрее обычного, потому что взгляд её приковался к Канатоходцу на проводах. Заметив её, он ускорил свои шаги: ловко перенося вес своего тела с одной ноги на другую, он добрался до фонаря, и, подпрыгнув, на лету ухватился за фонарный изгиб. Взнуздав фонарь, как коня, он повернулся к девушке лицом. Она уже не поливала цветы: поставив лейку на пол, она смотрела на Канатоходца с подозрением.

-Я знаю, что жители вашего города прячутся по домам, опасаясь падающего белья, - начал незнакомец, свесив ноги с фонарной головы. – Но, если вам что-то нужно, не стесняйтесь, говорите, я могу доставить вам всё, что хотите. Бельё меня боится. Я, кажется, научился его укрощать. К тому же, я знаю кратчайшую дорогу по проводам до работающего магазина.

-Спасибо, у нас всё есть, - быстро откликнулась девушка. - Я не знаю, что привело вас в наш город, но вам лучше отсюда уйти. Скоро сюда приедет комиссия и тогда вам не поздоровится.

-А разве комиссией было запрещено разгуливать по проводам? - улыбнулся юноша. - Насколько я знаю, было наказано избавиться от белья в доме, но не от людей на улице. В противном случае получается, что Инспектор вдвойне греховней своего отца: тот задушил свою жену по личным причинам, а этот собирается погубить сотни невинных людей.

-То есть, вы считаете, что это совсем не греховно — задушить, как вы выразились, по «личным» причинам?

-Нет, почему же, это грешно… Но мы не знаем, что там у них произошло. Только это не по-человечески: мстить невиновным за грех своего отца.

-При чём здесь месть? В город просто приезжает комиссия...

-Неужели вы ещё не поняли? Это специально подстроено... Инспектор знал, что вы ни за что не расстанетесь с бельём, которое согревает вас зимой, и сложите его за пределами дома, не вынося из города. А когда он узнал, что вы вывесили его на проводах, его довольству не было предела. Он хочет устроить собрание на тему, какие улучшения можно ввести в жизнь города, и в честь этого позвать на собрание жителей. Сможете ли вы отказаться? Конечно, вы поедете на машинах к площади и по дороге погибнете от козней белья!

-Откуда вы всё это знаете? - девушка сурово посмотрела на сидящего напротив неё Канатоходца.

-Я много хожу по проводам, заглядываю в окна, которые часто забывают закрыть. Многого наслушался. А узнав о том, какие бедствия постигают ваш город, решил прийти сюда и предупредить вас. Но окна у всех оказались закрыты. Только вы вышли из цветов, подобно бесстрашной нимфе.

-И что же вы предлагаете?- Нимферата нахмурила лоб. Сравнение с нимфой не казалось случайным: незнакомец как будто знал её имя.

-Бежать отсюда и как можно скорее!

-Вы сами знаете, что мы не можем выходить на улицу...

-Я и не предлагаю вам выходить на улицу! Достаточно воспользоваться мной, как транспортом, и я переведу вас по проводам в любое другое место. Бельё опасно только тогда, когда оно нависает. Когда же оно под ногами, оно становится ручным.

-Но с недавних пор здесь объявился маньяк. Он совсем не ручной.

-Маньяк перед вами. Тот, кого вы приняли за маньяка, спасал жителей вашего города.

-Да как вы смеете разговаривать после этого?! - девушка схватилась за сердце и попятилась к балконной двери. - Только попробуйте. Я спрыгну вниз прежде, чем вы накинете на меня аркан белья.

-Спокойно, девушка. Я говорю правду. Я вовсе никого не убивал, я переносил этих людей на руках туда, куда они мне указывали. Но я не мог сделать это достоянием общественности — всех сразу я не унесу, а скопление народа только покачнёт равновесие. Я брал тех, кого встречал на улице. Спускал на землю бельё, наказывал им вскарабкаться по нему ко мне на фонарь, а затем подхватывал их на руки и нёс туда, куда они мне говорили. Но скоро приедет Инспектор и тогда спастись уже будет невозможно. Доверьтесь мне. Вас и вашу семью я могу перенести в первую очередь.

Нимферата молчала. Верить или нет этому странному человеку? Его голос внушал доверие. В конце концов, всё равно исход один: киснуть в четырёх стенах, чтобы потом быть съеденной бельём, или погибнуть от рук Канатоходца, который очень даже хорош собой. К тому же есть надежда, что всё обстоит именно так, как он говорит.

-Доверьтесь мне, - повторил Канатоходец. -Вас я могу посадить на плечи, а вот на руках понесу кого-нибудь более тяжёлого — кто из ваших членов семьи больше всех весит?

-Не думаю, что дедушка весит больше меня... А кроме него у меня никого нет.

-Вот и отлично: понесу тогда вас на руках, а дедушку посажу на плечи.

-Но вы не сможете уйти далеко с такой поклажей.

-Остальных же я донёс.

-Но никто не знает, что с ними случилось... Может, вы скинули свою ношу по дороге, устав от тяжести.

-То есть, вы принимаете моё хождение по проводам за досужую игру, а спасение жителей — за цирковую тренировку?

-Я не знаю. Я не могу утверждать, я же о вас ничего не знаю. А поверить просто так я не могу.

-Если вы не верите мне, я докажу вам сейчас же!

Канатоходец подтянулся на руках и, развернувшись в сторону провода, прыгнул. Нимферата ахнула. Провод покачнулся под ним, но он утихомирил его вибрацию полусогнутыми ногами.

-Перелезьте на карниз через балконные прутья и смело прыгайте ко мне, - приказал Канатоходец. - Я вас подхвачу.

-Вы хотите, чтобы я разбилась, - Нимферата не делала шаг навстречу.

-Вы же знаете, что я говорю правду. Ну же. Перелезьте на карниз, об остальном позабочусь я сам. Мне нужен балансир, и им должны стать вы!

Незнакомец протягивал к ней руку, второй рукой балансируя в воздухе. Его положение казалось шатким. Нимферата вздохнула и, раздвинув кустарник роз, обвивавший боковые прутья балкона, она перекинула ногу и оказалась на междуэтажном карнизе.

-Теперь мне нужно прыгнуть? - спросила она, держась за прутья балкона и не отходя от него.

-Вы мне очень облегчите задачу. Я, конечно, мог бы прыгнуть на карниз, но тут места мало для нас двоих...

-Почему вы не прыгнули, если могли? - нахмурилась девушка. -Вы могли прыгнуть первым и взять меня на руки, когда я ещё стояла на балконе.

-Это было бы сложнее. Прыгайте, не бойтесь, я вас подхвачу.

Нимферата оценила расстояние между проводом и карнизом. Оно было небольшим, к тому же, провод находился ниже того места, где она стояла.

-Даже если вы меня подхватите, то не в горизонтальном положении, а это значит, что упадём мы вместе.

-Я быстро переверну вас, когда вы прыгните. Ну же!

Она почувствовала внезапный прилив бесшабашного озорства. «Была не была! - подумала она. - Всё же это лучше, чем сидеть взаперти». Нимферата прыгнула, рассчитывая прыжок так, чтобы оказаться в объятиях Канатоходца. И когда она в них оказалась, она не сразу поняла, что он держит её за спину, не переворачивая в горизонтальное положение, и что её ноги болтаются в воздухе. Он покачивался на канате и с улыбкой смотрел ей в лицо. Она успела отметить его белёсые ресницы. Когда, наконец, самообладание к ней вернулось, и Нимферата осознала своё положение, она завопила: «Переверни меня!» В тот же миг она оказалась на его руках: одной рукой он поддерживал её за шею, другой — за ступни. Он шёл по проводу, покачивая её из стороны в сторону, словно бы она лежала в лодке лицом вниз. Возможно, ей бы даже удалось получить от такой прогулки удовольствие, если бы не две неприятные вещи: левой рукой канатоходец давил ей пальцами на шею, мешая дышать, а правой — невольно щекотал пятки. Она открыла глаза. Под ней расстилалась дорога со спящими на ней машинами. Убористыми цепочками тянулись они по обочинам. Некоторые из них были накрыты бельём, словно могильным саваном. «Переверни меня на другую сторону», - хотелось сказать ей, но пальцы, сдавленные на шее, не давали возможности издать связную речь. Изо рта её исходило лишь слабое шипение. Тогда она засучила ногами. Канатоходец понял её посыл и перевернул в воздухе другой стороной, как котлетку на сковороде. Она упала ему на руки. Теперь он держал её левой рукой за лодыжки, а правой — за голову.

-Благодаря тебе я чуть не упал, - сказал он, не опуская головы.

-Тебе нельзя разговаривать, - испуганно зашептала Нимферата. Ей всё равно было не очень удобно: от того, что Канатоходец держал её за волосы, они натянулись и вызывали неприятное ощущение. Она не знала, что видит перед собой Канатоходец, но знала, что смотрит он вперёд. Носком свободной ноги он нащупывал провод рядом с ногой, на которой держался, и скольжением проводил свободную ногу вперёд. По-прежнему опираясь на заднюю стопу, он осторожно перемещал вес на занесённую над проводом ногу. Над ней проплывали облака – Канатоходец нёс её плавно, накреняя то вправо, то влево медленным движением, подобным взмаху весла. Когда Канатоходец перемещал её тело влево, она видела его профиль и мысленно любовалась им до следующего переворота. Она и сама и не заметила, как это произошло, но мерное покачивание её убаюкало, и она заснула. Проснулась Нимферата спустя некоторое время на крыше.

Она сидела на мансардном окне, привалившись спиной к скату крыши. Видно, это Канатоходец посадил её туда, чтобы она не упала, когда проснётся. Сам он сидел у свеса крыши, опустив ноги в водосток, и выпускал клубы дыма в воздух из сигареты, стряхивая пепел вниз.

-А если бы там ходили люди, ты бы делал точно так же? - спросила она. Он ничего не сказал ей в ответ: только посмотрел на неё странными глазами и продолжил свою затяжку. Она удивилась. Контраст между той услужливой деликатностью, с которой он предлагал свои переносные функции, и молчаливой отрешённостью, с которой он стряхивал пепел на улицу, был слишком резким.

-Что-то не так? - она тронула его за рукав. В этот момент ей почему-то очень захотелось, чтобы он снова взял её на руки. Но он не двигался.

-Это было пробой пера, я так понимаю? Нужно же ещё перенести дедушку...

-А что я получу взамен? - внезапно спросил он.

-Что скажешь...- испуганно пролепетала Нимферата.

-Скажу я вот что: - Канатоходец притушил сигарету о кровлю и сбросил её вниз, - пока я не доделаю в вашем городе дела, ты не сдвинешься с места. Но каждый вечер ты будешь выходить на балкон раздетой.

-Зачем? - искренне непонимающим тоном осведомилась Нимферата.

Канатходец уставился на неё таким взглядом, словно она сморозила глупость.

-Потому что ты тяжела в одежде. А я не носильщик. Я учился не тому, чтобы носить тяжести, а тому, чтобы держать баланс. И ещё было бы желательным, чтобы ты ничего не ела перед тренировками.

-Но если меня увидят в таком виде из дома напротив?

-И что, думаешь, они выбегут уличать тебя в крамоле? Уверяю тебя, дорогуша - им всё равно. Даже если ты будешь на их глазах душить дедушку, они и тогда не высунут носа. Все трясутся за свою шкуру. В лучшем случае будут смотреть окно, как старик кончается в муках.

Нимферата нахмурилась:

-У меня нет желания душить дедушку. А вот тебя после странных предположений - есть.

-Не так уж они и странны, - усмехнулся Канатоходец, поднося сигарету к губам. Когда он опустил руку, Нимферата отметила его вздутые вены, вряд ли говорящие о ношении тяжестей. Скорее, это были руки наркомана.

-Разве канатоходцам можно колоться?

Она спросила это наугад, чтобы по его ответу удостовериться в том, что это всего лишь предположение, но Канатоходец ничего не ответил. Только в очередной раз стряхнул пепел и, встав на ноги, пошёл по крыше по направлению к фонарю.

-А кто отнесёт меня назад? - взмолилась Нимферата.

Канатоходец остановился.

-Спустись на балкон под твоими ногами и ты дома.

И действительно: она и не заметила, как оказалась на крыше собственного дома. Её этаж был последним, поэтому она легко спустилась на балкон, спрыгнув с края крыши.

Нимферата не знала, как истолковать странную перемену, произошедшую с Канатоходцем, кроме как каким-то событием, произошедшим, пока она спала. Больше всего она боялась, что у неё могло задраться платье и Канатоходец, одичавший от одиночества в безлюдном городе, взял её прямо там, на канате, насадив на палец, как леденец на палочку, и нёс её так по проводу, воспользовавшись её сном. Конечно, это было глупым предположением, но она не знала, как ещё истолковать его странный взгляд. Во всяком случае она готова была пожалеть Канатоходца, потому как знала: одиночество - самое страшное проклятье. Неужели она не облегчит ему задачу, сняв с себя груз одежды? Если он настоящий мастер своего дела, то руки его не должны задрожать, когда он примет на них гладкий шест человеческого тела без сучков пуговиц и задоринок тканевых складок. Её больше беспокоила собственная реакция: вдруг она потечёт в его руках, словно только что вывешенное бельё – потечёт настолько, что это будет заметно? Но это были всего лишь страхи – для Канатоходца она была лишь балансиром, вовсе не сексуальным объектом. Поэтому в следующий раз она уже вышла на балкон поливать цветы голая. Но увиденное в доме напротив заставило её отскочить от балконных решёток и закутаться в занавеску. Она не могла стоять голой перед незнакомым человеком в доме напротив, который вывешивал бельё тем манером, каким накидывают лассо на непокорного быка.

Он решил вывесить бельё в последнюю очередь – значит, приказ мэра не был ему по душе. Он кидал его с нескрываемым ожесточением. Бельё не достигло своей цели. Но оно достигло её сердца. Путь, проделанный его бельём, был гораздо длиннее, чем он мог вообразить. Волна радости от того, что она вновь его увидела, смыла её с балкона, как простынку, выплеснувшуюся из таза, и отмело в коридор, словно отжатые капли воды. Она выбежала в подъезд, где её обдало сигаретным дымом (вполне возможно, что это курил Канатоходец – горожане не выходили на улицу и для них не было смысла в том, чтобы выходить в подъезд. Сигареты, у кого и были – давно закончились), сбежала по лестнице и стала ждать. Cтоило ей подбежать под его балкон, как на неё обрушилась простыня, которую, видимо, в очередной раз неудачно пытался забросить на провода сосед. В следующее мгновение, когда она с тревогой сняла с лица простыню, боясь того, что она окажется не досадным промахом Соседа, а чётко спланированным преступлением маньяка, Нимферата увидела, что его уже нет на балконе. Он не мог просто так смириться с падением белья: он должен был бы окликнуть её с извинениями, но его и след простыл. Неужели он такой трус, что даже не соизволил выглянуть наружу, чтобы посмотреть – жива ли жертва его запоздалого броска? Нимферата не хотела в это верить. По-хорошему надо было бы сбросить бельё, которое оказалось вовсе не термоядерным, а совершенно обыкновенным (может, потому, что их перед этим обезвредили руки Соседа?), и вернуться домой, но было уже поздно. Так же как для вывешивания белья, которое всё равно не долетало до цели, было поздно возвращаться домой – Нимферата решила любой ценой дождаться нового выхода на балкон соседа. Пусть даже Канатоходец отречётся от неё, пусть даже маньяк подкрадётся со своей удавкой – Нимферата будет стоять в ожидании Соседа. Её взгляд был направлен в одну точку, как при хождении по канату. Да чего же она стоит голая на улице, когда он может её увидеть?! Нужно скорее накрыться! Нимферата закуталась в сброшенную простыню, затем взяла с земли уже лежащую и расстелила на клумбе возле дома. Когда он спустился, приближаясь к ней, как к противоположному концу каната, она уже лежала под простынёй на клумбе. В конце пути можно и вовсе вспрыгнуть от радости – площадка для приземления на всю стопу всё равно близко. Сосед сделал этот прыжок. Не доходя до клумбы, он подпрыгнул и нырнул туда, как пловец. Нимферата уложила Соседа под простыню, крепко стиснув его в объятиях. Ей они и накрыли свои действия. Но она не учла того, что Канатоходец будет следить за ними. В этот час она обычно выходила для тренировок. В её планы не входило уклоняться от них, но стоило ей увидеть Соседа, как она не только поменяла их, но и полностью забыла об их существовании. Канатоходец же ни о чём не забыл. Он по-прежнему был на том месте, что обычно, поджидая Нимферату на карнизе около водосточной трубы. Когда он увидел, как она выскочила на улицу в чём мать родила, а потом улеглась на клумбу с парнем из соседнего дома, он не стал её звать или плевать в них с высоты своих четырёх этажей. Канатоходец не знал, что, готовя её для себя, он сам себе утроил ловушку. Он видел, как тот нырнул к ней под простыню и их тела зашевелились, как слепые котята в мешке, приготовленном для того, чтобы бросить его с моста в реку. В этот момент он легко мог спрыгнуть с провода и задушить их постельным бельём, но он этого не сделал. Напротив: сорвав с ближайшего дерева листья, он дождался, когда те двое, измазанные грунтом клумбы в переломленных ими стеблях, высунут головы из простыни и увидят, как красиво танцуют зелёные листья на ветру, выводя в воздухе круги. Они были похожи на первых людей, выращенных в близости к матушке-земле. Из праха созданных и в прах отошедших. Они умерли для всех в момент их близости. А так как понятие «все» давно уже не действовало в городе-призраке, то умереть они могли только для одного человека. Но этот человек не желал их смерти, несмотря на предательство Нимфераты, променявшей тренировки по побегу из города на купание в грунте вместе с жертвой приказа мэра. Всего лишь одной из запоздалых жертв... Канатоходец смотрел вниз и думал, что, увидев его, Нимферата смутится и поэтому отошёл к углу дома, попытавшись слиться с водосточной трубой. Худой, он почти не выходил за её пределы и потому был похож на лепнину. Но Нимферата была слишком поглощена «клумбными» увеселениями с Соседом, чтобы его заметить. Она вбирала губами его губы, забирая себе аромат его тела, как забирала у клумбы цветы, в порыве страсти выдёргивая их из земли с корнем. Она утопала в грунте, с каждым поцелуем всё больше погружаясь в него. Простыня закрывала их, и запах, становившийся сильнее в замкнутом пространстве, кружил голову.

Канатоходец закурил. Единственное, чем он обнаруживал своё присутствие за водосточной трубой – это дым, испускаемый клубами. Он стряхивал пепел вниз, и только когда он долетел до Нимфераты, точно снежинка, она поняла - Канатоходец всё видел. Истомлённые, лежали они под простынёй. Сосед положил ей голову на грудь, а она наматывала колечки из его волос, в которые затесались комки грунта. Он в свою очередь выкладывал на её теле мозаику из сорванных побегов. Сосед не спрашивал, почему она вышла из квартиры, а она - почему он вывешивал бельё в то время, когда жители избавились от него уже давно. Ей не хотелось теперь уходить из города, в котором жизнь остановилась для всех, кроме неё. Но она знала, что сгниёт здесь, как один из цветов, которыми он украшал её тело. Она не могла просить Канатоходца перенести их обоих, это было бы абсурдом. И тогда она решила приходить на клумбу каждый день вместо тренировок с Канатоходцем, а ему сказать, что ухаживает за заболевшим дедушкой. Но она не знала, что подписывает себе смертный приговор. Она не только лишалась клумбы, она лишилась возможности бежать из гиблого города. Этот город, который хотели представить наилучшим образом перед глазами проверочной комиссии, превратился в карикатуру на прописные требования: да, фасады были выкрашены свежей краской, но за свежевыкрашенными стенами чахли оголодавшие люди, боящиеся высунуть нос на улицу; сами улицы были свободны от мусора, потому что на них не появлялись люди, способные намусорить; а от белья не избавились, а только перестали держать в квартирах, щедро накрыв им провода. Всё чаще бельё оказывалось лежащим на земле как попало. Из нарядно убранной невесты на выданье Инспектору проверочной комиссии, город превратился в уже успевшую до свадьбы стать вдову, в отчаянии содравшую со своей макушки фату из скомканного белья и опустившую её в праздничный торт клумбы. Таким город стал для всех тех, кто прятался за его стенами. Но только не для Нимфераты с Соседом, использующих бельё именно в том свадебном предназначении, в каком город его отверг. Они походили на фигурки жениха и невесты на верхушке торта, втоптанные в пышно взбитый крем. Они же и сами взбивали этот земляной крем неистовством своих бесконечных передвижений в пределах отпущенного им пространства клумбы. Но рано или поздно в город всё же должен был приехать Инспектор и когда это произошло, об этом узнал только Канатоходец. Нимферате с Соседом, всё больше утопающим в креме взбитого грунта, было уже сложно расслышать звук подъезжающей машины засыпанными землёй ушами. Фигурки «жениха и невесты» потеряли признаки держащихся на ногах людей и слились с общей массой земляного торта, разрушив мармеладную прелесть цветов и запачкав комьями грунта каменные края клумбы. Канатоходец к тому времени перестал наблюдать за ними. У него были дела поважнее. Он собирался устранить Инспектора. Его приезд означал то, что после осмотра города жизнь собиралась вернуться в прежнее русло: люди бы снова высыпали из своих домов, а Нимферата с Соседом наоборот – переместились бы в куда более просторные апартаменты, чем клумба.

Этого Канатоходец допустить не мог. Не для того он с таким тщанием исследовал каждый сантиметр проводов, не для того увозил на машинах горожан, имевших неосторожность попасться ему на глаза. В его тонко продуманный план входило избавить город от всех, кто составлял его плоть и кровь, а затем, выбрав в качестве партнёрши одну из понравившихся ему девушек (ей и оказалась Нимферата), создать с ней совершенно новое, непохожее доселе потомство. Люди этой генерации отвергли бы землю как способ перемещения. Они бы стали передвигаться по проводам, отлучаясь в магазин или на работу. Местом существования отныне стали бы равнинные крыши и протяжённые балконы, а такая презренная профессия как канатоходец просто исчезла бы с лица земли. А всё потому, что земля перестала бы быть лицом. Дающая урожаи, опору и укрытие, она только отвращала взгляд от истинной высоты, предназначенной для человека. Провода должны были стать только ступенькой на пути к небу, по дороге к богу – высшему свету и гармонии. После освоения проводов можно было приняться за освоение неба, а там уже и до космоса рукой подать. Если Бог существует, почему он не избрал жильём землю со своими детьми? Почему скрылся от людских глаз? Нет, явно не для того, чтобы наблюдать за ними и направлять их… В этих нескончаемых падениях самолётов, в авиакатастрофах, внезапных смертях, да и – что там греха таить? – в адском труде усердных тренировок собственного хождения по тросу Канатоходец видел пренебрежительную насмешку Бога над своими детьми. Будто бы он смеялся над тем, что они обречены навек прозябать внизу, будучи не в состоянии добраться до его небесных высот, с которых самолётам просто некуда падать, а канат нужен только для того, чтобы разрезАть им воздух, погоняя облака и впиваясь в них шпорами ногтей, ибо ногам наверху не нужна обувь. Какой мерзостью казалось пребывание избранной им для продолжения рода девушки на клумбе: казалось, ещё немного и они с этим парнем блаженно захрюкают, взрыхляя землю пятачками набухших половых органов. Канатоходец ещё больше возненавидел землю, олицетворением которой стала неряшливая клумба. После осуществления его плана люди должны были предаваться любви не иначе как на крышах, а при желании выходить на балконы, где горшки с цветами не прикованы к решётчатым прутьям, а свободно парят в воздухе, подвешенные к воздушным шарам, как китайские фонарики. Те, что скатятся на землю, можно не поднимать. А за теми, что скрылись за облаками, нужно следовать по проводам. С проводов на крыши, с крыш на воздушные шары, а оттуда – к Богу. Таков был расчёт Канатоходца. Он никак не мог предположить, что Бог обитал в моменте «здесь и сейчас» - и не где-то в заоблачных высях, ради которых следовало коренным образом менять весь способ существования, а на безлиственной клумбе, укрытой простынёй.

Когда он услышал шум подъезжающей машины, он понял, что нужно действовать. Пусть эта парочка возится в грязи сколько угодно – ему это только на руку. Действия Канатоходца были быстры и чётко спланированы. Он не имел права на ошибку, как не имел его на канате. Он мог только идти вперёд в достижении своей цели. Повернуть назад было бы гибельным. Остаться посередине – тоже. Он мог спрыгнуть, выйти из игры, приземлиться, но тогда он не был бы собой. Он мог находиться только там, где было его равновесие. Он давно ждал приезда Инспектора. Поэтому, когда на улице послышался шум мотора, Канатоходец присел на проводе, зажав в руках одеяло и, как только Инспектор проезжал под его ногами, он снайперским движением скинул его на крышу машины. Следующая задача Канатоходца состояла в том, чтобы машина остановилась и тем самым сделала возможным его проникновение внутрь. Канатоходец спрыгнул с проводов и, накрывшись лежащим на земле пододеяльником, притаился за остановившейся машиной. Когда из неё вышел нахмурившийся Инспектор, уже собравшийся подписать смертный приговор в журнале учёта, Канатоходец быстро заскочил в машину с другой стороны. Бельевая занавесь сделала незаметным его перемещение в машину. Инспектор хмыкнул. Он думал, что жители города хотели подшутить над ним, скинув бельё на его машину, но, никого не увидев вокруг, решил, что все попрятались. «Ну ничего, они у меня за это поплатятся», - заметил он вслух и сел в машину. Он уже завёл мотор, когда вдруг услышал прямо возле себя: «Поплатишься только ты». Инспектор сглотнул. К его горлу был приставлен нож. Этот нож Канатоходец взял с балкона Нимфераты: им она срезала увядшие цветы из горшков. Он давно уже стянул его, а Нимферата, увлечённая Соседом, не заметила пропажи. Поразительно, как такой маленький предмет подействовал на Инспектора. Он вмиг стал шёлковым. Как-то сразу подобрался, втянул живот и оцепеневшим взглядом уставился в лобовое стекло машины. Как видно, такой приём ему ещё не оказывали, и он не знал, как себя вести. Позвонить своему заместителю, который обещал выехать позже, или предложить этому человеку деньги? Он выбрал второе.

-Послушайте, я заплачу. Сколько вы хотите?

Канатоходец рассмеялся:

-Что мне деньги, когда магазины закрыты и в них ничего нельзя купить!

-Кто их закрыл? Кто имел право? Я разберусь со всем этим! Только уберите нож, - взмолился Инспектор.

-Не могу. Ты же и дал им это право. Видишь это бельё? – Канатоходец кивнул в сторону улицы.

-И что…

-Они не смогли от него избавиться. Так и мне не избавиться от мыслей о своей идее.

-Может, я могу помочь вам в её осуществлении… - заплетающимся от страха языком пробормотал Инспектор.

-Можешь!

Решив, что тянуть время и дальше бессмысленно, Канатоходец отбросил в сторону нож и, соединив пальцы на шее Инспектора, крепко сдавил ему глотку. Мучение длилось недолго. У Канатоходца были натренированные руки. Когда Инспектор упал замертво, Канатоходец сел за руль и поехал к обрыву. Нужно было избавиться от трупа.

Тем временем Нимферата наслаждалась обществом Соседа по клумбе. Только спустя несколько дней она задалась вопросом о том, почему они до сих пор не переместились в квартиру, а находятся на улице – там, куда другие люди не остерегаются даже высунуть носа.

-Да бред собачий! Я трогаю – видишь? – он протянул руку к белью.

-Меня с такой смелостью ты и то не трогаешь, - напыжилась она.

-Хочешь проверить? – он улыбнулся, сползая рукой вниз – к груди.

-Ах, если бы ты смог бежать из города… - она склонила голову ему на плечо, мгновенно растаяв от его ласки.

-Зачем, нам и здесь хорошо, разве не так?

-Так-то оно так, но долго ли мы ещё протянем? С одной стороны угрозы от белья, с другой – от маньяка.

-Но именно поэтому мы занимаемся с тобой любовью на клумбе. Неужели это не стоит пары-тройки смертей?

-Ты жесток. Никогда за такую цену я бы не стала предаваться любви.

-Даже со мной?

Она внимательно посмотрела в его глаза.

-Даже с Канатоходцем.

Он забился в угол клумбы.

-Всё это мне очень не нравится, - буркнул он. – Ты хочешь сбежать от меня.

-Каким образом? – усмехнулась она.

-По проводам. Но не забывай о том, что я со своего балкона могу перегородить путь, перекинув бельё ему на дорогу, чтобы он споткнулся и упал. Но упадёт он вместе с тобой.

-Это низко: не выходя из своей квартиры убивать тех, кто идёт по тонкому канату.

-Зато действенно.

-Низко, низко…

-Высоко. Провода становятся выше за углом проспекта. Ты не знала об этом?

-Допустим. Но ты ошибаешься, если думаешь, что бельё перегородит ему дорогу. С его помощью я могу покинуть город. Ты тоже можешь это сделать.

-Как?! Попросить твоего маньяка перенести нас двоих? Дело даже не в том, что это будет слишком грузная ноша, а в том, что одно тело будет тяжелее, и это разрушит его равновесие.

-Но ты можешь и сам научиться ходить по канату, - улыбнулась Нимферата.

-Нет, спасибо, мне как-то не хочется тратить на это время, я лучше пешком дойду.

-И дураком будешь! Не знаешь о том, что бельё убило не одного человека?!

-Это был маньяк.

-Ну, хорошо, пускай так… У тебя есть противодействие против него?

Он перевернул руку ладонью вверх.

Нимферата заглянула в неё, но ничего не увидела.

-Ты даже в кулак не можешь согнуть её! – фыркнула она.

-Хочешь проверить? – усмехнулся он.

-Только не на мне, - Нимферата отшатнулась к краю клумбы.

Он звонко рассмеялся, глядя на свою ладонь. В этот момент Нимферата подумала, что их ничего не ждёт за пределами клумбы. Наверняка те волшебство и радость, которые она испытала с ним, пропадут тотчас же, как только они переместятся к нему на постель со снующими по ней мышами. Сосед не видел дальше своего носа, опьянённого феромонами Нимфераты. Он не относился к опасности всерьёз и совершенно не думал о том, что их ждёт за бортиком клумбы. Он просто наслаждался минутами близости, совершенно не волнуясь о том, что эти минуты предназначались для тренировок по побегу из города. А Нимферата не хотела сгнить в этой клумбе. Но и долгая проводная дорога её пугала. Что в её конце? Пустырь? Но, как известно, двум смертям не бывать, а одной не миновать, поэтому Нимферата решила просто предоставить жизни решить за неё самой. А пока можно было длить счастье с Соседом. И она по-прежнему выходила из дома в условленный час.

Однажды она вышла чуть раньше обычного, чтобы расправить почву: разгладить её ладонями и присыпать сверху бутонами роз, которые она срезала у себя с балкона. Она улыбалась, мысленно представляя себе, как удивится Сосед, откинув простыню и увидев алые лепестки между соединённых ног Нимфераты, составляющих прослойку, подобно цементной заливке между кирпичами. И как потом налипнут на его потное тело эти разорванные лепестки вместе с кусочками пыли, и как она будет слизывать их с его тела, освежая дыхание жеваньем роз и массируя дёсна комьями земли. Но ей не пришлось даже дойти до клумбы. Она вышла за угол дома. До клумбы оставалось пройти пару шагов, когда ей на голову упало бельё. Она подняла руку, чтобы убрать его с лица, и тут почувствовала, как её шею обмотал жгут. Это Канатоходец, подкарауливший Нимферату сверху, перерезал бельевую верёвку, найденную им на одном из балконов, и обмотал ею Нимферату, крепко скрутив ей руки за спиной. Как ни странно, Нимферата не сопротивлялась. Она не брыкалась, не вырывалась, а покорилась своей воле. Канатоходца смутила такая покорность. Но у него не было времени на размышления. Он погрузил её в машину Инспектора на заднее сиденье и повёз к обрыву. Он не собирался её убивать. Он собирался уехать с ней из этого загубленного (им, а не Инспектором) города. Он хотел уехать с ней в деревню или другой город – всё равно куда. Родить нормальных детей, которые бы унаследовали от отца смекалку и храбрость, но не пошли бы по его стопам – стопам канатоходца – ни в коем случае. Хороший вестибулярный аппарат – то, что передаётся по наследству, но балансирование на канате – не ген. Бог с ним… Проклятие не коснётся их. Он замотал её в простыню и завязал только для того, чтобы она не сопротивлялась. Ведь теперь, – и он это знал, – она ни за что бы не променяла клумбу на провода. Плоть возобладала над духом. Земная гравитация оказалась во всех смыслах притягательнее свободного парения. На первой же стоянке он хотел её высвободить. Тогда бы она уже не смогла убежать обратно.

А Сосед ждал её на клумбе, не зная о том, как нуждается она в его помощи. Ему не пришло в голову искать Нимферату: он лежал на клумбе, не смея высунуть лица и посмотреть на её балкон. Но когда, наконец, он это сделал, вздыбленное ветром бельё упало ему на лицо. Когда он попытался оторвать его от лица (а оно присосалось крепко), он повредил кожу. Хлынула кровь: чтобы унять её, он автоматически приложил валявшуюся на земле сорочку, но под ней оказалась мышь, которая впилась ему в сонную артерию зубами…

Канатоходец мчал машину к обрыву. Он ни разу не обернулся к заднему сиденью. Он спешил. Ему не терпелось развязать Нимферату, но он не хотел делать этого в машине, ведь тогда она могла задушить его и побежать назад.

Когда он выгрузил её из машины, вытащив на траву, и принялся распутывать верёвку, которой она была завязана, он увидел след от верёвки на её шее и открытый, словно собравшийся что-то сказать, рот. Глаза её были возведены к небу и, если бы не ужасная вмятина на шее, можно было бы вообразить, что она замечталась. Он не мог её удавить. Натяжение верёвки было слишком слабым. Получается, она удавилась сама, когда он мчал её на машине подальше от злосчастного города. Высвободив руки, она отвязала верёвку – это сделать было нетрудно, так как Канатоходец завязал очень слабый узел, и удавила себя, даже не снимая простыни с искажённого болью лица. Вмятина на шее была похожа на провод, протянутый сквозь облака – так бледна была её шея. Канатоходец не мог поверить своим глазам. Атрибуты его мастерства стали средствами самоубийства для той, которую он полюбил. Его сумасшедшая идея о жизни над землёй превратилась в чудовищное погружение под неё – теперь единственно возможное местонахождение Нимфераты. Схватившись за голову, он упал к ней на грудь и зарыдал. Он пытался уверить себя, что тем самым избавил её от более страшной гибели, которая ожидала её в городе с этим человеком. Теперь у него было два пути – в пропасть к Инспектору или в клумбу к Соседу. Он не знал, что тот уже мёртв. Но до города ещё нужно было добираться, а Канатоходец не хотел терять ни минуты. Он сел в машину и поехал к обрыву. «Держись, Инспектор, не разлагайся там. А если вздумаешь разложиться, то прибереги для меня местечко. Хотя бы самое маленькое. Размером с клумбу – не больше».

…А в квартире тем временем испускал дух дедушка - не от удушья верёвкой, не от укуса мыши, а от старости в своей постели. Люди боялись выходить из квартир даже тогда, когда трупный запах стал слишком сильным. Но однажды сосед снизу не выдержал и взломал дверь. И тогда он увидел на постели труп. Дверь на балкон была открыта, и оттуда выглядывали цветы в горшках, покачивая своими головками. Чтобы перебить этот невыносимый трупный запах и увести взгляд от сморщенного лица с заострённым носом, сосед вышел на балкон. Лейка была ещё полна. Он поднял её в руки и начал медленно поливать цветы.