Уважение Трилби
Иметь шляпу — иметь уважение.
Смена, как всегда, начинается в девять утра. Нас шестеро: старик Твид, дерзкий ФедОр, одноухий Шапокляк, суровый Хомбург, долговязый альбинос Канотье и я, малой Трилби.
На смене мы почти не болтаем, да и после не особо. Каждый набивает брюхо и уходит по своим делам. Только ФедОр и Хомбург держатся вместе. Говорят, они служили в одном полку и всегда прикрывали друг другу спину. Возможно, потому и выжили.
Ровно в девять утра запускается конвейер. Двигатели выпускают жаркий воздух, и черная лента начинает свой бесконечный путь.
Первым она приносит толстого усача с разорванной грудной клеткой. Остатки одежды в пыли, на усах еще осталась каменная крошка. Похоже, тело только освободили из под завала и сразу бросили на конвейер.
Почти синхронно мы снимаем шляпы. Пока невидимый секундомер отсчитывает минуту, стараюсь не глядеть на труп. Он умер, может, не геройской смертью, но сражался на войне, а значит, заслужил последние почести. Кто-то наверху посчитал, что уважения бродяг в шляпах вполне достаточно. А мне все равно, лишь бы кормили.
Пронзительный звонок, и лента уносит тело несчастного. Мы молча надеваем шляпы. На очереди следующий труп, ожидающий уважения.
За двенадцатичасовую смену руки начинает ломить от монотонных действий. Снять шляпу, проводить тело взглядом и вновь спрятать сальные волосы под фетром. Ноги гудят, но присесть некуда да и жрать охота.
Как-то раз я уселся прямо на земле, но на меня зашипел старик Твид. Он нервно сжимал твидовую шапку и яростно цедил:
— Встань сейчас же, маленький ублюдок. Из-за тебя нас всех лишат пайка!
Я не особо верил, что до нас есть кому-то дело, но все же поднялся. Как оказалось, поздно. Всю бригаду лишили того единственного, ради чего мы все здесь собирались — еды. За один день от голода не сдохнешь точно, но и приятного мало. По дороге в ночлежку, меня нагнал Шапокляк и выместил свой голод на моей морде. Зуботычины оказались крепкими, и урок я усвоил навсегда.
Валяясь под дождем без сил подняться, ощутил, что острые капли перестали хлестать по распухшему лицу. Закрыв от ливня, надо мной стоял долговязый Канотье и протягивал руку. Альбинос жил где-то неподалеку от детской ночлежки.
Много ли нужно, чтобы считать кого-то своим другом? Мне, живущему в стае хищных детей, так и норовящих укусить побольнее, точно немного. С тех пор я и решил, что Канотье будет моим другом, и если ему понадобится помощь, обязательно приду на выручку. Долговязому знать об этом не обязательно, мы просто продолжаем работать вместе, а после смены я семеню за высоким силуэтом следом.
Сегодня свою долю посмертного уважения успевают получить десяток мертвецов. Я зеваю в перерывах, пока конвейерная лента подгоняет очередного бедолагу. На этот раз молодой мужчина с нашивками капитана на изодранной форме. Ярко-красный китель изуродован рваными кратерами крошечных вулканов. Вот только из жерла текла не лава, а кровь. Снимаем шляпы. Слышится недовольный кашель старика Твида. Он всегда теребит свою шапку костлявыми руками. Снова кашель. Недоуменно оглядываюсь, я же ничего не сделал. Однако кашель предназначается не мне. ФедОр стоит с покрытой головой и яростно буравит взглядом мертвого капитана.
— Хомбург, ты видишь это? — возбужденно спрашивает он.
— Ну, вижу, — отвечает товарищ.
— Ты узнаешь этого сукина сына?
— Ну, узнаю.
— Тогда какого черта ты снял шляпу, придурок?
— Он уже труп, ФедОр, — безразлично отмахивает Хомбург. — А мы с тобой еще нет. И если не будем артачиться, проживем еще немного.
— Снимай шляпу! — визжит старик Твид.
— Заткнись! — огрызается ФедОр. — Этот ублюдок не достоин ни моего уважения, ни чьего бы то ни было. Из-за его приказов мы с Хомбургом потеряли товарищей и сами едва уцелели!
— Снимай чертову шляпу! — подключается Шапокляк. — Если я сегодня останусь голодным, клянусь, ты подавишься своей гордостью.
— Выбирай выражения, — выдвигается вперед Хомбург. — Как бы тебе самому не остаться без зубов.
Шапокляк выхватывает нож, хищно скалится.
— По одному, голубчики, всех покрошу.
Хлесткий удар и оружие отлетает под конвейер. Канотье прячет длинные руки обратно за спину и с улыбкой качает головой.
Звонок выводит из оцепенения, и все, кроме ФедОра, надевают шляпы обратно. Подплывает следующий мертвец. Паек за эту смену нам не выдают.
С тянущим чувством в животе, снимаю шляпу и прячу в дырявый пакет. Почти год назад я нашел ее под развалинами старого театра. Шляпа порядком измята, поля уже давно потеряли форму, но свою службу несет исправно. Лучше спрятать старушку подальше от завистливых взглядов и моросящего дождя. Канотье уже ушел, и я бегу догонять товарища.
На следующее утро на смену выходят пятеро. Отсутствие Канотье тревожит, но я не подаю виду. Заученным движением снимаю шляпу, отдавая уважение очередному трупу.
В ожидании мертвеца переминаясь с ноги на ногу. Руки наливаются свинцовой тяжестью, в груди растекается холодок. Угольно-черная лента привозит бледногоКанотье. Алые разрезы словно росчерки пера пересекают мраморное тело. Твид задерживает дыхание, ФедОр удивленно раскрывает рот, даже всегда спокойный Хомбург удивлен. И только ублюдская ухмылка не сползает с безухой морды Шапокляк. Он охотно снимает шляпу и нежно поглаживает поля. Вопросительно смотрит на нас.
— Что рты разинули? Или не хотите оказать почесть бывшему коллеге?
Снимаю шляпу и в бессильной ярости пытаюсь удержать слезы.
Звонок, и тело Канотье уплывает дальше.
Шляпы на исходной, и только я один стою с непокрытой головой. С угрюмой решимостью срываюсь вслед за телом друга.
Я бегу сломя голову, не выпуская из рук шляпу. Бегу, как много раз бежал за долговязым другом. Пробегаю через множество залов, но лента и не думает сбавлять ход, отдаляя все дальше и дальше от тела товарища. В конце концов он превращается в маленькую белую точку на черном фоне.
Я бегу из последних сил, чувствуя, как живот сводит судорогой. Кажется, и сегодня мне не видать ужина. Бегу, держа перед глазами белую точку, и в тот момент, когда она пропадает, обессиленно падаю.
Я иду, и мимо проплывают трупы. Справа, слева, повсюду, безвольно плывут вперед. После падения жутко саднит колено, но продолжаю идти. Черных лент становится больше, и вот, наконец, они сливаются в одну. Тела переплетаются в мешанине, но никому нет до этого дела.
Широкая лента внезапно кончается, а куча из тел пропадает в темноте огромной ямы. Глухой стук о погребенных в братской могиле товарищей, заставляет вздрогнуть. Мне не хватает воображения представить, сколько мертвецов устилают дно пропасти
— И это конец? — всхлипываю я. — Без разбора, гурьбой, как мусор...
— Им хотя бы оказали последние почести, — раздается голос за спиной. — Многие были лишены и этого.
Шапокляк задумчиво теребит единственное ухо.
— Ты! ТЫ! — в гневе задыхаюсь я.
Шапокляк показывает зажатый в руке нож и качает головой.
Я набрасываюсь первый, но противник играючи отходит в сторону и локтем бьет по хребту. Падаю лицом в пыль, извиваюсь, пытаясь дотянуться руками до ушибленной спины. Шапокляк неспешно приближается поигрывая острым клинком из стороны в сторону.
— Ты мне никогда не нравился, Трилби, — с улыбкой произносит он, склонившись надо мной. Лезвие ножа тянется к горлу.
Вскидываю руку навстречу, напарываюсь на лезвие, но цепкими пальцами хватаю шляпу и откатываюсь в сторону.
Шапокляк бестолково щупает лысину, пытаясь осознать, что произошло.
— Отдай! — испуганно просит он. — Отдай немедленно!
Упершись на сбитое колена, встаю. Прижимая раненую руку к животу, смотрю на сложенный цилиндр.
— Забирай!
Резко кидаю шляпу в сторону пропасти.
Шапокляк, ловко оттолкнувшись от земли, прыгает следом. Кажется, шляпу он ценил больше своей жизни.
Подойдя к краю ямы, окровавленными пальцами касаюсь полей своей шляпы, но в последний момент убираю руку. Ублюдок не заслужил моего уважения.
Нас снова шестеро. На смену Шапокляк и Канотье пришли Ковбой и Котелок. Бестолковые неуверенные действия выдают в них новичков, но они быстро учатся. Лента приносит очередное тело. Я знаю, что делаю что-то важное. Пусть мертвецам все равно, но этот мир они покидают с моим уважением.
В общем, все ясно.
Голос.
А потом я бухнулась в пропасть. Вот не знаю, наверное совсем другого ожидала от финала. Для меня ГГ не вырос, его мнение не поменялось. Даже смерть друга как-то мимо прошла.
Голос
И второй рассказ классный, но этот атмосферой берет за живое.
Ничего личного.
Или просто написать?
Голос.
стрелочка рейтинга тут не действует на результат голосования
Во- первых, не банальные повторы чужих сюжетов, как это часто бывает, а нечто самостоятельное.
Во-вторых, такой внятный символизм. Так мало, но за каждым из сказанного целый ряд ассоциаций. Кафку напомнило. Для меня каждый образ очень хорошо представился, мир вырисовался, эмоциональный тон замечательно подобран. В общем, я люблю смысловые, глубокие вещи, вообще, спасибо автору. Желала бы почитать в более развёрнутом варианте. Ветер в другом рассказе продавал свой голос за два. Я здесь сделала бы то же самое. ))))
Однако затягивает, автор сумел показать конфликт и его завершение. Есть ощущение глубины, в отличие от рассказа оппонента.
Голос.
Трилби и федора придали истории некий налёт нуарности, а это уже прямое попадание в мой читательский вкус.
Без сомнений, голос!!!