Алексей Ханыкин

Пастух и овцы

Автор:
Анастасия Петрова
Пастух и овцы
Работа №170
  • Опубликовано на Дзен

Я есмь пастырь добрый: пастырь добрый полагает жизнь свою за овец.

Ин. 10:11–16

— Решение принято, коллеги, — облегченно сказал человек в деловом костюме, вставая из-за стола. — План работы инкубаторов будет скорректирован. Спасибо вам всем за продуктивную работу, — господин проверил протокол собрания у робота и уже хотел было выйти из кабинета, когда молодой человек в очках внезапно оказался на его пути.

— Прошу заметить, мистер Калинин, что последнее слово должно остаться за эмбриологами...

— Нет, друг мой, окончательное решение уже приняли психологи, которые собрались в этом кабинете два часа назад для одной только цели — не дать эмбриологам вмешаться в процесс социализации будущих граждан. Мы рассматривали вопрос образования, а не морфогенеза, — попытался отвязаться от настырного ученого господин Калинин. — А теперь не будете ли вы так любезны дать мне пройти? Меня ждет работа.

Человеку в деловом костюме таки удалось без помех выбраться из осточертевшего ему кабинета. Кто бы мог подумать, что придется потратить два часа на обсуждение пустякового вопроса! От собрания требовалось только принять решение относительно укорочения периода первичной социализации. Но и с этим эмбриологи умудрились затянуть, хотя их мнения никто и не спрашивал. «Лезут не в свое дело, — подумал Калинин, все больше распаляясь. — А мне ведь нужно поторопиться».

Калинину на вид около тридцати лет. На самом деле он уже давно закончил и шестнадцатилетний курс обязательного образования при инкубаторе, и шестилетнее обучение в Берлинском университете. У него за плечами были три года работы при исследовательском институте, диссертация на тему «Искоренение института семьи: анализ различий в формировании личности в условиях кровного и интеллектуального родства» и двенадцать лет стажа работы при главном инкубаторе Европейской области. Возраст в XXIV веке — это просто цифра, записанная в индивидуальном чипе.

Сегодня он впервые торопился попасть домой. Он боялся опоздать к действительно важному событию, которое должно было, судя по его расчетам, произойти вот-вот. Калинин стремительным шагом преодолевал длинные коридоры и скоростные турникеты главного здания инкубатора № 401, рассеянно кивая стоявшим на его пути коллегам. У главного выхода он слегка затормозил для того, чтобы получить обратно свой пропуск у робота-охранника.

— Мистер Калинин, на взлетной площадке номер два вас ожидает эйр-кар. Скажите мне, если вы его не заказывали.

— Все в порядке, G-1, это за мной. Я ухожу и хочу забрать свой пропуск.

— Замечу, что до конца стандартного рабочего дня осталось три часа двадцать шесть минут. Вас ознакомили с расписанием в начале этого дня, или произошел сбой в системе?

— Я получил свое расписание по сети утром. А сейчас я собираюсь уйти, — Калинин все больше раздражался из-за преследовавших его неудач, — поэтому отдай мне мой пропуск.

— Как пожелаете, мистер Калинин, — G-1 передал пропускной чип человеку и открыл вход ко взлетным площадкам. — Удачного вам дня.

Калинин тут же вышел из здания. Сев в свой эйр-кар, он активировал привычный маршрут. Весь полет он нервно ерзал в кресле, то и дело поглядывая на электронные часы.

У двери в свою квартиру он внезапно затормозил. «Что я ей скажу? Что вообще собираюсь делать со всей этой ситуацией?» — думал он, переступая с ноги на ногу перед дверью. Решившись, он вошел в квартиру. И тут же снова замер, услышав болезненный стон, раздавшийся из спальни.

— Хелен? Я не опоздал? — в ответ ему раздался еще один жуткий звук.

— Алекс, иди сюда. Кажется, уже близко.

Калинин вошел в комнату. На широкой постели лежала измученная женщина, мечущаяся под одеялом. Рядом с ней безмолвно и угрожающе застыл робот-хирург.

— Хелен, я не знаю, что делать. В какой момент будет пора подключать робота? — Калинин опустился на колени перед кроватью, беря тонкие руки женщины в свои ладони — большие и широкие.

— Мне кажется, что уже пора. Больно, очень больно... — Хелен освободила свои кисти из хватки мужчины и зарылась ими в его черные волосы, — Я боюсь, что могу умереть, мое тело не готово для родов.

— Ты говоришь глупости, никто не умрет. Раньше люди делали кесарево сечение, я могу запрограммировать робота на это. Установим такой же алгоритм действий, как и для удаления органа... — судорожно шептал Калинин, настраивая механического хирурга, — Вот так, здесь есть все необходимое для успешной операции, все будет хорошо, милая...

— Зачем тебе это? Женщины уже сотни лет не рожают. Зачем что-то менять, когда и инкубаторы прекрасно справляются? — Хелен плакала, ее светлые волосы разметались по подушке. — Это ты виноват в том, что я мучаюсь сейчас. Ты, ты все испортил...

— Милая, успокойся, скоро все пройдет. Слышишь? Я запускаю программу, — Калинин включил робота и отошел от кровати. Женщина начала истошно кричать и не успокоилась, пока не подействовал кетамин.

Калинин с ужасом глядел на представившуюся перед ним сцену. Хода времени он не замечал, только безотрывно следил за тем, как механический хирург четко выполнял необходимые действия, даже не подозревая, что принимает самые настоящие роды — первые за триста лет. Он вытягивал младенца за головку и плечи через разрез в нижней части живота женщины. Калинину младенец показался удивительно уродливым — не таким, какие обычно рождались в инкубаторах. Он был весь в потеках крови и громко орал. Это оказался мальчик. Мужчина забрал младенца у робота, который принялся накладывать швы на живот женщины.

Калинин держал в руках своего естественно рожденного ребенка. Он стал отцом. Он заново создал кровные связи, о которых на Земле давно позабыли. Александр мог по праву гордиться своим удавшимся экспериментом.

— Тебе нужно дать имя, — мужчина вспомнил процедуру, много раз проходящую при нем в инкубаторах: имя и фамилия новому ребенку выбирались случайным образом, так же, как и национальность (одно из положений Инкубационного устава звучало так: «Человечество берет на себя ответственность за сохранение собственного культурного и этнического многообразия»). Ничего достойного на ум Калинину не приходило. Вдруг он вспомнил своего наставника, курировавшего его обучение в течение первых двух лет. Его звали Константином Соловьевым, он был ответственен за усвоение Александром русских традиций и культуры. Он был первой его детской привязанностью, авторитетом. Почему бы не назвать своего сына в его честь?

— Я нарекаю тебя Константином, — Калинин чувствовал себя неловко. Он совсем не представлял, что ему следует делать дальше.

Вдруг очнулась Хелен. У нее были мутные глаза, она выглядела жутко даже несмотря на то, что робот сделал все, чтобы вернуть ее в обычное состояние. Расфокусированный взгляд женщины упал на Александра с младенцем на руках.

— Это он? — тихо прошептала она. — Дай мне коснуться его.

Калинин с радостью передал ребенка женщине. Он не хотел признаваться себе в том, что боялся возможного отвращения Хелен к младенцу. Она могла возненавидеть его только за одну боль, причиненную в процессе родов.

— Он такой красивый. У него твои голубые глаза, — женщина, казалось, была очарована лежащим в ее руках живым существом. Она выглядела странно умиротворенной, ее глаза заблестели. — Ты дал ему имя?

— Константин, — прошептал Калинин пересохшими губами. Очень непривычно было видеть такой взгляд у женщины. «Раньше это, кажется, называлось материнской любовью, — внезапно подумал он. — Теперь женщины не умеют так любить».

— Хорошее имя. Подай, пожалуйста, очиститель.

Калинин кинулся искать очиститель в тумбочке. Он передал прибор Хелен и вышел из комнаты. Александр почувствовал себя лишним на этом празднике жизни. Будто он стал свидетелем какого-то непонятного таинства, которое ему нельзя было видеть.

Александр выскочил на улицу. Его эйр-кар стоял на прежнем месте. Соседей на взлетной площадке не было. Он почувствовал себя одиноким и опустошенным. И даже будучи ученым-психологом, Калинин не мог понять причин этого эмоционального оцепенения. Он не испытывал ни гордости за свой «эксперимент», завершившийся так успешно, ни радости от осознания себя творцом новой жизни. Александр просто сел в эйр-кар и задал привычный маршрут — на службу, к главному зданию инкубатора № 401.

Он высадился на пустой площадке. Калинин уже собирался вернуться в свой кабинет, чтобы снова приняться за отчеты, как неожиданно из здания вышли двое гвардейцев. Не то что бы это были настоящие военные — скорее символы, оставшиеся еще с прошлых времен. Их черная форма резко контрастировала с белыми стенами здания. «Все коту под хвост, — злобно подумал Александр, — кто-то сдал, зараза».

Калинин с самого детства отмечал за собой кое-какие странности. Он всегда был единственным, кто чувствовал иррациональное недовольство сложившейся в обществе ситуацией. Ему будто чего-то вечно не хватало. Ощущений, эмоций... Отчасти поэтому он решил стать психологом. Калинин всегда хотел разобраться в себе, понять, почему он не может наслаждаться идеальной жизнью также, как делают это прочие. Он вечно искал что-то. Однажды на первом курсе университета он заговорил об этом со сверстниками. И после этого закрутилось, завертелось... Калинин собрал вокруг себя небольшой кружок тех, кто так же, как и он, были недовольны привычным укладом жизни. Далеко это не зашло потому, что Александр никогда не чувствовал должной отдачи от своих «единомышленников». Хелен была одной из них.

Он, будучи настоящим ученым, интересовался такими понятиями, как любовь, страсть, эмоции. В свое время Калинин подробно изучил историю семьи и брака. Раньше эти институты существовали, но потом исчезли. «Почему? — всегда думал он. — Почему в современном обществе не существует таких понятий, как семья и любовь?». Ему хотелось попробовать это, испытать на себе. И он выбрал для этих целей Хелен. Калинин, кажется, так и не научился любить по-настоящему. Но ему удалось создать подобие семьи: после многих попыток Хелен забеременела. И вот сегодня у него родился сын. Но Александр не смог испытать чувство любви. А у Хелен почему-то получилось. Неужели это тот самый материнский инстинкт проснулся в ней?

Сейчас Калинин не сомневался, что гвардейцы пришли за ним. Никто никогда не устанавливал запретов на чувства или естественную беременность, но Александр понимал, что эти вещи нежелательны. Очевидно, что кто-то из его группы рассказал об образе мыслей Калинина, и вот он, результат. За ним пришли.

— Мистер Александр Калинин, вы должны последовать за нами. Если вы будете сопротивляться, мы будем вынуждены применить насилие, — чопорно сказал один из гвардейцев. Как бы в подтверждение своих слов, он прикоснулся к дубинке, закрепленной на его бедре.

— Сопротивление оказывать не буду. Ведите, — Калинин попытался рассмотреть лица людей сквозь черные шлемы. Ожидаемо, ему это не удалось.

Рядом с ними приземлился шаттл. Александра усадили на кресло, зафиксировав его руки и ноги энергополем. Он не испытывал сильного страха, чувство, его охватившее, было больше похоже на мандраж перед публичным выступлением. Который он, конечно, никогда не испытывал.

Они летели не дольше пятнадцати минут. Когда шаттл остановился, гвардейцы вытащили его наружу, встав по обе стороны от него, как телохранители. Калинин оглянулся вокруг. Перед ним был величественный небоскреб с гладкими и матово черными стенами. Он сделал предположение, что его привезли к зданию правительства. «Очаровательно, — подумал он. — Мое дело будут разбирать эксперты».

Его ввели внутрь через массивные двери. Александр даже не пытался запоминать повороты и коридоры, он просто покорно шел навстречу неизвестности. После нескольких поездок на турболифте его остановили перед серой дверью из нихрома.

— Здесь нам приказано вас оставить, — гвардейцы дождались момента, когда он открыл дверь. — Заходите внутрь.

Калинин не ждал особого приглашения. Он сам вошел в комнату, думая о том, что это, возможно, последнее место, которое он посетит свободно.

Комната оказалась кабинетом. У темных стен стояли книжные шкафы, посередине — рабочий стол с креслом, повернутым к панорамному окну с видом на город. «Рабочее место большого начальника», — подумал Калинин. У него самого был точно такой же.

— Знали бы вы, — хриплый голос раздался будто из ниоткуда, — как долго я ждал нашей встречи, Александр Калинин.

— Вы — министр социальной политики Бжезинский? — у Александра больше не было подходящих вариантов на уме. Кто еще мог его судить, если не министр? Или он переоценивал себя?

— Нет. Вы не знаете меня, потому что я не являюсь официальным членом Правительства. Зато я хорошо знаю вас. Вам интересно узнать, почему я вас пригласил?

«Пригласил? Скорее арестовал», — подумал Калинин.

— Потому что я нарушил негласный закон о запрете естественных родов? — Александр все еще бил наугад. Он только сейчас осознал, что его таинственный собеседник сидит в кресле лицом к окну.

— Нет, это не та причина. Хотя ее я тоже отметил, — владелец хриплого, старческого голоса сделал паузу. — Вы же уже поняли, что кое-чем отличаетесь от остальных?

— Не знаю, как вы пришли к подобному выводу, — Калинин решил все отрицать. Он, конечно, слабо верил в то, что это поможет избежать наказания, но попробовать стоило.

— Ты — лидер по натуре. Последний, кто сохранил этот ген, единственный, кто способен повести за собой людей. Кроме меня, конечно. Ты, Александр, еще не разучился бунтовать, в отличие от остальных.

Калинина этот небольшой спич застал врасплох. А таинственный незнакомец все продолжал:

— В этом мире сотни лет не происходило ни революций, ни восстаний. Дело в инкубаторской системе, которая создает мирных, покорных людишек, — невидимый собеседник повернулся к Александру лицом и обрел, наконец, телесность. Он оказался просто очень старым и уставшим мужчиной в классическом костюме. Калинин видел похожих на него людей на исторических фотографиях. — Для них слово «политика» потеряло значимость. Люди больше не желают власти. Да, они отличные, гениальные техники, инженеры, актеры, писатели. Но не лидеры. Этот ген навсегда исчез. Инкубаторы позволили случиться этому, — неожиданно глаза старца фанатично блеснули и он выкрикнул:

— Никому здесь и даром не сдалась власть, все они просто ничтожные рабы! — огонь в его взгляде потух, и он снова замолчал, ожидая реакции Александра.

— Я не знаю, чего вы от меня хотите, — Калинин был впечатлен и даже слегка напуган агрессивной речью старика. — Предположу, что вы не принадлежите нашему веку. Вы — один из криоконсервированных людей прошлого? — осторожно спросил он. Когда-то, еще во времена учебы в университете, ему попадалась статья на эту тему.

— Не пытайтесь вспомнить мое имя — оно нигде больше не упоминается. Историю пишут победители, а я в свое время проиграл, — старик положил локти на рабочий стол, опираясь на них. — Вы и представить не можете, насколько я стар. Скоро мне придется умереть. Кто тогда встанет во главе человечества? Кто поведет этих овец на пастбище вместо меня?

— На мой взгляд, вы слишком многое на себя берете, — Александр говорил осторожно, не желая вызвать гнев у мужчины, пришедшего в XXIVвек из прошлого. — Человечество больше не нуждается в политических лидерах: у нас глобальная технократия. Мы сумели построить идеальное общество, которое вы, люди старой Земли, считали утопическим.

— Технократия! Что за мерзкое слово! — старик снова разозлился, его лицо исказила истерическая гримаса. — Это общество трусов, амеб! Вся ваша государственность распадется после моей смерти, уж поверь... А я знаю цену разрушения, знаю, как сложно отстраивать все заново.

— Время властителей прошло, глупец, — впервые за время этого странного разговора Калинин позволил себе проявить откровенное неуважение к собеседнику. — Наше общество само себя регулирует. Ты в нем лишнее звено, — Александр говорил холодно и уверенно. Ему было сложно поверить в то, что кто-то еще может сомневаться в эффективности современной политической системы. Сам он верил в нее безоговорочно — так ему велел разум.

— Да, у меня нет официального звания или титула, — пожилой мужчина резко успокоился, его лицо вновь обрело человеческие, мягкие черты, — но без меня здесь не принимается ни одного решения. Ваши так называемые эксперты и специалисты не знают, как управлять людьми, у них для этого нет ни сил, ни способностей, — старик вздохнул и откинулся на кресло, обессилено уронив голову на спинку. — В молодости я тоже верил, что общество может существовать без лидера. Я мечтал о том, как однажды государство станет восприниматься как изобретение, величайшее достижение верного своему делу ученого. Детали механизма окончательно встали бы на свои места, и даже создатель бы перестал иметь значение в этой системе. Прекраснейшее творение, которому безразличен его творец, — последние слова повисли в воздухе.

На лице Калинина явственно читалось удивление. Он не ждал таких слов от человека, который еще минуту назад рвал и метал из-за одной только мысли о том, что общество может существовать без чьего-либо руководства.

-То, что вы сейчас описали, прекрасно, — только и смог произнести Александр. В нем будто проснулось что-то давно дремавшее, но ему не удавалось понять, что именно...

— Вы же понимаете, что это невозможно? Люди всегда были непредсказуемыми и свободолюбивыми. Превратить их в роботов не удалось бы никому. Вы понимаете меня? — старик задал этот вопрос с какой-то непонятной мольбой в голосе, с подтекстом, который не поддавался расшифровке. — Люди всегда умели бунтовать, всегда жаждали свободы. Но вам удалось все эти желания спрятать под ворохом чего-то наносного, искусственного. Вы и сами стали искусственными, ненастоящими. Сердце... Где ваше сердце?! — глаза мужчины повлажнели, на его лице проступало самое настоящее отчаяние. Казалось, еще чуть-чуть — и он упадет на колени, обращаясь к Богу с самой страстной из молитв, когда-либо произнесенных человеческими губами. Он исступленно продолжал:

— Уж вы-то, Александр, должны меня понять. Вам тоже тесно в этом мире, вы тоже тоскуете по настоящему чувству. Знали бы вы, как много раз я уже пожалел о своем решении сохранить тело через крионику. Я давно думал о смерти, но все тянул, ждал момента, когда найду кого-то вроде вас. Я верил — искренне верил! — в последнего настоящего человека на Земле. Не по происхождению, а по духу. И я нашел вас...

— Чего вы хотите от меня? — перебил Калинин. — Я сам себя совершенно не понимаю.

— Это и не нужно. Вам уже удалось сделать главное — реанимировать застывшее сердце... Вы, вы поймете, что нужно сделать, ваша кровь загорится, и вы уверенно поведете свое стадо на пастбище, — старик говорил лихорадочно, несвязно, все время бегая глазами по комнате. Калинин даже заподозрил его в сумасшествии. Вдруг пожилой мужчина резко поднял руку в каком-то странном жесте.

— Успокойтесь, пожалуйста. Что вы... — Калинина прервал звук выстрела. Голова старика громко ударилась о поверхность стола. Потекла кровь.

«Снайпер», — осознал Александр. Интуиция подсказывала ему, что старик все спланировал заранее. Иначе и быть не могло — в их обществе давно уже не существовало таких понятий, как «преступность» и «терроризм». И приобрести какое-либо оружие было невозможно: оно могло быть изготовлено только по распоряжению членов Правительства. «Поднятая рука — это сигнал стрелять, — запоздало понял Калинин. — Как же я был глуп...»

Что задумал этот человек? Что хотел показать своей смертью? Внезапно до Александра дошло: это вовсе не демонстрация, а побуждение к действию. Старик знал, что Калинин отказался бы от его сомнительных предложений, и поэтому решил самоустраниться, не давая ему выбора. Конечно, Калинин мог вернуться сейчас домой, к привычному образу жизни...

«Я не могу этого сделать, — внезапно понял он. — Я сам себе приготовил ловушку, допустив рождение ребенка естественным путем. После всего произошедшего я... изменился?»

Что-то явно перевернулось в его голове после разговора с этим человеком. Старик сломал какую-то внутреннюю плотину, сдерживающую до этого Александра. На него разом обрушился шквал каких-то неизвестных ощущений, чувств. Калинин впервые услышал неровное биение своего сердца.

Он вышел из кабинета, оставив там два трупа — безжизненное тело старика с прострелянной головой и мертвый каркас собственных сомнений. Массивная нихромная дверь бесшумно закрылась за ним. Александр был готов вернуть домой всех своих заблудившихся овец.

0
00:40
851
так мистер или господин этот самый Калинин? Один и тот же человек его и так, и этак, и «мой друг» и коллега…
Гость
10:57
Потрясающий рассказ! Глубокий, эмоциональный, психологически проработанный. Нетривиальный сюжет, интересная, актуальная идея. А какая языковая стилистика? Яркость и сочность образов! Однозначно +10!
18:42
+1
Ну что ж вы так, автор… Начинали об одном — с проблем брака, естественного деторождения в обществе искусственной инкубации, с социализации детей и прочее, а во второй части резко перешли зачем-то к вопросам власти и отсутствующей политизации нарисованного стерильного общества… Как будто сшили белыми нитками два совершенно разных сюжета в один.

Тут ведь надо было уже выбрать что-то одно. Как мне кажется, выигрышнее и интереснее именно первая тема — её бы углубить, заострить с философской и этической точек зрения, показать на примере родившей женщины плюсы и минусы естественного деторождения, а вы зачем-то «побежали» кувырком в совсем другую степь с совсем другой, очень плохо связываемой проблематикой. Такая раздвоенность сюжета, заметная даже по структуре текста портит общее впечатление.

По языку и стилистике — есть местами огрехи, да и вообще мне рассказ показался каким-то простоватым, схематичным, немного ходульным, не хватает живости в передаче хода действия, в диалогах, в сравнениях. Эмоционально бедновато выглядит у вас текст, можно так сказать наверное…

Что понравилось:

«имя и фамилия новому ребенку выбирались случайным образом, так же, как и национальность (одно из положений Инкубационного устава звучало так: «Человечество берет на себя ответственность за сохранение собственного культурного и этнического многообразия»)» — крутой намёк на сомнительность выбранного западным обществом курса на всеобщую толерантность и взращивание общечеловеков. Но вообще, идея сама по себе интересная — показать общество таких «общечеловеков», у меня и у самого зреет замысел для отдельного сюжета в таких сюжетных рамках условного будущего.

" Вы — министр социальной политики Бжезинский?" — намёк на того самого геополитического кровожадного (в мифологии наших «патриотов») дяденьку?+)). Искромётненько, если так.

Что не понравилось — не понравились рассуждения этого «человека из прошлого», выглядящие откровенным философским маразмом и бредом. Я не знаю, была ли у вас, автор, сознательная цель показать самоубийство этого человека, живущего в своём манямирке отстойных представлений о лидерстве, социальном равенстве и т. д., глубоко символичным, но я прочёл эту сцену именно так. С другой стороны этот символизм как бы стирается появившимися уже потом сомнениями в правильности своего поступка главного героя рассказа, — но тут опять же, притянуто всё это за уши из первой условной части текста… Всё это надо как-то приводить в единую логическую норму, причёсывать, связывать более крепкими ниточками, а это реальное углубление произведения и превращение его в повесть, пожалуй (не знаю, осилите ли вы такой труд...).

Ну и да, кетанов при родах женщине — это особое бугага, вы хоть бы погуглили что ли матчасть, там дальше поискового ТОПа лазать не надо, чтобы понять очевидную глупость такого захода.

В целом, мне рассказ понравился, но из-за всех моментов, которые я выше обозначил, больше 6-ти баллов из 10-ти поставить не могу.
Комментарий удален
20:36
Калинину на вид около тридцати лет. На самом деле он уже давно закончил и шестнадцатилетний курс обязательного образования при инкубаторе, и шестилетнее обучение в Берлинском университете. У него за плечами были три года работы при исследовательском институте, диссертация на тему «Искоренение института семьи: анализ различий в формировании личности в условиях кровного и интеллектуального родства» и двенадцать лет стажа работы при главном инкубаторе Европейской области. 37 получается
Сев в свой эйр-кар лишнее слово
много Калининых в тексте
В какой момент будет пора подключать робота? неуклюжая фраза
Как бы в подтверждение своих слов, он прикоснулся к дубинке, закрепленной на его бедре. лишние слова
не лучшая перепевка Олдоса Хаксли
Гость
07:07
В тексте много повторов и нескладность сюжета(выберешь что-то одно и разовьёшь мысль и будет прекрасно), текст простоват и очень легко угадать последующие события, чем-то напомнило русский вариант одного из произведений Харуки Мураками «Танцующая Фея», про производимость слонов из частей одного слона. Могу лишь поставить 2 из 10
Загрузка...

Достойные внимания