Дура lex

– Назовите ваш личный номер заключённого, – донёсся голос с огромного монитора; на экране бесформенная масса пузырилась, ежесекундно меняя формы и цвет.

Я наклонил голову, чтобы не видеть картинку, от которой меня подташнивало:

– Звезда 3947626, – ответил я, до сих пор удивляясь несоответствию земному понятию «звезда» и космическому, в котором, вместо привычного нам чего-то недосягаемого, высокого и успешного заложены неминуемая смерть, неприятности и бесцельность действий, как если бы на Земле кто-то решил построить дом на берегу океана в момент сильного отлива, не подозревая о скором затоплении, также, на их взгляд, бессмысленно создавать цивилизацию вблизи согревающей звезды, не заботясь о её пусть и далёкой, но кончине.

– Префикс? – спросил всё тот же голос, но уже сухой и хриплый.

– Одиннадцать в двенадцатой степени, – не задумываясь произнёс я часть своих личных данных.

– Это по старой классификации? – недоумённо уточнила бесформенная масса, являя в экран подобие северного сияния.

Наступила недолгая тишина, и существо, схожее с земным богомолом, заглянуло в экран и пискнуло:

– Нет-нет, господино Судья, это галактика Млечного пути.

– Человеческая раса! – звук из бесформенной массы как будто выливался, по-видимому, теперь подташнивало его.

– Да, – с гордостью сказал я и выпрямился.

– Вы утверждаете, – опять вступил сухой голос, – что ваша мера пресечения не соответствует тяжести преступления?

Я хотел выдать каламбур про относительность тяжести преступления и сил тяжести на разных планетах для представителей, как здесь выразились, человеческой расы, но сдержался:

– Полностью уверен. Я неоднократно направлял в судебный совет просьбы о смягчении наказания.

– К письмам мы ещё вернёмся, – ещё суше сказал и без того сухой голос из бесформенной массы, которая в этот раз играла с собой в догонялки, – а пока ответьте: зачем вы совершили 27 половых контактов, приведших к смерти существ на планете.., – тут он замялся, видимо, что-то уточняя в своём чипе памяти, – кажется, это было на планете Тоэбл? – и закончив вопрос, бесформенность наконец-то поймала все свои части.

– Не знал, что они умрут! – я искренне раскаивался.

– Хорошо, – вмешался «богомол», – давайте по порядку. Вы знаете инструкцию №1 для космических пилотов?

– Наизусть, – отчеканил я по форме доклада, принятой в космиации, и для подтверждения процитировал, – "...пилотам любого ранга вне аварийных ситуаций запрещается покидать пределы пилотируемого судна...".

– Довольно, – прервала меня бесформенная масса, – в вашей подготовке мы не сомневаемся, вы, сели верить записям, один из лучших, и очень странно, что покинули корабль даже вопреки здравому смыслу. Понимаете, что без пилота экипаж мог просто не улететь с Тоэбла? Ваши действия – уже серьёзное преступление...

Разве этим существам объяснишь, что сдержаться неимоверно трудно, особенно когда бок о бок пролетел десятки световых лет с роботами и какими-то субстанциями в кристаллических ёмкостях, с которыми практически невозможно реализовать свои сексуальные желания. И вот, наконец-то уверенно сажаешь космический лайнер на планете, где точно есть биоструктуры, и при этом не выйти наружу?

– А вдруг они привлекательные, – зачем-то вслух закончил я свою мысль.

– Неважно, – отрезала бесформенная масса, – вы нарушили главное – Космическую конституцию, где строго указано, что любая планета является собственностью тех, кто на ней произошёл и развился.

– Извините, но в моём случае этот пункт вступает в противоречии с другим пунктом той же конституции: всё, что имманентно виду, описанному в Классификации населения космоса (а человечество там состоит уже третью эру), не подлежит наказанию в случае, когда это приводит к смерти, угнетению существа или его преждевременному старению. Поясню свою позицию: вот например вам, судя по виду, не обязательно справлять физиологическую нужду по выведению отработанной пищи (насколько я знаю, вы можете сколь угодно долго за счёт неё увеличиваться в размерах, пока не представится удобный случай для сброса ненужного), то для представителей моей расы это смертельный исход. Хотя, конечно, секс не так сильно влияет на моё жизнеобеспечение, но поверьте, долгое его отсутствие угнетает мои функции не меньше, чем недосып.

На возникшее недоверие среди судей, я уточнил:

– Знаете, какие ледяные детали у роботов? Это совсем не то…

– Видите, он бунтарь, – пропищал «богомол», – ставит под сомнение Космическую конституцию!

Разберёмся, – булькнула бесформенная масса и обратилась к «богомолу», – прошу вас, представитель биоструктур космоса, зачитайте выдержки из писем подсудимого. Начнём с тех частей, где он, на его же взгляд, приводит аргументы, которые оправдывают его действия или хотя бы как-то объясняют совершённую жестокость.

«Богомол» зачитал первую выдержку из моего письма:

«Я вышел из космического корабля в третью секунду среднего времени по межгалактическому относительному исчислению и тут же встретил несколько существ, которые показались мне привлекательными: их покровы не содержали ни слизи, ни ороговевших слоёв. Отмечу, что не я первый проявил дружелюбие, я лишь ответил на их стиль приветствия – обнимашки, как того требует космический этикет. Они были настолько мягки на ощупь, насколько мне позволила природа ощущать своими грубыми рецепторами их трепетную бархатную нежность – по-другому я не могу описать внешние покровы этих существ. Мы, конечно, разговорились. И вскоре я пригласил их к себе на лайнер. В отсеке с запасами был полный порядок – море всякой всячины с других планет и возможно новым знакомым что-нибудь пришлось бы по вкусу. Во всяком случае, они заинтересовались, отчего, по их мнению, я заслужил троекратные обнимашки. Вот, помню, до мурашек тогда пробрало!

Внутри лайнера они понравились мне ещё больше, так как буквально по нескольким предложениям поняли структуру моего языка, и я впервые за много световых лет смог насладиться родной речью. Их ошибки были забавными, я смеялся, а они, веселясь в ответ, что-то потребляли из отсека. Я залез в личный запас и открыл бутылку шампанского. Они испугались звука вылетевшей пробки, но напиток им понравился. Сообща быстро выпили четыре бутылки. Должен заметить, нам вполне хватило, тем более, что эти существа довольно маленькие, сантиметров двадцать в диаметре, без чётко выраженных ног, рук и головы. Но с крайне милыми мордашками и настолько приятными наощупь, что я не мог отделаться от чувства душевного единения, в том числе и из-за бесконечных обнимашек. Они так самозабвенно тыкались своими влажными чуть прохладными носиками в моё отвыкшее от ласк тело, что я впервые за годы странствий позабыл, что я – человек, а значит, – вселенский изгой. Хотя бы из вежливости, но я должен был вернуть им всю теплоту общения, подаренную мне. Таких милых существ, поверьте, я даже на Земле не встречал».

– Довольно! – булькнула бесформенность, растянувшись на пару галактик; монитор только и успевал отображать творимые метаморфозы, – мы проанализировали вашу жидкость, которой, – тут опять послышался скрип чипа памяти, – человеки завершают процесс размножения.

– Люди, – поправил я Судью, – не «человеки», а люди!

– Возможен ли следственный эксперимент? – поинтересовалась бесформенность, не обращая внимания на мою поправку и косясь на «богомола»; тот возмущённо посвистывал.

– На эксперимент с вами? – моему возмущению не было предела.

– Протестую! – чуть ли не ультразвуком поддержал меня «богомол». – Их сперма прожигает большинство биоструктур Вселенной, словно явление сверхновой поражает космическое пространство.

– Я не убивал! – в это верить не хотелось, ведь те обнимашки были взаимны, я точно видел их радость; от услышанного обвинения впал в меланхолию и философски изрёк. – Любовь часто приносит страдания.

– Попрошу на заседании суда обойтись без употребления терминов, не входящих в межкосмический разговорный язык, – бесформенность тонула сама в себе.

– Оттого вы и злые, что любви не знаете! – отрезал я.

– Сейчас он начнёт цитировать, так называемых, писателей. Прошу запретить ему вступать в диалог, – пищал «богомол».

– Поддерживаю, – согласилась бесформенность, – прошу вас, людь, только отвечать на вопросы.

– Человек, – поправил я.

– Видите, революционер! – не унимался «богомол».

В бесформенной массе опять скрипнул чип памяти, и из неё сухо донеслось:

– У вас в анкете написано, что вы гуманоидист.

– Протестую, ваша честь, – опять вмешался писк «богомола», – его часто ловили за чтением запрещённой литературы. Он придерживается гуманизма – крайне-левого экстремистского направления в гуманоидизме. А чтение Толстого, Достоевского, Тургенева... только подтверждает его взгляды: человек превыше всего – вот их бунтарский девиз! – тут «богомол», видимо, устал произносить чуждые ему звукоформы и запищал ещё свирепее. – Таким не место в открытом космосе! Долой!

– Разберёмся, – сурово булькнула бесформенность, – но сейчас мы заслушаем ещё одну выдержку, а после удалимся для вынесения вердикта.

«Богомол» так распалился, что засвистел в стереорежиме:

«Когда обнимашки достигли апогея, одно из существ ушло и вернулось со своими друзьями. Их было гораздо больше, и они казались ещё мягче и нежнее. Я тогда невольно подумал, что, наверное, это девушки. К сожалению, меня хватило на всех. После чего существа поменяли цвет и стали как бы гаснуть. Сначала я грешил на шампанское, но потом списал на закуски, которые они почему-то лизали до дыр».

– Мне всё ясно, – масса стала сжиматься, потом сама себя порубила на куски и, мгновенно слепившись обратно, тут же рассыпалась разноцветным салютом на тёмном фоне космического пространства.

Время как всегда сжали, и я почти без ожидания услышал вердикт.

– Вы проговариваетесь к 10 световым годам исправительного существования на одной из планет Космической системы наказания «Симбиоз», уровень планеты – 5. Вам понятен приговор?

– Я хочу, чтобы мне разрешили свидания с существами с Тоэбла.

– Разрешаю, но перелёты за счёт подсудимого.

Это последнее, что я услышал: мой мозг тут же усыпили.

Проснувшись, я огляделся: и слава Космическому Разуму, существа – живы: они мирно спали в моём личном отсеке лайнера, обнявшись и, судя по тончайшему цветочному аромату, исходившему от их снов, были довольны проведённым временем, и снилось им что-то хорошее.

Я встал, синхронизировал личное время с графиком приёма лекарств. Высветившаяся незначительная задержка снова включила нудное напоминание лечащего врача:

– Если не хотите последствий, немедленно растворите в себе очередную ампулу, иначе ваши кошмары не только усилятся, но и смешаются с реальностью.

Я решил последовать совету электронного врача, но сначала подошёл к зеркалу: от плеча до кисти руки в несколько рядов из-под кожи просвечивался номер заключённого – 11¹² х 3 947 626, написанный полностью. Я пытался на глаз определить – уменьшилась ли сила свечения, но разницы не заметил. И со вздохом подумал, что предстоит, наверное, ещё тысячу ампул растворить в организме, прежде чем с руки исчезнет световое клеймо, а с ним и, терзавший меня, звёздный синдром.

Всё-таки открыл холодильник, чтобы вытащить ампулу и от неожиданности замер: на меня смотрели 270 крошечных существ подобно тем нежнейшим и мягким, но взрослым особям, которых привёл мой новый друг для опустошения моих запасов. Крохи тем временем уже источали радость и нежность, и ещё какой-то совместно издаваемый звук, который как пульс поселился где-то внутри меня. Вскоре необычный звук перевёл бортовой компьютер. Простота ответа меня убила: они кричали «папа». Моему гневу не было предела. Оставался единственный путь, на котором мне не грозил срок в Космической системе наказания.

– Общий 3018-й, – я обратился к главному бортовому компьютеру, – кокой срок полового созревания у этих существ?

И судя по замешательству машины, я понял, что вселенская революция всё же откладывается.