Алексей Ханыкин

Дорога в ночи

Дорога в ночи
Работа №110 Автор: Клочков Андрей Алексеевич

Первое время Анохин отказывался верить в то, что произошло, он вообще не мог думать. Делал всё автоматически: прятался, искал укрытие и пищу, собирал какое-то тряпьё среди руин для сносного лежака; обломки мебели и прочий древесный хлам шли в костёр, который был единственным спасением от суровых январских морозов в мертвом теле внезапно уничтоженного города.

В самые страшные дни, сразу после взрыва, ему ещё попадались на глаза редкие фигурки уцелевших, таких же, как и он сам полубезумных людей, растерянно блуждавших в лабиринтах нагромождений из бетонных плит, битого стекла, и перекрученной арматуры. Но потом они куда-то исчезли, словно растворились в воцарившемся повсюду хаосе, и он почувствовал, что остался совершенно один среди безмолвия припорошенных снегом трупов.

И только по прошествии череды бесконечно долгих дней Анохин начал выходить из ступора, и, наконец, сообразил, что выбранное им убежище — наполовину заваленный обломками зданий рейсовый автобус, находится всего в нескольких сотнях метров от места, где когда-то стоял его дом. На соседней улице!

Потрясённый этим фактом, он выбрался наружу и огляделся по сторонам, как будто увидел окружавший его пейзаж впервые.

Всё также шёл мелкий снег. Было солнечно и тихо. Впрочем, ясная погода держалась теперь недолго — не более пары часов, потом плотной стеной откуда-то наползал густой смог, и всё погружалось в гнетущие сумерки.

Снег надёжно укрыл разрушения, царившие повсюду, кроме немногих величественных останков, похожих на одинокие скалы, затерявшиеся в безбрежном белом океане.

Анохин глубоко вздохнул и посмотрел в сторону своего бывшего дома.

«Вообще-то надо, сходить... Может, что-то дельное откопаю...» — подумал он, теребя в кармане куртки своё единственное уцелевшее сокровище, зажигалку. Хотелось курить, но сигареты давно кончились и, сплюнув с досады, то и дело, утопая по колено в снежных намётах и матерясь на ходу, он осторожно двинулся в нужном направлении.

***

Те последние мгновения прежней жизни Анохину запомнились навсегда.

Было около полуночи. Он возвращался с дружеской посиделки.

В обшарпанном салоне «тойоты» выносила мозги тягуче-слащавая азиатская попса. Изрядно захмелевший Анохин уже дважды просил чернявого водителя включить «чё- нибудь по прикольней» на что получал один и тот же ответ: «А-а, нэ валнуйся камандыр... Приэхали почты!». Когда бомбила свернул с Рублёвки на Крылатские холмы, а Анохин складывал в уме очередную пьяную фразу типа: «Э-э, дорогой, убавь звук — уже реально мутит от этого ...», внезапно справа, с восточной стороны Москвы в ночном небе до боли в глазах резанула яркая вспышка. И это было так удивительно, так неправдоподобно и жутко, словно что-то острое и холодное коснулось сердца. Салон моментально наполнился призрачным, похожим на электросварку светом. Бомбила резко ударил по тормозам и выскочил наружу. Стало светло, как днём. В небе надулся огромный жёлто-оранжевый шар.

— Что такой случилось, а!? — недоумевал он, разведя руки в стороны. И почти сразу прозвучал чудовищной силы взрыв, от которого волосы зашевелились на голове. Бомбила прикрыл ладонями уши и кинулся было к машине, но не успел — стена ударной волны смела его, как пушинку. А Анохину повезло — он остался жив.

Едва придя в себя, он с трудом выбрался из искореженного, унесённого чёрте-куда авто и не узнал мира. Вокруг что-то рушилось, всё горело, откуда-то издали доносились истошные крики и вопли людей, тяжёлый смог окутал окрестности, так, что ничего невозможно было толком разглядеть. Анохин успел сделать несколько неверных шагов от занимающейся голубым пламенем машины и провалился в холодную тьму забытья.

Он очнулся оттого, что кто-то энергично тряс его за грудки:

— Живой!? Живой!? — звенел над самым ухом истеричный фальцет.

Когда Анохин приоткрыл глаза, то увидел склонившееся над ним лицо старика с впалыми покрытыми волдырями щеками. Опалённые брови радостно поползли вверх, округляя и без того выпученные глаза:

— Живо-ой...- почти пропел старик. — Ты у меня уже третий за сутки! Пить хочешь?

И он протянул мятую пластиковую бутылку.

— Что произошло? — прохрипел Анохин, с трудом глотая холодную воду.

— Свершилось! — радостно взвизгнул старик.

— Что, что свершилось, отец? — превозмогая боль во всём теле, пытаясь подняться, хрипел Анохин. Он так окоченел, что не чувствовал пальцев рук и ног.

— Шарахнули по нам! То ли инопланетяне, то ли американцы, а, может, метеорит упал — да, какая разница!? Я зна-ал, что это рано или поздно произойдёт! И вот вам, пожалуйста — реальная ПЕРЕЗАГРУЗКА !!!

— ...?

— Я вас поздравляю от всей души, молодой человек, — безумно заблестел глазами старик, — нам с вами посчастливилось пережить величайший коллапс в истории человечества и стать свидетелями зарождения нового мира! А старый прогнивший мир жулья — умер! Теперь «мы наш, мы новый мир построим, кто был ни чем, тот станет всем», понимаете? Это- шанс...

— Да ты чё? Ушибленный, что ли? — опомнился Анохин, отталкивая от себя старика. — Иди к чёрту!

Боль и холод, сковавшие всё тело с новой силой напомнили о себе. Анохина замутило. Нужно было двигаться, искать какое-то укрытие, но странное безразличие к происходящему вдруг овладело им. И только одно он знал — если снова упадёт, то уже не поднимется никогда.

Медленно, как во сне, бродил Анохин среди руин. Пожары, кажется, поутихли. Стало темно, отовсюду тянуло густым и сложным запахом гари. Наконец ему повезло — в одном из завалов нашёлся узкий лаз, в глубине которого красным рубином ещё играли угли остывающего пепелища. Он с трудом протиснулся внутрь, сгрёб угли в кучу, набросав поверх валявшиеся повсюду чадящие головешки, и в изнеможении опустился рядом на чёрную от копоти, тёплую, как печь, плиту.
Проснулся Анохин внезапно от раздиравшего нутро волчьего голода. Костёр давно потух, вокруг царили холод и тьма. Он резко поднялся и с удивлением обнаружил, что чувствует себя намного лучше, чем накануне. Первые несколько секунд он сидел неподвижно, потом, словно опомнившись, лихорадочно полез в карманы. Там была зажигалка, деньги, паспорт, ключи, пол пачки сигарет и, главное, — мобильный телефон! Непослушными пальцами, задыхаясь от волнения, Анохин сосредоточенно набирал номер за номером, но всякий раз абонент был недоступен — ни один. Наконец, он бросил бесполезное занятие, тупо уставившись в светящееся неоном табло аппарата и, грязно выругавшись, со всего маху швырнул его о плиту.

В тот же день он наткнулся на заваленный автобус, где и решил временно обосноваться. И потянулись тревожные лишённые всякого смысла, голодные и холодные дни.

До дома оставалось совсем недалеко.

Он шёл осторожно с частыми остановками, экономя силы, погруженный в череду нахлынувших воспоминаний.

Последние два года Анохин трудился охранником в магазине, точнее, начальником смены. А раньше, до того, как его жена забрала сына и ушла к другому, он был вполне преуспевающим клерком в одной известной всей Москве адвокатской конторе. Но после развода всё изменилось, и он совершенно потерял вкус к жизни — решил, что «рыпаться нечего, на хлеб с маслом и так хватит» и уволился. Слава Богу — не запил.

По выходным он, обычно, ездил в центр города, чтобы повидаться с сыном, где теперь в шикарной квартире обосновалась его бывшая с новым избранником — владельцем сети закусочных, и по возвращении домой, проводил остаток дня за компьютером или у «ящика».

И вот теперь, совершенно невероятным образом, это стало ещё одной, выброшенной за борт жизнью.

Была у Анохина одна проблема, которая, как он считал, пагубно повлияла на всю его судьбу. Дело в том, что ещё с раннего детства все его сверстники кем-то хотели стать — военными, врачами, артистами. И многие добились своего, а те, кому не повезло, в конце-концов, нашли себя в другом, и вполне комфортно устроились в социуме. Они, действительно, жили своим делом. А Анохин никогда не знал, чего хочет, и стыдился этого. Поначалу, когда его спрашивал кто-нибудь из взрослых: «Лёшенька, кем же ты станешь, когда вырастишь?», он по-детски врал: «Космонавтом...», а позже замкнулся и просто отмалчивался. После школы он легко поступил в ВУЗ, но, не проучившись и пары семестров, перевёлся в другой, чтобы вскоре уйти и оттуда. Целый год раздумий ничего не дал, и только под нажимом возмущённых и не на шутку обеспокоенных родителей Анохин, в конце-концов, оказался на юридическом факультете, где получил-таки степень бакалавра. Вся эта неприкаянность сводила сума: то он считал себя ущербным, душевно больным, то, вдруг — наполнялся высокомерным презрением к окружающим, что в итоге привело к некоей внутренней отстранённости и холодности в общении с людьми. Он решил, что судьба зло смеется над ним, лишая главного — понимания своего жизненного предназначения, и имел все шансы с годами превратится в настоящего мизантропа, если бы не женитьба. Семья здорово держала его «на плаву», и он уже почти поверил, что наконец-то нашёл для себя что-то стоящее и надёжное, когда внезапно все рухнуло. И лишь тонкая, но прочная нить все еще связывала его с прежней реальностью. Это был его ребёнок — его единственный сын. И вот теперь, похоже, и эта нить оборвалась. Анохин старался держать себя в руках, так как знал, что накануне, где-то за день до катаклизма, сын со своими домочадцами должен был отправиться на отдых в Австралию, он даже радовался за него: «Там наверняка, всё спокойно, парень в безопасности...». Но сейчас в глубине души шевельнулся червячок сомнения: «А что, если им не удалось вылететь вовремя...? Ну, рейс там, перенесли или по срочным делам задержались?». И тревога уже не отпускала.

***

Наконец, он добрался до места. Со всех сторон к развалинам дома тянулись редкие нити следов, которые уводили в сторону торца. Следы были несвежие, и едва просматривались в снегу. Анохин на секунду задумался, а потом хлопнул себя по лбу: «Как же я мог забыть!? Как я мог ТАКОЕ забыть!?», — и бросился бежать по одной из проторенных дорожек.

Когда он, наконец, добрался до раскопанной железной двери и увидел, что замок, как ему и положено, висит в целости и сохранности, то облегчённо перевёл дух. Это был служебный вход в тот самый магазин, где работал Анохин. Главный вход оказался погребённым, а этот, торцовый не пострадал. Вся площадка перед дверью была плотно утоптана. Из снега торчали принесённые и брошенные кем-то прутья арматуры.

«Не-е, такой замок, так просто не собьешь», — радостно подумал Анохин, внимательно оглядывая окрестности. Убедившись, что вокруг никого, он достал нужный ключ, досадуя на мелкую дрожь в руке, мешавшую сходу попасть им в личинку: «Рыться в помойках, жрать дохлых ворон и голубей, когда под носом такие богатства!? Идиот! Идио-от!!!».

Успокоился он только тогда, когда тяжёлый внутренний засов, хищно лязгнув продолговатым телом, надёжно отгородил его от безумного внешнего мира.

Анохин припал к двери спиной и медленно с наслаждением опустился на корточки. За все время отчаяния и страданий это была первая настоящая удача! И хотя в помещении стоял непроглядный мрак, Анохин прекрасно знал, что где находится, и с наслаждением вдыхал привычные запахи продовольственного магазина: «Наверное, археологи, нашедшие не разграбленную гробницу фараона, испытывают нечто подобное...», — подумал он, и некое подобие улыбки отобразилось на его потрескавшихся от мороза губах.

Три или четыре дня Анохин отъедался и отсыпался, устроившись в кабинете директора. При зажжённых рождественских свечах (остатках праздничных распродаж), развалясь в кожаном кресле, он с удовольствием разглядывал заваленный продуктами стол, выпуская к потолку медлительные колечки табачного дыма. Тут было всё, о чём не приходилось в прошлом даже мечтать: пузатые стеклянные банки с натуральным дальневосточным крабом и португальскими королевскими креветками, плоские жестяные банки с красной и чёрной икрой; белоснежный балык осетра на развороте плотной промасленной бумаги и внушительный кусок тёмно-алого на срезе «хамона», сыры и колбасы от лучших производителей, не считая прочей мелочи — селёдки, огурчиков, грибков. Запах стоял многосложный и возвышающий, как в храме. А венчалось всё это великолепие янтарной игрой виски в тяжёлых гранёных бутылях от неверного мерцания свечей.

Слева от Анохина, на диванчике устроились, непрестанно мурлыча, невольные пленники магазина, а теперь его искренние обожатели — местная любимица, кошка Ася с двумя уже взрослыми котятами. Именно им он был обязан отсутствием набегов крыс и мышей.

— Угощайтесь, коллеги, — пошутил Анохин, протягивая зверькам ломтики осетрины. Сытые кошки из вежливости обнюхали рыбу, усилив благодарное мурлыканье, но есть не стали. А Аська принялась «намыливать» мордочку лапкой.

— А вот этого не на-адо, — поводил пьяным пальцем Анохин. — Гостей — не намывать!

Проснувшись с тяжёлой головой и похмельной тоской, он понял, что больше так продолжаться не должно. Праздники кончились. Нетвёрдой походкой, трясясь от холода, Анохин добрался до аптечного ларька и перерыл там всё верх дном пока не нашёл упаковку аспирина. Мысли о сыне вернулись вновь, и он уже знал, что, если не предпримет чего-нибудь серьёзного, не сможет спокойно жить. И решение пришло быстро, само-собой. Правда, решение это было, на первый взгляд, столь же опасным, сколько и бессмысленным, но этого требовала его совесть.

***

На Осеннем бульваре, у входа в метро обозначился разномастный люд, человек десять-пятнадцать. Отличить среди этой пестро разодетой массы женщин от мужчин было не просто. Люди стояли обречённо молча, сбившись в плотную кучку, словно чего-то или кого-то ожидая. Когда Анохин приблизился к толпе, никто, казалось, не обратил на это особого внимания. Но в этом безразличии, в этом подчёркнуто мрачном молчании чувствовалась некая скрытая враждебность, адресованная конкретно ему, невесть-откуда взявшемуся тут чужаку.

— Здрастье, — кивнул Анохин.

Никто не повернул головы.

— Может, кто знает, где барахлом разжиться можно? — повысил голос он, доставая из кармана пачку «Парламента». Этот жест произвёл некоторое впечатление: народ встрепенулся, нехотя наблюдая за тем, как хищный язычок пламени зажигалки касается белоснежной сигареты.

— Опомнился..., — съязвил кто-то сиплый, — всё тут давно выгребли. Если только жмура распрячь сможешь — тогда разживёшься. — и в толпе недобро захохотали.

Анохин понял, что разговора не получиться — чего доброго ограбят, развернулся и направился в сторону, где когда-то стоял магазин «Итальянская мода».

— Стой! — окликнул его довольно молодой женский голос — Да, погоди же!

От толпы отделилась и торопливо приблизилась невысокая фигурка:

— Я помогу.

— Серьёзно?

— За пару сигарет. Идёт?

Анохин выдержал приличную паузу:

— Идёт, только сначала поговорим. Что тут делают эти бедолаги, и как ты мне поможешь? — он вытряхнул из пачки сигарету и протянул её женщине: — За счёт фирмы.

— А ты щедрый...

— Не преувеличивай. И так...

— Мы все Макарыча ждём. Макарыч говорит, пришло время справедливую жизнь строить,

коммуну создавать и все-такое...

— Это сухонький старикашка с обожжённым лицом что ли?

— Ну, да. А ты, что с ним знаком?

— Немного. Зачем вы его ждёте-то?

— Он последнее время со своими, ребятами на Молодёжке в гипермаркете промышляет, секции раскапывает. Вернуться — поагитируют, и потом жрачку раздадут.

— А что ж вы с ними не работаете?

— Мы пока не определились с выбором, но сочувствуем делу Макарыча. И потом, тут почти все больные. Не видишь что ли? — театрально закатила глаза она.

— Угу, сироты. Теперь мы все сироты...

— Ну, хватит. Не смешно. Я сейчас покажу тебя человеку, у которого всё есть.

— ...?

— Не веришь? А зря.

Когда они приблизились к толпе, женщина кому-то сунула подаренную Анохиным сигарету и коротко сказала:

— Отвалите, он со мной.

***

В промёрзшем вестибюле метро было пусто и только за турникетами у большого костра сидели люди, их тени сказочными чудищами чуть двигались на закопченных стенах. По красным отсветам, мерцавшим в глубине станции, Анохин понял, что и на платформе тоже пылали костры.

Женщина уверенной походкой приблизилась к помещению, где раньше размещалась полиция и распахнула дверь:

— Серж, к тебе человек по делу.

За столом сидел человек средних лет в дорогом полушубке и охотничьих бахилах на ногах, и осторожно помешивал ложкой варево в дымящейся пластиковой тарелке.

— Ты когда стучать научишься, овца?- набычился он, — Уже и пожрать спокойно не дадут!

— Я ж по делу... — стушевалась женщина.

— Тебе, какого хрена надо? — обратился он к Анохину, поправляя зачадивший фитиль самодельной лампы.

— Да вот, шмотки нужны зимние.

— Понятно, что не летние. И что дашь?

— У него сигареты — шепнула женщина.

— Замолкни!

— Что нужно-то?- чуть изменившимся голосом продолжил он, вновь обращаясь к

Анохину.

— Куртку с капюшоном, рюкзак и на ноги что-то типа твоих сапог.

— Рюкзака нет, сразу говорю. Сумку возьмёшь?

Серж деловито извлёк связку ключей и открыл клетку бывшего «обезьянника» доверху набитую разномастным тряпьём.

После примерки Анохин остался доволен отобранным — все вещи были сухими и новымис магазинными бирками. Он уложил их в сумку и выложил пачку «Явы» золотой.

— Мало — отрезал Серж и с чувством вогнал в полотно стола складной нож.

В комнатке повисла тяжёлая пауза.

— Сколько хочешь?

— Ещё две.

У Анохина было с собой только полпачки «Парламента».

— А, если так? — он полез во внутренний карман и достал плоскую бутылку КИНовского коньяка, — Устроит?

У Сержа чуть потеплело в глазах:

— Лады, — выдавил он — Только сигареты тоже оставь.

Анохин понял, что наверное переплатил, но деваться было некуда. Ему не нравился вариант остаться тут навсегда с перерезанным горлом.

— Слышь, овца, проводи его, чтобы ребята там наверху ни того...

— Да, а как звать-то тебя, мужик? — уже в дверях окликнул Серж.

— Алексеем.

— Ну, заходи ещё, Алексей. Будем рады...

У самых турникетов Анохина кто-то робко потянул за рукав:

— Лёх, ты что ли? Не узнаёшь?

Позади стоял скрюченный бородатый человек, лица, которого было не разглядеть из-за отсветов пылавшего за его спиной костра, но хриплый голос был очень знаком.

— Немудрено... Это я, сосед твой по лестничной клетке, твою мать! Иван!

— Ванька, живой? — всё ещё не веря услышанному, обрадовался Анохин, — Ну, пошли наверх, там поговорим!

-Ага! — зашёлся сухим кашлем Иван.

Выглядел он неважно: бледный, заросший, худой; в мятых, прожженных местами брюках, в перепачканном пальто, с наглухо замотанной окровавленным тряпьём кистью руки. Но более всего поражала, полная смертельной тоски, обречённость, застывшая в воспалённых от бессонницы глазах. Когда они скрылись из вида сомнительной компании, терпеливо дожидавшейся Макарыча, Анохин остановился и протянул сигарету:

— На, покури.

— А пожрать ничего не будет, Лёх? Я уже третьи сутки голодаю, руку поранил и «работать» не могу.

Анохин задумался. У него с собой ничего съестного не было.

— Лёшь, ну помоги хоть чем-нибудь... Я же вижу, что ты в полном порядке — бритый, сытый, полон сил... К нашему барыге, Сержу просто так не ходят — вон сумку какую прёшь... Мы ж с тобой, домами дружили, — взмолился Иван, — а разве я тебя не выручал? Вспомни, не выручал!?

Анохин ещё колебался и молчал размышляя: «Дать ему еды — рано или поздно его приятели пронюхают откуда, и тогда мне крышка. Остаётся только забрать к себе или развернуться и просто уйти...

Из тех, кто остался на улице выживут единицы, такие, как Серж или Макарыч. И Ванька, конечно, обречён... Не могу же я вот так просто бросить умирать близкого человека, да и проще выжить вдвоём. Однако, я больше расстроен, чем рад этой встрече. Почему?».

— Ну, ладно, спасибо за сигарету, — вдруг сразу сник Иван, — своя рубаха ближе к телу, это ясно... Пойду я, а то холодно тут.

-Погоди. Дай слово, что будешь слушаться меня во всём и держать язык за зубами, что бы ни случилось.

Иван выпрямился в один миг, поднял вверх руки, словно военнопленный, и в глазах его заблестели честные слёзы.

По дороге к дому он лихорадочно рассказывал, часто заходясь кашлем, как случайно спасся, как погибла его семья, и как он бился за жизнь все эти страшные дни. Уже у самой двери он весело выпалил:

— О! А мы сюда с ребятами ходили, хотели замок сбить, да куда там!

— И радуйся, что не сбили, — ответил Анохин, доставая ключи.

Через пару дней, подлечив и подкормив своего товарища, посвятив его в свои ближайшие планы, Анохин засобирался в путь.

— Думаю, дня на всё-про всё хватит, — вслух рассуждал он, набивая сумку продуктами.

— Эх, Лёха-Лёха, дело, конечно, твоё, только думаю, напрасно всё это, — кротко заметил Иван, — Если тут всё порушило, в центре вообще пустыня должна быть. Кому там

выжить? А сын твой давно, на солнышке греется в Австралии... Да и грохнуть могут по пути, вон, продуктов, сколько набираешь — зачем?

— Хочу по дороге в одно место заглянуть, — не отрываясь от дела, буркнул Анохин, — людям помочь.

— Помочь? — не сдержал смешка Иван, — Зачем!? Ты теперь олигарх, император.

Людей покупать нужно, а не помогать, что толку им помогать!?

Анохин оторвался от дела и с нескрываемым удивлением посмотрел на Ивана.

— Шучу-шучу, — встрепенулся тот, отводя в сторону взгляд.

***

Вышел Анохин затемно. Было безветренно и тихо. Насколько хватало глаз, его окружала засыпанная снегом холмистая равнина. Он шагал по бывшей теперь уже улице

Крылатские холмы в сторону храма. Когда он добрался до места, то ни чуть не удивился тому, что храм уцелел, упала только колокольня. Теперь он стоял почти таким, же, как и тридцать лет тому назад, при заселении новостроек Крылатского. Только тогда колокольню взорвали свои солдаты, и храм стоял разрушенным со времён войны, дожидаясь своего возрождения, и дождался. Новые прихожане восстановили его полностью.

Анохин остановился перед тяжёлой деревянной дверью, торопливо перекрестился и потянул ручку на себя. Внутри никого не было, но у образов весёлыми звёздочками теплились лампады, выхватывая из темноты строгие и печальные лики. Стоял ясно ощутимый запах ладана. «Точно, была ночная или вечерняя служба, — подумалось ему,- значит, шел я не зря».

Стало хорошо и спокойно на душе, как будто ничего и не случилось, а приснился всего лишь дурной сон, который вот-вот кончится. Анохин вдруг почувствовал, как что-то незримое и тяжёлое сваливается с его плечь, в голове крутилось одно: «Все будет хорошо, теперь все будет хорошо». Он вышел на середину храма и вытряхнул из огромной дорожной сумки все собранные накануне продукты.

Тяжёлые непроглядные сумерки окутали землю. Солнце давно взошло, но видно его не было, а Анохин шагал по Кутузовскому проспекту с лёгким сердцем, ловко обходя остовы обгорелых автомобилей и припорошенные снегом трупы людей. Странная давно забытая радость овладела им, придавая сил, хотя вокруг гуляла смерть, и он шёл по сплошному огромному кладбищу, но что-то изменилось, и он, весь сосредоточившись на этом мощном чувстве, силился понять: «Почему?».

Слева тянулись выгоревшие яблоневые сады, и там царила стылая тьма, справа — останки микрорайона «Давыдково», там кое-где пылали оранжевым редкие костры, у которых стояли уцелевшие люди. «Пройдёт совсем немного времени, — думал Анохин, — они отойдут от шока, приспособятся, и среди них вновь появятся свои герои, святые и подлецы, и они обязательно поделятся на бедных и богатых и всё пойдёт по-прежнему, до самой последней войны...».

И вдруг яркой вспышкой ему вспомнился давнишний, ещё юношеский сон, как идёт он по прекрасной дороге мимо зелёных рощ и полей, мимо тихих сёл и рек, и нет той дороге конца, и нет усталости, нет страха и нет смерти. А есть только одна бесконечная радость от новизны, что ожидает за каждым следующим поворотом, за каждым подъемом на холм. И тогда Анохин понял, что не ищет ни одиночества среди безжизненных пустошей, ни общества этих, вечно озабоченных добычей хлеба насущного, людей, а хочется ему только одного — чтобы дорога, по которой он шёл, никогда не кончалась... Только и всего. Он вдруг с неотвратимой ясностью осознал, что теперь не нужно никому ничего доказывать и объяснять, а можно, просто, спокойно идти и сочувствовать ютящимся вдоль обочин людям, и это ни у кого не вызовет ни удивления, ни осуждения. И он отныне не метущийся человек, а только путник.

«Если все верно, то должен быть знак, какой-нибудь знак, — осенило его,- Может быть сына живым и здоровым найду!?»

Анохин вдруг расхохотался во всё горло, распахнул куртку, и двинулся вперёд, неотвлекаясь более по сторонам.

Но сына он не нашел, потому что весь центр города исчез. Вокруг лежала угрюмая снежная целина, полная седой вьюги, напрочь лишенная ориентиров.

Идти было некуда...

К вечеру того же дня задумчивый Анохин вернулся назад, не чувствуя ни мороза, ни усталости.

— Вань, открой — это я! — бухнул он кулаком в дверь.- Ты чё, уснул там что ли? Рано еще спать — открывай! — изнутри послышались осторожные шаги, а потом звук бьющейся об пол бутылки.

— Да слышу я тебя — с утра бухаешь!? Открывай скорее!

Но ответом была вновь воцарившаяся тишина.

— Мне, что тут подыхать, что ли, пока ты очухаешься!? — продолжал стучаться Анохин и вдруг осекся. Замер: — А может, причина другая, Иван!?

Прошло несколько долгих минут, прежде чем он, решившись, достал и навесил на дверь замок:

— Ничего Вань, я через недельку-другую вернусь и, если захочешь, выпущу тебя. Тогда и поговорим! А пока придется потерпеть...

Анохин напоследок без всякой надежды саданул по двери ногой и немедля, скрипя крепкой обувью на снегу, удалился прочь.

-3
22:20
901
19:04
+1
Фаллаут!!! Классный постапокаллипсис. Мог бы быть. Хороший сеттинг (не без косяков, но тем не менее) автор взял и выбросил в корзину. Не хватило сил на сюжет? Автор, допиши, а? Думаю, многие почитали бы.

За атмосферу пять, за содержание неуд…
11:16
Сюжет с самого начала и до конца притянут за уши. Несостыковка за несостыковкой. Город разрушен. Дом тоже. А вот магазин уцелел. То людей вообще нет, то аж 15 человек, которые удумали сразу коммунизм строить. Вообще непонятно, что за взрыв такой, который стер с лица земли целый город, но люди выжившие есть. Дороги какие-то, здания. Вообще нет логики.
Читать было из-за этого неинтересно. Половина рассказа-избитое клеше.
15:55
собирал какое-то тряпьё среди руин для сносного лежака перестройте фразу, а то получается руины для лежака
обломки мебели и прочий древесный хлам шли в костёр вы хоть раз пробовали топиться мебелью? всеми этими шкафами и т.д.? попробуйте
Всё также шёл мелкий снег так же
кроме немногих величественных останков не останков
с запятыми у автора беда
от занимающейся голубым пламенем машины с чего вдруг?
мобильный телефон! Непослушными пальцами, задыхаясь от волнения, Анохин сосредоточенно набирал номер за номером, но всякий раз абонент был недоступен — ни один. а то, что всю электронику должно было сжечь к черту, это как?
он легко поступил в ВУЗ вуз
других дверей и окон с витринами в магазине не было, зато свечи откуда ни возьмись
— Опомнился..., зпт не нужна
чего они кучковались у входа в метро?
прямо в целом городе они не могли сигарет найти — чушь какая-то
скрипя крепкой обувью на снегу по снегу
рассказ в целом бредовый и нелогичный
19:51
Господин-товарищ автор, а хде ж радияция-то? Что ж это за взрыв такой был, что центр города дизентегрировался, а на улицах целые трупы снегом заносит, какая-то нестыковка с законами физики! Ну про другие косяки тут уже многие написали. А вообще, неплохое начало для постапокалиптики, немного не продуманное, но не плохое.
Загрузка...
@ndron-©

Достойные внимания