Отдых

— Семён Андреевич, ну что вы стоите? Вы заходите или нет?! — тонкий женский голос, местами переходящий в сипящую дрожь, неприятно резанул Фишкарова по ушам. Он медленно повернулся. Одутловатый, с мешковато сидящим костюмом, того возраста, когда уже могут позволить себе не спешить.

У лифта стояли трое. Пара молодых клерков и она, зам.начальника отдела, женщина в сером костюме, из-под которого нелепо выглядывала цветастая рубашка, а сверху морщинистое лицо с крючковатым носом, толстые очки.

— Ну, так что?! У нас же заседание! — снова она вопрошает, эта зам.начальница с её писклявым голосом.

Семён Андреевич отрицательно помотал головой.

— Идите, Любовь Васильевна. Я сейчас подойду, мне лишь тут кое-что взять надо.

— Ну, смотрите! — и, не дожидаясь ответа, она и клерки зашли в лифт.

Фишкаров вздохнул. Как же его всё утомило. Устраивают эти заседания, лишь бы выделиться, все ждут дополнительных вливаний, денег. И ладно бы, что дельное предлагали. Нет ведь, мало того что каждый в свою сторону тянет, так ещё и предложения с гулькин нос – пару цифр в программу добавляют и вот оно, «великое» решение…

Фишкаров прошел к своему столу, взял пару забытых документов. И тут его взгляд упал на небольшую иконку, что стояла у него справа от компьютера. Поставил как-то подарок от одного друга. И вдруг ему подумалось: « Господи, как же мне это надоело. Дай мне отдохнуть там, где не будет всех этих споров, недопониманий, где не нужно будет слушать писклявых карьеристок. Молю, Боже». Затем, опять тяжело вздохнув, пошел к лифту. И тут в груди что-то будто сжалось, ударило, всё вокруг закрутилось и остановилось.

Приехавшие врачи скорой помощи констатировали сердечный приступ со смертельным исходом.

Надо сдвинуться, надо сдвинуться! Это была даже не мысль, просто желание, зудящее, колющее. И Семён Андреевич не стал сопротивляться. Толкнулся, повернулся - и вокруг воцарилась свежесть. И чем он больше двигался, тем бодрее себя он себя ощущал. Влево, вправо, назад, вперёд. Вокруг стало светлеть и всё, Фишкаров уже не вспоминал о том, кто он, откуда и куда. Зачем вопросы, когда рядом такая радость – толчки, рывки и свежесть наполняют всю суть, казалось бы, распирают его изнутри. Надо лишь ещё, ещё, и ещё!

И с каждым движением всего вокруг становилось больше. Круговерть ощущений. Надо лишь двигаться, надо лишь наполняться. И вдруг новое желание. Семёна словно сжало, будто придавило. Новый рывок, только теперь сильнее, гораздо сильнее. И лишнее отлетело. Снова захотелось рвануть вперёд, проглотить и это, и всё, что рядом. О, этот вкус! Надо опять.

А рядом толпа таких же. Все хором качнулись, сдвинулись, запах наполнил Семёна. Надо проглотить, ещё проглотить. На мгновение он попытался задуматься, а что он глотает. Но толпа вокруг опять сдвинулась, опять едят. И Семёну надо также. Ведь похожи. Это такое доверие! Надо лишь двигаться, впитывать – и замирать в благостной переполненности.

Свет, запахи, свежесть перемешиваются в сплошную завесу, стоит лишь крутнуться сильнее и это будет внутри, это начнет впитываться, это будет расти! Вот толпа вокруг становится быстрее, сильнее и Семён то же самое ощущает в себе. Начинает зудеть, но это скорее приятно. И только Семён задумался, а что же это зудит, как все вокруг сдвинулись, понеслись. А ему надо лишь двигаться туда, где толпа. Мысли отброшены.

Рывок и вокруг вдруг пустота. Непривычно, даже пугает, но лишь на мгновение. Ведь почти сразу опять наполняют запахи и после пустоты они вдвойне свежей. О как это хорошо! Но надо почесаться, зуд становится сильнее. Раз, два, три - и он скидывает себя лишнее, зудящее, и быстро возвращается туда, где была та самая, первая свежесть. Он уже скучает по ней.

Однако что-то поменялось. Семён чувствует себя тяжелее. Уже не так легки все эти круговерти, где блеск, трения и запахи смешиваются в одно. Всё чаще хочется застыть, замереть. И у этих, вокруг такие же настроения. Вот все застыли, а потом их будто давят сверху, снизу – и снова необходимо двигаться. У всей толпы одинаково. Семён не понимает. Неужели никто не может чего-то своего? А я? Возникает вопрос и это будто выбивает его из общего хора. Но ненадолго. Что там я неважно. Вперёд, за свежестью, за вкусом и запахом. Очередной рывок и тут вдруг резкая боль пронзает всю его суть, сверху донизу. И через мгновение вокруг пустота – а возврата нет, почему-то нет. Семён пытается развернуться, прыгнуть туда, откуда всё слабее доносится веяние свежести. Но ничего не получается. Семён застывает.

— О, какой знатный карасик попался! — старый рыбак, дедок лет восьмидесяти, разглядывает золотистую рыбину, которую только что снял с крючка. — С полкило рыбка за лето нагулять успела, молодчинка! Ну, отправляйся в компашку.

Рыбак улыбается, улов хороший. Он бросает карася в корзину к таким же.

Семён же понимает, что и правда уже хочет в компанию. В любую, даже с крикливыми стервами. Хватит с него этих и правда однообразных метаний в толпе. Хочется хоть о чём-то подумать.

— Любовь Васильевна, поздравляем, — в коридор вышла медсестра, улыбается. — У вас родился внук. Как назовете?

Зам.начальница отдела чуть потупила голову, будто вспоминая что-то. Затем спохватилась:

— Мы с дочкой об этом уже немало говорили. Семёном. Пусть будет Семёном.