Конец света

Я находился в баре, когда началась первая волна землетрясений. Барные столики, автоматически задвинулись в пол, и помещение заполнилось едким красным светом. Достав бируши из внутреннего кармана, лежащие рядом со шприцом адреналина, я осушил бокал и подготовился к звериному вою сирен.

Меня зовут, Фрэнк. На дворе 2765 год. За окном война, вечная война за ресурсы, которых почти не осталось, вечная война без сторон, без граней, без чести и отваги, война, за неминуемую гибель человечества.

Стало тихо, стих даже ветер, у посетителей бара замерло дыхание, остановилось сердце. В зале потух свет, вдалеке оборвалась сирена, словно капризному ребенку прикрыли ладонью рот. Мир погрузился во мрак, как будто город накрыли колпаком, точно как горячее в ресторане перед подачей. Резкий сильный толчок, еще один и еще, бокал выпрыгнул из руки, совершив самоубийство, его стеклянные кишки бессмысленно валялись где-то в темноте. Где-то раздался грохот рушащегося здания, похожий на хруст костей, бесчисленного множества костей. По дороге пролетела волна пыли, вместе с волной истерических, предсмертных криков. Посетители бара даже не задумывались о безопасности своих жизней, не падали на пол, не закрывали руками голову или еще какие-нибудь более важные части тела (у всех же они свои).

За окном 2765 год. Для меня каждый год, словно последний и не только для меня. Уже 26 лет, я живу в страхе, засыпаю с мыслью о том, что больше не проснусь. Людям нашего поколения, с рождения привили неминуемую погибель. Все давно уже мертвы, поэтому и оставались, неподвижно сидеть на барных стульях, все как один, в бирушах и с закрытыми глазами.

Я открыл глаза, свет болезненно ярко вцепился в глаза, столики поднялись из своих убежищ, подмигивая светящимися столешницами. Заиграла музыка, и бируши отправились в карман, ко мне подлетел бармен.

-Вам повторить, сэр? – скрипучий, электронный голос, донесся из металлического цилиндра, высотой в метра два, облепленный рекламными экранами, точно как многоэтажка окнами.

-Да, двойной! – на секунду показалось, что мой голос такой же электронный, да внутри только провода и лампочки.

Створки робота открылись, и металлический щуп поставил рокс с мутной жидкостью на стол, одновременно метелка из нижнего отделения счищала останки разбитого бокала.

- 300 кредитов, сэр.

-Ага… – я положил ладонь на стол и оплатил счет.

Шел 2765 год. Города постепенно превращались в пустоши, из-за постоянных бомбардировок, неизвестных никому противников, превращались в пустоши теперь еще и из-за землетрясений. Нашим лидером было размытое изображение какого-то старика, развешанное на плакатах по всему городу. Нашим СМИ, были рекламные экраны на барменах, да на стенах домов, чаще всего на них вертелись полуобнаженные дамы в масках, либо циферблаты часов, либо такое же изображение размытого старика. Женщин среди нас не было, за свою жизнь я ни одной не видел, нигде, никогда. В правых ладонях с рождения вшивались чипы, для оплаты счетов, чаще, в барах, реже, в столовых. По утрам на ладони высвечивалось сообщение о работе. Работа была единственная; разбор завалов разрушенных зданий, уборка тел.

Я оплатил счет и осушил бокал, одним махом. Попытался встать, но оступившись, свалился на пол. Посетители даже не оглянулись, дальше всматривались в пустоту, кто-то плакал, но я все равно разлегшись на светящемся, пластиковом «паркете» сделал вид, что так и должно быть.

«Мы, же словно высушенные, нас высушили, как торф или как мой последний бокал. Мы же и вправду, мертвецы. Когда уже это закончится? А если дальше, только хуже? А насколько я пьян?» - пьяные мысли, как рой ослепших пчел, бились друг об друга и по одной вылетали из головы, через уши, наверное. Опираясь на все, что только попадалось под руку, я поднялся.

«Кажется я схватил того парня за гениталии?! Да, к черту!»

*****

Бар остался за спиной, я был настолько пьян, что, не особо понимая в какой стороне моя нора, поплелся к ближайшей подземной пешеходной зоне. Грузовые машины шумно проносились в пыли, сверкая своими выпученными глазищами, словно мифические бесформенные чудовища. Спускаясь под землю, пришлось надеть бируши, мимо пролетали навязчивые роботы, пиликая сиренами и рекламируя какую-то чертовщину.

2765 год. О прошлом никто никогда не спрашивал, не говорил, да и зачем мертвецам знания о прошлом других людей. Иногда в хорошие дни, я пытался фантазировать, но при скудности информации, выходило паршиво. Очень паршиво. Общение сводилось к кивкам, иногда казалось, что нашему сообществу повырезали языки. Иногда хотелось обменяться мнениями, хоть с кем-то, но у меня было всего два собеседника; внутренний голос и робот-бармен.

Я не знал кто я, а остальные не знали кто они. Всех это устраивало.

На третьем уровне, одев респиратор (из-за разряженного воздуха), я повернул в паутину подземных коридоров. Сверившись с картой, перетащил ее на наручный дисплей и встал, как пришибленный. В спертом воздухе уровня застыла пыль. Она медленно переливалась, словно время замедлило ход, словно только она живая. Искусственный свет, падая с потолка, окрашивал каждую пылинку в дисперсионный светофор, вдалеке гудели люди. Я смотрел в эту расплывчатую пыльную картину, как будто она должна была мне что-то сказать, ответить на все вопросы. Видимо из-за того, что пьян или просто глуп, мне было не понять смысл этих узоров. Да был ли он? Смысл.

Гул все нарастал, приближаясь к первому километровому повороту, мне стало понятно: гул не совсем дружелюбный, он озлобленный, даже яростный, замедлив шаг, я ожидал, что из-за поворота выскочит пара тысяч извращенцев и втопчет меня в плиточный пол, но к моей глубочайшей радости этого не случилось. За поворотом показалось скандирующее и вопящее что-то непонятное – стадо. Их руки то поднимались, то опускались, со ртами та же история, только в процессе открытия изнутри доносились непонятные звуки, сливаясь в какой то хлюпающий, инопланетный язык. Они были похожи на шипящий клубок змей, или червей, так как опасности вроде не представляли. В центре сего действа, на импровизированном постаменте возвышался человек в темно-бардовой рясе, местами выцветшей и драной, на его голове светился «обод – чревовещатель». В попытках перекричать толпу, он нажал на кнопку около виска и раздался оглушительный свист. Толпа затихла.

- Я прошу, Вас, выслушайте меня. Следовать моим речам или нет дело ваше. Просто выслушайте. – Голос, парня в рясе, звучал то приглушенно, то почти срывался на крик, дело в ободе, автоматическая настройка громкости.

- Мы – люди. Мы – это, то, что осталось от людей. Мы – это, то, что осталось от человечества, осталось от мира, прежнего мира. Мы – поколение, выросшее на руинах, на костях, на боли. Мы – это те, кто в своих тарелках на завтрак, обед и ужин видит только страх. Мы просыпаемся, чтобы бояться, идем на ненужную работу, чтобы бояться, заходим в бар, чтобы утопить свой страх, но начинаем бояться еще больше. Разве это не так? – толпа одобрительно зашепталась. Даже я, продираясь сквозь лес потных и грязных тел, цепляясь за ветки рук и сумок, думал, что этот парень, черт возьми, прав.

- Так чего мы боимся господа? Да, я тоже боюсь, тут нечего скрывать. Чего боимся? Боимся заснуть и не проснуться? Боимся подохнуть под завалами, как дворовые псы под ножом робота мясника? Мы с вами боимся смерти? – Громогласное «НЕТ», во все присутствующие рты. Руки сообща взлетели вверх, словно у каждой конечности была рация и так же монотонно опустились.

- Нет, смерть нас не страшит. Мы жить боимся. Мы боимся, что никогда жить и не будем; не будем радоваться, отдыхать хоть иногда, никогда не увидим или не попробуем женщину, никогда не увидим солнце, никогда не выберемся из этого города. – Оратор тяжело выдохнул и опустил голову. Толпа повторила. Я пробивался сквозь представление, как раз около «сцены».

- Вот скажи мне друг, куда ты спешишь? – Парень поднял глаза, смотрел прямо на меня, за секунду меня окружили: рабочие, дворники, водители, расклейщики плакатов, и другие люди собравшиеся здесь. Глаза у всех были пропитаны, тоской и усталостью, пропитаны жаждой исцеления от некой тяжелой болезни, от которой нет лекарства, интересно, мои глаза такие же.

- Да, ты. Как тебя зовут?

- Эээ, меня зовут Френк, и я спешу домой.

Толпа загудела.

- Зачем тебе домой, Френк?

- Завтра смена, да и поздно уже.

-Вот о чем я, господа. Мы - мертвецы, если не будем пытаться изменить свои жизни. Рано или поздно, в молодости или когда нас после сорока отвезут в «Яму» ( ЯМА – место, куда ссылали нетрудоспособный, человеческий ресурс, ходили слухи, что людей усыпляли и скидывали в огромный котлован, дна которого никто не видел). Я не хочу терпеть этот гнет, невидимых руководителей наших с вами жизней. Я хочу, чтобы я был хозяином своей собственной жизни. Я открыто заявляю: я больше не буду никому подчиняться, я больше не буду бояться жить, я буду бороться, бороться до конца, а там будь, что будет.

Все затихли, я так и стоял около постамента, оратор дал мне почувствовать, что я необходим ему, как и все остальные. Он дал мне понять, что я такой же, как и все остальные, маленький, но важный винтик в огромном механизме. Секунда превратилась в вечность, словно закоротившая стрелка на часах. Взрыв. Грохот. Ужасающий животный рык пронесся по тоннелю. Толпа ожила, руки взлетели вверх, рты снова открылись, парень в рясе оказался над нами, над головой. Он летел, по рукам собравшихся. Спертый воздух пропитался радостью, амбициозностью. Пропитался надеждой.

Эффект от воодушевляющей речи продолжался до тех пор, пока все не превратилось в сущий ад.

Свет замерцал. Погас. Люди так же быстро потухли, как и зажглись, люди – спички. Запахи перемешались, словно безумный химический эксперимент закончился провалом, вместо получения эйфории в пробирке тоннеля образовался запах паники. Началась толкотня, меня прижали к стене, я снова включившись, начал движение в ту сторону, где должен был быть выход. Так же судорожно мигая, зажегся свет. Паника усилилась. Со стороны откуда я пришел, на толпу вяло двигалось полупрозрачное облако дыма. Ядовитое облако. Люди, опешив снова встали, как вкопанные. Я более чем уверен в том, что движение – это жизнь, спиной вперед продвигался к выходу. Оратор с ободом на голове подошел впритык к этой, цвета слоновой кости, стене, и засунул в дым свою руку.

- Нечего бояться, господа – сказал он, – это всего лишь туман.

Повернувшись с поднятой рукой над головой, толпа ахнула. Я почти добрался до опушки этого человеческого леса, чтобы уже переключиться на бег, но на секунду остановился, открыв рот. Сердце набирало обороты, дыхание прервалось.

Оратор стоял с непонимающим лицом, взирая на испуганную публику пред собой. Взглянув на свою поднятую руку, от которой осталась культя, имея ровный срез по локоть, обрубок сочился кровью, ряса становилась еще более бардовой. Парень без эмоций, без гримас боли и даже без маленькой толики удивления, нажал кнопку у другого виска: - Будь, что будет, сказал я вам. Не думал, что моя борьба так скоро закончится, но, а ваша борьба только началась. БЕГИТЕ!

Словно послушав его, стена дыма двинулась на толпу, проглотила нашего минутного вождя, и еще пару работяг, на пол и стены живописно брызнула кровь. Дым потерял равномерное состояние, плескался, словно вода в кувшине, замешкавшемуся парню разъело пол головы, другому обрубило ноги. Запахи снова смешались. И страх снова перетянул одеяло на себя. Меня схватил парнишка, стоящий рядом: - Помоги! Помоги! Он повернулся ко мне с дырой в щеке размером с кирпич, его глаз, зацепившись за зубы, прикорнул на плече, как незнакомец в автобусе.

Все остальное смешалось, или это защитная реакция моего мозга, на то безумие, что там происходило. Я помню, как я устал бежать по крови, рядом со мной падали люди, некоторые молили, чтобы я помог им, некоторым было уже не помочь. Я бежал, спотыкался, падал и снова бежал. Бежал, пока не отключился, падая на керамический пол, я слышал хруст собственной челюсти, вкус крови, запах смерти.

*****

Меня тащат. Точно. Меня тащат. Куда меня тащат? Кто? Разве я еще не мертв? Звуки голосов людей, где-то за спиной. Я чувствовал себя безумно усталым, хотелось переключить будильник, завернуться и снова заснуть, чтобы не видеть совершенно ничего. Болела челюсть, языком проверив зубы и слегка успокоившись, я слегка приоткрыл глаза. Все тот же коридор, та же белая плитка, тумана не видно, вдалеке яркая красная точка. Она медленно удалялась, от меня, словно от моряка суша. Я попытался оглядеться: носилки на магнитной подушке, рядом еще трое, скорее всего, выживших работяг, все в крови, спереди шестеро, в боевых костюмах, вооружены, пока не понятно опасны ли они. Я осмотрел себя: руки на месте, лицо побаливало, но жить с таким можно, во рту остался металлический, сладковатый привкус. Ноги? А что с моими ногами? Одернув ткань, прикрывающую ноги, я открыл рот, крика не последовало, он застрял в гортани, шипастым комом, из глаз потекли слезы. Мои ноги чуть выше колен были съедены туманными чудищами, боли не было, но и ног не было тоже. Ровный разрез, такой же, как у оратора. Кажется, у существа, обитающего в этом дыму, не было зубов, он точно невидимая змея, медленно проглатывал части тел, переваривая в ненасытном желудке. Крик все-таки добрался до рта, но был похож на всхлип или кашель.

-Он очнулся!

-Эй, приятель, успокойся.

-Мы тебя вытащим.

-Ноги тебе были ни к чему.

-Эй, Джон – это была дерьмовая шутка.

- Ладно, ладно я молчу.

Мой конвой окружил меня. Из-за костюмов голоса были похожи, различить, кто есть, кто было сложно, тем более в шоковом состоянии, скорее невозможно. Я лежал с открытым ртом, слезы текли сами собой. Отсутствие боли нагоняло еще больше страха, я вообще не понимал, что мне делать. Если больно кричи, стони, бей, плачь, а если у тебя отрублены или съедены ноги, они кровоточат, но боли нет, что тогда делать? Вот задачка.

-У него шок. Пусть поспит. На базе разберемся.

- Спи дружище.

В шею вонзилась игла. По венам потек успокаивающий холод. Я откинулся на носилки. Далекая алая точка, становилась дальше и дальше, стены смыкались и размазывались, становясь ярче, ярче и ослепительней, словно лампа накаливания под высоким напряжением, лампа лопнула и я отключился.

*****

Странное чувство, просыпаться в комнате для допросов, да еще и в инвалидной коляске. На железном столе стояла пепельница и табачные палочки, кружка с кофе, кофе пах сажей, был ледяной. Сколько я здесь просидел?

В двери что-то щелкнуло, она открылась. Вошел человек; мужчина средних лет, седина рябила в рыжей бороде, наголо лыс, на переносице очки, кое-как склеены из нескольких пар.

- Здравствуй. – Закрыв дверь, он уселся напротив меня, пристально меня рассматривая, своими холодными стальными глазами. Мне стало не по себе, словно я должен был сознаться, в том чего не совершал, и только тогда мне скостят срок.

- Ну, здрасте. Что происходит? Где я? Кто вы? – Я попытался выглядеть уверенно, но мужик уже понял, я боюсь до чертиков, не только его, но и всей ситуации в целом.

Он выдохнул.

- Ладно, ты ведь, Френк? Меня зовут, Эд. Я здесь начальник охраны, смотрящий за порядком. Я знаю, ты не шпион, мы проверяли. Мы обязаны проводить эту процедуру, слишком многим пожертвовав, ради того что мы построили. Ты все увидишь и все узнаешь, но всему свое время. Понял?

- Эээ, не совсем.

-Ладненько. Сейчас я прочту кое-что, ты выслушаешь. Вопросы позже. – Он положил на стол мятую папку, раскрыл ее, и поправив очки, начал.

- « Вводный курс, по отречению от внутреннего порабощения человечества.

Прежде чем начать, хотелось бы прояснить: хотите ли вы быть свободными? Принимать собственные решения, нести ответственность за них? Вы будете совершать, и исправлять ошибки? Иногда, они будут схожи с чужими, но последствия решений других людей, на вас возлагаться не будут. У них своя жизнь, а у вас своя.

Хотите ли вы завести семью и детей? Семья и дети это неотъемлемый и значимый знак свободного человека, дети расширяют поколение свободных людей, делают новое человечество сильнее.

Готовы ли, вы к тому, что ваша жизнь принадлежит лишь вам? Готовы ли вы идти на жертвы ради блага вашего свободного народа? Ради своей будущей семьи? Вы готовы начать ценить жизнь и начать бояться смерти? …»

- Пожалуй, тебе размыслить пока надо лишь над этим. Еще кое-что; ты даешь согласие на операцию по механизированию твоих, некогда существовавших конечностей?

Я сидел в полуотключке, ничего не понимал, либо все происходило крайне быстро, либо в детстве меня много били по голове стальной трубой.

- Что я должен ответить?

- Ты соглашаешься или нет?

Подумав о том, что мне терять нечего я ответил, что согласен. За дверью раздался стук, перетекший в глухой взрыв и далекие крики. По рации висевшей на груди моего нового товарища, сквозь помехи передали какой-то код.

- Сиди, здесь. – мой, я так понял куратор, выглядел крайне обеспокоенным, на лбу проступил пот, стекла очков помутнели. Он встал, достал из кобуры плазменный пистолет, проверив заряд, подошел к двери.

- Пост 3, пост 3, прием? – на том конце провода шли помехи, никакого отклика не последовало. Прокрутив колесо на двери, Эд вышел, держа у плеча пистолет. Из открытой двери слышались крики, стрельба, в проеме пролетали синие, красные следы плазменных зарядов. Звуки ударов, лязгающие, как барабанные тарелки, заставляли меня нервничать. Меня потряхивало, больше от безызвестности чем от страха, и совсем не думая о последствиях, я двинул свое кресло к двери.

-Прижимай его, прижимай. – голоса звучали так, как будто за дверью располагался бойцовский ринг, окруженный сотнями зрителей, скандирующих имя победителя.

Я выглянул наружу. По левой стороне стены, такие же двери, как и у моей комнаты для допросов, всего четыре, последняя открыта, вернее, выбита с петель, напротив открытой комнаты, лежал чей-то труп, слегка похожий на моего куратора. Коридор был метра 4 в ширину, кое-где стояли металлические ящики, за которыми прятались бойцы, стреляя в высоченную фигуру рядом с третьей дверью. Трехметровая фигура, явно не из плоти, двигалась ко мне, прикрываясь одним из отстреливающихся, держа его за горло и уже пробитого насквозь сотней плазменных снарядов.

- Отходим! Отходим!

Один из рванувшихся из-за ящика, поздно понял, что это бегство было его ошибкой. Великан, точно ядро метнул свой живой щит в спасающегося воина, и с размаху ударившись головой об пол, брызнув по стене своими мозгами, парень был таков, а его пистолет, выскочив из руки, не спеша подкатился к моим ногам. Битва продолжалась, но не в пользу оборонявшихся, высоченный берсеркер, давил головы, и пробивал дыры в телах голыми руками, даже не прилагая к этому особых усилий. Кровавые ручьи стекали на пол с его безжизненных рук. Мой куратор, выскочив, из-за ящика с плазменным дробовиком, пятясь назад, палил со всех стволов. Эдвард остался один, кто мог еще постоять за себя, все остальные напоминали фарш, разбросанный по кухне.

Я дотянулся до пистолета. Мазал мимо великана, стрелок из меня никакой, но порой старания, гораздо важнее, чем ленивое ожидание мрачного исхода.

Выйдя на свет, я узнал его. Гигантом был один из выживших в тоннеле, его привезли вместе со мной. Так вот каких шпионов они вычисляют? Эта убийственная машина смерти стремительно двигалась к одинокому бойцу, пока он перезаряжал дробовик. Я прицелился и пальнул великану в лицо, плоть сгорела, но это даже не остановило убийственный нрав, этой механической твари. Пнув ящик, попав прямо в Эда и отбросив его прямо на меня, чудовище, как мне показалось, улыбнулось. Очки улетели, черт знает куда, изо рта последнего воина сочилась кровь, глаза налились багрянцем, радужка стала ярче, он умирал, придавив меня своим телом.

- Там где сердце. – Лицо Эда было в сантиметрах от меня, темная кровь к его губ лилась мне на лицо, - Там, где сердце. – Глаза застекленели и мой куратор отправился к праотцам.

Гигантское чудище, подобралось впритык ко мне, схватило тело, придавливающее меня к полу, и с чудовищной силой отбросило его на метров пять назад, оголив тем самым орудие возмездия. Дуло дробовика накалилось до предела и полным зарядом пробило дыру в механической груди дьявола, выбравшегося из преисподней. Во все стороны полетели ошметки проводов, гаек, пахло гарью. Секунду постояв, и подергавшись, словно танцор-эпилептик, великан заискрился, застрекотал и навзничь упал, в падении развалившись на детали. Я тяжело выдохнул, сердце гудело, отдавая в виски. Мир сжался до размеров пуговицы, и словно подгорающая пленка на солнце, отправил меня в забытье.

*****

- Ну и что? Что нам делать с этим калекой?

-Знаешь, этот калека спас нам жизнь только что.

-Да? А мы разве не спасли его в тоннеле, когда вытягивали его из газа? Считай мы, квиты.

- Джон, ты же сам знаешь, что он сделал куда больше и спас намного больше людей, чем мы спасли в тот день. Или я не права?

Они спорили, я не вникал по какому поводу; то ли они хотели убить меня, то ли отблагодарить – это было неважно, важна была она. Она была первой. Первой замечательной вещью, которую я видел за все 26 лет, она была прекрасна: золотые волосы, большие голубые глаза, окаймлённые черными, как деготь ресницами, маленький ровный носик, розовые гладкие губы. Она была светом в черном и грязном мире. Она была миражом в пустыне. Если бы мне предложили умереть за нее, я бы не раздумываясь, согласился, только штука в том, это была бы слишком малая плата. А есть ли большая плата, чем смерть? Вечные пытки? Забвение? Хм.

Я протянул к ней руку, я хотел потрогать ее, чтобы убедиться, что это не сон. Дотянувшись до плеча указательным пальцем, сквозь меня пролетела молния, внутри все зашевелилось, задергалось, словно каждому органу дали сознание, и им не понравилось сидеть взаперти. Следующее, что я помню – это блестящий хук справа, вместе с коляской я падаю на пол, а на лице тупая, блаженная улыбка. Тогда я еще не знал, что это называют любовью.

2765 год закончился 5 лет назад. Я попал в отряд сопротивления «по отречению от внутреннего порабощения человечества» меня обучили, как и физически улучшив, приделав к моим обрубкам механизированные протезы боевого поколения, так и морально ознакомив с тем прошлым, от которого наше поколение старались оградить. Я много чего узнал: познал любовь, ярость, страдания. Познал счастье, горечь утраты, я стал человеком, перестал быть машиной во плоти, коей являлся раньше.

Мы уничтожили город, где я жил до этого, переманив большинство людей на свою сторону, дали им новую жизнь. Ядерный взрыв, не оставил даже воспоминаний об этом несчастном месте, не осталось плакатов, не осталось рекламных экранов, но были и другие города, другие потерянные души, пустые сердца.

Наша колония насчитывала около 40 тысяч человек, расположившись в древних ангарах, бункерах, город напоминал муравейник, многоуровневый и разношерстный муравейник.

За все 5 лет, мы занимались только диверсионными вылазками, противником были только роботы, копаться в этом дерьме было не сложно, даже иногда приятно. Но осадок, того что ты не знаешь в лицо собственного противника, призрачно маячил за спиной.

Я научился мечтать. И моя единственная мечта, висела над моей кроватью. Старая выцветшая открытка с парой пальм, белым песком и безграничным океаном, в который ныряет солнце.

В тот день. В тот день, когда снова все начало рушиться, я лежал в постели, прикрывая одеялом Клер, громко сопящую на моей груди. Я смотрел на открытку, в очередной раз представляя, какого это ощущать лучи солнца на своей коже? Какой песок на ощупь: грубый, как гранит или мягкий, словно шелк? И раз океан такой большой, вода в нем должно быть ледяная?

Клер проснулась и поцеловала меня.

- Помнишь, как я врезала тебе? – голос был хрупким, точно хрусталь. После сна всегда так.

- Да уж, наша первая встреча, желает лучшего.

- Мне она снилась. Знаешь о чем я тогда подумала?

- Ну, удиви меня?!

- Я подумала, что это самый славный калека, с которыми я встречалась.

- Значит, ты неровно дышишь ко всем калекам?

- Нет, дурачок. Только к одному.

Еще один поцелуй проскользил по губам в объятьях постели, завернулся в одеяло, согрел сердца. Это был тот поцелуй, тот самый, когда мир выворачивается наизнанку, когда мир существует всего лишь для двоих. Ее шея, ключица, грудь, трепещет, сердце в попытках порвать плоть. Я чувствую, как внутри кипятится кровь. Я с ней, она со мной, я внутри нее, она внутри меня. Навеки. Всегда.

Утро ведь тоже время любви.

*****

Завыла сирена. Люди повыходили из домов, разглядывая большой четырехсторонний экран под потолком. Этот экран экстренной связи, сообщающий о происшествиях извне, перед взрывом, мы его стащили с городской площади. Мы с Клер, завернувшись в одеяло тоже вышли, я закурил.

- Здравствуйте, свободный народ. Я думаю, что мне не надо представляться. – На экран вышел старик: бледное лицо, черные мешки под глазами, на вид ему было лет сорок, но выглядел он на все сто пятьдесят.

- Я понимаю, вы, наверное, хотите знать, почему большинство из вас видят меня первый раз за всю свою жизнь? Ведь размытого изображения на плакатах, совершенно недостаточно. Неприемлемо, до безобразия. – Это он. Наш могучий лидер, наш бывший бог, поклонение которому не стоило ровным счетом ничего, невидимый хозяин наших судеб. Это был он.

- Свободный народ. Так же вы себя называете? Вы сборище глупцов, не понимающих, что этот мир погиб давным-давно, и единственный способ выжить – это примириться со смертью, стать трупом во плоти, кем вы и были до недавних пор. А теперь что? Бунт? – Внутри начала нарастать тревога, внутреннее беспокойство, которое ни с чем не спутаешь, прошептав об этом Клер, она согласилась. Экзоскилеты, размещались в двух настенных шкафах.

- Вы думаете, этот старик стар, беспомощен, бесполезен, но знаете я вам скажу одно - хоть этой планете осталось недолго, на последнюю битву пороха у меня хватит. Я вас уничтожу, прежде чем шагну в могилу. Я вас породил, я вас и убью.

Экран погас и показался таймер, осталось около трех часов, снизу под цифрами надпись, она гласила: «Конец света».

Я почувствовал запах, который, казалось, совсем уже забыл. Страх и паника.

Клер без слов поняла меня, я поцеловал ее перед тем, как захлопнулись забрала экзоскилетов.

Сирена громогласно оповещала о плане эвакуации, огромное скопище людей организационно двинулось ко входу в защитный бункер. В голове пронеслась картина пятилетней давности, когда такая же толпа двигалась, на разбор завалов. Целое поколение каменных лиц. Люди снова превращались в мертвецов под гнетом страха. Страха о том, что их настоящая жизнь снова станет рабством. По периметру шагали, воины, их черные костюмы блестели металлом. Забрала шлемов с зеркальным спокойствием отражали апатическое состояние людей, одновременно скрывая такой же испуг в глазах бойцов.

Потолок с хрустом лопнул, сверху посыпались осколки и капсулы с боевыми роботами. Началось.

- Первая группа: защита периметра. Вторая: оборона входа в бункер. Третья: контратака, по возможности оказываем помощь, первой и второй. Принято?

- Принято.

-Принято.

- Удачи, господа.

Мы с Клер и дюжиной бойцов третьей группы, пропустив гражданских вперед, заняли оборонительные позиции. Ждали. Перед глазами снова всплыло изображение открытки. Всему свое время. На таймере оставалось меньше двух часов. Это же шутка. По-другому не может быть. Конец света? Серьезно? Я настроил личный канал с Клер.

- Милая, ты в это веришь?

- Я не знаю, во что верить. Разве это было не определено заранее?

- Но, мы же не просто так старались? Я не просто так старался?

- А ты жалеешь о чем-нибудь?

-Только о том, что не встретил тебя раньше. За последние пять лет, я жил куда больше, чем за всю свою жизнь.

- Я люблю тебя.

-И я тебя.

Механические черти шагали ровным строем, окружая нас со всех сторон, с рычанием церберов без предупреждений был открыт шквальный огонь. Снаряды что-то шептали, пролетая около головы, прислушиваться не больно уж хотелось. За первые секунды боя из дюжины осталось пятеро, семь трупов бесцельно разлеглись на дороге, как-то неуклюже, словно прогуливаясь, поймали пулю. Пройдя сквозь чье-то жилище, я наткнулся на одного из роботов, выпустив в его глупую голову половину заряда винтовки, краем глаза увидел, как его электронные мозги разлетаются по окрестностям. Времени не было. Пробиться через тыл было куда важнее. Подняв голову наверх, ни капли не удивившись, тому, что капсулы сыплются с потолка, как снег на рождество, я продолжал свой одинокий путь. Достав электромагнитный модулятор, я замедлил шаг для авто настройки.

- Френк. – в рации шептала Клер, дело было плохо.

- Да, я на месте, еще минута.

- Не уничтожай транспортировщик.

- Что? Почему?

- Тебе не кажется, что единственный вариант, достать старика, это быть пойманными? Тогда нас туда доставят.

- И как ты себе это представляешь?

- Проберемся внутрь, тихонько, как мыши.

- А наши люди?

-Я уже скомандовала запереть бункер, они внутри, их не достать.

- Ладно, получается, нам совсем нечего терять. Верно?

- Да.

- Командуй.

*****

Внутри транспортника было холодно, не смотря на костюм, вокруг висели пустые капсулы, ощущение жуткое, словно ночью в доме, где по слухам шастают приведения. План Клер был прост: мы пробираемся на борт, а дальше просто импровизируем, так что я совсем не понимаю, что будет дальше. Самое главное было остановить таймер. А его можно остановить?

Внутри трепетал тревожный звоночек, я знал ответ на этот вопрос, знал, как и все, но что же заставляет меня бороться до конца. Что же движет мной?

- Клер?

-Да, что?

- Ты же знаешь, что мы умрем?

- Ты забыл? Мы и были мертвы, пока не начали жить.

Транспорт дернулся. Мы зашли на посадку. Забравшись в капсулу, мы ждали выгрузки. Даже сквозь костюм я чувствовал, как бьется ее сердце, слышал лихорадочное дыхание, журчание крови, может это всего лишь игра воображения, но приятная, до дрожи. Капсулы потекли вниз, каплями дождя по стеклу, ровно и гладко. Если бы роботы могли удивляться, то наше появление можно было сравнить, с появлением стриптизерши из торта на каких-нибудь поминках, но даже механические увальни, были отключены. В цехе разгрузки висел еще один таймер, оставалось меньше двадцати минут.

-Поспешим.

Проходя безумные лабиринты коридоров, мы не встретили не единой души. На дисплее яркой точкой мигал сигнал трансляции таймера, он вел наверх, на самый верх. Добравшись до лифта, я остановился, снял шлем.

- Клер. – она тоже сняла шлем, она была прекрасна. Я подумал, что никогда об этом ей не говорил. Интересно она знает, насколько сильно я ее люблю?

- Френк, я скажу тебе одно. Я рада, что мы нашли тебя тогда в тоннеле. Я не представляю своей жизни без тебя, и не важно, что ждет нас наверху, я буду тебя любить до последнего вздоха. Даже, если я умру я все равно останусь с тобой, до твоего последнего вздоха, а потом мы снова будем вместе.

Никогда не понимал, каким образом, она угадывает все те же слова, которые я хочу ей сказать. Как так?

Я поцеловал ее, как впервые, тогда мы тоже ходили по тонкому льду, между жизнью и смертью. При агитации новых рекрутов «свободных людей» нас загнали в пустой старый подвал, и думая, что умрем, мы дали волю чувствам. Электричество. Любовь.

Нажав кнопку «пентхауса», одев шлемы, зарядив ружья, мы начали подниматься в стеклянной коробке над пост-апокалиптической пустошью. Вокруг на многие километры не было совершенно ничего, только выжженная земля, со временем превратившаяся в пыль. Кислотного цвета облака приближались к нам, или мы приближались к ним, облака были не против, но нам стало страшно. Что за ними? Серо-ядовитая масса выплюнув коробку из стекла, открыла нам глаза. Мы увидели небо. Голубое. Настоящее. Небо.

Короткий звоночек сообщил нам, что мы прибыли. Поворачиваясь, я вглядывался в темное забрало шлема Клер, казалось, что я вижу ее сияющие глаза. Двери открылись. Перед нами стоял старик с плакатов.

- Ну, наконец-то.

Вытащив из-за спины револьвер 45-го калибра, он нажал на курок, шлем Клер разлетелся вдребезги. Пуля, пролетев навылет, пробила кабину, окрасив отверстие в алый цвет. Время остановилось. Я подогнул ноги, пуля предназначенная мне пролетела около виска. Старик смеялся, хрипло по старчески, царапая барабанные перепонки не стриженными, желтыми ногтями. Он уже нацелил пистолет на меня. Но я уже нажал на спуск. Наш «вождь» отлетел метра на три, пролетев сквозь стеклянный стенд со своим изображением.

-Клер, Клер… - она была мертва, в глазах все еще горел маленький огонек, но она была мертва.

Гнев. Ярость. Я поднялся, опираясь на дробовик, шлем выкинул в лифт. Я вошел в зал: огромные стеклянные потолки, здесь было так высоко, что даже днем были видны звезды, около колонн подпирающих импровизированный небосвод лежали люди, мертвые люди, с выпущенными кишками и выпученными глазами. «Вождь» полз, оставляя за собой темно-бардовый след. Своими механическими ногами, вдавливая осколки в пол, я подбирался, к нему, к секундному возмездию. Подбирался шагом за шагом, к секундной мести.

- Пощади, я хочу увидеть это, пощади. – хлюпающе стонал лидер, моей прошлой жизни.

Таймер беспристрастно отмерял секунды.

- Ради чего ты жил, вождь? – мой металлический голос, снова заставил меня осознать, что внутри только провода, да лампочки.

- Ради, этого! – Старик, еле подняв руку, показал на окно метров девять высотой.

Таймер скатился на ноль. Вспышка ярко алого света разверзлась на горизонте. Я выпустил мозги ублюдку, красиво рассыпавшиеся по белому мраморному полу. Дробовик выпал из рук. Я присел на кресло напротив конца света, рядом стоял барный столик. Я налил себе выпить. В глубочайшем спокойствии, пустоте, красоте неизбежности, я выпил.

В тот момент меня посетила мысль. В момент, когда десяти километровая волна пыли двигалась ко мне навстречу, меня посетила самая главная мысль за всю мою жизнь. Неважно, кем ты был, или стал. Неважно, как ты себя вел. Важно только то, кого ты нашел, для кого изменился и кого потерял. Ведь все самые безумные поступки совершаются, только ради любви.

«Даже, если я умру я все равно останусь с тобой, до твоего последнего вздоха, а потом мы снова будем вместе.»

- Я иду, к тебе. Я рядом. Навеки.