Шестеро

https://music.yandex.ru/album/35045/track/348044

Я сейчас ребёнок: мальчик с глазами уставшего старца. Загляну за терновый куст, а там – боль. Хоть и непредумышленная, хоть и тоже одинокая как я, но боль. Укутает и нежно-нежно возьмёт меня за тонкие детские пальцы.

– Играет, – думаю я, – ну и пусть играет.

Пальцами.

– Терновому парку уже тысячу лет, – говорит она мне. Говорит и отворачивается, рассматривая сквозь пыль вчерашнего дня отлетевшие планеты.

И ведь только она их видит. А даже если глаза закроет, то всё равно – вот они: погибшие. Ей от этого больно, но такова она есть.

– Терновому парку уже тысячу лет, – повторяет она, – уходи. Я тут ещё хочу прожить. Мне тут по-своему больно.

Нежно, как может, отпускает мои пальцы. Вместе с кровью проливается мимолётная фраза, печальная нотка в отголосках её тембра, от бессилия она взвывает – отворачивается.

Она боль.

И не может быть чем-то иным. Даже весёлой быть не может, даже скучающей. Чем полна, тем и плещется.

Я сейчас ребёнок: мальчик с глазами уставшего старца. Ухожу. Мимо меня пробегает дорога, украдкой поглядит на меня и проездит шинами:

– Я – дорога всего-то! Чего ещё надо-то?

И сразу так неестественно становится ощущать себя лишь ребёнком. Беру в руки флейту и начинаю играть то Моцарта, то Вивальди. А в руках неожиданно – скрипка Страдивари! Но что с ней делать, не знаю. Смотрю на синее небо, а там летают тысячи разных чудес: подмигивают мне, толкаются между собой, да всё никак не поделят, кто спустится ко мне.

А я уже и без них, глупых и себялюбивых, играю на скрипке, пока пальцы не прожжёт.

– Скрипач я. Я сейчас скрипач, – говорю себе и слышу тепло музыки и касаюсь её легонечко, дабы не спугнуть.

А она уходит.

– Уже рассвет!

– А я и не заметил, – расстроенно мурлычу я и опускаю рыжую головку молодой девушки. И платочек на ней в горошек зелёный, но не идёт ей совсем. Снимаю его да как брошу в сумасшедшее красное зарево утра и поплетусь дальше: через кукурузное поле в деревню – домой.

А вокруг и рассвет уже идёт вместе с нами, протягивая нам зачем-то жёлтые фонарики.

– Ну и чудачество! – смеюсь.

Улыбаюсь, беру жёлтые фонарики да иду дальше, через кукурузное поле в деревню – домой.

Я сейчас молодая девушка: рыжий пепел волос швыряется кристалликами перхоти.

Становится холодно. Может, и раньше было холодно – не замечал.

Чудно!

Пытаюсь согреть руки в пламени густого волоса. Не выходит. Удручённый, иду дальше, но уже быстрее.

Но холод уже впился в меня так, будто сотни лет не морозил никого, глянул ещё сквозь ресницы-ледышки и говорит:

– Ну, что ж тут скажешь? Такую роль я играю – холод. А ты человек – сколько тобою ролей сыграно?

И тут меня будто в живую воду окунули: побежал я, куда глаза глядят. А холод всё кричал и кричал на ухо, не отставая:

– Куда несёшься-то, дурак? От меня хоть и убежишь, но от себя-то нет!

Запыхался. Вижу, там, впереди – следы копыт. Побежал по ним и набрёл на болото. Тут меня страх-то и окатил похлеще, чем холод. Слышу, как тот на прощание смехом заливается и всё дураком меня обзывает.

Ушёл.

– А болото-то это ­– то самое и есть, страшное. Болото-убийца. Болото, на которое никто уже и не ходит, – тихо прошептал страх и печально глянул, будто попрощался.

Тут сразу и слова односельчан вспомнились:

– Есть на окраине деревни место, где ни пруд, ни речка вовсе – болото. Но гнилое такое, что даже зверьё туда не хаживает. А если и забредёт вдруг, то злым возвращается. Аж будто демон в них вселился.

И вдруг стало страшно внутри. Девушка с густым пламенем волос дрожащим голосом шепчет:

– Ой, уходи, боюсь я, – и сжимает в кулачке платочек в горошек зелёный. А я отмахиваюсь от неё, перед этим бросив платок на землю.

– Ну не идёт же он тебе, говорю! – кричу на неё, а у самого голос дрожит.

Исчезла, взяв платочек с собой.

И тут же мальчик с глазами уставшего старца возник и давай реветь.

– Нет-нет! Пожалуйста, уходим отсюда, я бою-ю-ю-сь…

И испарился, обронив слезинку.

А за ним и музыкант показался: в одной руке флейта, а в другой скрипка Страдивари.

– Ой, – говорит, – не место это, чтобы музыку играть, не место, – головой качает, и пропал.

– Все они трусы, а я не трус, – гордо сказал высокий молодой парень. В руках у него была длинная палка.

***

Полдень.

Я, наконец, добрался до деревни – домой.

Захожу в дом, а там жена. Всё такая же: с бородавкой на подбородке и злым взглядом, будто черти смотрят.

«А вдруг она с болота-то и вышла?» – промелькнула мысль.

Я смотрел на Зою и не понимал: почему она не Рыжик?

– Где ты был все три дня? – кричала она, – чем ты занимался? Мне стыдно уже соседям в глаза смотреть, – вопила она, – что они подумают?

– Все вы одни и те же. Все фальшивые, ненастоящие. Но я, я могу быть разным, – грустно опустив голову, шептал я, – я могу научить тебя, Зоя.

– Что? Что ты несёшь?

– Печаль – она вот только печаль и есть, и то из-за этого грустит. Представляешь? А дорога – это дорога, а ей большего, оказывается, и не надо, – засмеялся Иван, – А холод, знаешь он какой, он с характером. Он не хочет быть иным, а печаль хочет. Я знаю – видел, как она грустила. Это всё рамки, Зоя, рамки.

– Чего? – спросила Зоя, глядя на картину.

– Да не эти рамки, глупая, – ласково сказал Иван и подошёл к жене, приобняв её, – твои рамки в сознании. Ты не хочешь быть больше, чем только Зоей. Помнишь, ты хотела быть балерино-о-о…

Зоя ударила мужа по щеке.

– Опомнись!

– Ты ударила меня! Ты ударила меня! Мне больно! – кричал маленький мальчик с глазами уставшего старца, – ты плохая-плохая.

Слёзы текли по щекам Ивана. Слёзы текли не переставая, внутреннему малышу было очень-очень обидно и больно. Никто не поднимал на него руку.

– Мой муж – сумасшедший!

– Женщина, не обижайте маленького ребёнка, – смущённо произнесла молодая девушка, – из нас никто его не обижает.

– Иван, что с тобой, боже?

– Женщина, не ревите, я сейчас Вам Вивальди сыграю! – с радостью произнёс музыкант, держа в правой руке флейту, а в другой – скрипку Страдивари.

– О божечки…

– Все они трусы, а я не трус, – гордо сказал высокий парень. В руках у него была дубина.

***

Сегодня их стало шестеро.

Мальчик с глазами уставшего старца появился в нём раньше всех. Изначально Ивану было достаточно общения с ним, с грустным и любопытным мальчонкой. Это он взбудоражил в нём желание бегать и гулять, наблюдать и чувствовать.

– Чувствуй природу, – шептал малыш, и глубоко вдыхал свежий воздух, – зачем тебе дана эта природа, если ты ею не восторгаешься?

Сегодня мы и пошли изучать терновый парк.

– В деревне нет парков, – говорил ему я, но малыш был непреклонен.

– Но зато он есть у тебя, – загадочно улыбался мальчик.

Через шесть лет появилась рыжая с зелёным в горошек платком на голове. Её пепел волос сразу полюбился Ивану, но этот чёртов платок… Иван даже сжигал его, но тот появлялся вновь и вновь.

– Упрямица! – обижался Иван.

– Он мне нравится,– спокойно отвечала девушка.

Иван любил слышать тепло её локонов, любил восхищаться ею.

– Ты не похожа на мою жену, – шептал он, – ты не похожа на других женщин. Да что тут говорить, ты не похожа даже на мою жену! А ты ведь знаешь, какая она? Сухая и злая, как ветка.

А рыжая лишь отвечала:

– Тебе просто нужно домой!

Печаль, как чёрная водолазка, облепила сознание Ивана, пробудив в нём восхитительное чувство творить и создавать прекрасное – так сразу после прихода молодой девушки в нём возник музыкант, в правой руке которого была арфа, а в другой – скрипка Страдивари.

Шесть дней назад появился Он – молодой парень. Иван так его и назвал – Молодой парень. Он силён и приходит, когда случается беда. Вот сегодня он спас Ивана из болота. А недавно Иван чуть не упал со скалы, когда был мальчонкой. Но тут же появлялся молодой парень с сильными ногами, спасая его.

– Вот находка! – радовался Иван своей новой личности, – так меня и не убьёт никто.

Хотя во всём этом была одна странность: возвращаясь в своё сознание, Иван не помнил деталей спасения. Он не помнил ничего.

Утешал он себя мыслью, что забывает всё из-за стресса. Ведь такое возможно: мозг блокирует плохие воспоминания, и всё забывается.

Но сегодня Иван, придя в своё настоящее Я, был очень удивлён, когда не нашёл в доме жены.

***

– А можно следующий пойду я? – пропищал маленький мальчик, – Мы с Иваном сегодня сходим на муравейник.

– Нет, малыш, – строго ответил музыкант, – я выучил новую композицию, мне нужно отыграться.

– Сейчас пойду я, – громко и жёстко сказал молодой парень с дубиной в руке.

– Ан не-е-е-т! – протянула Зоя, – новеньким надо уступать, – и улыбнулась.

Сегодня их стало шестеро.