Без свидетелей

Утро было недобрым. Оно началось неспешно, с явной неохотой отделив себя от такой же недоброй ночи. В зарешёченном пыльном окне под самым потолком проплыли предрассветные звёзды и погасли, нырнув в безмолвную полутьму.

Шпалин хорошо определял время по наитию и урчанию голодного желудка. И то и другое говорило о том, что пора бы уже пожрать и продолжить сон, в котором он, Шпалин, освободив покойного коммерса Копытина от лишних денежных средств, едет в город Сочи, где сейчас солнечное лето и пахнет морем.

Обычно утро сопровождалось грохотом кормушек и тележек, перевозящих бачки с баландой, но сегодня в коридоре за дверью царила тишина.

– Чего они там, бухие что ли? – почесал стриженый затылок Сидорчук, попавший в СИЗО всего неделю назад.

– Может тачка сломалась? – проявил догадку Генка Зубов, самый младший из сокамерников, взятый за разбой и ограбление магазина прямо на месте преступления. – Жратву-то на ней возят.

– Шибко ты умный, школота, – Сидорчук затушил окурок в спичечном коробке, потянулся, обнажив впалый волосатый живот и сплюнул на пол.

– Охренеть, блин! Ладно, хорош гадать! – Шпалин подошел к двери и пнул её ногой. Второй удар получился не очень удачным, так как с первого дверь подалась вперед.

– Ух ты!

Шпалин выглянул в щель и оглядел коридор. Место за столом, где обычно находился дежурный сержант, пустовало. В коридоре повисла тишина.

Шпалин понимал, что такая тишина в СИЗО невозможна. Звуки здесь слышны круглые сутки: oклики дежурных по этажам, ругань и смех зеков, лязг металла, топот ног. А тут – глухо, как в гробу.

– Чего за фигня? – недоумевал Зубов. – Все ушли в побег?

– Даже локальные решетки на этажах не закрыты, – удивлялся Шпалин, глядя по сторонам.

– Прикиньте, в камерах никого нет! – орал Сидорчук заглядывая во все «глазки» подряд.

– Нашествие Чужих, – с умным видом констатировал Зубов.

– Ага, битва Чужих с ментами, – усмехнулся Шпалин, – ты бы кина поменьше смотрел.

– А что, ништяк объяснялово, – не сдавался Зубов. – Я вот недавно в одном фильме видел, типа все вдруг исчезли, потому что в рай попали, а остались только те, которых ни в ад, ни рай не пускают…

– Слышь ты, если сейчас не заткнёшься, я тебе самолично ад устрою, – Шпалин осторожно выдвигал ящики стола, за которым обычно сидел дежурный. Скоросшиватель, карандаш, бумага, старый журнал с голыми бабами – ничего полезного. Внутренний телефон молчал, линию, похоже, отключили.

Сидорчук продолжал тарабанить по дверям камер.

– Не шуми, Сидор, – цыкнул Шпалин. – Валить надо. Давайте-ка за мной по-осторожному.

– Э, нет, Шпала. Каждый за себя, раз уж тема пляшет, – ощерился Сидорчук и пошел направо.

Немного помявшись, Зубов последовал за Шпалиным налево. Шпалин внушал ему какое-то необъяснимое доверие, которое вызывают люди, знающие, что делать.

Сидорчук же был плюгавым, хлюпким и мутноватым, уже не говоря о том, что никто толком не знал, какая статья ему светит. Скрипнула локальная калитка, и беглецы скрылись за поворотом.

***

Зубов догнал Шпалина и на бегу хлопнул его по плечу.

– Свобода, блин, братан. А вообще, есть на свете справедливость. Раз ни за что закрыли, значит, ни за что и выйдем. Логично?

– Ага. Все мы сюда ни за что загремели. Чисто по недоразумению, – хмыкнул Шпалин. – Надо где-то найти ключи от выхода из СИЗО. Там дверей уйма, начиная с помещения приема этапа. Еще мы не знаем, что там по периметру, вдруг рота охраны на месте.

– Ключи есть в санчасти у лепилы, – радостно сообщил Зубов, – несколько раз в столе видал связку.

Оба беглеца, делясь соображениями, понимали, что все административные выходы с корпусов закрывались на автомате. Даже если расхлябанный корпусной оставит дверь открытой, то хоть один замок сработает самостоятельно.

Проходя по этажам мимо угловых дежурных частей, беглецы никого не встретили. У двери на выход с корпуса в административку на первом этаже оба остановились.

– Смотри, кажется, не заперто, – Шпалин толкнул дверь, и она поддалась, открывая впереди коридор с другой дверью в конце.

– Слышь, а может всё СИЗО в Doom подключили? А мы чисто космические десантники –сейчас монстров напалмом херачить будем? – Зубов вскинул воображаемый ствол и прошёлся воображаемой очередью по стене.

Шпалин ничего не ответил, продолжая бежать вперёд.

Чем дальше от корпусных периметров отдалялись Шпалин и Зубов, тем больше сгущалась странная темнота. Очередная открытая дверь вела в пустой коридор, в котором не горела ни одна лампа.

– Что за беспредел с освещением, братан? – удивлялся Зубов, хватаясь за стену.

– Свет, видать, вырубило, а генератор не работает, – предположил Шпалин.

Основной корпус администрации в несколько этажей состоял из управленческих кабинетов. Часть этого здания принадлежала санчасти пенитенциарного учреждения. Наконец, оба зэка добрались до цели. Ключи оказались в ящике стола. Шпалин зажег спичку, но ее затушил поток неизвестно откуда взявшегося ветра. Тут же повернулся к Зубову и ошарашенно отпрянул. Вместо Зубова на него смотрел недавно убитый коммерс Копытин, известный ещё со времён лихих девяностых как Копыто. Копыто являлся владельцем крупной сети супермаркетов, щедро жертвовал немалые суммы денег на благотворительность, давал интервью местным газетам и вёл самый примерный образ жизни. Как гласит всем известная поговорка: кто старое помянет, тому глаз вон. Судя потому, что одноглазых в городе было немного, прошлое Копытина, никого не волновало. Зато нашлись те, кого волновало будущее местного олигарха, и им совсем не понравилось, что Копыто собрался баллотироваться в мэры. Вот они и наняли Шпалина для устранения помехи. Впрочем, в содеянном Шпалин так и не сознался. Да и свидетелей не нашлось.

Глаза у внезапно ожившего бизнесмена были нехорошие, белые, без зрачков. Они отчетливо выделялись в темноте.

Шпалин попятился назад, но не для того, чтобы дать дёру, а, чтобы выиграть пару шагов на манёвр. Ключи из связки мгновенно распределились между пальцами в кулаке. Не кастет, но сгодится. Где же этого Зубова носит? Небось, драпанул уже.

Коммерс, однако, не собирался переходить в наступление.

– Что же ты, Валера, – укоризненно произнес он, – я тебе поверил, в охрану к себе устроил, а ты... И ладно бы аккуратно уложил парой выстрелов. Ты ж меня как свинью зарезал, точнее, не дорезал и землей потом засыпал, даже не удосужившись проверить, помер я совсем или нет.

– Так ты не помер, стало быть? – изумился Шпалин.

– Куда там, – тяжело вздохнул Копытин, – помер, конечно, но не сразу. Несовместимо с жизнью ты меня резанул, да что я тебе объясняю, сам сейчас увидишь.

Где-то внутри, чуть ниже солнечного сплетения резко закололо, словно невидимые клыки прогрызали хищному зверю выход наружу. Шпалин почувствовал, как расходится кожа, тянутся, рвутся канаты тугих мышц пресса. Во рту забулькало, заклокотало сладкое, приторное, знакомое на вкус. Ключи со звоном упали на бетонный пол. Следом за ними упало кровавое месиво, представляющее собой, как отметило угасающее сознание Шпалина, содержимое его организма.

***

Сидорчук, передвигаясь по режимным корпусам, наталкивался на закрытые двери и был вынужден вернутся на исходную. Он даже на секунду пожалел, что не пошел с сокамерниками, но, собравшись духом, последовал по пути открытых дверей.

Чем дальше продвигался Сидорчук, тем больше сгущался мрак. Где-то в отдалении послышался крик, и Сидорчук встал как вкопанный. По корпусу с воем пронесся ветер, принеся с собой запах сырой земли.

– Что за хрень? – поморщился Сидорчук. – Надо быстрее выбираться из этого склепа.

Подойдя к очередной двери, Сидоров вдруг почувствовал себя очень странно. Словно он стал легче весом и меньше ростом. Может в баланду, какой-то ерунды подсыпали? Хотя нет, завтрака-то сегодня так и не дали. Последним, что ел Сидорчук, была вчерашняя мутная смесь, напоминающая рисовую кашу, на удивление съедобную и даже вкусную.

За дверью кто-то был. Слышались голоса. Так недолго и на охрану нарваться. Надо валить отсюда. Сидорчук уже собирался повернуть назад, как дверь с лязгом отворилась. Вот свезло, свои. Впрочем, радовался Сидорчук рано.

– Опаньки, смотрите, кто здесь.

– Здорово, братцы, – сказал Сидорчук и ужаснулся: это мелодичное бабье сопрано, вибрирующее в горле, никак не могло принадлежать ему. Он посмотрел на свои руки. Oни тоже были не его – гладкие, нежные, белые. Но что самое ужасное – их покрывали рукава, тонкие, из цветного сатина. Сидорчук вспомнил. Платье голубого цвета в мелкий розовый цветочек носила потерпевшая Воробьёва, та самая, чьё имя в деле не упоминалось, потому что её родители забрали заявление. То, что забрали, это правильно. Как говорится, баба с возу. Да и не пришьют теперь 131-ую. По наводке, хата пустовала всё лето. Кто ж знал, что профессорская цыпа заявится домой за каким-то барахлом. Сидорчуку нравились худышки. От крупных спелых баб его воротило, зато мелкие подростково-неуклюжие школьницы с острыми коленками и едва оформившимися грудками волновали кровь. Воробьёва без возражений принесла мамашины шкатулки с цацками, папашин “Ролекс” и спрятанную в какой-то книженции валюту. Хорошая девочка, послушная. Её не пришлось сразу вырубать. Сказал молчать – она и молчала, уткнувшись лицом в подушку. Сидорчук даже пожалел, что быстро кончил. Напоследок Сидорчук намотал пшеничную косу на кулак и приложил девчонку лицом о спинку кровати. А она возьми, да и выживи. Сидорчук провел ладонью по голове, но вместо стриженного ёжика на макушке оказалась копна густых мягких волос.

Зеки с интересом рассматривали свою находку.

– Ну, что, красавица, соскучилась без нас?

Заорать Сидорчук не успел.

***

В какой-то момент Генка Зубов понял, что заблудился. Он не помнил, где и как отстал от Шпалина. Двигался, цепляясь за стену, уходя всё дальше и дальше по бесконечному тёмному коридору. Впереди заметались мутные грязно-жёлтые лучи, и Зубов перешел на бег. Как оказалось, свет струился из камеры, дверь в которую была едва приоткрыта. Зубов осторожно заглянул внутрь. Там на полу лежали два неподвижных тела, в которых Зубов сразу признал сокамерников.

– Шпала! Сидор!

Генка подбежал ближе и услышал, как за спиной лягнул засов.

Лампа вдруг погасла, впустив в камеру мрак. В темноте Зубов то и дело натыкался на безжизненные тела, пока, наконец не добрался до двери и не забарабанил по ней что есть сил.

***

Чай в стакане начальника СИЗО подполковника Горелова давно остыл. Огромная муха спикировала на край стакана, где и замерла, словно рассматривая своё отражение в темной жидкости. Подполковник, зажав телефонную трубку между плечом и ухом, листал бумаги в папке.
– Да-да, признаюсь, я поначалу к вашему эксперименту скептически отнёсся. Шутка ли – у нас добровольно никто не сознаётся, а тут сразу десяток чистосердечных. И всё из-за какой-то пищевой добавки на ужин. Вот ведь мне подарок перед пенсией. У двоих правда, летальный исход, но не придерешься – сердечная недостаточность. Видать, впечатлительные шибко оказались. Да, есть один с нулевым эффектом. Вот сейчас просматриваю его дело. Некий Зубов. Вооруженное ограбление, убийство кассира. Малолеткой уже приводился по мелочам. Нет, полностью вменяем. Продолжает утверждать, что его подставили, а он не при делах. Как вы говорите? Дополнительное расследование? Сыворотка ваша, конечно, полезная, но вы уверены? Зубов-то с поличным взят, а у нас всё-таки экспериментальная фаза. А это правда, что они чувствуют и видят то же, что и последняя жертва? Как вы говорите? С допустимыми вариациями? Имплантированная псевдореальность в закрытом пространстве? Язык сломать можно. Слышали мы, слышали и про подсознание, и про реакцию памяти. Вот ведь наука продвинулась. Главное– самому этой сыворотки не хлебнуть. Шучу, шучу. Зубова, да, переоформим. Вдруг и правда, ошибочка вышла.
Подполковник отогнал муху. Вытащил холодный стакан из подстаканника и отхлебнул. Солнце клонилось к закату. Вечер обещал быть добрым.