Краска

Больше всего на свете я люблю читать. За завтраком открываю книгу и погружаюсь в далёкий, как звёзды, древний или придуманный мир. Еда для меня совсем не важна.

Мой брат не таков. Он ест плотно и обстоятельно. Его не интересуют чужие победы, он любит побеждать сам. Играет по Сети с людьми из разных стран, входит в сотню лучших геймеров «игровой вселенной». Но чтение и игра – это всего лишь увлечения.

С самого детства я занималась красками, а брат – металлами (брат постоянно ругает свою долю: он хочет быть воином, а вместо этого занят обработкой металлов). Мне всегда нравилось рисовать. Ещё когда была маленькой, старалась найти что-нибудь удивительное в том, что давно известно. Например, увидев на садовой дорожке улитку, говорила ей: «Иди за мной. Будешь каракатицей». Конечно, улитке это было не душе! «Вы все такие жестокие в вашем Доме?» – ворчала она и медлила, как могла. «Не беспокойся, вечером я тебя отпущу, снова станешь улиткой». В мастерской я превращала её в каракатицу и добывала сепию.

Теперь стало сложнее. Я по-прежнему ищу новые источники вдохновения, что, поверьте, непросто в мире победившей синтетики. Но делаю это уже не для развлечения. Занятие нашего Дома – витражи. Пока мы с братом не повзрослели, наша обязанность – собирать и подготавливать материалы для создания витражей. Обычные вещи не годятся: возьмите свинец и цветное стекло – из них выйдет заурядная поделка. Наш Дом этим не занимается. Нет-нет, это было бы даже стыдно: три тысячи лет совершенствовать умения и вдруг выставить на продажу красивую пустышку! Мы создаём особенные изделия.

Мне бы хотелось учиться риторике и философии, записаться в университетскую библиотеку и – самая заветная мечта – прочесть все книги, которые есть на свете. Но я понимаю, что продолжить дело предков – большая удача для цверга. Причём не просто продолжить, а уметь продать свои творения людям, пользоваться их уважением и гарантией безопасности. Семейные хроники повествуют о том, раньше как на наших сородичей охотились жадные до золота личности из светлых и тёмных рас; как исчезали один за другим кланы цвергов и альвов; стирались из памяти секреты обработки камней и металлов; какой страх наводила на карликов жёлтая звезда. Мы до сих пор опасаемся встретить её лучи. Живём там, где темно.

Сейчас всё иначе. После завтрака я выхожу во двор. Трава покрыта вечерней испариной, сумерки путаются в ветвях деревьев, а первые звёзды одобрительно подмигивают мне. Можно идти на поиск красок! Когда они будут готовы, дед распишет стекло, сделает витраж чудесным, волшебным. Люди заплатят и останутся довольны товаром. А кто ж не будет доволен?! Чудесные витражи, вставленные в оконные рамы, будут петь по утрам о пробуждении, шептать о покое по ночам. Их песни тихи, люди не слышат их, но понимают и чувствуют сердцем. Витражи приносят владельцам удачу.

А брат – вот беда! – считает, что люди нас обокрали. Он спорит с отцом, и не признаёт пользу мирного соседства с человечеством. Брат помнит те времена, когда смертные были слабы в науках, но сильны в вере. Боги спускались с небес чаще, беседовали с карликами. Наш народ мог захватить власть над всей землёй, но жаркая звезда помешала. Первыми стали люди.

Да, первыми стали люди и сразу истребили все прочие расы. Немногие выжили. В то время я родилась. И не видала женщин, что женщинами были и мужчинами; они владели тайным умением завлечь любое сердце чарами и красотой. Не застала исполинов, что выше деревьев, что жили в пещерах под водопадами и на дне рек, а славились тем, что могли затопить все земли в округе, ворочаясь на илистых подводных ложах; от них не осталось имён. Ещё не успела увидеть прозрачных лукавых коней, носивших всадниц и всадников, бездомных, бесприютных – эти были известны умением слагать дивные песни и предсказывать будущее... Многих я не застала, многое нужно узнать и в памяти сохранить. Книги расскажут о прошлом. Но кто скажет, что ждёт нас? В этом столетии люди приветливы. Тысячу лет назад предки их забавлялись тем, что выгоняли цвергов под убийственно яркой свет звезды. Если не я, то кто будет помнить историю карликов и исполинов?..

Определённо мне нужно сесть за сочинение эпоса. Так легко впадаю в заунывный эпический стиль! Ну, хватит на сегодня, утро уже – пойду, поем. Отец твердит мне: «Начитаешься книжек – шарики за ролики заедут». Ну и пусть.

На завтрак, между прочим, котлетки рыбные. Вкуснота-а-а!

Мы кушаем раз в день – это и есть наш вечерний завтрак. До утра проводим время на свежем воздухе: каждый занят своим делом. Весь день выполняем заказы, не выходя из дома. Спим час-другой до завтрака и после еды снова принимаемся за работу.

Но стоит часок не поспать, сразу начинаются неурядицы. Ох и ругал меня отец сегодня! Сидела над чашками с изумрудным цветом и ультрамарином, а глаза сами закрывались, и мысли – как слипшиеся пельмени. Зевала каждые пять минут. Так и зевнула шапочку с помпоном. Мы выполняем заказ для детской спальни: ребёнок мучается ночными кошмарами, заказчик просил что-нибудь сказочное, милое, какого-нибудь волшебника, доброго гнома в ночном колпаке с какой-нибудь вещью, приносящей удачу. Отец выбрал лепрекона, ведь у него в горшочке – золото, что может быть лучше?! Правда, лепреконов изображают в цилиндре, а не в ночном колпаке, но дед сказал: сделаем мягкий головной убор с помпоном – все будут довольны. Отец нарисовал эскиз, брат подготовил сплав и протравил стекло. Я собрала семьдесят три оттенка зелёного, чтобы лесная картинка не удручала однообразием. Разлила по чашкам и загляделась на эскиз. Прикольный такой старикашка нарисовался, с характером, с юмором, с хитрецой. Непростой, но вполне добрый и детей, сразу видно, любит. Я размечталась: когда такую работу закончишь, поневоле радуешься, хоть и жалко отдавать. Для меня самый болезненный момент – с сотворённым добром расставаться. Но ничего не попишешь! В супермаркете с пустым кошельком не отоварят. Признаюсь, я иногда, за час-полтора до рассвета навещаю наши витражи. Их много по всей стране, и в столице, и в маленьких городах; в окнах частных домов и на фасадах театров. Любуюсь и горжусь каждой из наших работ. Но с последней, боюсь, такого не будет. Потому что я вместо изумрудной краски залила ультрамарин в чашку для раскрашивания шапочки.

У меня есть оправдание: такой красивый цвет получился! Взяла его из отражения неба на вечерней росе. На витраже этому цвету отводилась лишь тонкая полоска сверху, но теперь, когда ультрамарин появился в детали костюма, пришлось добавить спящих бабочек-голубянок в тени кустов. Дед одобрил, он ведь у нас главный мастер. Но отец, который занимается разработкой идей, а также договорами и финансами, ругался хуже ётуна. Де, заказчик не оплачивал синий цвет в одежде персонажа, бабочек в смету не закладывали – словом, я поставила под сомнение репутацию дома. Огорченьице.

Скажу по секрету, отец ругается раз-через-час, ему дай только повод придраться. Я уже привыкла. Да и на качестве витража моя оплошность не отразится. Дед не таков, чтобы домашние волнения в работу вкладывать. Для этого у него есть целая коллекция чувств, её ещё предки собирали. Последние пятьсот лет мама с бабушкой «на сборах», проводят в разъездах всё время, давненько мы с ними не виделись.

Однако к нашей шапочке это не относится. Шапочку, вернее, лепрекона, заказчик забрал без звука. Я ещё подумала, не может так легко проскочить мой огрех. И точно: следующим вечером пришёл от заказчика человек. Очень молодой, высокий, кудрявый, голубоглазый, похож чем-то на статуи из мрамора, что стоят у людей в музеях. Спросил отца. Сказал, что хочет уточнить условия ремонта (в контракте есть пункт о восстановительных работах). Отец канителиться с ним не стал: «Обратитесь к специалисту». Указал на меня, назвав Краской, и ушёл к себе в мастерскую. Что ж, пришлось внимательно выслушать парня. Жалоба звучала странно – витраж не поёт. Я объяснила: «Вы и не услышите его. Таковы свойства изделия. Главное, чтоб положительное воздействие имелось». «Ребёнок плачет ночи напролёт, никак не успокоить», – продолжал жаловаться мой посетитель. «А вы ко врачу обратитесь». «Врач говорит, малыш здоров, – возразил парень. – Краска, мы надеялись, что ваш чудесный витраж поможет, а он не действует». Моё терпение кончилось: «Прямо сейчас отправлюсь и посмотрю, в чём дело».

Этот неловкий момент, когда человек предлагает отвезти меня на машине... Я-то знаю, что своим ходом доберусь намного быстрее. Как бы я обходила все наши витражи за один час, если бы передвигалась тем же манером, что и люди?! Нет, наши пути надёжней и проще. Я погружаюсь в землю, прикасаюсь к камням, в считанные мгновения перетекаю как струйка воды от слоя к слою почвы, поднимаюсь и опускаюсь на любую глубину. Это свойство цвергов, как у прозрачных всадников – умение летать по воздуху, как у ётунов – способность на сотни лет обращаться в горные кряжи, не жить и не умирать при этом (ётуны и цверги бессмертны, если что). Мы стремительно движемся под землёй, а тут – автомобиль. Но поскольку молодой человек – представитель заказчика, пришлось согласиться.

Представитель вёл неуверенно, путал «поворотники» и перед каждым перекрёстком сбрасывал скорость. Я боялась заговорить с ним: врежется ещё в придорожный столб, то-то будет весело. Наконец, приехали. Зашли в дом. Парень представил меня хозяину, своему отчиму. Учтиво поклонился и вышел. В эту секунду я поняла, что влюбилась.

Может, причина в том, что я слишком юна и мало что видела в жизни. Не знаю. Но это была, несомненно, влюблённость. Я краснела, смущалась, не могла подобрать слов, не понимала, о чём со мной говорят, соглашалась с претензиями хозяина – всё было так, как пишут в книгах. Чтобы дать себе передышку, вышла осмотреть фасад. Ночной воздух охладил меня. Мысли упорядочились, стало легче дышать. Шагая вдоль стены, я возмущалась: «Как так, изредка отсутствует?! Изображение статично, оно либо на месте – нет, оно ВСЕГДА на месте! О чём тут...» Вид окна в детскую – единственного цветного окна – поразил меня. Сонные бабочки, закрывшиеся на ночь бутоны, синий лес с полоской неба цвета ультрамарина – всё это было на витраже. Это, собственно, и всё, что осталось в застеклённом проёме окна.

Рядом с моей ногой что-то звякнуло. Разглядев синюю шапочку с зелёным помпоном, я разъярилась: «Как ты посмел кинуть в меня шапкой?! Как ты посмел оставить пост, нарушить контракт?!!» В возмущении тонуло моё естественное любопытство: почему лепрекон не повредил поверхность стекла, когда уходил, и правда ли у него в помпоне бубенчик? Ах, дед! Ах, умница! Вставлять в витраж сколы драгоценных камней умели и раньше, но вот бубенчик...

Движение в ветках тополя напомнило, что надо отчитать лепрекона за самоволку и заставить вернуться к работе. Он сам заговорил со мной дребезжащим, высоким тенором: «Я не могу. Не могу петь! Вещи пропитаны злом. Маленького ребёнка заморят, как заморили его мать. Вещи рассказали мне обо всём, а я не способен лгать и обещать счастье тому, кто обречён».

Вот так номер! Я подобрала шапку, велела лепрекону занять прежнее место, а сама пошла обратно. Чтобы не посрамить наш дом, нужно любой ценой добиться того, чтобы изделие соответствовало стандарту. Цвет может слегка отличаться, но это – не повод самовольничать и сбегать на дерево.

В доме я встретила парня, который привёз меня. Он стеснялся, мямлил, раскачивая в руках портфель. Если не вдаваться в подробности, он хотел две вещи: рассказать последние события в истории их семьи и дать мне денег. Более нелепого и безобразного человека я ещё не встречала. Подумать только, предложил мне все свои сбережения за ремонт, который мы проводим бесплатно! Слабоумный, не иначе. То ли дело, его отчим – тот хотел вернуть заплаченные деньги, требовал компенсацию за волнения, которые мы им доставили. До чего разумные рассуждения. И к тому же хозяин дома так красив! Приземистый, с горбом за левым плечом; с землистым цветом лица, с жёсткими седыми волосами, с густыми усами и пышной бородой. Он идеален. Возможно, во мне говорила влюблённость, но к счастью, она не помешала принять деньги у пасынка (дурачок, даже расписки не взял) и внимательно выслушать его историю.

Мать мальчиков недавно умерла от странного недомогания. За год до этого умер отец, оставив сиротами полугодовалого малыша и, собственно, рассказчика. Несчастная мать незадолго до смерти согласилась выйти замуж за адвоката семьи, чтобы дети не оставались без отца. Парень хотел добавить что-то, но заслышав шарканье, заторопился, расстегнул портфель, не удержал его – посыпались зелёные купюры с изображениями разных людей. Я быстро пересчитала «зелёных человечков» и рассовала по карманам. Когда в комнату явился хозяин дома, парень без слов покинул комнату.

Через несколько дней я вернулась в Дом Цветных Витражей, путешествуя привычным путём. Меня ждал сюрприз: приехала бабушка, привезла новую коллекцию. Я была счастлива обнять мою дорогую бабуленцию! Она тоже обнимала-целовала меня, но потом с беспокойством спросила, что нового произошло в моей жизни. «Ничего нового, – сказала я. – Если не считать новостью то, что я вышла замуж». На мои слова сразу явились дед, отец и брат. Новости в доме распространяются быстро – вещи очень болтливые.

Дед хмыкнул. Бабушка сказала: «Хорошо, что мать в этот раз не приехала, а то досталось бы тебе». Отец раскричался: «Как посмела?! Не посоветовавшись со мной?!! Не получив приданое???» Мне стало стыдно: отец и вправду мог дать хорошее приданое, если бы я его уважила и не поспешила с замужеством. Мысль об упущенной выгоде жгла меня, но я воздержалась от ответных упрёков. Брат сказал: «Я дам половину свадебных подарков, хватит с тебя и этого. Чтоб в следующий раз не повадно было забывать родню». Ох, как горько было слышать эти слова, ведь столько богатств уплывало из рук! «Послушайте, я не виновата в том, что приняла предложение человека дельного и со всех сторон привлекательного. Он – наш клиент, и раз уж я всё равно полюбила его, то подумала, что замужество позволит избежать исков за испорченный витраж». «Погоди, так это – человек?» – спросил дед. «И ты не давала клятвы сойти с ним под землю?» – уточнил отец. «И ты подписала только их бумаги, не дала ничего в залог, не взяла залог у жениха?» – с живостью спросил брат, когда дошла очередь и до него. «Да, дедушка. Нет, папенька. Нет, нет и нет, братец», – ответила я всем троим. Тут они начали хохотать, плясать и всячески радоваться. Последний раз я видела такое, когда сто десять лет назад единственный наследник одного богатого человеческого рода заказал и оплатил двадцать три витража, а потом умер и дом его разрушился.

Бабушка, однако, не потеряла серьёзности. «Дай-ка своё колечко, дорогая. Я посмотрю и верну». Взяв в обмен её золотой напёрсток, я отдала кольцо. Бабушка достала из футляра моднейшие ювелирные очки. Дед перестал плясать. Все успокоились, отец даже нахмурился. «Ну, вот что, – ворчливо начала бабушка, разглядывая через бинокуляры кольцо. – По людским законам он имеет право на всё твоё имущество». «Ещё чего! – воскликнула я. – Это же семнадцать сундуков золота да драгоценных камней без счёту, просто мне лень нести их домой». «Вот-вот, сокровище моё, – подтвердила бабушка. – Вещи того дома поведали кольцу, что человек с горбом женился на вдове ради денег. Потом отравил супругу и собирается извести её детей. Подумай сама: кто свёл в могилу первую жену, у того рука не дрогнет погубить и вторую». «Зато если он умрёт раньше, его дом станет твоим, и никто не предъявит претензии за неисправный витраж», – подбодрил брат.

Я так растерялась, что села на пол. «Я не хочу, чтобы меня изводили. Но не убивать же его?! Как мне быть?» «Ты любишь его так сильно?» – спросил дед. «Теперь даже не знаю. Он очень красив, но раз он такой подлец...»

Отец вздохнул, покачал головой. Даже не выбранил. Стало ясно: мы сядем за кухонный стол и будем совещаться, пока не найдётся идеальное решение моей проблемы.

Так и произошло.

«Надо тщательно продумать, как себя вести и что предпринять, – сказал дед. – Твои действия раскроют целый веер вероятностей. Либо человек тоже полюбит тебя и вреда не причинит, вы будете жить счастливо всю его короткую человеческую жизнь. Либо твоя любовь пройдёт, и ты будешь тяготиться мужем и пасынками, терпеливо дожидаясь их кончины. Либо вдовый адвокат – злодей, от которого надо избавиться». «Но люди могут ополчиться на нас за то, что мы прибрали к рукам наследство. Они захотят казнить тебя, – добавил отец. – Если человек умрёт неестественной смертью». «Мы отомстим людям, если с тобой что-нибудь случится!» – воскликнул брат в свою очередь.

«В любом случае, нельзя допустить, чтобы нашему богатству и доброму имени был нанесён ущерб, – ответила я им всем. – Поэтому я починю витраж и не позволю никого уморить. А оставаться его женой или нет – решу потом. Что-то не чувствую я к нему прежней любви».

«Неудивительно, – хмыкнул отец. – С девицами, которые читают книги, легко может произойти похожее недоразумение. Не будь ты моей дочерью, я бы сказал "ошибка"». «Она не упустит выгоды и получит его денежки, не будь она моей внучкой!» – фыркнула бабушка. «Она не позволит людям обидеть цверга», – убеждённо произнёс брат, когда дошла до него очередь. А дед ничего не сказал. Порывшись в глубоком кармане фартука, дед достал маленький флакон из обсидиана.

«Не думал я, что так скоро расстанусь с этой драгоценностью, – начал он, кряхтя и почёсываясь. – Не ожидал, что отдам, не попросив ничего взамен, разве что десятой доли от приданого, которое и давать-то не следовало девице, не позвавшей родню на свадьбу. Не рассчитывал я на... Короче, ладно. Это – не яд. Но ты мне будешь должна серьги, которые я подарил тебе на столетие. Я потом на двухсотлетие тебе их опять подарю, не переживай. И ещё ты отдашь бабке напёрсток, а кольца взамен не попросишь. И ещё... А-а, ладно. Будет с тебя. Ну, отдавай же напёрсток и серьги и держи эту вещь. Как я сказал, это – не яд».

Перечить деду не было смысла. Если не отдать, что попросит, он заставит тебя выслушать все аргументы, а их у деда обычно не меньше тысячи. Даже отец не выдерживает, а уж кто не расстанется ни со сломанной исписанной ручкой, ни с истёртой рваной рукавицей, ни с тупым зазубренным зубилом – так это папенька. Я отдала напёрсток и серьги.

«Видишь ли, это – редчайшая эмоция. Раскаяние в чистом виде. К нему не примешаны ни затаённая радость, ни мстительно торжество, ни грусть в любой её форме, ни удовлетворение, ни надежда. Этим можно убить при желании. Главное, желание правильно сформулировать. Советую тебе: крепко подумай, прежде чем пускать её в ход. Ну, всё. Считаю семейный совет оконченным».

С потолка каждому в руки упало по золотой монете – плата нашего Дома за терпеливое участие в столь муторном деле как семейный совет.

Сказать ли, что было дальше?

Я вернулась в свой новый дом. Витраж по-прежнему пустовал. Я вылила в графин с морсом весь флакон и пожелала, чтобы умер тот, кто ни в чем не раскаивается.

Здесь было заведено ужинать всем вместе. В столовой собрались нарядные дети, одетые в чёрное экономка и пожилой слуга, муж в строгом костюме по случаю свадьбы и я – в чём была, потому что снова путешествовала под землёй.

«Мы здесь собрались, уважаемые родные, близкие и прочая почтенная публика, чтобы рассмотреть дело чрезвычайной важности, – торжественно начал мой супруг. – Не вижу смысла устраивать шумиху, затевать свадебную суету и тратиться на вино и подвенечное платье. Просто поднимем бокалы и выпьем этот прекрасный морс за здоровье новой хозяйки дома, моей молодой жены, – тут он указал на меня, – которая сделает нас богатыми, благодаря своему редкому дару находить под землёй самоцветы». Он отхлебнул из стакана.

Выпив морс, домочадцы уставились на меня. Я не сидела, не двигаясь, – ждала действия подмешанной в напиток эмоции. Мой горбатый муженёк задумался, нахмурился, схватился за голову, заскрежетал зубами, застонал даже. Никто ещё не начал есть, а хозяин дома уже встал из-за стола. Он прошёлся за нашими спинами туда-сюда. Потом стремительно вышел из столовой. Мы не успели переглянуться: послышался грохот, как будто шкаф упал. Экономка схватила на руки малыша, мы побежали к лестнице и увидели следующую картину: горбатый адвокат лежал несуразным кульком под входной дверью. Он не дышал. Слуга немедленно вызвал полицию и скорую помощь, они зарегистрировали несчастный случай. Так я стала вдовой, что дало мне несколько преимуществ. Во-первых, теперь я – старшая в собственном доме и сама себе хозяйка. Это приятно, быть свободной и даже ответственной за свою судьбу и жизнь домочадцев. Во-вторых, страховая компания выплатила мне солидную сумму денег в «человечках». Идеальное утешение, я считаю.

Старший пасынок признался, что пишет стихи. У него в кабинете – сотни книг, но ещё больше хранится в университетской библиотеке. После расспросов я выяснила, что деньги, полученные в счёт ремонта витража, копились на учёбу в университете. Я оплачу его обучение; в моей семье сочтут это безрассудством, но так мы оба получим доступ к самому большому хранилищу книг в городе, а то и в стране! Брошу собирание красок, буду рисовать акварели (для себя, а могу и продавать) и, главное, стану читать столько, сколько захочется. Чтение всегда было самым любимым моим занятием.

Да, ремонт витражу не понадобился. Лепрекон вернулся на своё место. Теперь он поёт день и ночь. До того громко и радостно поёт, трясёт бубенчиком в помпоне да приплясывает, что находиться в детской нет сил! Жаль, что кроме меня никто не слышит, как пронзительно звенит его бубенчик. Из-за шума, который издаёт мой собственный витраж, не могу даже накормить ребёнка тёртой извёсткой и обмазать глиной, как сделала бы любая мать. В итоге малышом занимается его бабушка, очень кстати и совершенно бесплатно навязавшаяся в няньки. Что ж, пусть будет так, а там – как карта ляжет.