Анна Неделина №3

Так не бывает

Так не бывает
Работа № 192 Автор: Сюткина Ольга Дмитриевна Автор: Тарасов Григорий Валерьевич

Довольно упитанный мужчина средних лет по имени Борис с грустной ухмылкой глядел в зеркало. Лицо его, и так округлое, начинало вовсе уж расплываться, глаза терялись за стёклами очков, щёки же претендовали на лидерство в общей композиции до такой степени, что даже здоровенный нос, снабжённый приличной горбинкой кавказского типа, терялся на фоне этих пухлых его ланит. Тело обвисло и давно уже не по-хорошему просилось в фитнес-центр, качалку, бассейн... Побегать через день в соседнем парке, гантели, но чертовски ныло правое колено. Левая рука из-за укороченных связок в плече двигалась скованно, голова работала, но как-то неуверенно. С этими неприятными автомобильными авариями иногда такое случается... Борису казалось даже, что весь он перетянут чем-то вроде корсета, стеснявшего движения, жмущего ему и туловище, и руки-ноги. Впрочем, и невропатолог, и психиатр в один голос утверждали, что имеет место совершенно обычная сенестопатия, сиречь нарушение кожной чувствительности, изменения в работе органов чувств, вызванные травмами головы.

Авария... Так что Борис, вынужденно отчасти, привык к расслабленному образу жизни. Продолжалось это давно. Тем более, что до ближайшего круглосуточного магазина с недорогим пивком всегда было как-то по пути после работы, да и вообще… Кругом враги, а вдруг они сильней? – иронически вопрошал Борис своё отражение. Уж он-то к средним своим годикам точно знал, что в поединке между боксёром и каратистом чаще всего побеждает дворник с крепкой метлой. Отражение в зеркале было с ним согласно полностью. В наш цивилизованный век умеренное, хм, ожирение не является чем-то из ряда вон выдающимся. Привычная вещь, многие даже и больше насчёт попить - покушать… Увлекаются. Работа Бориса не требовала особенных физических или там умственных усилий. Продавец-консультант, даже старший есть не более, чем говорящий механизм, к товару приставленный. А вид продавец должон иметь бодрый, а так же и слегка придурковатый, дабы разумением своим не смущать начальства да покупателей. В этом отношении Борька даже имел некоторое преимущество – ему специально придуриваться было не надо.

Продажи в магазине, где в меру усердно трудился Борис, шли неплохо, на вечернее пиво хватало, интернет с его роскошной киношно-книжно-музыкальной халявой да компьютерными игрушками плотно заполнял досуг. Только вот выглядело всё это как-то тускло, а временами и вовсе безрадостно. Однако на помощь приходило шальное воображение и современные масс-медиа-технологии. И острые, донельзя реалистичные ощущения, переживаемые в безопасной виртуальности, заставляли забывать о многом. Например, о настоящем отпуске у моря, на который можно было бы и накопить деньжат.

Главное во всём этом буйстве виртуального мира, всё же, наверное, помнить, где жизнь, а где – лишь её видимость, симулятор, и не увлекаться до оголтелого фанатизма, когда трагедии и смерти случаются там и настоящие. До фанатизма у Бориса не доходило. Ну, почти. Там ночь, здесь – полдня... Нарисованные на экране монитора кодами компьютерных языков ужасы и геройства словно закрывали какую-то утраченную его часть, прятали её, облегчали отношения с миром, который отнюдь не был преисполнен дружелюбия к человеку, который толком не понимает, кто он, где он и чего же ему, наконец, надо. Авария, полученные в ней травмы, потом долгая и неполная социализация. Самым поганым было постоянное, острое ощущение внутренней пустоты, собственной никчёмности. Да Боря и не помнил, что и как у него было раньше. Помаявшись так несколько лет и слегка придя в себя, он дорвался до красочного, почти что настоящего мирка компьютерных игр. И ему стало легче. Когда внутри у тебя пусто – там может завестись что-нибудь и вовсе уж нехорошее… Гораздо хуже такой вот «огненной воды». Так что жил Борис вместе со своими игрушками не так плохо. Если не можешь сделать ничего доброго, может быть, имеет смысл не совершать, хотя бы, откровенно дурного?

Борис жил не один, правда, периодически. Девушки приходили к нему в гости, некоторые из них даже оставались на время в небольшой и не очень уютной его квартирке. Но… Странное дело, гнетущую пустоту внутри него это не заполняло, хотя отчасти и успокаивало, а девчонки (и женщины его возраста) страшно и, в общем-то, справедливо обижались на человека, который в здесь и сейчас присутствует хорошо, если наполовину. Непонятно отчего. Про свою пустоту он пытался с ними говорить, но это было бесполезно. Заканчивались такие разговоры классикой жанра: ты обычный неудачник! И прочим, приятным не совсем. Словом, с личным у Бориса ладилось не очень. Да и друзей почти что не было, не считая приятелей на работе, да партнёров по компьютерным играм. Но всё это давно было ему не до лампочки, конечно, а как бы и незачем. Мирили Бориса с таким вот светом его серым родители и стихи. Отца и мать он любил очень сильно. Правда, и в отношениях с родными не обходилось без сложностей. Родители, после той аварии, в которой он потерял всё, о чём не мог сейчас даже и вспомнить, фактически вытащили его на этот свет. Но что с ним, таким, делать дальше, и что делать такому ему, представляли они себе крайне слабо. Поэтому и пытались уберечь сына от всего, от чего только можно... И нельзя. Притом, что отец насмерть бился с «зелёным змием», а у матери просто не хватало сил следить за двумя такими «красавцами» одновременно, выходила семейная жизнь не особенно гладкой и уютной. Впрочем, многие лишены и этого маленького уголка, в котором можно иной раз отсидеться, отдышаться от особенно разнообразных моментов окружающей твоё мягонькое тельце жизни, так что грех было обижаться на семейные заморочки. Да и незачем было. Тем более, что «на ногах» Борька держался с трудом, и родители иногда вынуждены были ему помогать то деньгами, то дельными советами, а то и хорошей, заслуженной трёпкой. В общем и целом (а со стороны, – особенно), вроде бы, взрослый, почти что целый мужчина… Но не совсем. Такое случается и безо всяких аварий.

А стихи… Если родительские любовь и забота худо-бедно удержали Бориса на плаву, то занятия стихосложением почти окончательно вернули его сознание из полубезумного, почти что сумеречного состояния, в коем пребывал он после тех злополучных своих травм. Рифмуемые сначала по наитию, как попало, строчки восстановили нарушенную способность к языку, вернули ему ритмичность, связность, сделали слова и фразы более цельными и ясными… А следом за словами в порядок начали приходить и мысли. Правда, все эти прекрасные эффекты потребовали нешуточных усилий, времени и невозможны были бы без помощи, разнообразной и профессиональной. Медики, разумеется, сказали своё веское слово в «приведении Бориса к необходимому знаменателю», но очень помогло ещё и личное его нахальство. Почти что в самом начале своих литературных штудий, он, не очень долго думая, пришёл с распечаткой своих «стихоплетений» в редакцию одного серьёзного журнала, где редактор, внимательно ознакомившись с подборкой текстов испытуемого, корректно указал пану Борису на дверь... На которой висело объявление о начале занятий поэтического клуба, организованного и для таких вот «тяжёлых случаев» в том числе. Мэтр в ЛИТО оказался настоящий, лауреат премий, член союза писателей, талантливый учитель, так что через год работы стихи пошли всерьёз, а потом Борька смог писать и сам, иногда довольно неплохо.

Вот только большим поэтом он так и не стал. Лень и компьютерные игры мешали Бореньке в этом сравнительно лёгком занятии даже больше, чем последствия автомобильной катастрофы. Однако, удовлетворения и удовольствия от этой, не совсем, всё же, работы, на самом деле – чего-то очень странного, сравнимого с любым доступным человеку наслаждением, в котором (при удаче) причудливо, но очень точно намешано очень много настоящей жизни, хватало, чтобы не чувствовать лишний раз, что ты-то сам, в сущности, и не живёшь… И ещё. Стихи, да и вся остальная литература создавали могучий невидимый щит, сквозь который страшная, высасывающая жизненные силы, пустота внутри него так и не смогла перекрасить совсем уже всё сначала в безнадёжный серый, а потом и в угольно-чёрный цвет. Компьютерные игрушки, фильмы, ролики были костылями, с помощью которых можно было «ковылять потихонечку». Занятия поэзией, случалось, давали ощущение «полёта»… Правда, только лишь ощущение.

Нынешний вечер обещал быть интересным. В одном из городских кофе-баров намечались поэтические чтения. Борис туда собирался не корысти ради, а в основном, посмотреть на других и себя, любимого, показать. Да и пообщаться с «братьями по разуму» (или отсутствию оного) на таких вот мероприятиях удобнее всего. Сама по себе возможность почитать стихи для публики, которая собралась именно для того, чтобы их послушать, всегда радует, и радует всерьёз. Стихи, хоть умелые, хоть нет, не очень-то популярны в век тотального тайм-менеджмента, всеобщего маркетинга, насквозь прагматичного социально-психологического взгляда на жизнь. Впрочем, так было в человеческой истории почти что всегда. И было это, в общем, нормально. Слишком уж тонкая материя она, эта самая поэтическая ткань. Борис печально хмыкнул, скорчил зверскую рожу зеркалу, и подошёл к кровати, на которой лежала его «униформа» для выступлений на таких вот вечерах – вельветовый пиджак, водолазка и брюки свободного покроя. Всё было дешёвым, но смотрелось не так уж плохо и образу соответствовало… Точнее уж, образине, – почти что весело подумал старший продавец-консультант, натягивая штаны и перебирая в памяти свои тексты из самых удачных…

А ещё стихи несли на себе отпечаток чуда. Особенно те, что были написаны действительно хорошо. Настоящие поэты сродни волшебным, сказочным существам. Или иначе – фэйри, которые идут своими, эфирными путями повдоль этого мира, щедро оделяя его своим волшебством. И колдовством. Не в шутку связавшись с поэзией, читая (время от времени) мифологию и фольклор, Борис почти что и сам в это верил. А вот то, что он знал про свой серый мир… И знал довольно точно, не радовало его совсем. В мире Бориса равенство было невозможно в принципе, братство являлось понятием относительным, а свобода частенько превращалась в попустительство и вседозволенность. Красота и не думала что-то там спасать, она, наоборот, чаще всего не щадила обладающих ею. Ирония и жалость, рождённые от доброты, ответственности, сочувствия, частенько бывали в этом недобром мире бессильны, беспомощны и даже вредны, а местами – откровенно подловаты. Ну а справедливость каждый понимал по-своему… Если бы Боря только нашёл тех, у кого можно спросить, есть ли другой мир, точнее, другое его видение, понимание его сути, ему бы наверняка ответили. Вот только Борис ничего такого сделать в принципе не мог. Дай Бог головушку ушибленную шибко не растрясти, и точка…

А Сказочные-то и в самом деле – были. По большому счёту, фэйри отличались от людей только одним: они почти что с рождения знали о материальности, магической реальности Тьмы и Света. Для Сказочных это были вовсе не философические абстракции, а часть жизни, источник эфирных каналов, по которым магия наполняла их, позволяла трансформироваться, творить настоящие чудеса… И ужасные злодейства. Фейри могли осознанно выбирать силу Света. Или могущество Тьмы. А выбрав – нести в мир эту Силу.

Люди всё же чаще принимали в себя Тьму. Не то чтобы им нравилось зло, – просто путь Тьмы всегда проще. Иногда из таких выходили и тёмные фэйри. Отрасти себе зубы, рога, копыта и когти, вырывай самые лакомые куски, иди по головам, и не думай ни о ком. Всё только себе. Правда, ежели не свезёт и покажешь кому свою слабость – ничья рука тебя не подхватит, и ты подохнешь в одиночестве. В лучшем случае тебя растерзают сразу, в худшем – проходящие мимо и бегущие следом будут отвешивать тебе, бессильно приткнувшемуся у обочины, презрительные пинки. Такова Тьма. Она эгоистична и не умеет созидать – только берёт и использует сотворённое другими. Ещё тёмные – превосходные манипуляторы.

А вот среди Сказочных гораздо больше было тех, что выбирали Свет. И те, кого Свет выбирал себе сам, среди них тоже были. Если Тьма – эгоизм и разрушение, то Свет – альтруизм и созидание. Бескорыстие, самоотверженность, преданность, и, как предельное воплощение – настоящая любовь. Мягкость и нежность, дружба и поддержка, тепло и уют – то, без чего невозможна жизнь ни общества, ни мира вообще. Путь Света сложнее. Труднее. Например, вот, как же это так, от себя оторвать, – другому дать, печься не о себе, а о ком-то ещё? Это ведь холодно, голодно, и как же я… На самом-то деле голодно и холодно во Тьме. Обогрей замёрзшего, не жалея времени и тепла – и когда замерзать будешь ты, найдётся тот, кто тебя отогреет. Или твоих родичей, друзей, знакомых… Всех тех, кто не чужаки для тебя. Помоги от души, до конца, без расчёта – и получишь ответную помощь, а вместе с ней и Силу. Только… Надо уметь помогать. Глупость здесь недопустима. Это именно светлые фэйри придумали печальную поговорку о том, что дорога в ад усыпана благими намерениями. Многие из них там, кстати, бывали. Некоторые даже возвращались. Не все. Но всё же так вот работает Свет: отдавай, чтобы получить. Только… Оставляй и себе. Мало ли когда и при каких обстоятельствах понадобятся тебе все твои наличные силы… Немало светлых вот так и сгорело ярким пламенем… Но всё же… Бросай в землю зерно, и вырастет колос. Не оскудеет рука дающего – так когда-то сказал не самый глупый человек. Это знают и Светлые фэйри. Так они и живут. Жалко только – Светлых сравнительно мало. Как и подобных им почти что во всём, но всё же – людей. И раз мир ещё держится и движется, – Светлые есть.

Борьба Света и Тьмы… Скорей, это выбор. Который происходит каждый день, каждый час, в каждой душе человека и не-человека, даже, бывает, и тёмного. Но приходится выходить на это поле нескончаемой брани и настоящим воинам, людям и Сказочным. Да и обычные земные фэйри-обыватели, даже самые белые и пушистые, бывают вынуждены иной раз пустить в ход свои острые когти и зубы, отбивая атаки фейри тёмных, например. Которые тоже, к сожалению, иной раз, рождаются (или становятся) крылатыми. Всё у фейри, как у людей… Ну, или почти что.

Выскользнув из метро, она всей грудью вдохнула свежий, крахмально хрустящий воздух, и понеслась дальше, вверх по улице, разгоняясь с каждым шагом (махом её аккуратных, серебристых крыльев). Ей нравился вечерний город, особенно его центр, – сияние множества огней, фактура встречных зданий, какое-то совершенно особое ощущение… Наверное, это было чувство свободы. Время, когда тело движется особенно легко, непринуждённо, и маховые перья плывут в потоках плавно обтекающего их воздуха. Когда можно лететь над тротуаром под музыку из плеера, пересекая чуть ли не весь центр мегаполиса ради волшебного огонька, приветливо мигающего на месте встречи со старым другом, чашки вкусного кофе в уютном кафе, или, как вот сейчас, поэтического вечера. Она любила стихи. А можно ведь было и просто погулять по городскому центру, наслаждаясь запахами, звуками, живыми лицами… Путь её сегодня был недалёк, а маршрут известен; пересечь мост, пройти-пролететь несколько кварталов.... Даже люди по вечерам становились особенными: истлевая, флёр забот спадал, зажигая в каждом прекрасно видные ей разноцветные огоньки довольства, а кое-где даже и счастья. Огни эти, случалось, сияли гораздо ярче уличных фонарей.

Вот та компания у памятника… Самоуверенность, тестостерон, тщательно запрятанные внутри многочисленные комплексы, пара ножей по карманам… Так себе компания. Но… Неинтересны и неопасны. В отличие от кое-кого ещё... Протянутое к ней хищное щупальце она заметила только вблизи. Змеящаяся штуковина, острая на конце, смахивающая на хоботок гигантского комара – самое оно, чтобы воткнуться в беззащитное и тёплое, и сосать из него, пока только шкурка не останется. Серебристая такая шкурка. Отследить владельца этой штуковины было нетрудно. Немолодая женщина в чёрном пальто стояла недалеко, шагах в десяти, и старательно делала вид, что просто любуется прыгающими по асфальту воробьями. Основное внимание её, разумеется, было сосредоточено не на птахах, поэтому от хищно клацнувших над плечом острых зубов она увернулась достаточно резво. Вот только второй "клац", гораздо более точный, под корень отгрыз не успевшее толком втянуться сосало. Тягаться с такой «беззащитной» зверушкой тётеньке не захотелось, и, зашипев от боли, тёмная испарилась в ближайшем переулке. Всё это заняло секунды – со стороны виделось, что девушка лишь чуть-чуть замедлила шаг. И пошла дальше, невесело усмехаясь. Ну да, большая киса с крыльями, пушистая такая, мирная, улыбается... Ещё и серебристая. Серебро защищает от большинства не-людских тёмных атак, но это не оружие в чистом виде. Вероятно, на это непутёвая хищница и рассчитывала. Не рассчитала. Длинный мягкий мех не только грел Лену. Он ещё и скрывал острые клыки и надёжные крепкие когти. Не ради удара исподтишка – а чтобы никто случайно не поранился. Или не испугался. И показывать, и применять – лишь в случае крайней необходимости. Потому что все «пушистики» отлично знают, как точно и больно умеют кусаться. Если уж целителю приходится драться, он точно знает, куда бить.

–Эй, пернатое!

Колибри обернулась на голос, выдернувший её из боевой дрожи внезапного нападения.

–О, хлебобулочное!

Макс, он же Пряник, закутанный в шарф по самые глаза, наклонился, чтобы приветственно обнять девушку. Обычно шумный, заполняющий собой весь объём и улыбчивый, на сей раз он был какой-то потухший, да и в обычной их дружеской человечьей (да и не только) компании месяца два уже не появлялся.

–Ты как вообще? Сто лет не виделись!

–Да как… Поправил он шапочку. Связанную им самим, между прочим.

–Живой, как. С работой только задница, вот щас на собесед иду, возьмут, так может, там хоть денег заработаю... Обещали, во всяком случае. Вид у него был не ахти. Конечно, жизнелюбивый Пряник улыбался и держался молодцом, но Колибри-то видела, как его подточили недавние, и ясен пень, нехилые трудности жизни. Недосып, хроническая усталость, режим откровенного выживания… В таком состоянии только на собесед и переться, себя красивого там продавать. Даже голова ведь толком не работает. А новая работа ему нужна, ой как нужна… Они поболтали ещё немного на отвлечённые темы и на прощание снова обнялись. Колибри предусмотрительно прижала его поплотнее, встала на цыпочки, дотягиваясь до шеи, ради разговора освобождённой от шарфа, и длинно выдохнула куда-то в область ярёмной вены Пряника. Делиться силами через дыхание – этому учатся почти сразу. И через руки, благо Макс перчаток отродясь не носил. И был отличным добрым парнем, но – человеком.

Он махнул ей на прощание, закопался в шарф и, обретающей упругость походкой, поспешил по своим делам. По расчётам Колибри, часа на два «заряда» ему должно было хватить – как раз чтобы нормально пройти собеседование и добраться до дома. И, наконец, выспаться. Она тоже ускорила шаг. Нехорошо опаздывать туда, где скоро стихи читать начнут. Да, стихи она очень любила. И читать, и писать, и даже слушать. До кофе-бара, приютившего сегодня разномастную стихотворческую братию, оставалось ещё минут семь.

А если лететь, то три. Ленка-Колибри... Тоненькая девчонка в своём настоящем облике несколько... Удивляла. Серебристый мех, львиная грива такого же окраса, длинные перья на крыльях, мощные когтистые лапы. И жизнерадостная, почти что кошачья мордашка, чаще всего улыбчиво взирающая на мир с некоторым… Одобрением.

Так Борис и встретился с Леной. Творцов разной степени гениальности собралось в кофе-баре, на удивление, прилично, а потому своего выступления приходилось ждать по часу. У стихов есть одно неудобное свойство, даже у самых лучших. Долго и внимательно слушать их довольно трудно. А ведь есть ещё и смысловые пласты, образный ряд, уровень мастерства, личная подача... Впрочем, в большей части прочитанного (и расслышанного) тогда вообще мало что было, поэтому Борис сперва заскучал, а потом приятно удивился целых два раза, а Ленка – один. Пока они ждали своей очереди, он заметил маленькую худышку с пышными длинными волосами, грустно поглядывающую на экран своего смартфона. Чёрная кожаная курточка, брюки цвета хаки, тяжёлые ботинки (берцы, что ли)? С такими девушками Боря как-то ещё не встречался. Не доводилось. И стало любопытно. Удивили её очень тёплые глаза при довольно неуклюжем с его стороны (всё как обычно) знакомстве. Совершенно явно она видела его первый раз в жизни, но, просто по человечески, была к нему расположена… Настоящая приветливость… (Добра желание? Ого).

А второе – это, конечно, её стихи. Были они поразительно живыми, непосредственными, и (если бы примитивность!) в основе творчества Лены лежала та самая ясная простота, что встречается нынче очень редко. Пусть торжествуют филологи, разложившие уже язык на атомы и собирающие некие сверхсложные конструкты из несопоставимых частей, но… Поэзия – это ведь не наука… Так что, читая с экрана «смарта» её стихи, он ощутил словно поток свежего воздуха. Сам-то Борис после обучения у мэтра метаметафориста пребывал текстами своими вполне в русле современных стихотворческих традиций, и Ленку удивил не этим. Какое-то, совершенно определённо, не-людское, вот только потерянное, щенячье выражение иногда словно бы проступало сквозь маску этакого завсегдатая городской литературной среды… Впрочем, он не чванился, она не задирала свой очень симпатичный нос, а когда вечер начал подходить к концу, договорились не пропадать из поля зрения друг друга. И не пропадали, как это нынче принято, регулярно, хоть и нечасто, перекидываясь текстами, интересными постами, да и обычными приятельскими сообщениями в социальной сети. Всё было, как бы, нормально, но… Борис не мог внятно себе объяснить, что с ним творилось, когда (редко) он добирался до просмотра её фотографий. Слишком нравилась? Не сказать… Да ведь обычная же! Или всё-таки – не совсем? Ну, стихи…

Так бы он и пребывал, наверное, в смутных сомнениях, но они таки встретились ещё раз, опять случайно, снова в центре города, в уютном , хоть и здоровенном баре. В баре том проходил какой-то праздник, что-то на тему из модной нынче (и искренне любимой Колибри) ирландщины, день какого-то святого… Патрика, да. Весёлый, говорят, он был. И мудрый. И в чудеса неплохо умел. Аванс оттягивал карман, Борис проходил мимо, захотел (выпить кружку хорошего пива) слегка приобщиться кельтской культуры, и там, в этом баре он увидел как танцует Колибри. Это был не танец… Потихоньку прихлебывая недешёвый, но вкусный эль, он вспомнил, как она говорила, – танец, – это всегда история… На этот раз история эта была о двоих. И история это была о нежности. О взаимных нежности, заботе, ласке и любви. Те, что смотрят и видят, – пусть смотрят внимательней. Те, кто отводят глаза, увидев нечто слишком интимное, – пожалуй, слишком чувствительны. Те же, кто избегает смотреть... Или ухмыляется… Причины известны. Бог с ними. Танцевать просто, – слушай музыку. Двигайся в такт. Отключи голову – пусть думают руки, подхватывающие и направляющие, пусть ноги сами несут тебя, плетут ритм, отбивают его, дробят, пусть вольно действует тело, ведь эти движения... Они идут прямо из души. Из души в души… Наверное, это и есть та самая магия танца… Согласные повороты, бережные касания, крепкая поддержка… Уткнуться лбом в его щёку, закрыть глаза, довериться встречным движениям... Согласно ответить на них... Тело вдоль тела, которые на короткое время перестают быть чужими друг другу, – две точки в одной системе координат, рычаг и противовес. У каждого настоящего танца – собственная маленькая космология, в которой действуют законы развития и движения небесных тел. Планета и спутник. Планета и планета. Планета и звезда... Танец Колибри был настоящим. И вот последняя нота растворяется в воздухе, щека прощально прикасается к щеке, вскинутые в параде руки медленно опускаются, чтобы напоследок провести по шее, плечам. Взаимный кивок-поклон, и кавалер провожает даму.

Состояние Бориса словами было не описать. Он, словно вживую, видел, как Ленка-Колибри, танцуя, светится изнутри, и свет этот мягко обволакивал всё, до чего только добирался. Временами казалось, что Колибри и её партнёр просто горят, всполохи, искры, вспышки бежали по ним, растекаясь по полу в разные стороны… Попадая и на других зрителей и участников.

Самым главным, однако, было даже не это. Борис (и нехилый комок личной его пустоты), почуяли что-то знакомое, как будто это было уже когда-то, с ним… Вот где и когда… Да и что именно… Танцевали, знаете-ли… Бывало… Пустота уверенно взяла своё, пива оставалось ещё пол-кружки, и Борьку словно выключило обратно. В реальность. Ещё он всё же успел понять, почему его не очень-то брали за душу многие другие, без сомнения, милые, симпатичные, а иногда даже и добрые девушки. Это было словно на мгновение почуять кого-то из своих. Какие свои? Впрочем, пустота не дала ни черта толком додумать, да он и, правда, не знал, что это такое и откуда оно в нём вообще.

Ну а потом… Потом они с Колибри как-то немножко потерялись, и сообщения в социальной сети становились всё реже, на Борю накатило обычное его жизненное состояние, где-то вполовину между рабочим и никаким... Помаявшись ещё, он плюнул на все сложности, и, по совету старого приятеля, занялся ремонтом своей маленькой квартиры, домика в коллективном саду, да словом, всего, до чего только дотягивались не очень умелые, но всё же и не совсем кривые его руки. Странное дело, но Борису начало потихоньку легчать. Если не можешь изменить что-нибудь глобально, — попробуй поменять к лучшему хотя бы место, в котором живёшь. Это уже немало, и не только тебе от этого станет спокойнее, лучше. Быть может, в хорошую сторону мир меняется именно вот так… А может быть, и не только. Однако, с ремонтом квартиры вышла изрядная трудность. Одному поклеить обои, да если ты ещё и не занимался этим никогда – довольно сложно, и хотя Яндекс знает и это, и даже показывает, без сомнения, необходимый в таких случаях видеоролик, когда дело доходит до практики… Вяло ругнувшись в последний раз, Борис посмотрел на дело рук своих… Оно ему категорически не понравилось. Криво, косо, пузыри, а местами так и вовсе нечто вроде холмистой местности… Где-нибудь в Ирландии. Даже цвет обоев подходил под эти «изумрудные холмы». Флизелин, говорили они… Просто и быстро… Борис достал сотовый и начал соображать на предмет подмоги, потому как обои явно побеждали в их противоборстве. Как обычно, у приятелей время выпить пивка было, а вот помочь по хозяйству… Случайно ему подвернулся на глаза номер Ленки. Откуда? – изумился Борис, но вспомнил, что ещё с первой их встречи на стихах они обменялись телефонами. Он позвонил… И удивился ещё раз, услышав в низковатом, но обаятельном голосе Колибри решительное согласие помочь, и даже просто так, то есть совсем без ничего, и вот ну точно от души. На это уже не мог пойти Борис, и пока Лена добиралась до места предстоящей титанической битвы, он успел сгонять в магазин за сосисками, бутылкой вина и парой пирожных. Это было, конечно, совершенно ни о чём, но, учитывая его нынешнее истощённое ремонтом финансовое состояние…

Домофон в связи с «аккуратностью» электрика-Бориса не работал, так что он попросил Колибри набрать его, как подлетит (шутка показалась удачной), а уж там он её у подъезда встретит... И на раздавшийся удивительно скоро телефонный звонок горе-хозяин отвечал, торопливо запрыгивая в домашние тапки и одновременно накидывая на плечи пуховик. За распахнутой дверью подъезда обнаружился (ожидаемо) заснеженный двор и, на его фоне, Колибри (неожиданно) в чёрной тяжёлой куртке и чуть более светлых, просторных брюках, заправленных в берцы. (Зачем ей эти берцы)? Всё это скрадывало тоненькую, изящную фигурку Лены, делая её почти что мужской, и даже распущенные по плечам волосы женственности не добавляли,— скорее напоминали львиную гриву, что ли… Правда, лев этот был слегка мелковат, но казался удивительно настоящим. (Птаха ты малая, с цветочка на цветок, ничего не скажешь, мда). Хотя вверх по лестнице она скользнула действительно быстро и без натуги, как на крыльях, на самый пятый этаж.

Обои, увидев такое серьёзное подкрепление, прямо на глазах поникли, притихли и были готовы на что угодно, лишь бы их просто и аккуратно уже куда-нибудь наклеили, а не растерзали на мелкие кусочки, но Борису вдруг стало не до них. Обои осмелели и даже нагло стукнули об пол парой целых пока рулонов, но Боря с Колибри уже сидели, болтая ногами, на подоконнике, который хотя бы успел просохнуть, неровно, зато на совесть замазанный белой общестроительной краской. Общих тем для поговорить вдруг нашлось очень даже много… Он и сам не заметил, как начал слегка, а потом и не слегка ныть, что называется, изливать душу, сетуя на окружающие серость и пустоту… Что удивительно, его внимательно слушали. И даже комментировали вполне сочувственно, без этой образцово-показательной (ах ты бедненький, как же тебя жалко) мины - гримасы на лице, которая чаще всего означает лишь одно – Заткнись уже, и без тебя, неудачник, тошно… Ему, и правда, вдруг стало чуть теплее.

Пустота насторожилась, словно почуяла себе какую-то угрозу и даже хищно подобралась, будто перед последним и решительным… А он, наоборот, слегка распустился, потому что рабочие джинсы Ленки-Колибри имели такие, ну знаете, занятные дырочки (не иначе, как прорванные об заборы и ветки), сквозь которые виднелась её матово белая кожа... Она, наверное, тоже была тёплая… Ну и ещё эта юная хулиганка, видимо, так торопилась помочь ему с поклейкой обоев, что забыла надеть под светленькую футболку бюстгальтер (или просто посчитала это излишним). Правда, чуткая Колибри, словно уловив, какое именно направление принимают его почти что пьяные мысли, грациозно сменила позу на менее соблазнительную, и наваждение тут же пропало.

Меж тем, лекция по прикладной психологии, плавно и незаметно начатая Ленкой в ответ на его беспросветное нытьё (вот ведь, пригласил девушку помочь), шла своим чередом. Про психологические защиты, про сублимацию, короче, – превозмогай… (Оно конечно так оно, а если, скажем, нечем да и незачем)? Впрочем, нечто подобное он слышал от профессиональных психотерапевтов, и уже не раз. Даже не десять. Разве что удивлял уровень владения медицинским, в общем-то, серьёзным материалом, обнаружившийся у молодой поэтессы. Лена – точно не медик, он это знал. И психологом она, кажется, не была… Да, интересная… Девочка… И ещё… Слова доходили. И доходили так, что… Ему и правда захотелось если уж не превозмочь, то хотя бы, всерьёз попытаться. Может быть, раньше такого эффекта не было потому, что говорили ему все эти вещи как-то не так, не с тем подтекстом… А, может быть, все эти вещи должна была сказать ему именно и только Колибри… Лично. Распущенные её волосы слегка золотились, их почти что насквозь пронизывали лучи неяркого зимнего солнца. На какой-то миг Борису снова, как во время танца Елены в баре, показалось, что её силуэт окружён светлым ореолом... Захотелось. И правда, захотелось. Совсем не того, чего обычно. Только вот как… Может быть, стоит попросить её приходить почаще? Для ремонта ведь потребуется время… А там, глядишь… Но, словно прочитав эти его, не вполне связные мысли, Колибри вдруг слегка нахмурилась и произнесла: понимаешь, Боря… Можно опереться на человека, можно. Но только лишь для того, чтобы крепко, надёжно встать на ноги самому. Если будешь использовать такую «подпорку» слишком часто, ты привяжешься к своему «посоху», и вам обоим будет очень плохо, я проверяла. Боря, ведь ты же сам прекрасно знаешь, что зависимость стирает, извращает, а потом и убивает и дружбу, и даже любовь. Постоянной помощью можно и хорошего человека вконец испортить. В нашем мире очень не хватает любви, но настоящая любовь невозможна по принуждению, по просьбе, по приказу... И очень опасно путать её с преклонением или жалостью… Хотя жалеть – тоже надо уметь, – подмигнула она ему. Борька приободрился.

Лена тихонько положила свою руку ему на покатое плечо, продолжая говорить, и Боре почудилось, что вместо тоненькой руки у Колибри тяжёлая кошачья, почти что львиная лапа. Большая и тёплая. Или даже не лапа, а… Крыло?

–Слушай, да кто ты такая, ведьма настоящая, что ли? – не выдержали Борины нервы. Психика его на пару с пустотой со всех сил отказывались принять то, до чего, казалось, были всего-то ещё один взгляд, слово, мысль… Но мозг категорически отказывался верить, пустота же же отчего-то дико боялась. Боялась этой тоненькой девчонки, бесшабашно распивающей с полузнакомым мужиком красное вино на подоконнике чужой для неё квартиры... (Да почему она прийти-то не побоялась, в конце-концов? Мало ли, поэт… Социальные сети)... Ведьмой меня называли тоже, – немигающие карие глаза с золотистым ободком по краю были очень спокойными. Они и правда, кажется, видели много. И точно что – его не боялись. Вот нисколько. Даже слегка наоборот… Борис вздохнул. Вообще невтустеп, неудобно жутко. Надо выкручиваться.

–Ладно, извини, был неправ, или как там это говорится, – пробурчал он. – Такое чудо чудное в гости зашло, а я здесь обзываюсь. Это я диву даюсь так, вот! – С апломбом выпалил Борька. Диво дивное, меж тем, звонко расхохоталось. Кажется, вышло неплохо.

–Чудо ты Ленка. В перьях, – ещё раз попробовал проявить остроумие Борис, старательно маскируя чувство какой-то свой нешуточной вины (ну ляпнул и ляпнул – чего такого-то)? Хоть и знал, знал уже откуда-то, что с Леной вся эта маскировка бесполезна. Тем временем, вино закончилось, а вместе с ним плавно закруглилась и беседа. Они чуточку помолчали, сидя спинами к окну, не

далеко и не близко друг от друга.

–Пока! Знаешь, мне понравилось, отлично пообщались. Надо будет ещё пересечься, факт, – и, улыбнувшись ему, Ленка соскочила с подоконника, маленьким вихрем пронеслась по коридору, накинула куртку… Сама открыла дверной замок… Боря только смотрел, как стремительно и изящно Колибри (а и точно – колибри) покидает место их задушевного общения. Да, и про то, что любви в тебе и небе не осталось, – донеслось от порога, – знаешь, Боря, сердце – не кувшин. Оно – родник. Ну, доброй удачи! – она махнула рукой (показалось, что лапой) и стремительно побежала вниз по лестнице. Что характерно – почти бесшумно. (Это в берцах-то).

Борис подошёл к двери, неохотно закрыл замок. Притворил внутреннюю дверь и двинул на кухню – покурить да приниматься уже дальше за эти обои, будь они… На стенах. Сейчас, после вина, чая и сосисок, слегка приправленных побелкой и разделённых с этим каким-то шибко даже летучим, но очень славным созданием, оставшийся ремонт казался делом нудноватым, но несложным. Он опёрся локтями о подоконник, щёлкнул зажигалкой. Долго смотрел в ту сторону, куда, по всей видимости, улепетнула, усвистала (улетела?) Колибри, чуткие пальцы которой он всё ещё ощущал на своём плече. Даже слишком хорошо ощущал эти тонкие, сильные, но мягкие пальчики… Как будто они там ещё оставались. Одной сигареты, конечно же, не хватило.

–Бароны стареют, бароны… Фигеют. – Попытался вернуть себе привычное мироощущение Борис, взглянул на серый табачный дым, и вдруг понял, что дым этот идёт не вверх. И что вовсе он не серый. Дым тёк, завивался кольцами, окрашивался множеством оттенков. Он шёл через руку длинными, тускло светящимися голубоватыми шнурами, расползался драной пульсирующей сеткой по стенам, угрюмо висел в углах мохнатыми клубами, вроде паутины с искорками. Он покрывал всё, был везде, и Борис сморгнул, надеясь, что глюки этого испугаются. Действительно, глюки испугались. Но не совсем. Реальность – серость дыма, чернота деревьев, безликие людские фигурки на той стороне улицы, обгрызенные стены, – становилась всё пестрее, открываясь, обнажая невидимую раньше свою другую (или истинную) сущность. Переплетения чувств, отпечатки эмоций, сохранённое воздухом движение – он видел всё это. Как и медленно развеивающийся тёплый, серебристый отпечаток на краю подоконника. Рядом вполне обыкновенно рдел винный кружок, – Колибри во время их беседы на подоконнике машинально ставила рюмку на свежую ещё белую краску, пачкала её вином и страшно извинялась. И рукой своей опиралась как раз на место, сейчас лучащееся этим самым серебром.

– Что ж ты сделала-то, Ленка, ёлы-палы дык… Борис растерянно начал было собирать остатки мыслей в кучку, но неуклюжие его пальцы ткнулись, словно сами собой, в отпечаток руки Колибри… Короткая судорога пронзила нетрезвую тушку старшего продавца непродовольственных товаров, и где-то внутри словно бы щёлкнул, переключаясь на малый ход, главный рубильник. Медные и латунные шестерёнки в облаках радужного пара потихоньку раскручивались, вертясь на своих стальных осях всё быстрее, в плотных ухватистых чугунных цилиндрах медленно заходили поршни… Главная стрелка на огромном циферблате слегка дрогнула.

– Где всё это творится вообще? Я же только вино пил?! Что она мне подмешала?? Успела-то когда??? С настоящим ужасом и какой-то бесшабашной, звонкой, забытой словно бы тысячу лет назад, радостью успел ещё подумать прежний Борис…

Стрелка на циферблате пошла… Пошла назад… И утраченная память обрушилась на него, как лавина. Цветные картинки, со звуками, запахами, следами эмоций, подписанные мыслями, простроченные словами, подпёртые фильмами и книгами шли сплошным потоком. Он вспомнил. Себя, свою настоящую жизнь. В настоящем обличье. Вот маленький лопухастый щен с крылышками изумлённо смотрит на своих папу и маму, видя перед собой бородатого мужчину в очках и красивую темноволосую женщину… Они — его жизнь, его любовь, его семья… Но… Они – люди...

–Почему я не такой как вы?

–Какой не такой, сынок? Что с тобой?

Они… Они просто слишком разные, и это – навсегда, тогда ещё понял он.

Бориска долго и горько плакал. Потом успокоился. Но легче ему не стало. Конечно же, щенка алабая с забавными маленькими крылышками за спиной и нахально болтающимся туда-сюда хвостом, никто из людей и близко не замечал ни в очкастом пухлом ученике младших классов, ни в хулиганистом поджаром подростке, ни в гибком юноше, которого всерьёз интересовали биология, генетика и военное дело… Да люди и не могли.

Он подружился с некоторыми своими сверстниками, а потом ему выпало настоящее счастье познакомиться с такими, как он, Странными… Тогда он называл их так. Выглядели они по-разному, вели себя – тоже, но всего важнее было другое – он наконец понял, что не одинок и у него тоже есть своя «стая». Точнее, стайка. И, почему-то, эта их маленькая не-людская компания (были и другие не-люди, не такие, и он сторонился их, лишь потом поняв, почему), относилась много душевнее, добрее и к друзьям, и к врагам, что и вовсе уж интересно. Потом пришло время, и он не сомневался, выбирая Свет. И никогда не жалел об этом... Первый институт, где учили спасать жизнь… Второй, где всё было вовсе наоборот, а он так и не понял, что же именно ему нравилось больше. А, да! Защищать. Или спасать, защищая. Вот только это невозможно по-настоящему сделать без силы, знаний, оружия и команды.

А потом… Потом он заглянул на место аварии. Дело было давним. Очень сильная, но наивная Светлая попала в страшную ловушку. Выхода не было, Тёмный Хозяин, его ведьмы и прислужники со смердящими глазами рассчитали и исполнили почти что всё задуманное ими… Но на то и была у Светлых фейри дружина Симургла, её воеводы, гридни да отроки. Они почти что успели. Все всех застали врасплох, и было это, как обычно, быстро, коротко и неприятно. Вот только… Это почти. Светлая уходила. Слишком долго мучили её Тёмные. Слишком мало осталось у неё сил. И ещё она и подумать не могла, что ей всё же помогут. Хозяин, валяющийся сейчас бесформенной грудой где-то внизу, лично, сам успел отсечь и высосать её эфирный канал, а медлил закончить свой роскошный пир лишь оттого, что Светлая тихонько, незаметными движениями слабеющих своих рук всё же приготовила ему прощальный сюрприз. Прямо в процессе всего этого. С виду вовсе не страшное, маленькое колечко, сотканное из разноцветных лучей, висело над её головой… С последним вздохом светлой фейри эта крохотная штучка смела бы половину прислужников Мастера, да и самому бы ему шибко не поздоровилось…

Вот только рядом уже стояли свои. А Светлая уходила. И время – тоже. Остановить запущенный механизм не смог бы никто. Борис взглянул на обреченную Сказочную ещё раз. Встретился своими коричневыми острыми пуговками с её бездонными синими, бесконечно тёплыми морями, если не океанами света плещущимся в родниках её глаз. Решительно, пока никто из товарищей не успел ничего сказать или сделать, отбросил их штатной «волной» подальше, за опасную зону, благо, все они слегка растерялись и среагировать не успели. В секунду вырвал свой эфирный канал, глухо рыкнув от накатившей боли, в точности как учили, «переткнул кабели», обеими лапами схватил магическую бомбочку, включил «телепорт»…

И очнулся ослепший, оглохший и обезумевший в человеческом обличье, без сил. Без человеческих сил – тоже. А главное – без памяти. Рядом всё ещё катились оторванные колёса, что то горело, лежали друг на друге всмятку несколько машин, кто-то дико кричал… Недолго, правда. Авария, да...

Дальше были холодный снег, стылый воздух, более-менее удачные попытки просто дышать... Сумасшедшая гонка на скорой, реанимация, палата интенсивной терапии… И психбольница, причём надолго и без особого успеха, ведь стёртая начисто память уничтожила все его жизни, и настоящую, и человечью. А потом в нём поселилась жуткая, огромная пустота… Даже тёмные иногда принимали Бориса за своего… Впрочем, все они быстро и разочарованно от него отставали. Всё же это была и не Тьма. Так бывает иногда и с людьми, и не все они теряют при этом память, так что, может быть, Борису ещё повезло. По крайней мере, он не сильно тосковал по небу... Почти не тосковал.

Что же… Вот теперь и правда, только превозмогать. Да Борис и сам чувствовал, что с каждой секундой он оживает. От клятой пустоты не доносилось ничего. Это было славно. И непривычно. Он медленно, почти не хромая, подошёл к зеркалу и, наконец, кое для кого и магическая – а такой вот состав – амальгама ответила, как надо. С Той стороны на пухловатого и сутулого очкастого мужика средних лет пристально и очень серьёзно глядел здоровенный широкогрудый пёс, ростом под два метра, вполне привычно стоящий на задних лапах. Больше всего собакен походил на среднеазиатскую овчарку, впрочем, обычный их дружелюбный вид был явно не его коньком. Может быть, впечатление слегка портили проплешины от давнего глубокого ожога на брылястой, широкой морде. Длинная густая шерсть, когда-то беловатого оттенка, кое-где – с рыжими пятнами, сейчас выглядела изрядно потускневшей, запылённой. Половины хвоста не хватало (ну хорошо хоть — хвоста). Глубокие шрамы пересекали брюхо, причудливо змеились по всем четырём лапам. А вот он и «корсет», сенестопатия, ага. На обеих его лопатках, бугрящихся от дополнительной мускульной ткани, красовались… Культи. То, что осталось от крыльев. Пёс (Борис) шевельнул плечами, переступил на месте, примериваясь к себе-второму, а точнее, настоящему... Поднял глаза вверх… Буквально в нескольких сантиметрах над его головой вился и пульсировал, словно канат, тонкий словно бы шнур ослепительной белизны. Боря протянул руку (лапу) вверх… Дальше всё было просто, память вернулась. Свободный эфирный канал, штука хоть и редкая, но встречающаяся иногда, (случайно и канал здесь же оказался, ну, Ленка) занял своё место. Так долго бывшее пустым… Алабай рыкнул. Так, на пробу. Вышло негромко и вполне прилично. Для первого-то раза… Ну, как первого… И спина в области лопаток очень сильно зачесалась…. Как в щенячьем его детстве. Когда росли… Бывший стойкий мохнатый солдатик даже заскулил от избытка чувств, и если бы – тихонько. Впрочем, нытьё по-собачьи (нет, ну нытик, а) прервалось быстро.

–Так Ленка-то… Ага, ведьма, диво, чудо в перьях… Вот… Собак я, а… Три "чуда" сделать разом, непринуждённо так… База знаний опять же. Это кто у нас может? Крылья, когти, грива, да. Львёночек, блин, серебристый. С крылышками… Мантикошка. Редкость неимоверная. Вот и увидел. Да, некоторым собакам иногда райски везёт. А дальше алабай Борис задумался не на шутку. У всех нормальных, не говоря уж о светлых, за добро принято платить добром, за дружбу — дружбой, за службу — службой… Любовь и деньги — вообще отдельный разговор… А вот как и чем отплатить за такое… А если… Госпожа Целитель у нас, видите ли, слегка «сдвинута» на всякой ирландщине… Что, сама оттуда? Возможно… Неукротимое племя… Точно! Колибри на тот самый концерт и хотела. Ирландских танцев. На Доме Культуры, недалеко, афишу видел… Скоро выступление будет. И коллектив неплохой. Да, кажется успеваю… Для начала.

У приземистого, украшенного рабоче-крестьянской мозаикой здания в день концерта имени страны Данаан собралась довольно приличная толпа. Ленка была, конечно, и по-людски личностью заметной, но высмотреть её в такой мешанине, да ещё через очки – не самая простая задачка. Да сколько можно-то подслеповато щуриться! Он заставил себя (все последние дни ему приходилось себя заставлять, но это было приятно) вспомнить кое-какую технику. Сонмище лиц, (и кстати, кое-где — и мордочек, и светлых и тёмных, теперь он это чуял безошибочно, да и видел – тоже) словно бы расступилось. А потом он «взглянул» ещё глубже. В самой серёдке плотно сбитой массы перекрученных, чаще всего – разноцветных клубков бил небольшой серебристый фонтанчик. Борис решительно двинулся вперёд, по привычке бормоча извинения – или что-то другое. Некоторым из особо одарённых даже чудилось, что где то рядом порыкивает собака. Причём явно – не той-терьер. Клубки расходились волнами, окрашиваясь то раздражённым тёмно-жёлтым, то недовольным красным, но «копья гнева» не тянулись в его сторону: люди ждали праздника и старались сохранить себе хорошее настроение. И потом… Терьер не той же… Увернувшись от пары особо тёмных клубков, он-таки пробился к Колибри. Даже билеты не уронил.

Лобастая кошачья мордочка, длинный мохнатый хвост, сложенные вдоль тела крылья – всё это уже не пылало, но мягко светилось светлым серебром. Мантикошка...

–Привет, дохнула теплом в его сторону Елена, редчайший экземпляр фейри, кстати. И никогда такая не пойдёт к тёмным. Может мантикошки и редкость-то страшная – именно поэтому.

–Ну привет, коли не шутишь, выкинул лишние пока мысли из головы Борис. Ленка-Колибри весело мурлыкнула и, мазнув по его плечу хвостом, бесшумно взлетела по ступеням. Громадный увалень-алабай энергично затопал следом, стараясь не отстать.

Подтянутый, собранный мужчина средних лет с мрачноватым взглядом и юная изящная женщина спокойно прошли в фойе, сдали одежду и отправились в концертный зал искать свои места. Первые такты зажигательной, жизнеутверждающей музыки (не спутаешь ни с чем) уже доносились тем временем откуда-то со сцены. Колибри удобно устроилась в соседнем кресле с самым что ни на есть отстранённо-независимым кошачьим видом, разве что хвост её (а в мире человечьем ещё и каблуки) бодро отбивали такт музыке .

А Борис снова сильно вздрогнул. Алабаю почудилось что где-то, в самой сердцевине его естества, чья-то (угу) сильная и уверенная лапа отбила последние очёрствелые камешки и комья, и послышалось тихое журчание… 

0
01:47
1091
02:11
+1
простыни текста. нечитабельно
07:34
Скорей, простыня =))). Что же… Впихнуть и правда можно было поменьше. Не поспоришь. Насчёт нечитабельно… Огрехи тоже есть. Спасибо! За краткость — так и особенно =))) Сестра таланта, говорят. ))))
Гость
07:25
+1
а мне понравилось. Очень трогательно, если не по слогам читать, хотя и не без канцеляризмов местами…
07:31
Спасибо. Доработаю. Размахнулся на повесть — не учёл — формат-то… Жаль. Канцеляризмы — принято, есть такие — спасибо!
23:38
+1
Мало того, что нечитабельно, так ещё и проблемы с оформлением прямой речи, что совсем уж сбивает с толку при чтении… wonder
07:30
Эмм… Сударыня… Благодарю вас. 1 — да. Многословие. 2 — да, проблемы с оформлением. 3. Нет. При всём уважении — это не графомания =). Очень жаль.
10:38
+1
Подчеркну. Это лишь мое мнение! Полнейшая нуднейшая муть. Заставлял себя продираться сквозь эти дебри слов. Однозначный минус.
07:28
+1
Подчеркну. Это лишь моё мнение. Слишком много букв вызывает мысль. А это — опасно.
18:42
+2
Стилистику нужно править и править, и оформление прямой речи переделать, НО: сама идея очень понравилась! Заминусовали незаслуженно.
07:28
+1
Будет сделано=)))) Спасибо. Заминусовали — их право… Очень рад, что минусовали всё-таки не все. =).
21:42
+1
Вы меня подвигли на осмысление прочитанного, в итоге — вот… litclubbs.ru/users/2878/content/articles
22:42
Ольга, даже не знаю, что и сказать… Значит, всё же — не зря. Но тогда – техника и работа, работа и техника. С технической стороны… Да сам ужаснулся, когда внимательно перечитал. Вот они, конкурсы, работа на заказ по заданию в сжатый срок… + саморедактура… Очень-очень важный опыт, правда. Спасибо!!! Надеюсь, мы с вами задержимся на этом портале. Он хороший. А начпис (ну вот я, к примеру) всё же — начпис =))))
Да, многа букаф, согласен. Пару раз перескочил несколько абзацев. Длинное, необязательное вступление, да и потом есть бесполезные отвлечения от сути. Объяснения, размышления, описания (да ещё образные) это хорошо, но и их должно быть в меру.
В остальном же рассказ замечательный. На этот текст натравить хорошую бету, которая его порежет и причешет, и он вообще станет офигенным! Зуб даю!
07:27
Огромное спасибо! Да, недоработал. Да, доработаю. Жалко. Сидел почти всерьёз… Потом сил не хватило. Ещё раз — спасибо вам!
15:34
снабжённый приличной горбинкой кавказского типа, терялся на фоне этих пухлых его ланит
Побегать через день в соседнем парке, гантели, но чертовски ныло правое колено. чем колено мешает гантелям? мне вот даже с гирями не мешает
канцеляризмы
перегруженные описания
что в поединке между боксёром и каратистом чаще всего побеждает дворник с крепкой метлой. кто такое сказал? метлу могут этому самому дворнику засунуть и провернуть
Борис жил не один, правда, периодически. неудачная фраза
Странное дело, гнетущую пустоту внутри него это не заполняло, хотя отчасти и успокаивало, а девчонки (и женщины его возраста) а скока годков «Девчонкам»? нет ли тут этого самого?
Притом, что отец насмерть бился с «зелёным змием» насмерть можно биться единственный раз
Люди всё же чаще принимали в себя Тьму. Не то чтобы им нравилось зло, – просто путь Тьмы всегда проще. Иногда из таких выходили и тёмные фэйри. фэйри из людей выходили?
в общем, скучно и уже было
07:26
+1
Спасибо практически за все замечания. Спорить в общем и не с чем, да и незачем. Спасибо за конструктив. Недовычитал, недосмотрел. Стыдно, да. Вторичность… Пока — хотя бы так. А насчёт из кого и как выходили фэйри — ну посмотрите — там написано… Ну что уж…
18:11
+2
всегда пожалуйста ok
Загрузка...
Ольга Силаева

Достойные внимания